аша же! - удивился капитан.
     - Тогда я поеду. Сами здесь разберетесь.
     - Спасибо, товарищ майор.
     - За что? За то, что человека убил?
     - Не человека. Бешенную собаку, - убежденно произнес капитан.
     - Александр Иванович, поехали, - предложил оказавшийся  тут  как  тут
шофер, мягко предложил, осторожно, как больному.
     - Не понимаю я вас, Александр Иванович, - сказал  шофер  Вася,  когда
"Победа" побежала по шоссе Энтузиастов. Вася был очень молодой,  а  потому
до чрезвычайности категоричный. - Зачем-то самим? Приказали  бы  любому  и
все.
     - Что все? - не понял еще смурной Смирнов.
     - Пусть выполняют! А ваше дело - руководство осуществлять.
     - Стоять и смотреть, что ли?
     - Зачем же стоять? Советы давать, указания. Под пули командиру  лезть
негоже.
     Так и бубнил Вася до самого МУРа.  Александр  молчал.  Никто  не  мог
сделать этого, не  подвергая  себя  смертельной  опасности.  Никто,  кроме
майора Смирнова, который в годы войны  командовал  ротой  десантников.  Не
понимал этого молодой Вася.
     Сразу же ворвался в кабинет Казарян.
     - Позже зайди. Минут через пятнадцать. И, если можно, чайку сообрази.
Покрепче.
     Казарян согласно кивнул, тихо прикрыл за собой дверь.  Александр  сел
за  стол,  потом  вспомнил,  что  в  пальто,   встал,   разделся.   Снова,
откинувшись, устроился в своем полукресле. Поглядел немного  в  потолок  и
вытащил парабеллум. Извлек обойму, нашел в кармане запасную и загнал ее  в
рукоять. Открыл сейф, достал коробку  с  патронами  и  тщательно  снарядил
отстрелянную обойму. Опять уселся в кресло и стал ждать Казаряна. Ни о чем
не думалось.
     Чаи гоняли с наслаждением.
     - Ты и жасминового слегка присыпал? - поинтересовался  после  второго
стакана Александр.
     Казарян кивнул.
     - Откуда взял?
     - Китайский секрет, как говорится в одной детской книжке,  -  туманно
ответил весьма довольный собой Казарян.
     - Он у секретарши Верки выпросил, - буднично раскрыл китайский секрет
Ларионов.
     - Самого, значит, обделили, - догадался Александр.
     - Ничего, обойдется. У него китайские  делегации  часто  бывают.  Еще
привезут. - Суров был с начальством Роман Казарян.
     - Намылит он загривок твоей Верке.
     - Для нее - пострадать за меня будет великим счастьем.
     - Трепло ты, Рома! -  возмутился  Ларионов.  -  У  нее  же  любовь  с
Гришиным из НТО.
     - Так то земная любовь, меня же она любит неземной, я бы даже  сказал
- надмирной любовью.
     Отпустило затылок, перестали ломить глаза. Хорошее это дело сидеть со
своими ребятами и гонять чаи.
     - Ты чего ко мне рвался? - вспомнил Смирнов про первый  казаряновский
визит.
     - Да дело было.
     - А сейчас нет?
     - И сейчас есть, но подождет.
     - Не подождет. Давай выкладывай.
     Смирнов отодвинул стакан и не спеша, с удовольствием закурил.
     - Я прав оказался, Саня, -  заговорил  Казарян,  прихлебывая  чай.  -
Огольцы задействованы на всю катушку. Кто-то через них  искал  Васина.  По
цепочке. На прямой связи,  видимо,  Геннадий  Иванюк.  Но  и  у  него  нет
непосредственного контакта. Вероятнее всего - точно обусловленные по месту
и времени связные. Мне люди нужны, Саня. Поводить вышеупомянутого Геннадия
Иванюка.
     - Где я их тебе найду? Все на прочесывании. Мне и вас-то оставили под
слезные причитания.
     - А что делать будем?
     - Плакать, - разозлился вдруг Смирнов. - Думай! Мне за вас всех,  что
ли, думать?!
     - Конечно, непосильная для тебя задача, - охотно согласился Казарян.
     - Смотри у меня, Рома, язык в момент укорочу.
     - Это каким же макаром?
     - В отделение Крылова переведу.
     Команда Крылова занималась карманниками. Работа хлопотная, на  ногах,
почти всегда безрезультатная и оттого крепко неблагодарная.
     - Произвол - главный  аргумент  начальства,  -  попытался  продолжить
сопротивление Роман, но Смирнов внимания на это не обратил  и  спросил  по
делу:
     - Кто у них за Ивана проходил? Жорка Столб?
     - Вроде бы он.
     - Почему "вроде"?
     - Вон Сережа во мне сомнения разбудил. Сережа, скажи.
     Тихий Ларионов был известен своей неукротимой въедливостью. За это  и
ценили. Он поставил стакан на сейф, поднялся:
     - В деле странный диссонанс...
     - Ты не в консерватории, Сережа, - вкрадчиво заметил  Казарян.  -  Ты
попроще нам изложи, по-нашему, по-милицейски.
     -  Саня,  почему  он  меня  перебивает?  -  невозмутимо   пожаловался
Ларионов.
     Смирнов взглядом осадил Казаряна и кратко предложил:
     - Продолжай, Серега.
     - В деле странный диссонанс, - упрямо настоял  на  своем  Ларионов  и
разъяснил: - Замысел - одно, исполнение - другое, а завершение  совсем  уж
третье.
     - Объясни конкретнее, - попросил Смирнов.
     - Задумана вся эта операция весьма остроумно,  я  бы  даже  сказал  -
изящно. Исполнена же несколько грубовато - ну зачем было вохровца темнить,
доски, по  которым  контейнеры  катили,  оставлены,  следы  от  машины  не
уничтожены. Ну а уж Колхозник со шкурками на рынке - совсем никуда.
     - Выводы? - Смирнов входил в азарт.
     - Два последних этапа - это безусловно Жорка Столб.  Задумал  же  всю
операцию явно не  он.  И  никто  из  тех,  кто  по  этому  делу  проходил.
Интеллектуальный уровень преступной группы оставляет желать много лучшего.
     - А что, Ромка, в Сережиных  теориях  что-то  есть!  -  Смирнов  тоже
встал, малость побегал по комнате, подошел к окну,  глянул  на  "Эрмитаж".
Там уже горели огни, хотя было еще светло. - Все руки не доходят, с  делом
как следует познакомиться. Я же тебя просил, Роман, дать мне его!
     - Я тебе дал, и ты спрятал в свой сейф, - бесстрастно напомнил Роман.
     - А, черт, совсем забыл! - Смирнов кинулся к сейфу, зазвенел ключами,
но в это время раздался другой звон - телефонный.
     - Майор Смирнов у телефона, - раздраженно представился он трубке,  но
через паузу раздраженную интонацию сменил на деловую. - Через  три  минуты
буду.
     - Сам? - поинтересовался Роман. Смирнов кивнул.
     - Дождитесь меня. Я постараюсь быстрее отвертеться.
     Иван Васильевич стоял у окна и тоже смотрел на  огни  "Эрмитажа".  На
воле уже сильно посерело, и огни стали ярче.
     - Проходи, садись, гостем будешь.
     - Зачем вызывали, Иван Васильевич?
     - Господи, сколько  же  крови  могут  пролить  убогие  и  осатаневшие
недоумки! - выдохнул Сам, А Смирнов встрял:
     - Что надо сделать, чтоб они ее не пролили?
     - Перебиваешь начальство, Смирнов, грубишь.
     - В облаву, Иван Васильевич?
     - Ох и сообразительный ты, Смирнов! В облаву, в облаву! В  Соломенной
сторожке.
     - Когда?
     - Через два часа. Ты там со своими ребятами помоги.
     - Слушаюсь, - Смирнов встал.
     - И не обижайся. Нет у меня людей, нет.
     ...Александр заглянул в свой кабинет. Казарян  и  Ларионов  увлеченно
играли в тюремное очко.
     - Облава, бойцы! - оповестил их Смирнов. - По коням!


     Потеплело,  потеплело  наконец.  Черная  земля  Страстного   бульвара
пронзительно пахла землей. Большие деревья были по-прежнему безлистны,  но
уже не мертвы. Их серые ветви серели  по-весеннему.  Они  ждали  настоящей
жизни. И воздух стал другим. В нем любой звук несся далеко-далеко.  Слышно
было, как дребезжал трамвай на Трубной. Светились родным абажурным  светом
окна. Те, что в левой стороне Пушкинской площади. Призывно мерцал интимным
пламенем ресторанный зал ВТО.  Еще  непривычно  стоял  Пушкин  -  лицом  к
Тверскому  бульвару.  На  той  стороне  сияла  огнями  дежурная  аптека  и
энергично функционировал пивной бар (с сорок девятого года  -  зал)  номер
три.
     Опять главный российский тракт. Двенадцатый  троллейбус  по  позднему
времени пер, победно подвывая со  страшной  силой.  Мелькали  остановки  -
Маяковская, Васильевская, Белорусский вокзал.  Открылось  широкое,  в  два
полотна,  Ленинградское  шоссе.  Улица  Правды,   гостиница   "Советская".
Пролетел мимо милый,  словно  на  картинке  из  детской  книжки,  домик  в
псевдоготическом стиле, начался забор Петровского парка.
     От стадиона "Динамо" троллейбус пошел мягче и  ровней.  Этот  отрезок
шоссе  строили  пленные  немцы.  Военно-воздушная  академия  в  Петровском
дворце, метро "Аэропорт"...
     Иногда по ночам, когда мать бывала в рейсе, приходила  соседка  Валя,
влюбленная в него до ненависти. Она приходила таясь, потому что он  хотел,
чтобы было так. Он не любил ее и она знала, что он не  любит  ее,  но  все
равно приходила. Она-то  любила.  Он  был  одинокий  мужик  и  поэтому  не
прогонял ее, что было бы честнее. А изредка он хотел,  чтобы  она  пришла.
Хотел он этого и сегодня. И она, будто зная, пришла.
     ...Они лежали  рядом,  усталые  и  отчужденные.  Александр,  чувствуя
изначальную свою вину, ласково погладил ее по щеке. Она тут же заплакала.
     - Ну, что ты, Валюша, - дежурно утешил он, - все хорошо.
     - Что, что хорошо? - спросила она, не переставая плакать.
     Он не знал, что в данном случае хорошо, а что плохо. Сказал:
     - Успокойся. Мы же вместе. Вот и хорошо.
     - Кому хорошо? Тебе? Мне?
     - И тебе, и мне.
     - Как же, как  же!  Ты  измучил  меня,  понимаешь,  измучил!  Я,  как
воровка,  пробираюсь  к  тебе,  когде  нет  твоей  матери,  я  боюсь,  что
кто-нибудь увидит меня, услышит! Я никому не могу  сказать,  что  я  люблю
тебя!
     - Господи! - сквозь зубы простонал он. Она затихла, потершись  мокрым
лицом о его бицепс. Потом рывком подняла голову и  стала  целовать  его  в
плечо, в шею, в висок.
     - Я измучилась, Саша, и тебя измучила. Ну, прости меня, прости!
     - Эх, жизнь-жестянка. - Только и сказал он. Опять лежали молча.
     - Я тебе киевскую котлету принесла и салат.  Утром  позавтракай,  как
следует. А то  все  сухомятка.  Язву  заработать  можно.  Только  разогрей
обязательно.
     Валя   работала    официанткой    в    ресторане    "Загородный"    в
Покровском-Стрешневе.
     - Ладно,  -  согласился  Александр,  подумал  и  спросил,  чтобы  был
разговор: - Как там у вас в "Загородном" мои уголовнички?
     - Теперь все, как уголовники. Нахальные, рукастые, - забрюзжала вдруг
жлобским голосом Валя. - Даже твой Алька разлюбезный. Недавно с  компанией
был.
     - Что, руки распускал?
     - Язык свой поганый распускал.
     - Удивительное дело профессия,  -  тихо  посмеявшись,  сказал  он.  -
Говорила нормально, а  как  о  работе  своей  вспомнила,  так  официанткой
заголосила.
     - А ты иногда, как милиционер говоришь.
     - Да уж, куда деться, - согласился он и зевнул.
     - Устал?
     - Работы много, Валюша.
     - И завтра рано вставать. Спи милый. - Она теплой  ладошкой  прикрыла
ему глаза. Он с готовностью их закрыл. - Спи, любимый, спи родной.
     - А ты? - уже расслабленно спросил он.
     - А я пойду. Спи, спи, спи...
     Он тотчас заснул, а она ушла.


     С утра неожиданно образовалось окно, и Казарян решил попытать  удачу.
К десяти он устроился в обжитом местечке за забором на  улице  1905  года.
Малолетняя шпана просыпается поздно, и он был уверен, что Геннадий  Иванюк
еще не ушел.
     В половине двенадцатого тот наконец явился  на  белый  свет.  Видимо,
очень любили родители своего Гену. В щегольской буклевой кепке-лондонке, в
сером  пальто  с  широкими  ватными  плечами,  в  ботинках  на   рифленной
каучуковой подошве, Геннадий Иванюк выглядел  полным  франтом.  Прямо-таки
студент-стиляга.
     Студент-стиляга перешел  улицу  и  стал  спускаться  вниз,  к  метро.
Казарян вел  его  на  достаточном  расстоянии,  проклиная  про  себя  свою
заметную внешность. И чернявый, и перебитый, расплющенный  боксом  нос,  и
четкий след на  скуле.  Все  это  наверняка  запомнил  Стручок  и  доложил
приятелю, какой мент к нему приходил.
     В киоске у Пресненских бань Иванюк взял кружку пива  и  выпил  ее  не
спеша. Ехали они недолго, одну остановку. На  "Киевской"  вылезли  наружу.
Иванюк, нарушая, пересек проезжую часть и вдоль штакетника чахлого  сквера
направился к недействующему павильону старой линии метро. Казарян вошел  в
скверик и присел на лавочку у контрольного пункта троллейбусных маршрутов.
Было без пяти двенадцать. Казарян  хорошо  видел,  как  Иванюк  подошел  к
пивному ларьку у трамвайной остановки и взял две кружки  пива,  большую  и
маленькую.
     - Смотри, не обоссысь! -  негромко  пожелал  Казарян,  развлекая  сам
себя.
     Неторопливый паренек был Гена Иванюк. Высосал пиво и тихо  так,  нога
за  ногу,  побрел  к  углу  Дорогомиловской  улицы.   У   пивного   ларька
остановился.
     - Неужели еще пить будешь? -  злобным  шепотом  осведомился  Казарян.
Нет, Гена передумал-таки, направился к Бородинскому мосту. Невесть  откуда
рядом с  ним  оказался  быстрый  гражданин.  Скорее  всего  из-за  молодых
деревьев, высаженных в честь трехсотлетия объединения Украины с Россией.
     Ромка Цыган? Гражданин обнаружил свой профиль, повернувшись к Иванюку
и продолжая что-то темпераментно втолковывать  ему.  Точно,  Ромка  Цыган.
Казарян перебежал к  молодым  деревцам  -  поближе  бы,  поближе.  Длинный
поводок чреват неожиданностями. Двое взошли на Бородинский мост.  Зазвенел
трамвай, и это был  конец.  Казарян  смотрел,  как  трамвай  поравнялся  с
любезной его взору парочкой, и Ромка Цыган  побежал,  наращивая  скорость,
рядом  с  ним,  уцепился  за  поручень,  прыгнул   на   подножку,   сделал
приветственно ручкой и уехал к Плющихе.
     Не догнать.  Казарян  без  интереса  наблюдал  за  Иванюком,  который
возвратился к метро и исчез в его дверях.
     Со злости Казарян зашел в деревяшку, ту, которую  так  и  не  посетил
любитель пива Гена Иванюк, и взял кружку.  Казарян  стоял  за  столиком  у
окна, пил пиво и смотрел на прохожих. Люди в черном, синем,  коричневом  -
невеселая серая толпа. Казарян вздохнул и допил остатки. К часу дня он был
в МУРе.


     Ты где шлялся? - нелюбезно осведомился Смирнов.
     - Где надо, - огрызнулся Казарян.
     - Надо здесь. Следователь требует уточнений по делу Витеньки Ящика  и
Сени Пограничника. Отправляйся-ка к нему.
     - А ты?
     - А я наконец складское дело полистаю.
     Обиженный Казарян ушел. Смирнов открыл сейф, достал дело и  углубился
в чтение. Сей момент раздался звонок. Конечно же, Верка-секретарша.
     - Александр Иванович, срочно на совещание.
     ...Все-таки не выспался. Комиссар из  главного  управления  журчал  о
профилактике, о неравнодушном подходе и о пользе коллективных  комплексных
мероприятий.  Укачивало.  Александр  пялил  глаза,   чтобы   не   заснуть,
приказывал себе не спать, старался  всерьез  думать  о  не  сделанной  еще
работе. Не помогало. По-прежнему вело. Тогда  он  упер  локоть  в  колено,
ладонью решительно закрыл лицо - как бы для глубоких раздумий.  И  заснул.
Проснулся от криков - начались прения. Кричали долго. Тут не  поспишь.  Но
все когда-нибудь кончается. Кончилось совещание. Комиссар-начальство пожал
руку нашему комиссару и отбыл.
     - Все свободны! - распорядился Сам и добавил: - Смирнов останется.
     - Побыстрее - как бы  еще  кого-нибудь  не  оставил  -  все  покинули
кабинет.
     - Ты почему на совещании спишь? - грозно потребовал ответа комиссар.
     Смирнов не испугался, знал, что Иван Васильевич сам бы поспал на этом
совещании, если б мог.
     - Потому что не выспался, - отчаянно ответил Смирнов.
     - Дерзишь, а начальству дерзить не положено.
     - Не положено, чтобы отдел  без  начальника  был.  Не  могу  я,  Иван
Васильевич,  разорваться  -  и  отделением  руководить,  и  с  опергруппой
выезжать и на совещаниях сидеть. Когда же новый начальник отдела придет?
     - А сам-то не хочешь начальником быть?
     - Пока не хочу.
     - Почему так.
     - Рано еще. Голову надо  в  порядок  привести.  У  меня  пока  голова
оперативника. Не более того.
     - Что ж,  приводи  свою  голову  в  порядок.  Может,  потом  она  нам
пригодится. Вот что, Смирнов, ты Скорина из области знаешь?
     -  Значит,  Игоря  к  нам  -  начальником.  Другого  не  надо,   Иван
Васильевич.
     - С тобой, Смирнов, хорошо дерьмо есть. Обязательно изо рта вырвешь.
     - Не прогадаете, Иван Васильевич, ей богу, не прогадаете!
     - Ну, раз такой человек, как ты, одобряет, значит, будем назначать.
     ...От радостного этого известия расхотелось  спать,  и  поэтому  дело
читалось легко. Он проштудировал половину, когда вернулся Казарян.
     - Три часа задаром убил! Ну, буквоед, ну, зануда! - Казарян сел.
     - Теперь хоть все в порядке?
     - Как  в  канцелярии  у  господа  бога,  -  Казарян  вытянул  ноги  и
признался: - Я сегодня, Саня, Цыгана упустил.
     - Что так? - хладнокровно поинтересовался Смирнов.
     - На длинном поводке вел, чтоб не узнали, а он на ходу в  трамвайчик,
и будь здоров. Мальчики нам нужны, и чтоб понезаметнее  были,  похожие  на
всех, как стертый пятак.
     - И чтобы роту. Не меньше.
     -  Иронизируй,  иронизируй!  Все  равно  без   наружного   наблюдения
настоящей работы не будет.
     - Надо мечтать! Кто это сказал? - задумался Смирнов.  -  А  в  общем,
некогда нам мечтать, Рома. Давай-ка по делу  пройдемся.  Кое-что  занятное
имеется...
     Зазвонил телефон. Оба с ненавистью смотрели на него.


     Грабанули известного писателя. И, естественно,  -  сразу  же  МУР.  В
помощь райотделу. Муровская  бригада  прибыла  в  роскошный  дом  на  углу
Скаковой и Ленинградского шоссе, когда там всю ночь шуровали районные.
     - Вам помочь? - спросил Александр у старшего группы, который диктовал
протокол осмотра. Тот, оторвавшись от  дела,  кинул  недовольный  взор  на
печального гражданина, скромно стоявшего у притолоки, и ответил, как бы не
отвечая:
     - Раз знаменитость, значит, МУР подавай, районные пентюхи обязательно
завалят!
     - Мы собачку привезли, - сообщил Казарян.
     Районный пожал плечами:
     - Пробуйте. Только, по-моему, сильно все затоптали.
     Казарян спустился к машине, чтобы позвать Семеныча с  его  Верным,  а
Смирнов подошел к печальному гражданину.
     - Вы хозяин квартиры? - спросил Александр.
     Гражданин печально кивнул и вдруг быстро-быстро заговорил, уцепившись
сильными пальцами за борт смирновского пальто.
     - Я не могу понять, почему он сердится. Я никого не вызывал, я только
позвонил в союз оргсекретарю, спросил, что  делать  в  таких  случаях.  Он
сказал, что все возьмет на себя.
     - А в районное отделение кто сообщил?
     - Дворник наш, Галия Асхатовна. Она всегда после трех к нам убираться
приходит. Пришла -  а  дверь  не  заперта,  и  никого  нет.  Она  сразу  к
участковому.
     - А вы, э-э-э... - Смирнов намекнул на то, чтобы писатель назвался.
     - Василий Константинович, если позволите, э-э-э...
     - Александр Иванович. А вы, Василий Константинович, всегда  в  первой
половине дня изволите отсутствовать?
     - Ни боже мой, Александр Иванович. Жена - да,  дочка  тоже.  Жена  на
работе, дочка в институте, а я с утра до двух за письменным столом.
     - Почему же сегодня вас не было?
     - Срочно вызвали на заседание секции прозы.
     Старший из-за плеча на них недовольно посмотрел,  давал  понять,  что
разговор ему сильно мешает. Смирнов взял писателя под руку:
     -  Мы  мешаем,  Василий  Константинович.  Где  мы  можем  без   помех
поговорить?
     - Пойдемте на кухню, Александр Иванович.
     В стерильно чистой кухне на столе стоял  пустой  графинчик  и  пустой
стакан. Смирнов понятливо ухмыльнулся:
     - От расстройства чувств позволили?
     - Не скрою: хотел было. Да он меня опередил.
     - Кто "он"?
     - Да вор этот.
     - Интересно. А много в графинчике было?
     Василий Константинович  указал  пальцем  уровень.  Грамм  по  сто-сто
пятьдесят, не больше.
     - Я, честно говоря, днем не употребляю. Но сегодня, сами понимаете...
- неизвестно почему оправдываясь, пояснил писатель.