м  станет  еще  лучше.  Дудаков
забеспокоился вдруг, обернулся и сурово предупредил свою спутницу:
     - Зина, ты здесь не очень чтоб! Я скоро вернусь.
     - Иди, иди, раз душа просит! - ворчливо отозвалась Зина и посмотрела,
как Дудаков последовал ее совету.
     Жаждущая парочка скрылась за деревьями.
     - Вай, какое красивое имя - Зина! - восхитился Роман.
     - Ты - армян? - догадалась Зина.
     - Армян, армян! - чрезвычайно обрадовавшись, подтвердил Роман.
     - А почему в Москве?
     - Потому что я здесь живу, золотце ты мое.
     - Армян должен в Армении жить, - убежденно сказала Зина.
     - Тогда бы я тебя не встретил.
     - У вас что, красивых женщин нет?
     - Почему же, есть. Но таких красивых, как ты, - нет, - сказал Роман и
осторожно погладил могучее ее бедро. Зина для порядка  отстранилась.  -  И
это все такому маленькому человеку!
     - У вас на юге хорошо. Тепло все время и фрукты, - не желая  говорить
про маленького человека, мечтательно произнесла Зина.
     - Хочешь поедем? - предложил Роман, бурно задышал, сбросил с плеч уже
ненужное одеяльце и кинул его на песок. - Ложись!
     - Зачем? - испуганно поинтересовалась Зина.
     - Отдыхать будешь! Как на юге!
     - Зачем мне это?! Я послезавтра на настоящий юг еду!
     - Согласна, значит?! - завопил Роман.
     - И не с тобой вовсе, а сама по себе.
     - Зина, любовь моя, я к тебе приеду!
     - А я вот и не скажу, где я буду.
     - Тогда я тебя здесь буду ждать, можно?
     - А я вот возьму и навсегда там останусь.
     - Не надо, - взмолился он и поднял на нее глаза.  Слезами  наливались
эти глаза, слезами!
     Зина погладила его по голове и спросила с надеждой,  проведя  ладонью
по жестким его волосам:
     - Ты - страстный?


     Уже хорошо принявшие, Дудаков и Сергей стояли у мраморного столика  и
смотрели на серый асфальт  за  окном,  на  синий  троллейбус,  на  зеленые
деревья. Картинка была яркой-яркой, как всегда с поддачи.
     - А то переходи к нам в институт. Там начальник отдела кадров  -  мой
кореш, - предложил после молчания Сергей. Они уже  обдумывали  возможность
не расставаться никогда.
     - Ты-то  инженер.  А  я  кем  там  буду?  Старший  помощник  младшего
дворника? Нет, я лучше у себя куковать останусь.
     - Ну и сколько у вас там зарплата?
     - А что зарплата, что зарплата? Мне много не надо.
     - Такую бабу имеешь, и денег, говоришь, тебе не надо! Не верю я тебе,
Митяй! Такая профурсетка денег много требует!
     - Она мне не баба, она мне друг, -  заявил  Дудаков  и  заволновался,
вспомнив: - Твой кавказец там не того? Руками чтоб?..
     - Руками - не страшно, - заверил его Сергей.
     - И руками - запрещено!
     - У тебя, у завскладом, все  запрещено,  все  под  замком.  А  она  -
женщина молодая, ей удовольствия подавай.
     - Я ей дам удовольствия! Пошли-ка на пляж!
     - С собой возьмем? - советуясь, спросил Сергей.
     - В палатке, - решил Дудаков.
     И они, отоварившись в палатке, двинулись на пляж.
     Зинаида и Роман бегали по песку и, повизгивая, ловили друг друга.
     - Рысаки, к столу! - позвал их Сергей.
     Дудаков лишь сопел осуждающе. Уселись.  Зинаида  приготовила  закусь,
Дудаков разлил по стаканам.
     - За знакомство! - возгласил Сергей и поднял свой стакан.


     В понедельник в 15.00 они докладывали Смирнову:
     - Пальчики, которые оставил Дмитрий Спиридонович Дудаков на  бутылке,
принадлежат Хохлачеву Борису Флегонтовичу, находящемуся в розыске в  связи
с растратой, которую он совершил, будучи кассиром механического  завода  в
Туле.
     На фотографиях, присланных из Ростова, Сырцов Всеволод Сергеевич,  по
кличке Почтарь, домушник, осужденный в пятьдесят первом году и  выпущенный
в январе этого года по амнистии.
     - Ну и что это нам дает? - перебил его Смирнов. -  То,  что  Берников
связан с уголовниками, только и всего. Но это, как  известно,  законом  не
запрещено.
     - Ты, как всегда, прав, -  обиделся  Ларионов.  -  Но  это  дает  нам
главное: уверенность, что мы на правильном пути.
     - Все в пути, в пути! Когда дойдем?! -  выразил  свое  неудовольствие
Смирнов. - Какие мероприятия предполагаете?
     - Где легче спрятать лист? В лесу, -  вставил  Роман.  -  Так  сказал
патер Браун.
     - Не морочь мне голову. Давай по делу.
     - Где легче спрятать лист? В лесу, - повторил Роман. - Мы  с  Сережей
предлагаем произвести обыск на складе, коим  заведует  наш  многофамильный
друг. Вселенский, так сказать, шмон у  Митяя.  Я  уверен,  что  похищенное
хранится там. Надежно, выгодно, удобно. И всегда отказаться можно: я не я,
и лошадь не моя.
     - Вполне, - согласился Смирнов. - Нашли мы,  скажем,  похищенное.  И,
как правильно ты говоришь, нам сообщается, что я не я и лошадь не моя.
     - Ты не  знаешь  главного,  Саня.  Вернее,  той  маленькой  детальки,
которая может стать главным.  Тебе  неизвестно  об  отъезде  на  юг  любви
последней, зари вечерней Леонида Михайловича Берникова Зинки. Об  отъезде,
как она сообщила мне, надолго, а может быть, и навсегда. Она юг любит. Там
тепло и фрукты.
     - Думаете, она повезет? - спросил Смирнов.
     - Уверены, - твердо ответил Казарян.
     - А если Берников отправит почтой?
     - Не решится. Мало ли что может случиться, Зинка - ход вернее.
     - Не лишено. А если всем этим будет заниматься один Дудаков?
     - Саня,  ты  нам  сильно  надоел  своими  "если".  Еще  Остап  Бендер
утверждал, что полную гарантию может дать только страховой полис, -  грубо
заметил Роман. - Но мы думаем,  что  Берников  провожать  любимую  женщину
придет обязательно. С чемоданом.
     - Даешь разрешение на обыск склада или  нет?  -  раздраженно  спросил
Сергей.
     - А что с вами делать? Шмонайте!


     Прокол! Какой прокол! Вконец измотанный  Казарян  прилег  на  тюки  с
ватой и от стыда закрыл глаза. Три часа с двадцати четырех  ноль-ноль  они
шерстили склад. Шесть человек - Казарян с Ларионовым и четыре приданных им
паренька. Рулоны разнообразной материи:  шерсти,  шелка,  ситца,  полотна,
бархата; ящики с фольгой, листы с пуговицами, бидоны  с  краской,  тюки  с
ватой, мешки с волосом, пакеты с мелом, брикеты  сухого  клея,  оплетенные
бутыли с денатуратом и кислотой, даже  две  фляги  по  двадцать  литров  с
притертыми  пробками  -  спирт.  Богатое  было  хозяйство  у  Дудакова   -
Хохлачева. За три часа все осмотрено, прощупано, истыкано, распотрошено.
     Прокол. Казарян, лежа на тюках, отдыхал.
     - Что ж, будем  наводить  порядок,  -  сдаваясь,  решил  Ларионов.  -
Придется.
     Казарян открыл глаза. Он лежал на спине и поэтому посмотрел вверх. Не
прикрытые потолком переплетения кровельного крепежа увидел он.
     - Мы верх не смотрели, - хрипло кинул Казарян.
     - А как они туда могли забраться? - спросил один из пареньков.
     - Меня интересует, как мы туда заберемся, - жестко ответил Ларионов.
     -  Во  дворе  лестница,  -  предложил  однорукий  начальник   охраны,
единственный человек из артели, который знал об операции  и  участвовал  в
ней.


     Паренек лез вверх по пружинящей лестнице. Все, задрав головы, смотрел
вверх. Паренек пошел по центральной балке.
     - Есть! - тихо (он знал, что его услышат) сообщил паренек.
     Гора с плеч. Удача. Большая удача - маленькое счастье. И  лежащий  на
тюках Казарян попросил капризно:
     - Можно, я посплю?


     На работу Леонид Михайлович Берников пришел с чемоданом. С таким  же,
какой обнаружили при обыске склада. К окончанию  рабочего  дня  услужливый
Дудаков-Хохлачев подогнал к проходной таксомотор, и Берников  с  одним  из
чемоданов-близнецов уселся в таксомотор к Дудакову-Хохлачеву.  Поехали  на
Хорошевское шоссе, где у собственного своего домика их ждала  с  чемоданом
Зинка-путешественница. Забрали Зинку и покатили  на  Казанский  вокзал.  У
центрального подъезда Берников расплатился с таксистом, а Дудаков-Хохлачев
разыскал носильщика с тележкой, куда уложили весь багаж (три чемодана).
     У  девятого  вагона  поезда   Москва-Новороссийск   Зина   предъявила
проводнице билет. Дудаков-Хохлачев взял Зинкины  чемоданы,  а  Берников  -
тот,  что  вынес  с  территории  артели.  Фотограф,  фиксировавший  каждое
соприкосновение Берникова с этим чемоданом, щелкнул  затвором  аппарата  в
последний раз. К троице у вагона подошла четверка молодых людей.
     За этой жанровой сценкой издали наблюдали Смирнов и Казарян.
     -  Чемодан  после  церемонии  -  сразу  же  к  Лидии   Сергеевне,   -
распорядился Смирнов. - Пусть пальчики Сырцова поищет на предметах. А то у
нас против него - одни лишь  косвенные.  Зинаиду  напугайте  до  смерти  и
отпустите. Берникова и Дудакова трясите по отдельности. Первым - Дудакова.
В паре - ты и Сережа. Ему сразу объяснить, кто он такой на самом  деле.  А
Берникову полезно часа три в одиночестве подумать.
     - А ты?
     - А я подойду,  когда  вы  Берникова  разогревать  начнете.  Часам  к
двенадцати ночи. У меня еще встреча с Грошевым в ОБХСС.
     ...Дудаков покорно грузил чемоданы обратно на тележку. Зинка плакала,
Берников возмущенно размахивал руками. Но молодые люди  поторопили  их,  и
кавалькада тронулась с перрона  по  боковому  выходу,  у  которого  ожидал
финала операции спецтранспорт.


     - Сколько вы ему можете отсчитать? - спросил Грошев.
     -  Если  постараться,  то   восьмерик.   Коллекция   Палагина   имеет
государственное значение.
     - Ну и ладушки! -  обрадовался  Грошев.  -  Ему  достаточно,  как  ты
считаешь? У нас ведь  пока  только  подозрения,  наметки,  фактики  мелкие
вразброс. Не уцепим мы его  серьезно  по  хищениям.  Да  и  преждевременно
активно включаться, можно всю компанию распугать. Тогда концов  вообще  не
найдешь. Так что по Берникову действуйте пока одни, а?
     - Клиент-то общий, - напомнил Смирнов.
     - Клиент-то общий, но уголовное дело одно. Ваше дело.
     - А капиталы его, и не малые, судя по всему, не ваши?
     - "Деньги были наши, стали ваши. Это дело  перекурим  как-нибудь",  -
внеся легкие  коррективы  в  блатную  песню,  спел  Грошев  и  рассмеялся,
довольный собственным остроумием.
     - Что ж, перекурим, - согласился Смирнов и достал папиросы. Закурили.
Смирнов огляделся, осматривая грошевский чертог. - У тебя кабинет побольше
моего будет.
     - У меня же бумаг -  ого-го!  -  воскликнул  Грошев.  -  Если  их  по
листочку выложить, можно весь земной шар по экватору опоясать.
     - Этим и занимаешься?
     - Чем - "этим"?
     - Опоясыванием.
     - Ну ладно, Смирнов! Когда мне Берников понадобится, я его из  лагеря
по этапу вызову. А сейчас отложим это дело, ладно?
     К ребятам идти было еще рано, и он решил прогуляться. По  Петровскому
бульвару спустился к Цветному,  добрался  до  Неглинной  и  зашел  в  кафе
"Арарат".
     Устроился на диванчике со светлой полосатенькой обивкой, сделал заказ
и  стал  рассматривать  подсвеченную  снизу  стенную  роспись:  пейзажи  с
обязательным Араратом, на пейзажах трудились жизнерадостные армяне.
     Смирнов  съел  пару  изящных  полупрозрачных  чебуреков  и  запил  их
стаканом холодного "Эчмиадзинского". Кинуло в  сон,  он  подремал  слегка.
Подремав, посмотрел на часы. Было ровно двенадцать. Армяне  вон  трудятся,
пора и ему.


     Его молодцы, скинув пиджаки,  в  рубашечках  с  закатанными  рукавами
перекрестно трепали  Берникова.  Бледен  был  Берников,  бледен  и  потен:
доставалось.
     - Здравствуйте, Леонид Михайлович! - добродушно  поприветствовал  его
Смирнов и осведомился у Казаряна: - Как он?
     - Недопонимает гражданин, - сообщил Казарян.
     - Как же так, Леонид Михайлович? - изумился Смирнов.
     - Я не могу понять, чего хотят от меня  эти  люди!  -  со  сдержанным
гневом заявил Леонид Михайлович.
     - Оперработники МУРа Сергей Ларионов и Роман  Казарян  хотят  от  вас
чистосердечного признания в том, что по вашему  наущению  за  определенную
суму  домушник-рецидивист  Сырцов  по  кличке  Почтарь  ограбил   квартиру
гражданина Палагина и передал вам похищенную им коллекцию монет и орденов,
имеющую государственное  значение.  Они  хотят  все  это  зафиксировать  в
официальном протоколе и чтобы  вы  подписали  этот  протокол.  Теперь  вам
понятно, чего хотят от вас мои люди?
     -  Я  понимаю,  что  вам  нужно  как  можно   скорее   раскрыть   это
преступление. Но в отношении меня вы роковым образом заблуждаетесь. Я  уже
объяснял товарищам...
     - Гражданам, - поправил его Смирнов. - Хотите, я вкратце  изложу  то,
что вы тут говорили, объясняя? Чемодан, естественно, не ваш, а человека, с
которым вы познакомились в электричке,  возвращаясь  из  Кратова.  Человек
этот, ну, допустим Елпидофор Флегонтович, просил  вас  взять  на  хранение
чемодан, так как он уезжает на сравнительно долгий срок, знакомых в Москве
у него нет, единственная родственница - полусумасшедшая  старуха,  которой
он не может ничего оставить -  потеряет,  разбросает,  подарит  неизвестно
кому его вещи; а в камере хранения срок без продления  всего  две  недели.
Вы, как человек отзывчивый, согласились, и вот  недавно,  дней  пять  тому
назад, звонит вам Елпидофор Флегонтович  из  Новороссийска,  извиняется  и
говорит, что задержится там еще на месяц.
     Вам уже  надоело  хранить  этот  чемодан,  и  вы,  к  счастью  или  к
несчастью, вспоминаете, что в Новороссийск дня через два отправляется ваша
добрая приятельница Зина, и вы можете, дав ему телеграмму до востребования
о номере поезда и номере вагона, переправить сей чемодан, что  и  делаете,
отправившись провожать Зину со  своим  злополучным  грузом.  И  здесь  вас
хватает милиция. Так?
     Казарян ржал. Отсмеявшись, подтвердил:
     - Слово в слово, товарищ майор!  Даже  про  сумасшедшую  родственницу
угадали!
     - А что он мог еще придумать за два часа сидения в  предвариловке?  -
не принял комплиментов в своей прозорливости Смирнов и вновь  принялся  за
Берникова: - Не хотите говорить правду, и не надо. Вам же хуже. Завтра,  а
вернее, сегодня, в НТО, вы сыграете на рояле...
     - Я не умею, - поспешил сказать Берников.
     - Наша игра умения не требует. Пальчиками сделаете вот так. - Смирнов
на крае стола показал, как  сделает  пальчиками  Берников.  -  И  мы  ваши
отпечаточки сравним с отпечаточками, которые вы почти  наверняка  оставили
на содержимом чемодана. Небось интересно было посмотреть, пощупать штучки,
в которые вы вложили немалые деньги?
     Берников молчал.
     - Через два дня здесь будет Почтарь, который заложит вас с потрохами,
- встрял в разговор Ларионов. - Он еще не знал, идя на дело, что коллекция
эта, по сути, государственное достояние. Ему лишних три года ни к чему.  А
фрайера заложить - это ему раз плюнуть.
     Берников молчал.
     - И последнее. -  Смирнов  подготовил  эффектный  финал.  -  Пока  мы
привлекали вас за кражу коллекции. Но если вы будете, обманывая следствие,
врать, выкручиваться, тянуть резинку, мы объединим усилия с ОБХСС  и,  так
сказать, коллективно постараемся выяснить источники ваших  доходов,  и  уж
тут держитесь! Вместо восьмерика (может быть, найдется хороший  адвокат  и
еще пару годиков отхлопочет), в совокупности по пятнадцати, с конфискацией
имущества. Считайте, Берников.  Судя  по  вашим  доходам,  вы  -  неплохой
бухгалтер.
     Берников помолчал, считая. Подсчитав, поднял голову и сказал:
     - Пишите. Буду говорить.
     ...Во втором часу подбили бабки. Уже был написан и подписан протокол,
уже был вызван конвой.  Сидели  просто  так,  отдыхая.  И  вдруг  раздался
длинный непрерывный телефонный звонок: зов дежурного вестник беды.


     Они проникли сквозь щель меж прутьями ограды, растянутыми неизвестной
могучей рукой, и очутились на территории Ленинградского парка  культуры  и
отдыха. Впрочем, парка давно уже не существовало.
     - Ну, пошли, пошли, - говорил он срывающимся голосом и  тянул  ее  за
руку. Они нацеловались, наобнимались,  дотерлись  до  того,  что  никакого
терпежа у него уже не было.
     - Ой, Валюша,  страшно!  -  говорила  она,  нервно  хихикая  и  слабо
упираясь.
     - Да чего здесь страшного! - Он хотел сказать,  что  бывал  здесь  по
ночам неоднократно, но вовремя спохватился, поняв  некоторую  бестактность
такого высказывания. И поэтому повторил только: - Пошли, пошли!
     Она перестала упираться, и они спустились в лабиринт.
     ...Года два-три назад Василий Сталин решил  возвести  на  этом  месте
первый в стране крытый каток с искусственным льдом для своей команды  ВВС.
Никого не спросясь, потому что не считал нужным  спрашивать  у  кого-либо,
всесильный  командующий  военно-воздушными  силами  Московского   военного
округа стал немедленно претворять решение в дела. На строительство объекта
были брошены военные подразделения, работа кипела день и ночь. В считанные
дни был выложен сложнейший фундамент, возведен металлический  каркас.  Но,
как говорили, об этой стройке  века  случайно  узнал  папа  и  чрезвычайно
разгневался  на  сыновнее  самоуправство.  Сын   получил   соответствующую
головомойку, и строительство было заморожено.
     Отняв у парка большую часть территории, железный скелет  на  каменном
постаменте стоял бессмысленным памятником. Днем  в  запутанных  катакомбах
фундамента мальчишки  играли  в  войну,  а  ночами  здесь  находили  приют
парочки, не имевшие при существующем жилищном кризисе места  для  любовных
утех.
     ...Он облюбовал укромный отсек, скинул пиджак,  не  жалея,  расстелил
его, и они для начала уселись. Он обнял ее, поцеловал  и  потихоньку  стал
заваливать. Она, с усилием высвободив рот, сказала жалобно:
     - Валя, может, не надо здесь?
     И тут как гром небесный грянул выстрел.  И  сразу  второй  -  потише,
поглуше.
     - Мне страшно, - прошептала она и  прижалась  к  нему.  Еще  выстрел.
Пуля, со звоном срикошетив о стальную балку, пропела над их головами.
     - Стой, Столб! - неизвестно откуда донесся истерический крик. И опять
выстрелы. Один, другой, третий. Пули, визжа, носились над ними.
     - А-а-а-а... - непроизвольно подвывала она.
     Выстрел. И еще один. Последний. От этих двух  выстрелов  полета  пуль
слышно не было. Они сидели, обнявшись, что есть  силы  прижавшись  друг  к
другу, и ждали неизвестно чего. Долго.
     - Пойдем отсюда, - наконец сказал он.
     - Я не могу, я боюсь, Валя!
     - Милочка! Девочка! Пойдем отсюда, пойдем! - Он поднял  ее,  взял  за
руку, и они осторожно пошли извилистыми проходами. Вот и пологий  спуск  в
лабиринт. Они увидели пики  ограды,  кроны  деревьев,  освещенные  уличным
фонарем, и рванулись наверх. У  самого  выхода  в  небольшой  темной  луже
лежало человеческое тело.
     Обежав его, они кинулись к спасительному лазу. В Чапаевском переулке,
не в силах сдерживаться больше, она завыла в голос.
     - Молчи, молчи, - просил он ее до тех пор, пока она не  замолчала.  А
когда замолчала, сказал: - Обязательно что-то  делать  надо,  что-то  надо
делать!!!
     - В милицию позвонить! - догадалась она и при  свете  фонаря  увидела
свои ноги: - Валя, я чем-то туфли испачкала.
     - Кровью, - сказал он, и она снова заплакала.


     Телефонная  будка  стояла  у  военной  гостиницы.  Они   забились   в
коричневый домик, и он набрал 02. И милиция осведомилась: что, мол, надо.
     - В Чапаевском переулке  у  недостроенного  катка  только  что  убили
человека! - сказал он и потом долго  слушал,  что  говорили  ему.  Повесив
трубку, ввел ее в курс дела: - Просили подождать их.
     - Валя, я боюсь из будки выйти, - призналась она.
     - Давай в будке ждать.
     - Нас все равно через оконце видно.
     - А мы присядем, - решил он, и они присели. В темноте, в тесноте было
еще страшнее, но выходить на улицу, прятаться где-то еще  просто  не  было
сил. Она извлекла из рукава кофточки носовой платок и  стала  оттирать  им
носок светлой матерчатой туфли.
     - Не оттирается,