ся под ногами или падал куда-то
вбок... И теперь это наваждение...
   Предсказанное Сусанной Борисовной мистическое нападение явило себя  самым
низменным образом в один из следующих дней. Придя с работы, Нина  обнаружила
в самой середине тахты, на бежевом вязаном  покрывале,  отвратительную  кучу
самого что ни на есть материального свойства. Вонь в квартире  стояла  столь
скверная, что  казалось,  будто  даже  воздух  в  доме  приобрел  тот  самый
коричнево-серый оттенок нечеловеческой  тоски,  который  был  знаком  ей  по
сновидениям. Нина положила голову на руки, уронила свои грустные  кавказские
волосы и заплакала. Плакала она недолго, потому что пришла подруга  Томочка.
Томочка охнула, засуетилась, убрала кучу и объяснила ее происхождение:
   - Форточки открытыми  не  оставляй,  это  к  тебе  с  крыши  какой-нибудь
бездомный кот повадился.
   - Какой еще кот? - возразила Нина.
   - Какой, какой... Большой кот, очень  большой  кот  нагадил,  -  уверенно
разъяснила Томочка.
   Она знала, что говорила, - всю жизнь была кошатница.
   Нина постирала покрышку, вымыла полы, дышать стало полегче, но  до  конца
запах не выветрился, и они пошли ночевать к Томочке. Форточки  перед  уходом
плотно закрыли.
   На следующий день, когда Нина пришла после работы домой, куча  лежала  на
прежнем месте, прямо на одеяле. Форточки по-прежнему были закрыты.
   Действительно, мистика. Права  была  Сусанна  Борисовна.  Никакой  кот  в
закрытую форточку не влезет.
   Она снова принялась за стирку  и  мытье,  вылила  флакон  дезодоранта  и,
трясясь от нервного озноба, легла  в  оскверненную  постель.  К  запаху  она
притерпелась, заснуть ей теперь мешали какие-то неясные, из  неопределенного
источника исходящие звуки...
   "Именно так и сходят с ума", - догадалась Нина.
   Утром, уходя на работу, Нина накрепко заперла форточки и балконную дверь.
   Однако возвращаться домой одна она не решилась, заехала за Томочкой, и  в
девятом часу пришли вдвоем. Нина открыла сложный замок двойной двери, вошла.
Следом за ней Томочка.  Он  их  ждал,  как  будто  решил,  что  пришла  пора
представиться. Сидел в кресле, огромный, самоуверенный,  щекастой  мордой  к
двери. Нина тихо ойкнула. Томочка даже как будто восхитилась:
   - Ну и котяра!
   - Что делать будем? - шепотом спросила Нина.
   - Как что? Кормить, конечно.
   - Ты с ума сошла? Он же никогда отсюда не уйдет! Вон,  опять  нагадил.  -
Новая куча лежала посередине прихожей.
   Это был, конечно, характер. И точный глаз. Он всегда безошибочно  выбирал
середину.
   - Сначала надо дать поесть, а там видно будет, - решила Томочка.
   Он был не пушистый, а, напротив, совершенно гладкошерстный  и  как  будто
асфальтовый. Сидел неподвижно, опустив слегка голову, смотрел на них стоячим
звериным взглядом и, судя по всему, виноватым себя не чувствовал.
   - Каков наглец, - возмутилась Нина, но вынула из холодильника  кастрюльку
старого супа, который  она,  повинуясь  многолетней  привычке,  все  варила,
бросила туда две котлетки и шлепнула на плиту.
   Потом Томочка поставила миску с подогретым супом возле  двери,  прямо  на
половик, и позвала его "ксс-ксс".  Человеческий  язык  был  ему  знаком.  Он
тяжело спрыгнул  с  кресла  и  медленно  пошел  к  миске.  Вид  у  него  был
внушительный. Если бы он был человеком, можно было бы сказать, что  он  идет
как старый штангист или борец, ссутулившийся от тяжести мускулов, спортивной
усталости и славы. Перед миской он остановился, понюхал, присел и, прижав  к
голове одно ухо - второе, драное, висело  лопухом,  -  начал  быстро  жрать.
Томочка же просительным голосом увещевала его:
   - Ты поешь, котик, поешь и уходи. Уходи, нечего тут тебе делать. Поешь  и
уходи себе, пожалуйста.
   Он оглянулся, развернувшись широкой грудью, и посмотрел на Томочку  очень
сознательным взглядом, потом снова  уткнулся  в  миску.  Съев  все,  дочиста
облизал миску. Тут Томочка открыла перед ним входную дверь и твердо сказала:
   - А теперь уходи.
   Он все отлично  понял,  обманно  шагнул  в  сторону  двери,  потом  резко
развернулся возле калошницы и, сделав  молниеносный  полукруг  по  квартире,
шмыгнул под книжный шкаф.
   - Не хочет уходить, - тоскливо сказала Нина. - Напрасно мы его накормили.
   - Ксс-ксс, - страстно шипела Тома, но кот не реагировал.
   Нина вынесла из ванной швабру и зло сунула под шкаф. Кот вылетел  оттуда,
метнулся по квартире раз-другой, а потом исчез под  диванчиком,  придвинутым
спинкой к кухонному подиуму. Нина пошарила под диванчиком. Потом  отодвинула
его. Кота там не было. Он исчез. Подруги переглянулись.
   Они постояли в молчании, переживая происшествие. Потом Томочка  нагнулась
и недоверчиво провела рукой по панели. Слегка нажала. Доска отошла. Это  был
лаз в плоский подпол, образовавшийся под кухней.
   - Так вот где он у тебя живет, - обрадовалась простодушная Томочка,  -  а
ты говоришь - мистика...
   - Ужас какой... теперь его оттуда не выкурить...
   - Надо немедленно забить доску, - с глупой решительностью вскочила Тома.
   -  Ты  что,  -  собралась  с  умом  Нина,  -  а  если  он  там   сдохнет?
Представляешь, что будет? Дохлый кот в доме...
   О, был бы жив Сережа, ничего бы этого не было... Всей этой глупости...
   - Валерьянку надо купить, вот что! Мы выманим  его  валерьянкой  и  тогда
забьем, - воскликнула Тома. - Только валерьянки нужно побольше.
   Валерьянки купили много, налили  полное  блюдечко  и  затаились.  Томочка
оказалась настоящим знатоком кошачьей души, через пять минут он вылез из-под
отстающей панели, резво подбежал к блюдечку и вылакал его в один присест.  А
потом он пошел от блюдечка прочь, к своей дыре, раскачиваясь, как матрос  на
палубе. Потоптался, явно потеряв направление, нескладно развернулся и  пошел
к тахте, на которой затаились подруги. В Нине проснулись зачатки юмора:
   - Сейчас закурить попросит...
   Отсмеявшись, Томочка скомандовала:
   - Все. Берем его и выносим. И немедленно забиваем дыру
   Она снова зашипела свое "ксс", протянула к коту руки, но  он  метнулся  в
сторону. Нина подхватила его, он  вывернулся  и  грузно  шлепнулся  об  пол.
Пьян-то он был пьян, но в руки не  давался.  Кот,  судя  по  всему,  пытался
пробиться к дыре. Нина,  как  Александр  Матросов,  кинулась  на  амбразуру,
прижала отошедшую доску своими голубоватыми пальцами.
   - Тома, коробку в ванной возьми! - крикнула она, но кот как  будто  понял
их замысел и решил отступать к балкону. С  каждой  минутой  он  делался  все
пьяней. - Дверь! Дверь балконную закрой! Он упадет оттуда!
   Тома опередила кота, закрыла перед его носом балконную дверь,  и  не  без
труда они запихали его в картонную коробку  из-под  соковыжималки.  Он  орал
низким голосом что-то  ругательное  и,  может  быть,  даже  матерное...  Они
выволокли коробку на двор, положили ее возле мусорного контейнера и  открыли
крышку. Он продолжал орать благим матом, но не  вылезал.  Женщины  поспешили
домой  забивать  дыру.  И  устроили  себе  маленький  праздник   по   поводу
освобождения от врага - выпили хорошего грузинского вина. Но  ликовали  они,
как потом выяснилось, преждевременно.
   Особая  сила  этого  приходящего  кота  состояла  в  том,  как  легко  он
превращался из хамской скотины, позволяющей себе  то,  чего  ни  одна,  даже
слабоумная,  кошка  не  позволяет  в  доме,  в   бесплотный   призрак,   как
беспрепятственно он  шмыгал  между  Нининым  сном  и  ее  обыденной  жизнью,
оставляя и там и тут смрад, страх и  особого  рода  кошачесть,  которая  как
будто отрывалась от него самого и растекалась, оседая на вещах и проникая  в
Нину через воздух, через поверхность ее тела так глубоко, что  она  изводила
флаконами шампуни и мыла, чтобы отмыть эту всепроникаюшую  гадость.  Сам  он
больше не появлялся, зато теперь снился почти  каждую  ночь,  искусно  меняя
свой облик, но Нина научилась распознавать его в темном облаке,  наползающем
из угла, в ландшафте,  имеющем  к  нему  несомненное  отношение,  и  даже  в
господине, которого она различала в толпе, как  в  прежние  времена  тайного
агента.
   Сусанна Борисовна, информированная о всех этих перипетиях,  собиралась  в
Германию на коллоквиум или симпозиум и обещала Нине, что непременно  обсудит
эту ситуацию с самым компетентным специалистом во всей Европе.
   Однажды ночью кот снова явился  во  плоти.  Каким  образом  он  проник  в
квартиру, осталось неизвестным. Лаз был забит, балкон  и  форточки  закрыты,
камин  был  вне   подозрений,   поскольку   его   прямой   дымоход   выходил
непосредственно на крышу, и ни один кот, если он не насекомое,  не  смог  бы
преодолеть три с лишком метра абсолютно вертикальной трубы. Тем более, что к
устью камина был придвинут экран. Вероятно, чтобы  обнаружить  тот  потайной
ход, которым воспользовался кот, надо было бы  разобрать  весь  этот  старый
дом. Кот влез на высоко подвешенную  полку,  накренил  ее  и  сбросил  таким
образом всю  тонкостенную  черную  керамику,  чудо  грузинского  прикладного
искусства, собранную Ниной еще в студенческие  годы.  Справившись  с  ужасом
конца света, пережитым ею еще во  сне,  на  фоне  звенящего  тусклым  черным
звоном обвала, Нина зажгла лампу и увидела, что  пол  завален  черепками,  а
кот, не успевший раствориться одному ему известным способом, забился в  угол
и скалился оттуда наподобие цепной собаки. Это было столь мягкое продолжение
ее кошмара, что она не сразу поняла, где находится  -  в  новом  сне  или  в
собственном доме...
   Нина собирала черепки и, не поворачивая головы, слабо причитала:
   - Ну что ты за скотина такая... откуда такие бандиты берутся... зачем  ты
ко мне приходишь, что тебе надо, скажи...
   Потом она вынула  из  холодильника  полкурицы  и  вынесла  на  лестничную
клетку:
   - Иди ешь, и чтоб я тебя больше не видела!
   Еды он, собственно, не требовал. Но  и  не  отказался.  Лениво  пошел  за
курицей Нина закрыла за ним дверь. Она отлично понимала, что так  просто  он
ее не оставит.
   Через четыре дня он появился снова. Сидел  в  кресле  как  ни  в  чем  не
бывало, вроде бы на своем месте, а на середине бежевого покрывала, вымытого,
выветренного на  балконном  воздухе,  лежал  убедительный  знак  его,  кота,
господства и над этой квартирой, и над самой Ниной.
   Тем временем вернулась из Германии  Сусанна  Борисовна,  позвала  Нину  в
гости. Была Сусанна Борисовна на этот раз какая-то  утихшая,  благостная,  в
доме у нес пахло благовониями и богатством, горели свечи. На ужин она подала
сущую ерунду, Нина бы постеснялась к такому столу звать человека. Зато  сама
Сусанна Борисовна была как  вдовая  королева:  в  лиловой  одежде  наподобие
мантии, голова повязана фиолетовым шарфом в  виде  тюрбана,  грим  темный  и
такой уродливый, что заподозрить ее в кокетстве было никак невозможно. Поели
синего салата из красной капусты, потом выпили бордового чая  из  шиповника,
все в гамме, а потом Сусанна Борисовна объяснила Нине  такую  вещь,  которая
никому другому и в голову не пришла бы. Она подчеркнула, что это  не  только
ее личное мнение, но и особое видение  ее  учителя.  Получалось,  что  перед
человеком ставятся определенные задачи, которые необходимо решать, и  высшие
силы, ангелы и прочие, а одновременно и здешние учителя, эти  задачи  решать
помогают. Однако если человек противится, то задачи эти трансформируются  во
что-то кошмарное вроде болезни или, например, кота. И Нинин же кот  есть  на
физическом плане проявление духовного неблагополучия, но возможно даже,  что
не в самой Нине дело, а, наоборот, в отношениях тех  родственников,  которые
уже ушли...
   - Это очень серьезно, Нина, требуется большая работа, я готова и сама вам
помочь по мере возможностей, и познакомить  вас  с  продвинутыми  людьми,  -
заключила Сусанна Борисовна.
   От этого разговора и от всей этой лиловости Нина почувствовала  себя  еще
хуже и даже подумала, не сходить ли ей действительно с Томочкой  в  церковь,
все-таки была она человек православный, крещена во младенчестве в  старинном
тбилисском храме святой Нины, и даже крестные родители имеются...
   Опять Нина ночь не спала, и таблетки не помогали.
   На следующий день Миркас, начальник Нины и друг покойного  Сережи,  велел
зайти к нему после обеда. Он взял ее к себе в контору после  смерти  Сергея,
платил хорошие деньги, хотя, когда  брал,  понятия  не  имел,  как  точна  и
аккуратна Нина в любой работе, а в делопроизводстве вообше царь и бог.
   Он вызвал ее - и она забеспокоилась, не допустила ли какой оплошности. На
прошлой неделе проходил очень сложный контракт, и она  вполне  могла  что-то
напутать. Но когда она вошла к нему в кабинет, он ее сразу ошарашил.
   - Слушай, Нина, ты не больна? У тебя вид ну никакой...
   Прежде они были на "ты", но теперь Нина старалась при  разговоре  строить
фразу грамматически  неопределенно,  чтобы  никак  не  обозначать  их  новые
служебные отношения.  Слишком  давно  они  были  знакомы,  чтобы  переходить
обратно на "вы".
   - Все ничего. Бессонница у меня.
   Он осмотрел ее товароведческим взглядом: она была не  в  его  вкусе,  но,
бесспорно, очень стильная. Худая, с ранней от кровенной  сединой,  всегда  в
черном... Конечно, длинный подбородок, впалые щеки, круги под глазами  -  но
ведь есть, есть в ней что-то..
   - Любовника заведи, - хмуро посоветовал он.
   -  Это  служебное  распоряжение  или  дружеская  рекомендация?  -  Взгляд
опустила, а подбородок вверх тянет. Дура, гордячка.
   - Бессонница - тоже болезнь. Может, тебе  отдохнуть  надо?  В  Тунис,  на
Канары, куда там девушки отдыхать едут? Фирма оплачивает...  Возьми  неделю,
десять дней. На тебя смотреть невозможно. - Он говорил не то раздраженно, не
то брезгливо, а Нина все выше задирала подбородок.
   Потом он скривился, сморщился и сказал хорошим человеческим голосом:
   - Ну че, че у тебя случилось?.. Какие проблемы?
   И тут гордая Нина закапала глазами:
   - Ой, Толечка, не поверишь... Кот замучил...
   Сбивчиво и путано Нина рассказала  всю  историю.  По  мере  того  как  он
слушал, сочувствие его, видимо, улетучивалось, и к концу рассказа он обычным
своим начальничьим голосом отрубил:
   - Значит, так. Как только появится, сразу звони мне на пейджер. Я  с  ним
разберусь.
   Слухи про Миркаса ходили такие, что разборки он производить умеет.
   Возможно, до кота эти слухи тоже  докатились,  потому  что  он  на  глаза
несколько дней не показывался,  хотя  своим  вниманием  Нинину  квартиру  не
оставлял. Как-то, уйдя на работу, Нина не затворила дверцу шкафа, и  подлец,
конечно, воспользовался ее оплошкой, нагадил в шкафу. Бедной  Нине  пришлось
волочь весь свой немалый гардероб в  чистку,  но  и  после  ей  все  чудился
кошачий запах, и это было ужасно.
   Но все-таки настал день, когда кот как ни в чем не бывало встретил  ее  в
кресле. Она сразу же позвонила Миркасу. Миркас приехал ровно через  двадцать
минут, и все это время  глубоко  подавленная  Нина  просидела  в  ванной  на
табуретке.
   Ни слова не говоря, Миркас направился к креслу. Но эти  ребята  оказались
равными противниками: Миркас схватил кота за шкирку, а тот  вцепился  ему  в
руку Раздался утробный рык, и совершенно непонятно было, кто его издал.
   - О Господи! - ахнула Нина, увидев располосованную руку.
   - Балкон! - рявкнул Миркас, и Нина,  забежав  вперед,  открыла  балконную
дверь.
   "И что толку? - успела подумать Нина, не поняв намерений Миркаса.  -  Все
равно опять придет".
   Окровавленный Миркас  держал  кота  за  шкирку,  а  кот  драл  его  всеми
четырьмя. Нина в ужасе прижалась к двери - крови она не выносила.  Прохрипев
тихое  зловещее  ругательство,  Миркас  размахнулся  и  швырнул  кота  через
балюстраду балкона. Нина отчетливо уловила мгновение, когда кот после броска
взлетел немного вверх, расправляя на ходу передние лапы  и  пригнув  голову,
потом как будто замер в позе космонавта в открытом  космосе  -  и  исчез  из
виду. И сразу же внизу раздался звук,  как  будто  выплеснули  таз  воды.  В
темноте двора ничего видно не было.
   Пока травмированная  Нина  промывала  Миркасу  рваные  раны,  тот  только
покачивал головой:
   - Ну, зверюга... Таких отстреливать надо...
   Вид у Миркаса был такой, будто он только что старушку топором зарубил.
   Нина проспала всю ночь как убитая. Выспалась  впервые  за  долгое  время.
Однако уже перед самым выходом из дому вдруг ужаснулась: а если мертвый  кот
лежит под ее балконом, как же она мимо пройдет?.. Хотя про  кошек  известно,
что они умеют на лету равновесие держать, крутят хвостом как  пропеллером  и
на все четыре лапы приземляются...
   Но возле дома никакого мертвого кота не было, и вообще  никого  не  было.
Нина вышла из своего Чистого переулка и пошла в сторону Зубовской плошади...
   Кот, на время или навсегда, исчез. Настроение  же  у  Нины  делалось  все
хуже. Вероятно, Миркас его все-таки убил, и хотя кот был,  конечно,  большой
подлец, но смерти ему Нина не желала. Хотела  только,  чтобы  он  исчез.  Но
теперь, после всего этого кошмара, казалось, наступило облегчение,  а  Нина,
приходя с работы, как будто немного ждала, что эта поганая скотина  сидит  в
ее кресле...
   Тем временем приближалась годовщина Сережиной смерти. Принять  надо  было
человек тридцать, и не как-нибудь, а по-хорошему. Миркас тоже про  годовщину
помнил. Всю неделю он ходил злой как черт,  рука  у  него  нарывала,  кололи
антибиотики, однако, проходя мимо Нининого стола, положил перед ней конверт:
   - В ресторан зовешь или дома устраиваешь?
   Гордость Нинина страдала ужасно - при Сереже ее так не унизили  бы...  Но
опомнилась от приступа несуразной гордости, отвела свои бесподобные волосы с
лица:
   - Спасибо, Толя.
   И купила еще поросенка, и угрей, и полкило икры...
   Рано утром Томочка отправилась  в  церковь,  заказала  панихиду.  Нина  в
церковь не пошла - Сережа всего этого при жизни терпеть не мог. Она  поехала
на кладбище. Повезла цветы. Памятник уже стоял, еше ранней весной  Нина  все
устроила: большой черно-серый камень, грубый и простой...
   Вечером все получилось как нельзя лучше - столы богатые и  красивые,  как
Сергей любил. Пришли все, кого Нина хотела видеть: Сережины  друзья,  и  его
двоюродный брат с семьей, и одинокая золовка, которая Нину недолюбливала,  и
Миркас пришел со своей старой женой, неизбалованной Викой, а вовсе не с теми
новенькими, которых у него столько развелось в последнее время, и Нина  была
этому рада. Пришел даже адвокат Михаил Абрамович, который защищал  Сережу  в
давние времена, когда случились с ним большие неприятности.  Адвокат  с  тех
пор стал очень знаменитым, по телевизору постоянно выступал, а про годовщину
не забыл... Все говорили про Сережу хорошие слова, отчасти даже и правдивые:
о силе его характера, о смелости и мужестве, о таланте. Правда,  сестра  его
Валентина ухитрилась как-то вставить, что Нина детей ему не родила. Но  Нина
и бровью не повела - это место в своей жизни она давно уже оплакала.  И  ему
простила, что заставил ее, дуру, без памяти влюбленную... Вот  мама  никогда
не простила. Да и что теперь об этом вспоминать, в тридцать-то девятьлет...
   Гости ушли поздно, унося в животах неслыханное Нинино угощение и  оставив
после себя не до конца утративший парадную  красоту  стол  и  запах  дорогих
сигарет. Нина отправила Томочку домой: она захмелела, как школьница,  и  все
норовила высказать что-то свое, особое, про Бога,  отчего  всем  становилось
неловко. Оставшись одна, Нина все  убрала  не  торопясь,  привычным  образом
разговаривая про себя с Сережей... Но он, привычным же образом,  как  и  при
жизни бывало, ничего не отвечал.
   Легла  она  около  четырех  в  чистую  холодную  постель,   в   клетчатое
сине-зеленое белье, купленное в Берлине, куда они ездили с Сережей три  года
тому назад, в последнюю их совместную поездку. И хотя на  этот  раз  она  не
приняла никаких таблеток, сразу же, как только  с