устальном воздухе и розовых  вершинах  гор, когда рота остановилась
под Хаджикейлем.
     После коротких указаний Башкиров на двух бэтээрах направился в кишлак.
     Бронетранспортеры приближались  к Хаджикейлю. По  обе стороны  от машин
узкими,  тонкими,  невысокими хребтами тянулись стены,  слепленные из песка,
глины  и  земли,  отделяющие  дорогу  от обширных пестрых, словно  цыганские
платки, маковых полей.
     В полях стояли афганцы, аккуратно надрезающие коробочки цветов и тут же
обматывающие это место тряпочкой.
     Медленная, тягучая музыка в унисон жаркому воздуху плыла над полем, над
людьми,  над  их согнутыми спинами: ритмично били барабаны,  тонкий  мужской
голос  протяжно  тянул  высокую  ноту,  резко,  жалобно всхлипывая.  Большой
двухкассетный магнитофон стоял на земле, аккуратно накрытый платком.
     Башкиров, усмехнувшись, покачал  головой. "Ох, и народ, - подумал он. -
Пойди,   пойми  его.  Средневековье  двадцатого  века.  Работают   мотыгами,
деревянной сохой, которую волокут  буйволы, живут при керосиновых  лампах, и
здесь же - современная аппаратура".
     Сидевший рядом с Башкировым пулеметчик Болячий уловил движение ротного,
понял  это  по-своему  и, отодвигая  пулемет в сторону, упирая  его надежнее
сошками  в  броню,  с  надеждой  спросил:  "Может,  сбегаю, товарищ  старший
лейтенант, прихвачу  вещицу?  Делов-то несколько минут,  туда и  обратно. Не
подходит  магнитофончик пейзажу.  Джапанский. Я быстро  -  одна нога  здесь,
другая там".
     Башкиров  удивленно посмотрел на него, затем бросил  взгляд на Крылова.
Тот  с  интересом  смотрел  на  работающих  афганцев. Ротный достал  тяжелую
ребристую гранату и двинул ею по каске Болячего.
     Солдат зажмурился и втянул голову в плечи.
     - Что я вам вчера говорил, мудозвоны? Думать забудьте на этом  выходе о
своих художествах!
     - Я для вас хотел! Как лучше! - обиделся Болячий.
     - Инициатива наказуема, чукот!
     - Что?
     - Через плечо и на охоту. Вперед смотри! Не отвлекайся.
     -  Понял,  -  завозился Болячий,  берясь  за  приклад пулемета,  но  не
удержался, добавил: - Больно же, товарищ старший лейтенант!
     - Не больно - не интересно, - отрезал Башкиров.
     Бэтээры  вошли в тенистый прохладный  кишлак,  накрытый  сверху зеленью
деревьев, с журчащими у их корней  узенькими арыками. Машины остановились  у
высоченных  стен  дома старейшины. Сам хозяин вместе со своим старшим  сыном
уже стоял возле массивных, под стать стенам дверей.
     Башкиров  пожал  руки  афганцам,  кивнул  хрупкому,  с  тонкими,  почти
девичьими  чертами  лица  таджику  Абдурахманову,  который  был  у  него  за
переводчика: "Поговори пока с ними".  И пошел  к Крылову, который и не думал
спрыгивать на землю.
     - Ну  как? - миролюбиво спросил ротный, кладя руку на горячую, шершавую
шкуру бронетранспортера.
     - Нормально. - Глаза Крылова трусливо прыгали  по сторонам. -  Долго мы
здесь будем?
     - Не очень. Этот  старик за нас. Поговорю с ним, узнаю, что и как. Если
караван поблизости, в  каком-нибудь из кишлачков - пойдем выковыривать  его.
Если нет - домой повернем.
     - Лучше домой, - политработник крепко держался руками за автомат. - Что
здесь ловить? Еще накостыляют!
     - Дом  не душок  - в кяриз не  спрячется, - подмигнул Башкиров. - Давай
чай к бачам пить, как раз и поговорим обо всем.
     -  Нет. Не  хочу.  Я лучше  здесь побуду. Хотя, -  Крылов подозрительно
огляделся,  -  тут тоже не  фонтан.  Да  и  тебе не  советую  чаи распивать:
подсыплют чего-нибудь - и дуба дашь.
     - Ну нет, - засмеялся Башкиров, - это хорошие ребята. С ними дело иметь
можно.
     - Да? - засомневался Крылов. - Хороший афганец - мертвый афганец.
     -  Ты  прав! -  согласился, улыбаясь, Башкиров, а про себя зло подумал:
"Много ты знаешь  об  афганцах, прихвостень начповский. Наслушался  в  своем
политотделе  всякого дерьма  и ходишь -  повторяешь. Да  со стариком гораздо
проще, чем с тобой. Я знаю, что  он от меня хочет, а он знает, что я от него
хочу. И никаких выкрутасов. Тебя тоже вижу насквозь - деньги  тебе нужны. Но
ты никогда не скажешь об  этом в открытую. Будешь  крутить вокруг  да около,
говорить высокие слова, партию вспоминать, Ленина  с Марксом, жаловаться  на
свою жизнь, считать  бабки  в  чужих карманах, но  прямо  о  своих мыслях не
скажешь".
     - Поедем, что ли? - капитан  принял молчание  Башкирова  за согласие  и
вновь начал причитать. - Место опасное. Нападут из-за угла  и передавят, как
щенят, а то и в плен возьмут. Ведь защиты практически никакой.
     -  Вот  твоя защита. -  Башкиров указал  на босоногую малышню,  которая
столпилась недалеко от  них,  но подходить  ближе не решалась. - Если бы нас
захотели  убивать - детей  и  в помине не  было бы. И вообще  никого, кто не
воюет: ни матерей их, ни дедушек с бабками, - зло говорил Башкиров, указывая
на отшатнувшуюся ребятню: - Если рядом  они - будь спокоен, их папаши в тебя
стрелять не будут.
     В  прохладной   полутемной   комнате   на   пушистых,   мягких  коврах,
облокотившись на упругие, точно резиновые мячи,  подушки,  сидели Башкиров с
Абдурахмановым с одной стороны, Китабулла с сыном - с другой.
     Хушхаль, сын старейшины, вторил  отцу,  переводя  с пушту  на дари,  за
Хушхалем начинал говорить Абдурахманов, окончательно донося мысль старика до
Башкирова.  Спрашивал  Китабулла,  как  живет  товарищ  полковник.  Башкиров
благодарил: хорошо, но только  обижается товарищ  полковник  на  старейшину.
Сколько  времени  он и его  люди  не  приезжают  в  бригаду.  Совсем  забыли
командира, который так много  хорошего сделал для Китабуллы. Сколько месяцев
его кишлак  никто  не  трогает!  Сколько  раз беспрепятственно его  караваны
уходили в Пакистан и возвращались оттуда! И ни разу не вспомнил  Китабулла о
полковнике.  Но  зато  полковник  помнит  Китабуллу и  считает,  что  у того
образовался должок, который надо выплатить прямо сейчас.
     Последние слова произнес Хушхаль  быстрее, а лицо  отца становилось все
более   задумчивым.  Старик  пристально  посмотрел  на  Башкирова,  а  затем
обратился к сыну. Тот встал, бесшумно ступая босыми ногами по ковру, вышел в
другую  комнату  и  почти  сразу  вернулся,  держа  в  руках   "дипломат"  с
замком-шифром под ручкой.
     С такими чемоданчиками улетали  солдаты в  Союз, и  Башкиров  про  себя
усмехнулся, глядя на Хушхаля: "На дембель собрался".
     Китабулла, положив  перед  собой  "дипломат", начал говорить,  что он с
большим  почтением относится  к  командиру. Пусть Аллах дарует ему множество
лет, проведенных  в  сладости и покое,  пусть никогда горе  не коснется  его
своим  крылом. Пусть полковник  всегда  будет  счастлив  и никогда не узнает
трудностей, а если и настанут тяжелые времена, Китабулла обязательно  придет
ему на помощь. Кстати, сколько денег требуется уважаемому д'стасо ливо?
     - Миллион,  -  не  задумываясь,  ответил Башкиров, прекрасно  усвоив за
время, проведенное в Афгане, что здесь, торгуясь, цену, как правило, сбивают
наполовину.
     Китабулла  помолчал, а затем начал долго, витиевато говорить, то и дело
поднося  правую руку к сердцу. Смысл слов сводился  к следующему: старейшина
очень уважает  полковника, но  миллион - это слишком  много,  ровно половина
легковой машины "Тойота". Китабулла печально улыбнулся.  Он не очень богатый
человек. В ответ Башкиров хищно показал зубы, и начался спор, сопровождаемый
любезными взглядами и медовыми речами. Остановились на шестистах тысячах.
     Китабулла щелкнул замками. Чемоданчик был набит толстыми пачками денег,
плотно пригнанных друг к другу, точно патроны в обойме.
     Двенадцать спрессованных, от этого кажущихся совершенно тонкими пачек в
банковской упаковке легли горкой перед Башкировым.
     Китабулла  отодвинул  "дипломат"  в  сторону,  вопросительно  глядя  на
ротного. Тот нехотя, с  ленцой  взял  одну  пачку, надорвал обертку и  начал
пересчитывать хрустящие, сладко пахнущие типографской краской бумажки.
     Китабулла и Хушхаль разом заговорили, простирая руки то к деньгам, то к
Башкирову и  переводя взгляд с Абдурахманова на ротного. Башкиров понял  все
без перевода.
     -  Скажи им, что деньги  счет  любят. У нас, кстати, и поговорка  есть:
"Доверяй, но проверяй". Я доверяю,  но чем  черт не  шутит?  Так и  скажи, -
назидательно пробурчал Башкиров, медленно перебирая  пальцами прилипшие друг
к другу бумажки с изображенными на них скачущими всадниками.
     В  эту минуту дверь открылась, и один из младших сыновей Китабуллы ввел
в комнату Крылова.

     Если бы в дом ворвались несколько крепких бородатых, обвешанных оружием
душков и заломили Башкирову руки, он бы так не удивился.
     Ротного прошиб пот, он выпрямился, глядя на "комсомольца". Глаза у того
трусливо скакали по сторонам, но губы растягивались в подлой, все понимающей
усмешке.
     - Скучно стало. Решил вот чайку попить!
     "Обманул, гад. Понял, что дело наклевывается, выждал немного и пришел",
- обреченно подумал Башкиров, а вслух прохрипел:
     - Обувь скидывай! Не топай по ковру, в гостях все-таки!
     - Заработная плата? - капитан прикидывал количество денег.
     - Да.
     - Тебе одному?
     - Да.
     - А мне?
     Башкиров  двинул в сторону  Крылова запечатанную пачку, которая тут  же
отлетела обратно. Капитан смотрел на ротного зло, остервенело.
     - За кого меня принимаешь? За идиота? Делить будем поровну!
     -  Ты что? - опешил Башкиров. - Здесь пятьдесят  тысяч! Такие деньги на
дороге не валяются. На них ты оденешься с головы до ног, да еще и останется.
     - Мне лучше знать, что останется, а что нет! - резко оборвал капитан, и
ноздри  его  побелели.  -  Значит,  так: или пополам,  или гореть тебе синим
пламенем!
     - Половины  не  получится. Бери две пачки  - сто кусков. На большее  не
рассчитывай.
     - Как  бы не так. Ищи дураков, - зашипел Крылов, и его незагорелое лицо
стало страшным. - Думаешь,  не  понимаю, почему  ты такой  упорный? За тобой
"бригадир" стоит. Но запомни - это последняя капля. Не согласишься - тебе не
только партбилета не видать, но и роты своей. У нас тоже сила есть.
     "Да, - подумал Башкиров, стараясь  не смотреть в сторону "комсомольца",
- прав был комбриг: из-за бабок он удавится, а вернее, кого хочешь удавит. И
смелый оттого, что начпо  такой же жлоб. Это он его науськал,  накрутил. Что
ж, посмотрим, кто кого".
     И  мысль,  которая с  самого  подъема  не  давала  ему  покоя,  которая
беспокойно созревала  в его подсознании  все это время, медленно прорастала,
набирая силу, окончательно  завладела Башкировым. Неожиданно для себя ротный
успокоился  и ощутил  в теле необычайную легкость. Он улыбнулся Китабулле  и
Хушхалю, приложил  ладонь к  тому месту,  где по-прежнему спокойно  и  ровно
билось его сердце.
     - Пора. Спасибо. Ташшакур.
     - Ладно, поехали к  нашим, под кишлак. - Собирая одна к  другой пачки и
укладывая  их в карманы "лифчика", сказал  Башкиров Крылову примирительно. -
Пополам, так пополам.
     Выходя  из   комнаты,  немного  замешкался  Башкиров,  прижал  к  стене
Абдурахманова и шепнул: "Бегом на четыреста  восьмой! Скажешь  Урюку,  чтобы
выходил  на  дорогу первым. Пойдете тихонечко, без рывков. Смотри, чтобы  за
этим  чмом  никого  не  было.   Услышите   выстрелы  -   жарьте  вперед,  не
останавливаясь".
     Таджик согласно прикрыл глаза изощренного убийцы и садиста и  побежал к
бронетранспортерам.

     Машины медленно  выползали из кишлака, распуская  за собой светло-серые
хвосты  пыли. На  головном бэтээре сидел, свесив  ноги  в командирский  люк,
Крылов.  На  другом  точно так же -  Башкиров. Прямо перед  ним на откинутой
крышке  люка  висел  автомат.  Ротный  медленно  взял  его  в  руки, щелкнул
предохранителем,  подавая  его  вниз, до  упора, и кивнул механику-водителю:
"Остановись!"
     Четыреста восьмой продолжал медленно двигаться между глиняными стенами,
удаляясь от Башкирова.
     Крылов  сидел в  тяжелом  керамическом  бронежилете  и армейской  кепке
нового образца.
     "Пижон.  Нужна  ему  эта кепка,  как  мне  сейчас дубленка. Два года  в
Афгане,  а так ничего и не  прорубил. Ведь кожа с ушей слезет. Панама -  вот
самая лучшая вещь в наших условиях", - почему-то подумал Башкиров, аккуратно
подводя мушку под затылок политработника и совмещая ее с прорезью прицела. А
затем спокойно, не  торопясь,  словно  был на полигоне и стрелял по  учебной
мишени, плавно повел указательный палец на себя.
     Крылова кинуло  вперед. Затем он  начал сползать вниз,  ударился о края
люка руками - словно широко взмахивая, подобно тому как утопающий уходит под
воду,  -  и исчез. Это  движение  рук поразило Башкирова: он знал наверняка:
Крылов мертв.
     Четыреста  восьмой резко рванулся вперед,  за  ним, точно  привязанный,
пошел второй бронетранспортер. Башкиров,  разворачиваясь к кишлаку,  перевел
предохранитель  на  автоматический  огонь и начал вбивать длинные  очереди в
кишлак. Наученные войной, люди в поле, словно подкошенные, валились в цветы.
А Башкиров  все стрелял, меняя рожки и крича солдатам, сидевшим рядом с ним:
"Снайпер, с-сука, так я и знал!" Солдаты тоже стреляли.
     Болячий, растягивая в  страшной улыбке припухшие,  потрескавшиеся  губы
наркомана,  лупил  из  пулемета не  по  толстым  стенам  дувалов, как делали
остальные, а туда, где еще покачивались  высокие стебли  маков. После каждой
очереди  он  радостно  взвизгивал  и  подвывал,  вторя  Башкирову: "Конечно,
снайпер, товарищ старший  лейтенант! Будьте  спокойны:  подыхать будем  - не
выдадим. Я всегда говорил, что духов мочить надо. Так им, сволочам. Так!" И,
все-таки не выдержав, он придвинулся к командиру, крича в  ухо: "А ловко вы,
товарищ старший лейтенант. Все правильно. Не  духов,  а этих шакалов, что на
халяву, как мухи на дерьмо, - в первую очередь кончать надо!"

     В  эту  же ночь по Хаджикейлю из  бригады  был нанесен  мощный удар - в
отместку за  убийство советского  капитана.  Артиллерийский  корректировщик,
сидящий на одной из застав,  доложил,  что снаряды  попали  в  кишлак  после
первого  пуска  и  что в  занявшемся пожаре  хорошо  видны  люди,  в  панике
мечущиеся по кишлаку.

     Людмила  Зиновьевна  купила  драгоценности сразу  же  после возвращения
Башкирова.
     Ночью   она  проснулась  от   грохота  работающих  "Ураганов".   Визжа,
реактивные снаряды расчерчивали  огненными хвостами небо  цвета  солдатского
гуталина.
     Людмила Зиновьевна  уже  привыкла  к такой стрельбе. "Кишлак, наверное,
жгут  или  караван засекли",  -  равнодушно  подумала  она  и  посмотрела на
безмятежно спящего рядом с ней полковника.
     Потом женщина подумала: что  же ее разбудило - вой снарядов или чувство
радости,  пережитое  ею  сегодня  и еще  не  до  конца  улегшееся  в  груди?
Окончательно  просыпаясь,  она  осторожно,  боясь  вспугнуть  свое  счастье,
дотронулась рукой  до сережек, которые не  сняла, даже  ложась  спать.  Рука
нащупала теплый металл перстня. Людмила Зиновьевна  радостно засмеялась. Она
была по-настоящему счастлива в эту ночь.

     Через три дня, как  и положено после боевых, из строевой  части бригады
уходили в  штаб армии  наградные листы. В списке представленных, подписанном
командиром бригады  и начальником политического отдела соединения, к  ордену
Красной Звезды  первым шел  капитан  Крылов (посмертно),  за ним  -  старший
лейтенант Башкиров.
     "Строевики"  заверили  Башкирова,  что его  наградной лист хитрованы из
общего отдела кадров штаба армии вряд ли завернут.  Башкиров  был склонен им
верить, ибо как он был  в своем деле профессионалом, так они - в  своем. Тем
более  что  за  оформление документов  Башкиров,  как и  полагается  в таких
случаях, "проставился": по бутылке литровой водки на рыло.



   Олег Блоцкий
   Социалистические обязательства

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Олег Михайлович Блоцкий
     Date: 21 Mar 2004
     Оставить комментарий
     Рассказ
---------------------------------------------------------------



     Обед закончился. Рота, распаренная в душной, как хорошая  русская баня,
столовой, потянулась к дверям.  На  входе  солдат перехватил замполит роты -
старший лейтенант Кодряков.
     -  Значит,  так,  бойцы,  никуда   не  расползаться.   Вымыть  котелки,
перекурить и в казарму. Сна не будет.
     - А что будет? - сбились вокруг Кодрякова подчиненные.
     Солдаты  мечтали  сейчас  только  об  упругой  холодной  струе  воды  в
умывальнике, а  после  -  хоть  недолгой тяжелой  полудреме в густом тяжелом
воздухе помещения, который даже вентиляторы были не в силах разогнать.
     - Будем писать социалистические обязательства.
     - Ну-у-у, - дружно возмутилась рота, - нам по распорядку отдых положен.
     Замполит ощерился. Края губ поползли вверх.
     -  Что  по  распорядку  положено,  на  то   кое-что  наложено.   Бланки
только-только  из Кабула привезли, а обязательства уже  сегодня сдать  надо.
Так что, - Кодряков развел руками, - будем  мазюкать. Думаете,  мне заняться
нечем? Да я лучше  бы в  модуле  под кондером  тащился, чем с вами, уродами,
бумагу марал.
     Сраженная наповал такой железной логикой рота стихла и уныло потянулась
к умывальникам. В котелках лениво позвякивали алюминиевые ложки.
     В казарме в  нешироком  проходе между кроватями в  два яруса - табуреты
рядами. На них, как воробьи на телеграфных проводах, -  парни в выгоревшей и
застиранной форме.
     Замполит Кодряков положил на стол раскрытую общую тетрадь.
     - Итак, социалистические обязательства. Бланки эти, - старший лейтенант
покосился на стопку листов ярких, попугайских расцветок, - из Союза волокли.
Все по счету. Предупреждаю, ни одного запоротого листа. Кто ошибется...
     - В наряд пойдет, - выкрикнул солдат с плутоватыми глазами.
     Все засмеялись.
     Наряды  были в  подразделении ежедневно. Вернувшись  с  войны, рота  не
вылезала из  караулов и  рабочих команд по столовой. Этим кого-либо испугать
было сложно.
     - Ошибся, Соколов, - ничуть не обиделся  на неуклюжую  шутку замполит и
на полном  серьезе пообещал:  -  На  ближайших  боевых будет  на  хребте АГС
таскать. Рагимов, бедняга, усох,  а ему скоро  дембель.  Так что жди, Сафар,
еще помощничков.
     Горбоносый азербайджанец коротко усмехнулся. Мелькнули белоснежные, как
шапки гор вокруг полка, зубы. АГС он, в принципе, и так давно уже не таскал,
но дело это, по-прежнему числилось за ним.
     -  Пусть Рагимов  таскает, пусть  качается. Полезно перед  домом,  - не
унимался Соколов.
     - Качаться он на бабе будет,  - разозлился Кодряков, - а ты, малец, еще
слово скажешь под руку - точно "тушку" будешь таскать, бессменно.
     Соколов  спрятался  за товарищей,  тихонечко охнув.  От  них -  хорошим
довеском к словам замполита - он получил несколько успокаивающих тычков.
     Кодряков ухмыльнулся и спокойно продолжил:
     - На черновиках  запишите пункты обязательств, проставите себе оценки и
спортивные разряды, после чего опусы свои  покажите мне.  Я подкорректирую и
выдам бланк. На  него  аккуратненько все переписываете  и сдаете мне.  Дело,
хлопцы, спешное. Поэтому давайте без глупых вопросов. Чем  быстрее сделаете,
тем быстрее вас отпущу.
     Рота послушно склонилась над листками.
     Кодряков начал читать медленно и торжественно.
     - Вверху пишем:  "Идя навстречу  сороковой годовщине Великой Победы над
фашистской Германией, претворяя решения двадцать седьмого съезда  КПСС, я  -
только  полностью  указывайте  свое  имя,  отечество  -  принимаю  следующие
социалистические обязательства. Первое! - Голос замполита начал вибрировать,
достигнув  наивысшей   точки  напряжения.   -   Стать  отличником  боевой  и
политической  подготовки.  Второе! Стать  классным  специалистом.  В скобках
отметьте - первый, второй или третий класс. Есть?