сожрал всего Толстого, русский писатель считал,  что  слон
по сравнению с русским писателем полное ничтожество и поэтому должен  стоять
перед русским писателем по стойке "смирно", не мигать и смотреть в  рот.  Но
теперь русский писатель понял, что он сам  по  сравнению  со  слоном  полное
ничтожество, и это он должен стоять перед  слоном  по  стойке  "смирно",  не
мигая и смотря в рот. Ведь это  слон  сделал  то,  что  обязан  был  сделать
русский писатель, - сожрал всего Толстого (Толстого! Всего!). Это не вкусно,
но это необходимо. Вдруг, неожиданно, хуй  знает  с  чего  русский  писатель
опустился перед слоном на колени, поцеловал ему ступни и вытер ему  анус.  И
не так, как  обычно  вытирает  себе  русский  писатель  анус  -  пальцем,  а
салфеткой! Русский писатель  даже  пытался  в  знак  особой  признательности
поцеловать слону хуй, но был уже настолько чудовищно пьяный, что даже  чисто
теоретически не  был  способен  поцеловать  слону  хуй.  Не  нашел.  Русский
писатель и на менее сложные операции не способен, а такая ему и вовсе не под
силу.
   Тем не менее русский писатель, страшно ругаясь матом, пытался  приставать
к слону, называя его лапочкой, слоняшкой и хоботочкой. Слон в испуге  прятал
хобот и стремился забиться в угол, насколько это было возможно для  слона  и
для угла.
   Утром русский писатель встал и, дыша  перегаром,  долго  извинялся  перед
слоном. Девочка с  тех  пор  только  при  одном  упоминании  имени  русского
писателя  плакала  и  снова  едва-едва  тяжело  не  заболела.  А   жена   ее
успокаивала, уверяя, что русский писатель в дом больше никогда не придет. Да
ему это и не надо. Толстого слон съел, и теперь русский писатель может  жить
спокойно.
   Как только девочка окончательно выздоровела, как только она снова смогла,
как раньше, прыгать, квакать и кудахтать, как только мне перестало казаться,
что малознакомые женщины должны мне протягивать свои соски из-за того, что я
известный (будто бы) писатель, то слон стал  чувствовать  себя  все  хуже  и
хуже. Он уже не радовался, когда смотрел в окно, не  радовался  и  когда  не
смотрел в окно. Когда смотрел рекламу, тоже не радовался.  И  совершенно  не
радовался, когда девочка от полноты детского счастья и  удовольствия  жизнью
дергала его за хуй, а только  морщился.  А  ведь  раньше  радовался.  И  как
радовался! И ел он  теперь  плохо,  и  срал,  соответственно,  тоже  -  один
сплошной понос.
   Девочка стала ухаживать за слоном. Она дарила ему игрушки и  рассказывала
сказки. А потом дергала за хуй. Словом, ухаживала!  Пусть,  ладно,  дергает,
главное, чтобы в рот не брала, детям нельзя брать в рот всякую гадость! Если
дети будут в рот всякую гадость брать, тот же хуй, например, они подрастут и
станут заниматься  минетом.  А  разве  можно  в  нынешней  сложной  ситуации
заниматься минетом? Нельзя рассчитывать только  на  минет!  Профиль  слишком
узкий!
   Слон неподвижно лежал в углу. За последнее время  он  здорово  похудел  и
вполне помещался в угол, заполняя его, правда, целиком - от потолка до пола.
   Девочка дернула его за хуй сильнее, чем обычно. Слон открыл глаза, поднял
хобот, протрубил. Снизу застучала соседка. Тогда слон весело, бесстрастно  и
колоритно посрал. Но это был уже не унылый  беззвучный  понос,  а  настоящий
крепкий стул. Такой стул несет и воспитательный момент: хороший стул  всегда
можно поставить в пример ребенку.
   Слон срал. Зайчик мой, ну если  тебе  так  хочется,  то  что  же  я  могу
поделать? В конце концов, срать - не  давить  пластинку  лютневой  музыки  с
вечно живой мелодией "Зеленые рукава".
   Но  слон  находился  в  состоянии  ремиссии  недолго.  В  нем  проснулись
априорное чувство вины и гражданский пафос. А настоящий гражданин  не  похож
на пьяную блядь - настоящий гражданин всегда напряжен. Ведь ему все скверно,
все паршиво, все  не  так  в  небезразличной  для  него  России.  Настоящему
гражданину все скверно, его все волнует и все будоражит. Слон!  Милый  слон!
Теперь ему тоже все небезразлично; и превышение суммы долларов над  рублевой
массой, и хуевые взаимотношения  Ельцина  и  Лужкова,  и  тяжелое  состояние
современной русской науки. И рекламу слон смотрел уже не просто без радости,
а с ненавистью, так и норовя, так и желая смять телевизор. Кажется, слон  не
верил в достаточно близкое возрождение России. Оттого и чувствовал себя  как
гражданин: все хуже и хуже. Как настоящий гражданин, слон был обречен.
   В гости  опять  пришел  знаменитый  русский  писатель;  узнал,  что  слон
серьезно болен, и решил его навестить. Прямо с порога  он  снова  безобразно
напился и стал кричать, что если раньше его не печатали потому, что  он  был
главным врагом режима  адептов  коммунистического  хуя,  то  теперь  его  не
печатают потому, что он не укладывается  в  парадигму  культурного  сознания
среднего класса. Русский писатель в социологии не силен, про парадигмы читал
немного, с культурным сознанием не знаком, но одно он знает твердо - это он,
русский писатель, и есть истинный, подлинный, а не фальшивый, средний класс!
Потом русский писатель захотел напоить слона водкой и поссать на него - ведь
у русского писателя все целебное,  а  моча  у  него  просто  золотая!  Кроме
целебных  свойств  мочи  русского  писателя,  слон  получит  и  превосходный
гидромассаж. А водка сделает слона более  восприимчивым  к  лечению  золотой
мочой русского писателя. Русский писатель обещал поставить слона на  ноги  и
вернуть его к жизни за один сеанс. А не поправится слон за один  сеанс,  так
русский писатель обещает, что он всю ванную наполнит своей мочой, чтобы слон
мог в ней плескаться, как в  бассейне,  до  тех  пор,  пока  не  поправится.
Русский писатель слону за то, что тот Толстого съел,  и  так  все  на  свете
должен, а водки с мочой русский писатель для слона тем более не пожалеет. Да
он готов слону хоть всю сперму отдать по капле! А разные скоты не  понимают,
что,  если  разделить  русского  писателя  и  средний  класс,  тогда  Россия
обязательно покатится туда, куда она уже прикатилась, - в пропасть!  Наконец
русский писатель, слава Богу, заснул.
   Слону после визита знаменитого русского писателя стало совсем плохо.
   Я позвонил в зоопарк, пусть возьмут слона обратно  -  может,  хотя  бы  в
родной для себя среде он оживет. Но  зоопарк  свое  существование  закончил.
Всех этих ебаных гадюк, фазанов и пингвинов раскупили банки и  супермаркеты.
В банках и супермаркетах теперь стало престижно иметь живые уголки.
   И сразу едва не отравился ртутью! Какой-то мудак разлил у нас в  подъезде
ртуть. Ты хочешь разлить ртуть - разливай! Но только у  себя  в  жопе,  а  в
подъезде не надо! К нам в гости ходит настоящий знаменитый русский писатель,
у него и так голова слабая, ему ни в коем случае нельзя дышать парами ртути.
Ведь они же ядовитые! Русский писатель и так уже почти ничего  не  может,  а
если ему парами ртути подышать, тогда он просто охуеет!  К  тому  же  у  нас
слон. А слон съел всего Толстого и  ослаб  -  Толстой  в  Юбилейном  издании
слишком  тяжелое  испытание  даже  для  слона.  Конечно,  русский  писатель,
поскольку у него голова слабая,  с  Толстым  справиться  не  может,  вот  за
русского писателя с Толстым и должен был разбираться слон! А слон по  поводу
непонятной затянувшейся социально-политической ситуации в России  сам  плохо
себя чувствует.
   Слона, можно сказать, уже  не  было;  он  не  ел,  не  срал  и  ничем  не
интересовался. От слона остались только одни  гражданские  чувства.  Жена  и
девочка пытались как-то растормошить слона, даже хотели привести ему  блядь,
но все было напрасно. Слон реагировал только на политику. А  она  могла  его
только погубить.
   Слон не перенес ввода русских танков  в  Чечню  и  удавился  хоботом.  Не
выдержало его большое доброе сердце! Жалко! Нам его будет не хватать. Так он
и не спел свою песню, так он и не  досмотрел  свою  рекламу,  так  он  и  не
дозасрал еще парочку-другую аудио- и видеокассет.
   Жена и девочка по слону плакали. Я не плакал, но грустил довольно сильно.
   Зато теперь у нас в доме есть хорошие запасы слонины. Русские танки ездят
по Грозному, бои продолжаются,  в  Москве  у  лифта  застрелили  выдающегося
тележурналиста Владислава Листьева, и Бог  его  знает,  что  нас  всех  ждет
завтра - поэтому солидный запас свежего мяса в доме не помешает.
   Остатки слона, не подходящие для маринования и салатов, разные там копыта
и внутренности, да и практически всю  голову,  пришлось  вынести  на  улицу.
Вокруг мелькали тяжелые угрюмые лица русских женщин. Все-таки миф о  красоте
лиц русских женщин сильно преувеличен - ничего в них красивого нет!
   Чикатилыч
   Ну, не хочешь ебаться, - ну, так и  не  ебись!  Но  и  музыку  внутренних
органов слушать тоже не мешай.
   Но они и ебаться не хотят, и не дают слушать музыку внутренних органов.
   В меня уже играют дети.
   Есть два оргазма. Есть внешний оргазм и есть внутренний  оргазм.  Внешний
оргазм проще, доступнее и не так интересен, как внутренний  оргазм.  Внешний
оргазм - это еще не  настоящий  оргазм!  Это  еще  только  пока  всего  лишь
предчувствие  оргазма.  Вот  внутренний  оргазм  -  это  уже   действительно
серьезно! Это уже настоящий оргазм! Истинный оргазм! Оргазм в полном  смысле
слова. Хотя эти два разных оргазма немного, конечно, похожи. Но их разделяет
музыка. Когда происходит внешний оргазм - никакой музыки не  слышно.  А  вот
когда происходит внутренний оргазм - тогда музыка звучит. Музыка  -  главный
признак внутреннего оргазма! Есть, конечно, и другие признаки, но главный  -
именно музыка.
   Я - веселый мужик. Со мной не соскучишься.  Я  вечно  что-то  затеваю.  Я
всегда стараюсь устроить  людям  праздник.  Фейерверк.  Иллюминацию.  Брызги
добра и счастья. Человеку так не хватает праздника! Тем более, если устроить
праздник из самого же человека; мне далеко за материалами ходить не надо.  У
меня все материалы под рукой в самом же человеке. Есть  селезенка,  печенка,
гениталии и  некоторые  еще  части,  вроде  поджелудочной  железы,  названия
которых я не знаю.
   Как все началось - я  не  помню.  Кажется,  с  музыки.  А  вот  с  музыки
селезенки или печенки, -  я  не  помню.  Наступил  самый  первый  внутренний
оргазм, и запомнить что-либо было невозможно. Я  и  в  следующих  внутренних
оргазмах мало что запоминал, а самый первый запомнить тем более было сложно!
Но помню, что сняли Хрущева, а Эдита Пьеха пела красивую песню про небо.
   Первую селезенку я тоже не помню. А первую печенку  помню.  Первую  пизду
тоже помню. Но смутно, и чем первая отличалась от второй - не  скажу.  Да  и
вообще только музыка пизды меня  привлекает  мало.  Пизде  очень  далеко  до
печенки или селезенки! С одной только пизды не захватывает  дух  и  не  поет
душа.  На  одной  только  пизде  далеко  не  уедешь!  Если  хочешь  добиться
настоящего оргазма, -  тут  одной  только  пизды  будет  недостаточно.  Тут,
конечно, надо комбинировать. Тут уже надо себя  не  жалеть.  Тут  нужна  еще
музыка. Тут надо совмещать музыку пизды с музыкой все той же  селезенки  или
печенки. Или на худой конец хотя бы поджелудочной железы.
   Мне надо было стать артистом. Или писателем. Или  конферансье.  Или,  что
ли, музыкантом.  Хотя  внутренний  оргазм  сыграть  или  описать  все  равно
невозможно. Его можно только почувствовать.
   Все началось не с музыки. Началось все с Кати. Музыка пришла позже.  Катя
была во дворе самой некрасивой. С ней не хотели играть мальчики и с  ней  не
водились девочки. На ней была печать обреченности. Она бы никогда  не  вышла
замуж! Пусть хоть раз получит праздник! И получила! Катя получила  праздник,
а я - нет. Внутреннего, истинного, настоящего оргазма тогда не  было.  А  до
музыки еще было тем более  далеко.  Ну  и  ничего!  И  ладно.  Главное,  что
получила  праздник  Катя.  Для  хорошего  человека  ничего  не  жалко!  Даже
внутреннего оргазма с музыкой! А внутренний, истинный, настоящий оргазм  был
уже потом. Но музыки тогда все равно еще не было. Музыка пришла позже.
   Люблю Чехова. Очень люблю! Хороший писатель. В человеке все  должно  быть
прекрасно.  Значит,  внутренние  органы  печенка  и  селезенка  тоже.   Если
разрезать поглубже - в этом можно убедиться.
   Чехова надо слушать. Чехову надо верить.  В  человеке  все  действительно
прекрасно! А самое прекрасное в человеке  -  внутренний  орган  печенка  или
селезенка. Он прекраснее, чем пизда - орган  внешний.  Внешний  орган  пизда
дает только внешний невыразительный оргазм,  а  глубокий  внутренний  оргазм
может дать только внутренний  орган  печенка  или  селезенка;  надо  слушать
Чехова.
   Сердце, поджелудочную железу и желудок я не трогаю. Я к ним равнодушен. И
не потому, что невкусно.  Вкусно!  Я  пробовал.  Но  эти  внутренние  органы
все-таки на любителя.
   Музыку тоже люблю, - даже больше, чем Чехова. Бах - это печенка. Моцарт -
селезенка. Шуман - пизда. Брамс - поджелудочная  железа.  А  когда  приходит
настоящий оргазм - тогда, конечно, сразу звучит Чайковский;  первый  концерт
для фортепьяно с оркестром.
   Дети в меня играют зря. Без меня в меня играть не  надо!  Играть  в  меня
надо только вместе со мной. Со мной  интереснее  и  веселее.  Даже,  если  я
что-нибудь  разрежу.  Бояться  не  надо,  -  а  вдруг  не  разрежу?!   Вдруг
обойдется?!
   Просто мне хочется дойти во всем до самой сути. Как Пастернаку.  Мне  все
мало! Мне все чего-то не хватает! Мне нужно  за  горизонт!  Поэтому  я  хочу
знать не только печенку и селезенку, - но и что там еще дальше, за  печенкой
и за селезенкой. И вообще люблю поэзию и даже ездил в Переделкино. А прозу я
презираю. Проза - это внешний, не настоящий оргазм.
   Люди меня в основном не понимают. Люди боятся, молят о пощаде, кричат "не
надо", предлагают деньги, просят передать последние слова близким и  родным,
теряют сознание, убегают, а самые смелые посылают на  хуй.  А  ведь  я  несу
людям праздник! Праздник со стихами, музыкой и фейерверком. Хуй люди  где  в
другом месте получат такой праздник! Я же все делаю не только  для  оргазма,
но и для людей. Но люди боятся праздника. И не любят Чехова; люди не  верят,
что внутри они так же прекрасны, как и снаружи.
   Чехов и поэзия всегда со мной, но учителя у меня другие.  Мои  учителя  -
Микеланджело и Менделеев. Они все умели. Они умели делать, что любят  и  что
не любят. Они никогда не успокаивались; им все было  мало.  Я,  как  и  они,
делаю не только, что люблю, но и многое  другое  тоже.  Поэтому  я  стараюсь
разрезать все. С самых разных сторон. Музыку печенки и селезенки я люблю, но
разрезаю не только там, где звучит музыка печенки и селезенки, но и там. где
можно услышать нелюбимую музыку пизды и поджелудочной железы. И  никогда  не
успокаиваюсь. Сколько бы я не разрезал, - мне все мало! Я вечно в поиске,  -
я постоянно ищу человека, чтобы разрезать еще и еще.
   А еще я хотел бы путешествовать по разным странам - новые  города,  новые
впечатления... Встречи с интересными людьми... Но мне далеко уезжать от дома
нельзя; надо соблюдать  осторожность.  Пока  я  могу  путешествовать  только
внутри человека, - новые печенки, новые селезенки... Новая  музыка...  Новый
Чехов. Новый внутренний оргазм.
   Человек - это книга. В книге сразу видна только обложка. В человеке  тоже
сразу видна только пизда. Но самое интересное в книге внутри. И  в  человеке
самое интересное внутри. В книге горят слова.  И  мысли.  В  человеке  горят
фонари. Красный фонарь горит, где селезенка, а зеленый - там,  где  печенка.
Там, где поджелудочная железа, -  света  почти  нет.  Туда  приходится  идти
наощупь. Хорошую книгу хочется  читать  еще  и  еще.  Внутрь  человека  тоже
хочется  постоянно.  С  хорошей  книгой  не  расстаешься.  Некоторые   части
человека, разрезав человека и достав части, я потом ношу с собой.
   Журналисты, психологи и милиция все преувеличили, - у  меня  нет  никакой
тайны. Нет плохих генов. Меня никто не бил в  детстве.  Просто  надо  любить
человека! Любить его не только снаружи, но  и  внутри!  Любить  человека  не
только за пизду, но и за печенку и селезенку тоже. Любить не только  за  то,
что от человека можно получить внешний оргазм, но и  за  те  редкие  моменты
музыки, когда приходит внутренний оргазм. И все человеку прощать. Прощать  в
первую  очередь  отсутствие  внутреннего  оргазма!   Предположим,   разрезал
человека, а музыка не звучит. Достал печенку и селезенку,  -  а  музыки  все
равно почему-то нет. И нет настоящего, истинного, внутреннего оргазма.  Есть
только слабенький внешний оргазм. Но не надо тогда  сердиться  на  человека!
Человеку надо все простить  и  любить  человека,  как  раньше.  И  верить  в
человека. Внутренний оргазм обязательно еще будет! И  обязательно  прозвучит
Чайковский! Но уже, правда, изнутри другого человека.
   Но люди меня, кажется, никогда не поймут. Люди не  хотят  видеть  во  мне
Микеланджело и Менделеева.  Люди  обзывают  меня  падлой,  мразью,  серийным
убийцей, исчадием ада и еще по-всякому хуй знает как. Люди не хотят верить в
праздник, который я им несу! Люди не знают, как мне с ними тяжело! Как важно
не ошибиться, когда их разрезаешь! Как сложно не отвлекаться на музыку пизды
и всего себя посвятить музыке печенки или селезенки! Как трудно не разменять
себя на музыку внешнего оргазма, а  ждать  и  надеяться  на  музыку  оргазма
внутреннего!
   Но я на людей не обижаюсь. На людей обижаться нельзя. На людей  обижаться
грех. Я от людей скрываюсь, но все равно на людей не обижаюсь.
   Бывают,  конечно,  и  удачи.  Особенно,  когда   удается   покопаться   в
беременных. Тогда,  разрезав,  получаешь  сразу  целых  две  печенки  и  две
селезенки! И совсем не слышна музыка пизды!  И  музыка  внутреннего  оргазма
звучит в два раза дольше! И какая музыка - Чехов, Чайковский,  Микеланджело!
Но  беременные,  как  правило,  осторожны.  Беременные  к  себе  близко   не
подпускают. Из всех людей самые вредные люди - беременные. Они  и  не  хотят
ебаться, и не дают слушать музыку.
   Как я ожидал, люди меня не поняли. Тем  более  сейчас,  когда  люди  меня
наконец поймали. Люди  меня  не  поняли  так  сильно,  что,  кажется,  скоро
расстреляют. Если люди хотят это  сделать,  то  пусть  делают!  Я  на  людей
сердиться не могу - все-таки люди мне подарили немало приятных минут  Чехова
и музыки внутреннего оргазма. У меня последняя  просьба  к  Правительству  и
Президенту; я о помиловании не прошу. И на людей не обижаюсь  -  в  человеке
для меня все по-прежнему прекрасно. Но если меня расстреляют, то пусть тогда
сразу расстреляют и детей, которые в меня  играют.  И  не  потому,  что  они
играют в меня! А потому, что они играют в меня без меня!  Без  меня  в  меня
играть нельзя.
   Свечи духа и свечи тела
   Посетитель, забывший шапку!
   Если Вы хотите получить назад шапку,
   то обратитесь за шапкой туда,
   где в данный момент находится шапка, -
   в отдел эзотерической литературы.
   (Объявление по радио в книжном магазине.)
   Сначала я не обратил на него внимания.
   Во-первых, я не знал. что это  именно  он.  Во-вторых,  было  много  дел.
В-третьих, не в русских традициях обращать внимание на жопу. Мы  выше  жопы.
Мы возвышаемся над жопой, как Останкинская телебашня над Москвой. Мы смотрим
на нее, как Останкинская телебашня на Москву, - свысока, нам она  откровенно
неинтересна, и, естественно, нам совсем  не  интересно  все  происходящее  в
жопе. Мы не хотим ее понимать. Мы ее не  любим.  Мы  стараемся  поскорее  ее
забыть. Плюс, конечно, русские  пословицы.  В  русских  пословицах  геморрою
всегда отводится роль главного врага человека.
   Когда же я понял, что это все-таки он, то мы  с  ним  играли.  Мы  с  ним
старались не замечать друг друга. Можно не заметить все. Если не все,  -  то
очень многое. Но геморрой не заметить невозможно. Но иногда его все же можно
было не заметить. Иногда он вел себя так, как