не стоит. Москва не дает приличным местам сильно  отличаться  от
неприличных. Там и там разбавляют водку. Там и там стоит плотный запах говна
и несбывшихся надежд русской демократии. Там и там пахнет неподмытой  пиздой
и апатией русской души. Там и там не веришь, что русский хуй еще оживится  и
взмахнет крыльями. Но в неприличных местах мы уже  тоже  пить  устали.  Хотя
начали пить в неприличных. Выпили для начала по триста.  По  русским  меркам
это только начало.  Это  еще  совсем  немного.  И  только  потом  перешли  в
приличное место.
   В приличном месте народу было немного. Где-то в углу сидела компания.  Мы
на них не смотрели. Но выпили еще по триста и случайно посмотрели.
   По внешнему виду это были менты. Типаж мента в  России  не  изменился  со
времен Дзержинского и Ягоды. В России вообще мало что меняется. Но  все-таки
меняется. А  вот  типаж  мента  за  последние  семьдесят  лет  не  изменился
абсолютно. Типаж мента законсервировался.
   Они были в штатском. Ничего интересного: кондовые  такие  менты.  С  ними
была женщина, одетая по всем правилам ментовской твари.  Она  сидела  к  нам
спиной. В руке у нее сверкал мобильный телефон. В кармане сигналил  пейджер.
Под мышкой проступала кобура. Мы с  Сережей  узнали  Марину.  Марина  давала
ментам  информацию  о  предстоящем   ограблении   банка   "Пушкин".   Марина
чувствовала  себя  среди  ментов  как  рыба  в  воде.  После  информации  об
ограблении   они   обсудили   положение   дел   с   реформой    в    системе
правоохранительных органов, политику Рушайло в  Чечне  и  взаимоотношения  с
министерством юстиции. В общем, типичный разговор мента с ментами.  Конечно,
женщина в процессе  подготовки  ограбления  банка  "Пушкин"  может  изменить
взгляды, но не до такой же степени!
   Маринка, малинка, калинка, травинка, тропинка, осинка, льдинка, картинка,
пылинка, половинка, паутинка, тортинка, сука, блядь, что же ты наделала? Что
ж ты продалась козлам легавым? Разве мы с тобой не верили, что в России  все
еще наладится и запоет? Разве я тебя не утешал, когда  ты  перестала  в  это
верить? Я же тебя любил, пизда ты ментовская! Я ли  для  тебя  не  старался?
Разве я не пошел на ограбление банка только ради тебя и только ради тебя  не
стал феминистом и не тащил русских писателей из когтей русской  литературы?!
Мне этот банк на хуй не нужен!
   До Марины я людей не убивал. Тем более феминисток. После Марины,  кстати,
тоже. Не умел и не хотелось. Но покарать за  измену  было  надо.  Обычно  по
русской блатной традиции за измену карают в темных переулках возле синагоги.
Там удобно, но там, как назло, в этот вечер все  было  светло.  Освещение  в
Москве чудовищное, но темным переулкам возле  синагоги  повезло.  Еще  можно
было отомстить в темном переулке возле мечети; он тоже не так далеко от того
приличного места, где Марина гуляла с ментами. Но мы решили не отступать  от
традиции и отомстить у синагоги. Светло там, - ну, и светло.  Отомстить  все
равно можно. Мы подождали, пока Марина пройдет по переулку, и отомстили. Она
дрожала и пыталась что-то объяснить. Якобы она направляла ментов по  ложному
следу. Но мы ее не слушали. Мы очень обиделись. Мы ничего ей не простили! Мы
вспомнили, как она называла нас "очкастым хуем" и "падлой". Как мучила Славу
сравнением с Дантесом. Мы ее душили, а потом топтали ногами. Мы наступали ей
на  уши  и  зажимали  ей  рот  случайно  оказавшимся  рядом  томом   русской
литературы. Мы били ее по животу, прыгали у нее на  спине  и  возили  ее  по
асфальту до тех пор, пока Марина не стала частью асфальта.
   Нас осталось трое. Троим легче грабить банк. Легче прежде всего без бабы.
И грабить решили днем. Пусть менты знают, что мы  знаем,  что  они  про  нас
знают! Пусть будет, что будет. Но  будет!  Пусть  на  сайте  банка  "Пушкин"
ничего, кроме "Евгения Онегина", нет! Но пусть все увидят, на  что  способны
люди, вырвавшиеся из когтей русской  литературы!  Даже  Слава  успокоился  и
больше не плакал. Слава решил, что,  принимая  участие  в  ограблении  банка
"Пушкин", он дает новое звучание имени Пушкина.
   Все получилось так, как получилось,  -  плохо.  Технологии  ограбления  я
рассказывать не буду. Могут найтись подражатели, а подражать  тут  некому  и
незачем. Банки вообще грабить не надо, а русские банки - тем более!
   Слава остался у входа. Слава все-таки не  рискнул  зайти  внутрь.  Внутри
оказались только мы  с  Сережей.  Наличных  денег  в  банке  не  было;  лишь
сомнительные счета, цитаты из "Евгения Онегина"  и  признаки  духовности  на
лицах клиентов и служащих банка. В сейфах тоже ничего не было.  Только  один
небольшой продолговатый ящик; он находился в самом главном  сейфе.  Пока  мы
были в банке, Слава повесился  перед  входом.  Слава  оставил  записку,  где
написал, что ни к кому у него претензий нет, но  пережить  позор  ограбления
банка "Пушкин" он не может. Слава просил похоронить его рядом с каким-нибудь
местом, связанным с именем Пушкина.  Слишком  сильное  впечатление  на  него
произвела русская литература, из когтей которой его с таким трудом вытащили!
Сережу  застрелили  подъехавшие  менты.  Сережа  погиб  с  улыбкой.  Он  был
счастлив, что вырвался из когтей  русской  литературы  и  погиб  в  бою  как
мужчина. Продолговатый ящик остался у меня.
   Дома я его вскрыл. Там не было денег, золотых слитков,  драгоценностей  и
ценных бумаг. Там была только сопля; жирная такая  сопля.  Последняя  сопля,
которой высморкался Пушкин перед дуэлью с Дантесом. Она мне не  понравилась.
Сопля как сопля; таких много. Но что-то пушкинское в  ней  безусловно  есть.
Наверное,  она  пригодится.  Пока  в  России  идет  переходный  этап,   надо
использовать любую мелочь. Из сопли  можно  сварить  суп.  Можно  пугать  ею
детей. На ней можно гадать. Настаивать на  ней  водку  и  мариновать  в  ней
огурцы. Добавлять в кофе вместо молока и сливок. Можно просто без эмоций  на
нее смотреть для  релаксации  в  тяжелые  моменты  жизни.  Послать  на  хуй.
Подарить друзьям на день рождения как закладку для книги.  Спекулировать  на
ней в дни пушкинских юбилеев. Или еще как-нибудь. Варианты есть. Надо только
научиться  использовать  любую  мелочь,  а  там,   может,   в   России   все
действительно оживится, заблестит и себя покажет.
   Без горячей воды
   Правый бок у всех чешется по разным поводам. Тут единого правила  нет.  У
одного он чешется просто так. У другого - к дождю или к говну. У кого-то  он
чешется к песне. Еще у кого-то -  к  новой  попытке  оживления  деятельности
станции "Мир". У неврастеников и русофобов он чешется к оргазму. У  меня  он
почти  не  чешется  или  чешется   непредсказуемо.   Он   у   меня   чешется
неопределенно: или к большому празднику, или к большой беде.
   Претензий никаких у меня к нему нет. Правый бок у  меня  молодец!  Правый
бок чувствует все. Правый бок активно изучает русскую онтологию и  чувствует
ее за двоих, - за себя и за левый бок, который не чувствует ничего.
   Он уже давно не чесался. Поэтому,  когда  он  стал  чесаться,  оставалось
только ждать, когда же придет или праздник, или беда.
   Пришла беда.
   Действительно, случилось что-то уж совсем плохое; отключили на три недели
горячую воду.
   Россия - она как дед Мороз. От нее  всегда  ждешь  какого-то  подарка.  И
каждый раз разного. Еще Россия как полигон. От нее всегда  ждешь  испытания.
Испытания на все. Иногда Россия как дед Мороз на полигоне.
   Мне уже давно никого не жалко. Женщин тоже не  жалко.  Не  жалко  Мерилин
Монро и принцессу Диану. Не жалко даже Зою Космодемьянскую! Жалко мне женщин
только в двух случаях: когда нет горячей  воды  и  когда  видишь  очередь  в
женский туалет в "Макдоналдсе".
   Собак мне уже тоже не жалко; конец века сделал нас  всех  бесчувственными
скотами. Еще хуже собак. Раньше я не мог ударить собаку. Даже в  мыслях  или
во сне. Теперь могу. Недалеко от  своего  дома  на  пустой  улице  я  увидел
бродячую спящую свернувшуюся клубком собаку.  Она  всю  ночь  тявкала  и  не
давала мне спать. Не она, так другая! При людях мне было бы все-таки  стыдно
ударить собаку. Я уже тоже одичал, но еще  не  настолько,  чтобы  при  людях
ударить собаку! Но людей вокруг не было. Поэтому я  ее  ударил!  Но  она  не
взвыла и даже не тявкнула! Она только звякнула! Потому что это оказалась  не
собака. Это была средних размеров металлическая урна, издалека очень похожая
на спящую свернувшуюся клубком собаку.
   Я рассказал Наташе про собаку. Но она не отреагировала.  После  того  как
отключили горячую воду, ей уже было все равно: одичал я так же, как  другие,
и теперь способен ударить собаку или не одичал. Раньше бы она  устроила  мне
истерику. Раньше бы она кричала, что сначала собака, а потом она, Наташа,  а
потом я уже начну бить всех подряд. Что надо держаться, и если все вокруг  в
России дичают, это еще не повод, чтобы одичать самому.  Что  только  чудо  и
аберрация зрения  спасли  меня  от  позора;  бездомная  спящая  свернувшаяся
клубком  собака  оказалась  в  самый  последний  момент   средних   размеров
металлической урной.
   В России все очень относительно. Сама Россия тоже очень  относительна.  В
любой момент может  выясниться,  что  связь  России  с  цивилизацией  совсем
непрочная. Надо быть готовым к тому, что эта связь может оборваться в  любой
момент. Это никогда нельзя забывать! Наташа об этом помнила  всегда  и,  как
мой правый бок, всегда точно чувствовала русскую онтологию.  Но  в  какой-то
момент оказалась не готова даже она.
   Горячую воду отключили внезапно. То есть сначала нам  казалось,  что  это
временно, - она вот-вот пойдет опять. Ее снова дадут довольно  скоро.  Потом
мы узнали, что ее дадут недели через три и она пойдет опять только тогда.
   Это такая традиция в Москве - отключать летом недели на три горячую воду.
Она пришла к нам с Востока, - вместе с солнцем и татаро-монголами.  Мужчинам
она нравится. Мужчин она возвращает к природе. Мужчинам она дает возможность
поиграть в дикарей и первопроходцев. Но женщины плачут. Женщины не понимают,
почему они должны играть в дикарей и первопроходцев.
   Раньше, когда отключали воду, Наташа не плакала.  Она  всегда  оставалась
цивилизованной и  воспитанной.  Они  ничего  лишнего  в  моменты  отсутствия
горячей воды себе не позволяла.  Но  теперь  она  не  выдержала.  Она  очень
надеялась на Путина, - что при нем все будет лучше, чем при Ельцине. Русские
женщины  придают  неоправданно  большое  внимание  персонажам  политики!  Им
кажется, что с каждым новым персонажем политики начнется новая  жизнь.  Если
не новая, то хотя бы перестанут летом отключать горячую воду. Новая жизнь не
начинается и горячую воду в Москве отключают все равно. Но  русские  женщины
по-прежнему рассчитывают  на  новых  персонажей  политики.  Отучить  русских
женщин от этой привычки практически невозможно. Так  же,  как  и  невозможно
отучить Москву отключать летом горячую воду.
   Первый день Наташа просто плакала и никак не реагировала  на  то,  что  я
ударил собаку. Еще она без конца  кипятила  воду,  -  вчера  она  не  успела
помыться и постирать. Она же на знала, что отключат горячую воду! На  второй
день с утра она сказала, что прекрасно меня понимает, когда я ударил собаку.
К концу второго дня она жалела, что не оказалась на моем месте и не  ударила
собаку сама. Ночью она уже жалела, что у нас нет собаки, - тогда  бы  она  с
удовольствием ее  сейчас  била.  Ей  просто  необходимо  сейчас  кого-нибудь
ударить. Если бы у нас был ребенок, она бы ударила и ребенка.
   На третий день Наташа перестала смотреть телевизор и  кипятить  воду.  Ей
уже все по хую; приехал или не  приехал  американский  президент,  чего  там
хочет Березовский, пойдут инвестиции  в  русскую  экономику,  возродится  ли
культура и вообще все. Ей уже ни до чего нет дела. Она так больше не  может.
Она ничего особенного не требует. Она только хочет, чтобы на пороге третьего
тысячелетия с ней не обращались,  как  с  последней  блядью.  Она  этого  не
заслужила! Она все-таки ведь не последняя блядь, чтобы не иметь  возможности
нормально помыться,  постирать  и  приготовить!  Так  не  поступают  даже  с
последними блядьми! К середине дня Наташа устроила истерику. Раньше она была
выше истерик. Теперь она уже была на их уровне. "Ты думаешь только о себе  и
своей жопе!" - повторяла она мне постоянно весь третий день. Она уже даже не
мыла посуду! Руки не мыла тоже. Не мыла ноги и подмышки;  она  принципиально
не хотела пользоваться холодной водой.
   С истерики начался и четвертый день. Наташа собралась в баню или помыться
к подруге. Но потом она сказала, что пошли они все на хуй и подруга с  баней
тоже. Грязное белье она больше стирать не будет! Пусть лежит. А если я думаю
еще о чем-то, кроме себя и своей жопы, то пусть я хотя бы помою посуду.
   На пятый день она предложила привести негра. Собаки нет, так  будем  бить
негра! Потом будем ебаться втроем вместе с негром. А потом опять будем негра
бить. Так, глядишь, незаметно и пройдет время до начала горячей воды.  Потом
она ушла из дома и вернулась уже совсем поздно пьяная и избитая.  Она  гордо
заявила, что пила с бывшим гримером "Мосфильма" и разным  другим  быдлом,  а
потом с ними же и подралась.
   На шестой день она перестала стесняться желтой прессы. В  доме  появились
"Мегаполис-Экспресс", "СПИД-инфо", "Семь дней", "Караван историй", "Плейбой"
"Космополитен" и все остальное говно подобного  рода.  Раньше,  при  горячей
воде, Наташа их стеснялась. При мне  она  их  не  читала  и  прятала.  Когда
однажды я ее застал за чтением желтой прессы, она покраснела. Сейчас она уже
не стеснялась и не краснела. Она даже купила один или два женских романа! Ей
нравилось видеть, как я мучаюсь при виде желтой  прессы.  "Если  хочешь,  то
можешь меня ударить! Мне это будет даже приятно", -  Наташа  была  абсолютно
серьезна.
   На седьмой день Наташа снова просила ее  ударить.  И  даже  ударила  меня
сама. Это было совсем не больно. Ну  разве  может  сильно  ударить  женщина,
изможденная отсутствием горячей воды?!
   Прошла неделя. Правый бок чесался все сильнее. Это  означало,  что  будет
еще хуже.
   Я, конечно, пытался что-то предпринять. Я пытался как-то отвлечь  Наташу.
Я с шутками кипятил воду, мыл посуду, что-то стирал. Наташа не  реагировала.
Я даже сделал то, что никогда  не  делал,  -  я  рассказал  анекдот.  Наташа
заплакала.
   На восьмой день Наташа впала в транс. За  весь  восьмой  день  Наташа  не
смотрела в мою сторону и вообще смотрела только в одну точку. Только часам к
десяти вечера она наконец заговорила. Она сказала, что,  кажется,  у  нее  в
пизде завелись черви.
   На девятый день Наташа порвала все книги. Зачем  нужны  книги,  если  они
ничем не могут помочь женщине, когда в  доме  нет  горячей  воды?  С  особым
удовольствием Наташа порвала советских писателей двадцатых годов,  Голсуорси
и Кастанеду.
   На десятый день случилось самое страшное. На десятый день Наташа  привела
негра. Я теперь ее запирал, и как она выбралась и где нашла негра,  -  я  не
знаю. Но она выбралась и привела негра. Это  был  пожилой  лысый  обкуренный
негр. Он хотел есть. Он совершенно равнодушно отнесся к тому, чтобы его бить
и с ним ебаться. Его интересовала только еда. Я с  трудом  выгнал  негра  из
дома. Наташа визжала и цеплялась за негра.
   На одиннадцатый день Наташа с утра выпила из горла бутылку водки, а потом
пыталась поджечь квартиру.  Потом  она  хотела  затопить  квартиру  холодной
водой. Потом она выбросила из окна телевизор и взялась за компьютер.  Наташа
сказала, что жить надо просто и ясно, как у Островского  и  Фадеева,  -  без
всех этих сайтов  и  эмейлов!  Она  написала  слово  "хуй"  на  мониторе,  а
клавиатурой била себя по голове, пока я не отнял у нее  клавиатуру.  Но  все
равно, - одиннадцатый день прошел на удивление достаточно спокойно.
   На двенадцатый день Наташа сломала все сидиромы и компакт-диски, а  потом
стала ссать и срать где попало.
   На тринадцатый день она стала  питаться  говном,  которое  оставляла  где
попало. Она еще умудрялась шутить; она говорила, что играет в вождя  племени
говноедов.
   На четырнадцатый день Наташа разбила окно единственной оставшейся в  доме
книжкой японской поэзии со стихами в формате хокку и танка. Еще она заявила,
что во всем виноваты педерасты  и  Достоевский:  Достоевский  научил  Россию
страдать по поводу и без  повода.  Вот  Россия  теперь  и  страдает.  В  чем
конкретно виноваты педерасты - она не объяснила.
   До горячей воды оставалась неделя. Но я  не  знал,  выдержим  ли  мы  эту
неделю.
   На пятнадцатый день Наташа высунулась из окна, которое  сама  же  разбила
книжкой японской поэзии, и кричала угрозы в адрес Лужкова,  Москвы,  Путина,
Достоевского и вообще всей русской жизни. Пятнадцатый день,  так  же  как  и
одиннадцатый, мне понравился.  Все  бы  дни  без  горячей  воды  были  такие
спокойные!
   На шестнадцатый день она пыталась покончить с собой. Шестнадцатый день  я
с утра до вечера отнимал Наташу  у  суицида.  Сначала  она  вешалась.  Потом
резала вены осколками окна, разбитого книжкой японской поэзии. Потом глотала
таблетки. Потом хотела себя, как  в  девятый  день  библиотеку,  порвать  на
мелкие кусочки. Потом наконец  устала  и  ненадолго  успокоилась.  Но  потом
хотела довести себя до посинения холодной водой. Потом я ее ударил, и она до
утра потеряла сознание.
   Семнадцатый день она танцевала танец живота  и  играла  сама  с  собой  в
прятки, а потом пела  песни  из  репертуара  советской  эстрады  семидесятых
годов.
   Весь восемнадцатый день она просто выла.
   Девятнадцатый день принес заметные улучшения. Наташа перестала срать  где
попало и сделала первые робкие попытки убрать квартиру.
   В середине двадцатого дня она  сказала,  что  Достоевский  ни  в  чем  не
виноват и педерасты тоже.
   Утром двадцать первого дня она помыла  посуду  и  попросила  прощения  за
негра, окно, книги и монитор.
   Завтра должны дать горячую воду.
   Время дурачков,
   или Последнее говно
   Автобус ехал, извините, по проспекту Вернадского. У меня не было  правого
дела, у проспекта, представьте, правой стороны. Ну и пошли они оба,  дело  и
сторона, в ту щель, куда бы я с удовольствием пошел и сам!
   Вернее, правая сторона была, но только на ней ничего  не  было.  Когда-то
здесь пытались построить Дом Советов, получился Дворец Дерьма, в  итоге  все
съела не то Лета, не то Река Времен. Что-то будет завтра?
   Автобус - совсем потрепанный, постоянно скрипел и дрожал; на  нем  вполне
смотрелись бы фалды. Молодой  водитель  в  кабинете  напоминал  пролетарскую
бабочку-гиганта под стеклом, на тело которой злополучный энтомолог  поставил
печать полной богооставленности. Да минует нас геморрой,  хотелось  крикнуть
ему по-дружески и сжимать все сильнее и сильнее золотые пролетарские  плечи,
чтобы он понял наконец, что ни в чем не виноват.
   Ко мне прислонился старик, вонючий, но злопамятный.
   - Когда я брал город Николаев... - начал он рассказ.
   - Зачем? - не понял я.
   - Была гражданская война. - Старик по-прежнему вонял.
   - Кто с кем? - устало спросил  я,  все  сразу  стало  ясно.  -  Армяне  с
азербайджанцами? Евреи с киргизами? Молдаване с гагаузами?
   Старик поправил ширинку, настороженно огляделся по сторонам и шепнул мне:
"Красные с белыми..."
   - ...л в жопу, -  тут  же  оборвал  я  его.  Не  люблю,  когда  на  меня,
неподготовленного, обрушивается непроверенная еще информация.
   - Никогда,  больше  никогда,  -  он  серьезно  обиделся,  снова  поправил
ширинку, потому что умный человек, знает куда надо идти, куда нет,  а  я  не
знаю, вот интересно, что он взял, когда брал город Николаев?
   Автобус в очередной раз тряхнуло. Старик повалился на меня, и его  запахи
вошли мне в душу.  Я  тут  же  увидел  пыльный  захолустный  город,  грязный
красноармейский поток, молоденькую козу у забора, злодея комиссара