сада; там мы увидели лабиринт. По четырем углам его стояли четыре
плодовых  дерева,  а  вдоль  аккуратно  подстриженных  живых   изгородей
тянулись заросли чабреца и  мяты.  "Теперь,  -  сказала  она,  мы  можем
вступить в круг танцующих".
   "Но разве здесь кто-нибудь танцует?"
   Не отвечая, она повела меня по столь длинным и извилистым аллеям, что
я скоро перестал  понимать,  куда  мы  стремимся.  "Отринь  смятение,  -
сказала она. - Сейчас тебе все откроется. Ведь мир и сам во многом  схож
с лабиринтом".
   Наконец, после бессчетных извивов и поворотов, мы достигли просторной
лужайки, где готовились к танцу  мужчины  и  женщины;  согласно  обычаю,
каждый выбрал себе партнера, а затем все они на моих глазах  закружились
поочередно в гальярде, куранте и паване. "Не думай, - сказала мне  жена,
- что это легкомысленная, непостоянная  и  падкая  на  различные  веяния
толпа, которая станет плясать под любую дудку. Эти люди избрали в  жизни
истинный путь, а разве можно найти для  него  лучший  образ  и  подобие,
нежели танец?" Я смотрел на танцоров и видел  такие  чудеса  ловкости  в
оборачиваниях и подхватах, такие прыжки  и  подскоки,  такие  пируэты  и
кувырки,  что  не  мог  не  рассмеяться:   столь   сладостно   выглядели
вращающиеся, порхающие и огибающие нас  пары,  что  с  моих  плеч  будто
свалилось многотонное бремя. Я читал о тех духах, что под  аккомпанемент
волшебной музыки водят хороводы на прекрасных полянах и  зеленых  лугах,
исчезая сразу же, едва к  ним  кто-нибудь  приблизится;  но  здесь  были
представители человеческого рода, двигающиеся в ритме мировых  сфер  под
звуки виол, скрипок, флейт, лютней, цитр, свирелей и клавесинов.
   "Помнишь старинную песенку, что напевала тебе мать?" -  тихо  шепнула
жена мне, замершему в удивлении.
   "Да, - отвечал я, - она еще жива у меня в памяти.

   Я дремлю и засыпаю,
   Уношусь мечтами к раю..."

   Тогда она взяла меня под руку и повела  по  другой  аллее  лабиринта,
откуда мы вышли на яркий свет. "Взгляни, - сказала она, - на  эти  стези
радости и счастья".  Внезапно  кругом  заполыхали  необыкновенные  языки
огня, вздымавшиеся высоко в небо  и  как  бы  горевшие  неугасимо.  "Ибо
всякий, кто умирает и кто рождается, есть светоч, который нельзя задуть.
Как от малой искры или от крохотного уголька возгорается великое  пламя,
так сияет наша земля в объятьях небесной тверди.  Вот  почему  сверканье
сего места ярче солнца, если ты только способен узреть его".
   Затем я, к своему изумлению, увидел, что мы  находимся  в  гигантской
толпе: кто-то стоит рядом, кто-то вокруг, кто-то вверху, кто-то внизу, и
самый лабиринт являет собою множество людей, в котором царят безупречный
порядок и симметрия. Взоры их были устремлены на некое скрытое  от  меня
зрелище, и я снова и снова слышал со  всех  сторон  восторженные  кличи,
коими они выражали свою радость. "Куда они смотрят?" - спросил я у жены.
   "На мир с любовью".
   "Но где же он?"
   "Повсюду".
   "Однако я не вижу его, несмотря на все мои усилия".
   "Сейчас ты попал туда, где потребны  не  усилия,  но  скорее  вера  и
молитва. Тебе не надо корпеть над книгами - нужно лишь смирить гордыню и
очистить душу. Не найдя ничего, ты обретешь все на свете".
   "Теперь эта истина пустила в моей душе столь глубокие корни, - сказал
я, - что как ни копай под нее, она только укрепится,  как  ни  ломай  ей
ветви, ее крона станет еще пышнее, как ни пытайся  согнуть  ее,  она  не
лишится своей гордой прямизны".
   "Твои речи мудры и достойны, Джон Ди. Но возрадуйся  же.  Однажды  ты
узрел мир без любви, а ныне вступи в мир с любовью". И она взяла меня за
руку, приглашая в ряд  танцующих  павану.  "Теперь  ты  видишь,  что  ты
звездный житель? - сказала она, когда мы закончили все фигуры  танца.  -
Ты весь - благодать без зависти, легкость без превосходства".
   "Я всю жизнь искал того, чья родина - звезды".
   "Но он в тебе самом и был там всегда, хотя его нельзя найти с помощью
опытов или размышлений. Он божествен по  своему  происхождению  и  имеет
столь  благородную  природу,  что,  едва  укоренясь  в  душе   человека,
расцветает пышным цветом и приносит нетленный плод".
   "Я вижу, ты испытываешь мою старую веру в искусства и науки".
   "Теперь ты должен поверить не в знания, а в любовь, не в  силу,  а  в
покорство".
   "Скажи мне более и помоги".
   "Любовь есть драгоценная субстанция, пылающая пред Господом, но  суть
ее так загадочна, что немногие  могут  описать  ее  или  понять,  какими
тайными путями входит она в людские сердца. Немногим знакомы  довольство
и радость, осеняющие душу в тот сладостный миг узнавания, когда  мужчина
и женщина устремляются друг к другу всеми своими  помыслами.  Я  -  твоя
истинная жена; так обними же меня, и наши глубинные сущности сольются  в
одну. Ведь любовь - это светоч мира".
   "Однако пока передо мною горит иной путеводный огонь, милая  женушка.
Духи научили меня многому, но очиститься я смогу лишь  через  воплощенье
собственной мечты. Есть великий град, который я полагаю  своим  истинным
домом, а разве не правда, что всякий человек должен провести вечность  в
доме, выстроенном для себя им самим?"
   "Правда, - отвечала она,  -  что  воображенье  бессмертно,  и  потому
каждый из нас создает свою собственную вечность".
   "Так дай мне отсрочку, жена. Я обрету спасение, когда  постигну  свою
мечту".
   "Будь осторожен, Джон Ди, и не ошибись в выборе".
   Я хотел было сказать ей, что отвергаю путь мирского знания и посвящаю
все силы поискам того первичного духа, что обитает во мне,  но  тут  она
окуталась сиянием, точно плащом, и исчезла.

7

   Так кто в этом мире  может  заставить  мертвых  говорить?  Кто  может
увидеть их собственными глазами? Это было бы чем-то вроде  волшебства  -
снова вызвать мертвецов к жизни, пускай даже на страницах книги.  Или  в
моем собственном сознании, когда я той ночью лежал в постели и вспоминал
дневные события; просмотр документов,  унаследованных  от  отца,  чтение
завещания Джона Ди, ребенок в саду, голоса у замурованной  двери  -  все
теперь словно выстраивалось в один ряд. Слышно было, как отбивают  время
колокола Св. Иакова; я уже почти дремал, умостившись головой на руках, и
меня посетила одна из тех грез наяву, которые иногда предшествуют сну. Я
был на огромной равнине, а по ней, невесть из какого могучего источника,
полз широкий поток лавы; некоторые части этого потока  обгоняли  другие,
так что двигалось как бы  много  различных  поверхностей,  а  маленькие,
разбегающиеся  в  стороны  ручейки  уже  начинали  застывать,   принимая
знакомые формы. Над главным руслом взвивались огненные смерчи, а у края,
где я стоял, раскаленное умирающее время излучало  такое  тепло,  что  я
сразу же погрузился в сон.
   На следующее утро пришло письмо для отца. Увидев на конверте его имя,
я так удивился, что у меня промелькнуло странное опасение - уж не им  ли
самим оно написано? Разумеется, это был абсурд:  письмо  прислала  некая
Элизабет Скелтон, о которой я никогда не слышал; она благодарила его  за
"предоставленную нам возможность осмотреть дом доктора  Ди",  извинялась
за задержку  с  ответом,  а  потом  спрашивала,  "как  подвигаются  ваши
разыскания в Уоппинге".
   Я выпустил письмо из рук, и оно плавно упало на пол. Вот и  еще  одно
доказательство интереса моего отца к доктору Ди - интереса, в котором  я
даже теперь не мог полностью разобраться.  Что  за  непонятную  симпатию
питал он к нему? Зачем скопировал рецепт создания гомункулуса?  Я  снова
поднял письмо и перечел фразу о "разысканиях"  в  Уоппинге;  именно  это
место  было  упомянуто  в  манускрипте  доктора   Ди,   и   я   вспомнил
нарисованного там ангела, вспархивающего к краю страницы. Но что делал в
восточном Лондоне мой отец?
   В верхнем углу письма стоял телефонный номер, и я сразу же взялся  за
аппарат.  Позабыв  назвать  Элизабет  Скелтон  свое  имя,  я   заговорил
торопливо и громко. "Вы написали моему отцу, но он умер. -  Молчание.  -
Вы писали ему насчет Джона Ди". Я ждал стандартных  соболезнований  -  с
тех пор как отца похоронили, я успел к ним привыкнуть, - но она, похоже,
была огорчена искрение. Голос ее дрожал, и я испугался, что она  вот-вот
расплачется, а потому решил говорить покороче. "Вы не могли бы навестить
меня завтра утром? - спросил я, прежде чем повесить трубку. - Мне многое
нужно у вас узнать". Затем я позвонил матери. Я хотел  показать  ей  все
бумаги отца, чтобы мы вместе могли начать очищение нашего прошлого;  она
выслушала меня молча, а потом, хоть и  не  слишком  охотно,  согласилась
приехать в Кларкенуэлл на следующий день.
   Утром на моем пороге появилась Элизабет Скелтон;  это  была  довольно
полная женщина, почти толстушка, чьи манеры оставляли желать лучшего. Не
принадлежала ли она к тому печальному племени,  о  котором  говорил  мне
Дэниэл Мур, - к племени людей,  живущих  в  разладе  с  миром  и  потому
питающих естественную склонность к оккультизму?
   - По-моему, дом сильно изменился, - сказала она, вступив в холл.
   - Да нет, вы ошибаетесь. Он точно такой же.
   - А вы правда его сын?  -  Этот  вопрос  поверг  меня  в  ужас,  и  я
безмолвно уставился на нее. - Извините. Я не хотела вас обидеть.  Просто
ваш отец  никогда  не  упоминал  о  своей  семье.  Мы  все  считали  его
холостяком.
   Я провел ее в комнату первого этажа, но она, видимо, уже не раз здесь
бывала.
   - А кто это "вы"?
   - Ну, члены Общества. - Она  без  приглашения  уселась  на  выцветший
голубой диван. - Общества Джона Ди. Хотя нас не так уж много - живем тут
неподалеку, кто где. Вы ведь, разумеется, знаете, что ваш отец состоял в
нем много лет?
   - Конечно. - Я решил сменить тему. - А почему вам показалось, что дом
стал другим?
   - Сама не пойму. Когда здесь  жил  ваш  отец,  он  выглядел  каким-то
необитаемым, что ли. А теперь нет.  Такое  ощущение,  что  в  нем  всего
полно.
   Я подавил пробуждающуюся панику.
   - Я хотел у вас кое-что спросить, мисс Скелтон.
   - Элизабет.
   - Что мой отец делал в Уоппинге?
   - Проводил одно интереснейшее  исследование.  -  Она  отвечала  очень
азартно, и я с легким испугом  осознал,  что  Джон  Ди  мог  быть  живым
человеком не только для меня, но и для кого-то еще. - Он  выяснил  -  не
могу сказать как, - что доктор Ди занимался какими-то поисками к востоку
от того места, где  проходила  граница  города  при  Тюдорах.  Потом  он
наткнулся  на  упоминание  о  той  же   деревушке,   Уоппинге,   в   его
документах...
   - Да. Я тоже их читал.
   - ...и обнаружил, что Джон Ди купил там участок земли. По-моему,  ваш
отец был уже близок к тому, чтобы во всем разобраться.
   - А что он, собственно, думал найти?
   -  Наверняка  мы  не  знали,  но  предполагали,  что  следы  каких-то
раскопок. Ваш отец говорил, что хочет снова выкупить эту землю.  Но  вот
успел ли он...
   - Это легко проверить, - сказал я. - Подождите.
   Я поднялся в пустую спальню и вынул из пластикового пакета документы,
удостоверяющие   права   отца   на   различную   собственность.    Здесь
перечислялись здание  конторы  в  Барнстапле,  жилой  дом  в  Илфракуме,
прибыльный участок  земли  близ  Кардиффа,  дом  в  Кларкенуэлле  и,  на
отдельном листе бумаги,  маленький  частный  гараж  на  Пасс-Овер-стрит,
Уоппинг, Ист-1.
   Я снова спустился вниз.
   - Очень жаль, - сказал я. - Там ничего нет.
   - Я так и думала. - Она по-прежнему улыбалась. - В конце концов,  это
была только теория.
   - А теории никому не мешают.
   - Да уж, - Она оглядела комнату с необычайным довольством, точно сама
жила здесь. - Могу я быть вам еще чем-нибудь полезна?
   - Пожалуй что нет. Впрочем, еще один вопрос. Скажите, Элизабет,  Джон
Ди занимался сексуальной магией?
   - Что?
   - Вызывал ли он духов с помощью секса?
   - Нет, конечно. Он же был христианин.
   - Но разве вы не  чувствуете  здесь  этого?  В  самой  атмосфере,  а,
Элизабет?
   Я говорил, отвернувшись к окну, но услыхал, как она поспешно встает с
дивана.
   - Мне правда надо бежать, - сказала она. Я не ответил, но начертил на
пыльной деревянной столешнице один из тайных символов.  -  Нет,  правда,
извините. - И я услышал, как она вышла из дома.
   Когда появилась мать, я все еще стоял у окна.
   - Ты оставил  открытой  входную  дверь,  Мэтью.  Мало  ли  кто  может
залезть.
   Я глядел на машины, которые текли по Фаррингдон-роуд;  мне  думалось,
что этот поток на месте прежнего русла  реки  Флит  вечен  и  со  сменой
столетий лишь принимает разные формы.
   - В старые времена, - сказал  я,  -  дверь  в  доме  отворяли,  когда
кто-нибудь должен был умереть. Чтобы его душа могла вылететь на волю.  -
Я повернулся к ней лицом. - Но чтобы открыть дверь, миссис  Палмер,  нам
нужно найти ключ! Где он, ключ?
   Я взбежал наверх и снова просмотрел бумаги отца,  но  безрезультатно.
Тогда я вспомнил о шкатулке,  в  которой  он  держал  всякие  запонки  и
булавки для галстуков; она лежала в одном из ящиков у меня в  спальне  и
теперь, открыв ее, я нашел то, что  искал.  Это  были  четыре  блестящих
ключа на железном колечке, завернутые в бумагу. Я с триумфом спустился к
матери.
   - Мы возьмем их с собой, - сказал я.
   - С собой?
   - Ну да. Мы едем в Уоппинг.
   В такси я  попытался  объяснить  ей,  что  это  место  упоминается  в
рукописи доктора Ди и что ее муж, возможно, отыскал  там  следы  древних
раскопок.  Она  слушала  меня  довольно  терпеливо,  но  без  особенного
интереса; мне было ясно, что она не хочет узнавать о  его  жизни  ничего
нового. Однако мое небрежное замечание  о  "кладе",  который  могли  там
найти, заинтриговало ее, и она остановила такси, едва завидев  по  левую
руку  начало  Пасс-Овер-стрит.  Эта  улица  проходила  вдоль  одного  из
типичных для Лондона неосвоенных участков, отделяя его от муниципального
района  высотных  жилых  домов.  Пустырь  был  обнесен  ржавой  железной
оградой, и где-то за ним торчал церковный  шпиль;  но  частного  гаража,
принадлежавшего моему отцу, пока нигде не было видно.
   Потом мать присела  на  корточки  и  заглянула  в  дырку,  проеденную
ржавчиной в железном заборе.  "На  дальнем  краю  поля  что-то  есть,  -
сказала она. - Может, это гараж". Но здесь не было прохода внутрь, и  мы
вынуждены были двинуться дальше на поиски ворот или калитки. По дороге я
объяснял ей, как странно, что наши  действия  до  сих  пор  направляются
кем-то, умершим четыре века  назад,  и  вдруг  заметил  щель,  буквально
вырезанную в ограде. Не дав себе труда подумать над тем, чья это работа,
я живо воспользовался этим самодельным лазом и очутился на той  стороне.
Там, в углу  пустыря,  стоял  маленький  прямоугольный  сарайчик.  Чтобы
получше рассмотреть его, я прикрыл глаза ладонью и мельком увидел  рядом
с ним что-то блестящее; оно сверкнуло мне в лицо, и одновременно с  этой
яркой вспышкой мне почудился стук лошадиных копыт.
   Мать шла к сараю впереди  меня;  вся  ее  прежняя  вялость  мгновенно
испарилась. Она целеустремленно шагала по гравию и сорнякам, и я впервые
задался вопросом, говорил ли ей отец о Джоне  Ди  хоть  раз  за  всю  их
совместную жизнь. Мне по-прежнему казалось странным, что этот алхимик  и
философ оставил по себе такую долгую и действенную память; но, возможно,
существуют способность к прозрению или склад ума особого  типа,  которые
никогда не умирают окончательно. Вдруг почва у  меня  под  ногами  стала
немного зыбкой, я ощутил легкую неустойчивость, точно  брел  по  тонкому
слою земли над гигантской пещерой или каверной.
   - У тебя есть ключ? - крикнула она мне, добравшись до запертых  ворот
гаража.
   - Погоди минутку. Сейчас подойду. - Кругом валялись порожние банки  и
бутылки, да и вообще весь пустырь, по-видимому,  служил  свалкой  людям,
живущим по соседству: заросли вьюнка и крапивы  были  усеяны  картонными
коробками,  ржавыми  железяками,   обрывками   старых   газет,   кусками
исковерканного пластика,  словно  все  это  тоже  могло  дать  всходы  и
расцвести пышным цветом. Поэтому я шел осторожно,  выбирая  путь,  и  не
сразу заметил стоящего на краю поля бродягу. Он высоко  поднял  какой-то
стеклянный или металлический предмет, блестевший на солнце, и помахал им
мне, но тут я споткнулся о камень и чуть не упал - у меня даже вырвалось
досадливое восклицанье. Когда я снова выпрямился, бродяга исчез.
   - Видела того человека? - спросил я у матери,  нетерпеливо  ожидавшей
меня перед гаражом.
   - Какого еще человека? Скорей  отпирай  замок,  Мэтью.  Я  сгораю  от
любопытства.
   Это оказалось совсем несложно: один из ключей,  которые  я  принес  с
собой, подошел к двум  висячим  замкам,  и  она  откатила  воротину,  не
дожидаясь, пока я ей помогу. Темнота и затхлая сырость, царившие в  этом
замкнутом пространстве, заставили меня  помедлить  у  порога.  Наверное,
гараж не открывали ни разу со дня смерти отца - и, по-моему,  в  глубине
души я боялся увидеть, как он выходит из этой тьмы мне  навстречу.  Мать
явно не разделяла моих опасений.
   - Честно говоря, тут вряд ли вообще что-нибудь есть, -  сказала  она,
шагнув в полумрак. - Ах, нет. Прошу извинить. Кое-что здесь имеется.
   Я вошел внутрь следом за ней и увидел в одном углу  большую  каменную
глыбу. Ее контуры четко выделялись на фоне темной кирпичной стены, и мне
померещилось, что она испускает слабое свечение; только подойдя к ней, я
заметил покрывающие ее пятна мха и  лишайника,  словно  камень  посыпали
зеленой пылью, древней, как прах веков.
   - Знаешь, - сказала она, - могу поклясться, что это ступеньки.
   Я сразу понял, что она права: в огромном валуне были грубо  вырублены
три ступени, хотя  мы,  стоящие  на  бетонном  полу  этого  современного
гаража, могли только догадываться о том, куда они вели прежде.
   - Хочу взойти по ним, - сказал я. Говорить это не было  нужды,  но  у
меня возникло чувство, что я должен к кому-то  обратиться.  -  Следи  за
мной, а то  вдруг  исчезну.  -  Это,  по-видимому,  озадачило  ее,  и  я
прибавил:
   - Помнишь такую песенку: "Я доберусь по лестнице до звезд"?
   - Может, они вели не вверх, а вниз.
   Я уже занес ногу на первую ступеньку.
   - Сама видишь, - ответил я, - тут что вниз, что вверх - все едино.  -
Я поднялся по ним довольно легко и, разумеется, ничего не  почувствовал.
Однако,  дойдя  до  верхушки  глыбы,  я  вытянул  руки,  и  мать  громко
рассмеялась; ее голос зазвенел в тесном пространстве сарая, и на миг мне
почудилось, что смеется кто-то рядом с ней. Резкий жест  вызвал  у  меня
головокружение, которое  затем  так  усилилось,  что  обратный  путь  по
ступеням на землю показался мне длиной с милю. Если бы она не поддержала
меня под руку и не вывела на свежий  воздух,  я,  наверное,  упал  бы  в
обморок. Там я и ждал, покуда мать завершит свое,  как  она  выразилась,
"расследование". Я не думал, что ее поиски дадут результат;  было  ясно,
что отцовское предприятие пришло к неожиданному  концу  раньше,  чем  он
обнаружил на этом месте что-нибудь интересное. На земле,  среди  другого
мусора, валялась какая-то стеклянная трубка или бутылка;  я  хотел  было
наподдать ее ногой, но вдруг ощутил сильный аромат фиалок и поднес  руку
ко рту. Примерно так же пахло от Дэниэла  Мура,  когда  он,  переодетый,
поднимался по ступеням того ночного клуба.
   - Хоть шаром покати. - Мать вышла из гаража, брезгливо  вытирая  руки
белым платком. - А я-то надеялась отыскать здесь кусочек истории.
   - Никакой истории на свете нет, -  сказал  я.  -  История  существует
только в настоящем. - И тут снова появился бродяга: теперь он махал  мне
с середины пустыря. - Вроде этих ступенек. Мы видим их сейчас. Так что -
они часть прошлого или настоящего? Или и того и  другого?  -  Он  что-то
кричал мне; по крайней мере, его рот открывался и закрывался, хотя я  не
мог разобрать ни слова. Мать смотрела в ту же сторону,  но  делала  вид,
будто не замечает его; конечн