ь, неверие в
то,  что  случившееся  произошло  именно  с  ним, -  все разом  нахлынуло на
ротного. То ему хотелось не  медля  расквитаться со строптивым  лейтенантом,
убить гада,  а потом  будь что  будет; то  его подминал  под  себя глубокий,
внутренний страх; то ему  чудилось, что  все пропало и он -  Демеев - влип в
эту грязную историю по уши.
     Ротный закрыл  глаза и постарался дышать глубоко и ровно, плавно вдыхая
и выдыхая воздух. Голова слегка закружилась,  но мысли обретали отчетливость
и стройность.
     Рассчитаться со взводным сейчас нельзя - не та обстановка. Но и пускать
дело на  самотек - тоже самоубийство. Ныне время не то,  что  прежде. Вот  и
старый  комбриг  в Ташкенте  под  следствием. Многие отчаянные головы  - его
любимчики - слетели с должностей и околачиваются в столице Узбекистана, дают
показания, их постоянно вызывают на  очные ставки. Демеева  такая напасть, к
счастью,  обошла. В то время, когда комбриг особенно лихо заворачивал  дела,
был  капитан заместителем  командира  роты  и  в  "особых  мероприятиях"  не
участвовал.
     "Откуда такие  сволочи  берутся? - с тоской подумал Демеев и в отчаянии
хрустнул пальцами. - За что нам этот урод?"

7. РЕЙНДЖЕР
     Поначалу  взвод  недоумевал:  откуда  Стрекозов   обучен  всем  военным
премудростям? Ведь в  Афгане без году неделя, на боевых всего пару  раз был,
пороху  еще толком  не нюхал,  об сухари зубы  не сточил, а уже во всем  так
грамотно  разбирается. Подсказка  пришла довольно  быстро  -  кто-то  где-то
случайно  услышал  (а  может,  подслушал) разговор  офицеров  о  Стрекозове.
Выяснилось,  что,  как  только ввели  войска в  Афган, тот  загорелся мыслью
попасть туда. Это было на втором курсе.
     И с этого  самого  времени тактика, специальная  подготовка, вооружение
стали его  любимыми предметами.  А  когда в училище начали появляться первые
преподаватели -  офицеры и командиры учебных рот, прошедшие Афган, Стрекозов
прирастал к  ним прочно, как  ракушка к  днищу корабля,  выпытывая  все  про
неизвестную в Союзе войну.  Несмотря на то что офицеры,  точно сговорившись,
или  отмалчивались, или произносили  общие  фразы о  дружбе, взаимопомощи  и
братстве, Стрекозов не отставал. В итоге офицеры не выдерживали, и частенько
парня  видели с  "расколовшимся"  преподавателем,  который,  оглядываясь  по
сторонам, что-то живо рассказывал курсанту. А Стрекозов, обратившись целиком
в слух, лишь сосредоточенно кивал головой.
     Однокашники и  кличку дали Стрекозову  соответствующую  -  Рейнджер. Но
целеустремленный курсант на это нисколько  не обижался,  охотно отзывался на
нее,  по-прежнему  штудировал военные  науки,  занимался  спортом, накачивая
мускулы, тренируя и без того развитое тело.
     Для Стрекозова военное  дело было  не  абстрактными схемами с  синими и
красными стрелочками, а  конкретным разумом, волей, силой,  посылающей людей
туда, куда сочтет нужным командир.
     На четвертом курсе хлопот у Стрекозова заметно прибавилось. Он принялся
писать   многочисленные  рапорты   с   просьбой   направить  его  в   состав
Ограниченного  контингента  советских  войск  в  Афганистане.  Обычно  такие
просьбы принимаются к сведению, но исполняется все наоборот.
     У Стрекозова, как  отличника учебы и заместителя командира взвода, была
возможность  уехать  в спокойную  и сытую Венгрию, Южную группу войск. Но он
буквально перед выпуском попал  все-таки на  прием в  Министерстве  обороны,
безнадежно испортив отношения с училищным начальством, и добился своего.
     Когда  изумленные  такой  настырностью  ребята спросили  у  Стрекозова,
почему он так поступил, тот уверенно  ответил: "Военный  должен воевать. Без
войны  нет армии. Чем  дольше живет  страна в  мире, тем больше  она хиреет.
Посмотрите на наши полки, пусть даже самые разгвардейские. Стреляют по одним
и тем же  мишеням с привычных рубежей. Так и дрессированная мартышка  может.
Все  там, в этих полках,  для  галочки, для  отчета. Будто не знаете,  как к
проверкам создаются  в глубокой тайне сводные роты, состоящие целиком только
из  стрелков,   водителей  или  спортсменов.   Я  не  собираюсь   обманывать
проверяющих. Я хочу научить солдата быть солдатом".
     "Может, ты Героем Союза стать хочешь?" - съехидничал кто-то, не доверяя
правильным речам Стрекозова.
     "Хочу  и буду! - вызывающе отрезал Рейнджер, презрительно поглядывая на
ребят,  с которыми он  учился четыре года,  но которые  так и не  стали  его
друзьями.  - Если воевать  по науке, храбро, грамотно,  если  буду все время
побеждать  духов  -  Героем  стану  обязательно",  -  несколько  высокопарно
закончил Стрекозов, и на  лице  его проступила  не знающая сомнений холодная
твердость.
     Многим курсантам,  что стояли  вокруг  Стрекозова, стало жутко  от этой
ледяной, почти  фанатичной  силы.  Никто из  них не  засмеялся,  и  все  они
поспешили оставить Рейнджера одного.

8. КОМПРОМАТ
     Колонна   бронетранспортеров,   возглавляемая   капитаном  Барановым  -
заместителем начальника разведки бригады, - подошла к кишлаку. Еще не успели
заглохнуть моторы, а  бойцы  - скинуть бронежилеты, как  Стрекозов  помчался
навстречу  капитану.  Он  вытянулся  перед  ним,  четко  козырнул  и   увлек
разведчика в сторону. Лейтенант заговорил безостановочно, щека его дергалась
в такт вылетаемым словам.
     Капитан, нахмурившись,  слушал  внимательно,  не  перебивал,  покачивал
головой и награждал Демеева недоуменно-испепеляющими взглядами. Ротный стоял
поодаль и делал вид, что беседа его абсолютно не касается.
     Баранов улыбнулся  Стрекозову, крепко пожал руку, ободряюще похлопал по
плечу и  зашагал к Демееву. Крепкие трофейные  горные ботинки утопали в пыли
по щиколотку. Капитан, приближаясь к ротному, сдвинул брови в строгую линию.
Едва  офицеры оказались наедине в  небольшой  комнатушке, брови  разошлись в
стороны.
     - Ну? - спросил Баранов.
     -  Баранки  гну, - огрызнулся Демеев,  вытягивая из  кармана  лиловатую
пачку и награждая сигаретой разведчика. -  Что спрашиваешь?  Ты же в  курсе!
Влипли! Убирать его надо! Чижик продаст - не поморщится!
     Демеев оттянул  затвор автомата на себя. Остроголовый патрон  отлетел в
сторону, ударился о стену и упал на пол.
     - На глазах у всех? Ошалел? Выкинь из головы!
     - Он в могилу нас утянет!
     - Нас? - удивился Баранов.
     Звякнул  затвор.  Еще один патрон  кольнул стену. Тонкие  губы  ротного
дернулись и растянулись, превращаясь в две бесцветные ниточки.
     -  Вот  как  заговорил?  Я что,  себе орден делаю?  Себе бакшиши  брал?
Хорошо, что их Стрекозел не видел. А грузить как будем?
     - Много взял? - оживился Баранов.
     - Все мое!
     - Но я же планировал! Мы договаривались!
     - В кабинете комбрига повторишь это?
     Баранов спрятал глаза.
     - Не-е-ет!  Я  рот  на замке  держать не  стану,  - все больше злобился
Демеев. - Цветиков отмолчался, в  благородного сыграл, а сейчас баланду жрет
на пару с бригадиром. Тот  его под вышку подводит. Не  давал такого приказа,
говорит.  И все  тут.  Цветиковский радист  погиб, а своего  бригадир купил.
Талдычит, как  попугай  недожаренный: не было такого приказа.  Цветиков  все
придумал, чтобы себя спасти. А расскажи Васька всю правду сразу, не начни он
отпираться, бригадира  выгораживать - радиста с ходу  бы  раскрутили. Теперь
все,  каюк. Шьют Ваське дело.  Светит  ему  вышка, а бригадир, паскуда, жить
останется.
     Совсем близко  от себя  видел Баранов  глаза  с  покрасневшими белками.
Слюна попала ему на щеку, но разведчик даже не шевельнулся.
     -  Ты  понял  неправильно, - притворно  обиделся  он  и  ловко  перевел
разговор  на комбрига, четвертый  месяц томящегося в  ташкентской тюрьме.  -
Может, бригадир отмажется?
     - Не-ет, - злорадствовал  Демеев, и патроны часто  бились о стену, - на
пятерик тянет. За ним хвост длинный. А Васька влип. Черт, - Демеев  покрутил
головой и запустил пальцы в спутанные, набитые пылью волосы, - надо было ему
с этой "тойотой" связываться?
     -  Можно подумать,  бригадиру надо было, - ради  справедливости заметил
Баранов.
     - То-то и оно, -  вздохнул Демеев и начал чесать грудь, поросшую черным
густым волосом. - Козлы  кабульские! Кино им подавай,  шакалью. Сидят там  у
себя на горке и хренеют от мирной жизни.
     Историю эту в бригаде знали все. Больше года назад  из Кабула в бригаду
позвонили  и  сообщили, что  к  ним  летит  телевизионная  группа  в поисках
очередной  порции правды  об афганской  войне.  Сюжет был заранее определен:
душманы и их  жертвы. Но чтобы с кровью, ранами и прочими зримыми атрибутами
смерти.  Видимо,  понимали  наверху,  что настоящее  искусство  не  допустит
неживописной смерти. Какой прок от бездыханного тела, недвижимо лежащего, да
в   придачу  без  видимых  ран?  Классовое  искусство  этого   не  приемлет.
Убедительность необходима во  всем. Кино должно быть как агитационный плакат
- взглянул и сразу все разложил по полочкам.
     В момент разговора  со  штабом армии  под рукой  у командира бригады ни
того, ни другого не было: ни убитых афганцев, ни  моря крови.  Но  ударить в
грязь лицом было нельзя. Да и звонок свыше - это всегда более приказ, нежели
простая просьба.
     Случилось  так,  что именно в это  время с реализации возвращалась рота
Цветикова. Комбриг по рации вышел  на Ваську  и  велел  "исполнить" зверства
духов в самом лучшем виде. Приказание усердный Цветиков выполнил  по высшему
классу. Васька завернул  с дороги проезжающую  мирную "тойоту", набитую, как
обычно, людьми под завязку, так что многие афганцы  на крыше сидели, увел ее
в  распадок  и  устроил  "сортировку": женщин, стариков  и детей  -  в  одну
сторону, мужиков, которые,  по  виду могли владеть  оружием, - в другую.  Не
желая нарушать условия уже существующего заказа, Цветиков  сначала прикончил
"мирное  население". Подставные "убийцы"  в это время  стояли  со связанными
руками, стреноженные, как лошади на заливном лугу, и смотрели на убийство их
детей, жен, отцов. Затем пришел и их черед.
     Потом  трупы "агрессоров" развязали, придали необходимые позы,  бросили
рядом  тяжеленные автоматы Калашникова китайского  производства и допотопные
кремневые винтовки, захваченные на реализации Цветиковым. "Тойоту" подожгли,
швырнули  в  нее  несколько  трупов  для  пущей  достоверности и стали ждать
режиссера  и оператора.  Приехавшие  к месту "боя" с замом командира бригады
пришли  в  каннибальский восторг  от такой  внезапной удачи.  Камера жужжала
почти до самого захода солнца.
     Вечером  "счастливчики"  допьяна  отметили свой успех в  уютном  домике
комбрига,  представляющем  собой  целый  спортивно-оздоровительный комплекс:
небольшая  спортплощадка с  тренажерами,  тут  же баня  и  бассейн.  А  рота
Цветикова всю ночь копала могилы на самом краю полигона, заметая следы.
     И  все  бы  осталось  шито-крыто,  если  бы  не  желание  зама  скинуть
начальника  и взгромоздиться за его  стол. До последней минуты лучший друг и
собутыльник, даже, как поговаривали злые языки в соединении, "молочный" брат
полковника, зам, улучив удобный момент, когда начальник штаба армии - прямой
покровитель комбрига - уехал в отпуск, донес на него в Кабул.
     Так полковник загремел под следствие. Дело было громкое, но ни  в одном
приказе не проходившее. В самой же бригаде об  этом старались не вспоминать.
Не стыд за содеянное мучил, а страх  перед тем, что распутают все художества
комбрига, в которых многие принимали участие.
     -  Его  засудят? - спросил Баранов  в очередной раз, будто не верил  до
конца в возможность такого исхода для полковника-орденоносца.
     -  Из  партии  недавно  исключили.  Теперь  точно.   -   Демеев  сложил
растопыренные  четыре пальца  крест-накрест, изображая  решетку. - Бригадиру
одна дорога - небо в клеточку и друзья в полосочку.
     - Откуда сведения?
     Ротный фыркнул.
     - От баб. Зойка моя с бригадировой Нинкой землячки. Та  ей все подробно
рассказывает. В соплях целыми днями ходит, переживает.
     - А  начпрода окручивает,  - хмыкнул разведчик.  - Кругами  ходит,  как
акула.
     -  Жизнь продолжается.  У  кого  хавка  - у  того и лавэ, -  философски
заметил  Демеев. - Как Нинка без бакшишей?  Ей тряпки фургонами возить надо,
чековыжималке.
     - Ага, - осклабился Баранов.
     Алчность и жадность бригадировой  сожительницы стали притчей во языцех.
И немало этих  самых "языцев" в  бригаде было стерто о Нинку до крови. А еще
больше крови  было  пролито. Сколько  кишлаков  прошерстили роты  по приказу
комбрига с единственной целью - пайса. Все деньги  целиком уходили  к Нинке.
"Чума!" - говорили про нее в бригаде, но признавали: баба красивая, гладкая,
ухватистая  и  равных ей не  сыскать  по всем гарнизонам провинции. "Хоть  и
двинутая на шмотье, но цену себе знает", - говорили в бригаде.
     - Что делать  будем? - Затвор безостановочно щелкал,  пули, позвякивая,
образовывали горку. - Решать надо.
     Демеев  нажал   на  курок.   Раздался   сухой   удар.   Ротный  клацнул
предохранителем,  отстегнул пустой магазин и  начал царапать  пулей на стене
слово, состоящее из трех букв. Он уже забыл об амурных  похождениях комбрига
и  его  "соломенной  вдове", которая  сейчас неизвестно  из-за  чего  больше
убивается:  то ли из-за потери "кормильца", то ли  из-за того, что  жить  на
одну зарплату скучно и неинтересно.
     - Компромат у него серьезный, - откровенно признался Баранов.
     - Компромат,  компромат! -  Патроны разлетелись в стороны. - Клал я  на
этот компромат. Когда Зыков в Чайкале штук двадцать этих козлов порешил, кто
доказал? Кишлак душарский. Пробраться туда  -  ни-ни. Чижики из  прокуратуры
бумажки  объяснительные  начали  собирать  да  бросили. А  сейчас с ума  все
начальники посходили. Будто мы не на войне, а в институте благородных девиц:
извините, прошу, пожалуйста, будьте любезны. Тьфу ты! Давить надо этих гнид!
Где увидел, там и стреляй! Чем их меньше останется, тем нам спокойнее. Пайсу
уже и  не  бери? Так, что ли?  Вон раньше  города  на трое суток победителям
отдавали. Что хочешь, делай. Хочешь -  пей, хочешь -  жри, хочешь - имей баб
покрасивше. Тогда знали толк в войне. Корячился, горбился, жизнью  рисковал,
победил - значит, получи, потому что заслужил. А здесь?  - Демеев скривился.
-  И  пайсу не возьми!  В политотдел сразу настучат. А  я право  такое имею.
Понимаешь? И-ме-ю! Я жизнью рискую. И мне за это двести чеков? В  гробу я их
видел!  Я  лучше  сам  бабки  сделаю, чем унижаться  буду.  Плати  мне,  как
американцу  во  Вьетнаме,  я тогда на эти афошки затертые вообще смотреть не
буду. Представляешь, поганка эта старая уйти от меня норовила? Я на сарайчик
залез, смотрю, она  в дерьме копошится - прячет что-то.  Я  ей  на  спину  и
прыгнул. Только хэкнуть смогла  карга, - ротный  засмеялся. Темно-коричневые
от  никотина усы двумя кустиками вздернулись вверх. - Лежит, вздрагивает, но
мешочек к  груди жмет, вонючка.  Сигарету  ткнул  в грудину -  сразу  пальцы
разжала. А  пайсы-то всего  две тысячи. Ну и жизнь! И  бабок  нет, и боишься
всего.
     Демеев сплюнул, вытер ладонью мокрые губы и выматерился.
     - Зыкова свои застучали?
     - Застучали, к-козлы.
     - У тебя таких нет?
     -  Есть, - нехотя согласился ротный. - Разве в  семье урода  не бывает?
Вякнет  Стрекозел поганый - моих  начнут крутить, продадут.  Нет, те, кто со
мной туда  ходил, -  ребята прихваченные. Молчать  будут до гроба. Понимают,
что молчание - золото.
     - Или жизнь.
     - Да. Ха.  Верно сказал:  или жизнь. Другое сволочуги вспомнить  могут,
чего  я особенно  от  них не прятал. В Раджабове я сомневаюсь и  в Меркулове
тоже.  Иванько, вон, гад, на меня  зверем  смотрит. Я ему  морду только  что
набил.  Черт!  -  схватился за голову  Демеев.  -  На хрен я Иванько с собой
брал?!  Знаешь, что он сделал? Подвесили мы  этих,  я  только  отвернулся, а
Ивантей к фото приладился. Кодлу собрал и щелкает их, ублюдок. Как дал уроду
в рыло - фотик  в одну сторону, Ивантей - в другую. Щеку ему порвал с одного
удара, - похвастался ротный.
     - Где?
     - Что где?
     - Ну фотоаппарат, - Баранов подался к ротному.
     - Черт, верно. Я же пленку не засветил. У меня фотик. Сломать хотел, но
бойцы чуть не на коленях умоляли. Обещали Ивантею челюсти  раскрошить. Блин,
я сейчас. Пленку вытяну.
     Демеев приподнялся, но разведчик схватил его за руку.
     - Постой. Успеется. Со Стрекозлом решить надо.
     - Что решать? До бригады доберется - поздно будет.
     - Может, ему медаль устроить?
     - Не согласится. Прополощи  мозги.  Он, если нас сдаст, перед комбригом
больше прогнется. Тот  ему в следующий раз -  орден. Комбриг новенький - ему
тоже гнуться надо. А тут доклад наверх - боремся с преступлениями,  отмываем
позор.  Нет.  Стрекозел на  него  пашет  и  пахать  будет.  Ты  думаешь,  он
праведник? Он только прикидывается. Ему Звезду Героя подавай. Я вижу. Ты ему
ее  сделаешь?  Так-то. А в  следующем году, говорят, разнарядка  на  бригаду
придет, причем на командира взвода. Стрекозел знает, поэтому  он нас удушит.
Для него нет забора. Он все протаранит. А ты - медальку?!
     Баранов  задумчиво массировал рукой  щеку,  покрытую  короткой  жесткой
щетиной.
     На улице  громко  хохотали солдаты.  Кто-то  с  силой бил  кувалдой  по
металлу. Звук напоминал назойливые и частые удары колокола.
     - Есть одна  мысль!  -  И хоть подслушивать было некому,  разведчик  из
осторожности склонился к уху ротного и зашептал.
     Демеев слушал, приоткрыв  рот. Время от времени он колотил себя кулаком
по коленке. Не выдержав, захохотал, откидываясь к стене.
     - Вот, бляха-муха, ну ты, Коля, молоток. Варит у тебя башка!
     - Если бы не варила - на начальника  разведки не выдвинули бы, - сказал
Баранов и прибавил: - Ты иди. Хватит лясы точить. Не то Стрекозел что-нибудь
заподозрит. И волком на него смотри, волком, будто жену твою  он пользует, а
ты знаешь об этом.
     - Будь спок, - пообещал Демеев, и продольные морщины взрезали ему  лоб.
-  Насчет  жены ты верно заметил. Моя-то и в самом деле спуталась с каким-то
хреном моржовым. Соседка пишет - на развод подала. Черт с ней, с бабой, - ей
что потолще и  подлиннее надо. Но как  я  без пацана буду? -  Голос  ротного
предательски дрогнул, и капитан повернулся  спиной  к  разведчику. -  Как же
Пашка без меня? Это при живом-то отце?
     Демеев махнул рукой и выскочил за дверь.

9.ВЫХОД
     - Слышь,  расскажи  еще  раз,  как все  там было?  -  попросил  Баранов
Стрекозова.
     Взводный вытянулся,  чеканил  слова,  будто в очередной  раз докладывал
обстановку. Разведчик делал пометки на мятом листке бумаги. Затем вздохнул.
     - Мало.
     - Что мало? - не понял Стрекозов.
     -  Доказательств  мало.  Отпирается  Демеев.  Изворачивается. Врет.  По
глазам вижу, а доказать не могу.
     - А я? Мои показания?
     - Что твои показания? Скажет, завидуешь ему, вот и клевещешь.
     - Клевещу?
     Баранов был раздосадован не меньше Стрекозова.
     - Понимаешь, здесь особые факты необходимы. Вещественные, что ли. Слова
к делу не подошьешь. Что  слова? Воздух. Приедем в бригаду, упрется  Демеев:
докажите.  Как мы  это  сделаем? Трупы  принесем? Смешно и не поверят. Здесь
что-то другое надо.
     Стрекозов впился  глазами в  фотоаппарат "Смена",  висящий  на груди  у
разведчика.
     - Сфотографировать  надо,  - сказал  взводный.  - Тогда  не открутится.
Одолжите аппарат. Я  с ним бережно, не бойтесь. Быстро в  кишлак  схожу. Они
еще висят. Я их щелк - и обратно.
     Разведчик оживился.
     -  Дело  предлагаешь. Молодец, догадался.  Да, - он коротко хохотнул. -
Теперь  Демеев  не  выскользнет.  Только знаешь,  с  собой возьми  тех,  кто
подтвердить это  сможет, кто разбирательств  не испугается,  кто честно  все
расскажет. Есть такие?
     - Есть. Мухамадиев, Клеткин, Локтионов, Сироткин