- мечтательно протянул  пулеметчик Клеткин, крепкий,
ширококостный детина, который таскал во взводе пулемет.
     -  И  пожрать не мешало!  - поддержал закадычного дружка маленький Гена
Сироткин по кличке "Метр с каской".
     - Было бы неплохо.
     - Пора точить!
     - В самый раз.
     - Точно. Похавать - это четко.
     Заволновались  хором  солдаты.  Несмотря на приказание  взводного,  они
потихоньку стянулись к лейтенанту, прислушиваясь к беседе. Любопытство брало
верх над осторожностью и опасением быть наказанными.
     - Чего  тебе  жрать,  Сироткин?  -  удивился  Стрекозов.  -  Мечешь  за
десятерых, а такой же шкет. Только продукты зря переводишь.
     - У меня все в ум идет, - глубокомысленно заметил Гена.
     - Ну, если в ум, тогда другое дело, - согласился взводный.
     - Который между ног, - добавил Клеткин.
     Засмеялись, и громче всех - Сироткин.
     - Товарищ  лейтенант! - со стены свесился  Абрамцев. Каска наползла ему
на глаза, и он мотал головой, как лошадь в жаркий день, отгоняющая настырных
мух. - Стреляют! В демеевском кишлаке бой!
     В небольшом, тесном дворике разом наступила тишина.
     Стало слышно,  как где-то далеко частят  автоматные  очереди  и, словно
новогодние хлопушки, разрываются гранаты.
     Стрекозов бросился к радиостанции.
     - Все нормально.  Нет.  Помощи не надо.  Сиди  на месте.  Приказываю, -
сквозь треск  отрезал Демеев. - Надо  будет  -  дам сигнал. Конец  связи!  -
капитан резко прервал разговор.
     Недоумевающий  Стрекозов стоял  на  стене  дувала  и старался в бинокль
рассмотреть  соседний кишлак. Тягучая,  как  вязкий  кисель, густая  зелень,
кажущаяся в этот час расплавленной, и серые стены скрывали происходящее.  Но
окончательно  заглушить  звук не  могли. Сухо  трещали автоматные  выстрелы,
взрывались гранаты,  и вдобавок ко всему  из  груди кишлака поползли  черные
прерывистые ленты дыма. Лазоревый небосвод заволакивала нахальная копоть.
     Возле Стрекозова стояли солдаты, прикладывая козырьками ладони ко лбам,
и  быстро  перебрасывались  короткими  фразами,  стараясь  угадать,  что  же
происходит у Демеева.
     Взводный спустился вниз.  Старики переминались с ноги  на ногу,  словно
земля жгла их босые ступни,  и, не оставляя  сержанта в покое ни на секунду,
что-то лопотали, вздымая руки кверху. Наверное, призывали в свидетели самого
Аллаха.
     - Нет там никого. Никто нападать не будет. Не знают, почему стрельба, -
талдычил одно и то же Мухамадиев, непрестанно прикусывая зубами нижнюю губу.
     В демеевском кишлаке что-то  с силой рвануло. Солдаты наверху, забывшие
об опасности, подались вперед. Стрекозов, выматерившись,  взлетел на  стену,
расталкивая подчиненных.
     Над  кронами деревьев  заплясали  блеклые,  едва  угадываемые  лепестки
пламени, которые, казалось, надували огромный черный пузырь.
     - Локтионов! - заорал Стрекозов.
     Но догадливый радист уже сам выходил на Демеева.
     - Зубец, Зубец!  Я  Откос! Как  слышишь, прием?!  Не  отвечают, товарищ
лейтенант! Молчат! Зубец! Зубец! Я Откос!
     Стрекозов  скатился  вниз,  скользнул  ненавидящим  взглядом.   Старики
съежились, пытаясь укрыться за сержантом, и виновато опустили головы.
     - Нет никого? Мирные жители?! В горы ушли? У-у-у, суки!
     - Они правду говорят, - запротестовал Мухамадиев.
     - Иди ты! - двинулся на него Стрекозов, но остановился и завыл, вздирая
подбородок.
     - Стано-о-овись!
     В считанные секунды солдаты,  похватав все свое снаряжение,  сгрудились
возле командира.
     - Проверить оружие и амуницию!
     Через мгновение:
     - Автоматы?!
     - Есть! - проревел взвод, ударяя руками по оружию.
     - Магазины?!
     - Есть!
     - Эр-дэ?
     - Есть!
     - За мной бегом марш! Дистанция три метра! Построение колонны прежнее!
     И Стрекозов, упрямо пригнув голову, рванулся вперед,  так и не взглянув
на притихших понурых стариков.

2.СТРЕКОЗОВ
     Еще совсем  недавно  зеленым лейтенантом, летом, когда  все соединение,
включая и  приблудных дворняг - Духа с Басмачом, искало спасения от зноя под
кондиционерами в модулях или тени палаток, Стрекозов, заложив руки за спину,
хрипло  ревел  на  неширокой  площадке  земли, заменяющей  в  бригаде  плац:
"Раз-раз! Раз-два-три! Левой! Левой!" А  взвод гремел тяжелыми, кажущимися с
непривычки пудовыми  сапогами, проклиная сумасшедшего лейтенанта, немыслимую
жару  и  едкую пыль,  походившую  на сухой  цемент, плотным серым полотнищем
застилавшим все вокруг.
     В  то  время  жизнь  в бригаде  делилась на  две  половины -  "война" и
сплошная "расслабуха" после. А все, начиная с солдат и заканчивая комбригом,
напоминали веселую вольницу анархистов, щеголявшую в трофейных  американских
или  западногерманских  куртках,  китайских  зеленых  кепках  с  необъятными
козырьками, в крепких, со множеством карманов, штанах,  а нередко и джинсах.
Поэтому поведение Стрекозова, напялившего  на свой взвод хабэ, которое долго
без дела прело на складе, было более чем смешным и вызывающим.
     Лейтенанта  откровенно   считали  ненормальным,  законченным  продуктом
типичного армейско-училищного идиотизма с  его непременными номерами военных
билетов, выведенными хлоркой на  внутренней стороне формы, яркими  бляхами и
настолько начищенными  яловыми сапогами, что с первого взгляда они  казались
хромовыми.
     Взводные  -  лейтенанты,  отдыхающие   после  предыдущей  четырехлетней
училищной дуристики, открыто смеялись над  Стрекозовым. Кто-то из них  и дал
ему нынешнюю кличку - Стрекозел.
     Подчиненным  Стрекозла уже  давно  было не до смеха, и  они  попытались
устроить командиру  "темную", накинув  вечером  в одной из  палаток  на  его
голову одеяло.  Но  не  тут-то  было.  Моментально выяснилось, что  отличная
спортивная фигура  Стрекозова  не следствие  упражнений  с гантельками перед
зеркалом,   а  результат  многолетних  занятий  боксом.  Взводный  расшвырял
"мстителей" в стороны, как щенят, и очень долго  не  выпускал их из палатки,
смещая челюсти и проверяя на прочность ребра и грудные клетки.
     Против  первобытной физической  силы  особенно  не  попрешь, и  солдаты
забились  в  норы  -  зализывать  раны  и  решать,  что  все-таки  делать  с
чрезвычайно ретивым  на службе и очень агрессивным в быту лейтенантом. Вывод
был прост, а по тем временам и нравам,  какие царили в бригаде, - очень даже
приемлемым.
     В один из  вечеров, когда толпа,  как  обычно, собралась за палатками -
покурить  "дури", потащиться и поболтать о своих насущных солдатских  делах,
было  подробно  оговорено,  как на  ближайших боевых лейтеху  "замочить",  а
выражаясь человеческим, нормальным языком, - застрелить.
     Но боевые, которые были для Стрекозова первыми, а по тайному согласию и
желанию всего взвода должны  были  оказаться  и последними, внесли серьезные
изменения в такой незамысловатый план мести.
     Тогда  не  только  взводу, но  и всей  роте пришлось  несладко.  Полдня
провалялась  она под  палящим  солнцем на земле,  похожей на  панцирь старой
черепахи,  среди  валунов,  стараясь  хоть  как-то  спрятаться  за  ними  от
прицельного огня духов, затащивших  подразделение  в  хитроумную  ловушку. И
даже  у  самых-самых,  кто  давно  точил зуб на лейтенанта, было только одно
желание - как можно глубже вдавиться в сухую, раскаленную землю, спрятаться,
утопить себя в ней, лишь бы остаться в живых.
     Ротный,  потерявший всякое  управление  подразделениями  и  власть  над
людьми,  лишь матерился  и сорвал голос, вызывая по  радиостанции помощь. Но
духи отсекли батальон, и перекрестный огонь ДШК  вколотил его в землю где-то
у входа в ущелье.
     А рота,  разрезанная, разбитая на части свинцовыми очередями,  медленно
сходила с  ума:  громко стонали раненые, живые старались  забиться хоть  под
малейший  камешек, палили из  автоматов  куда ни  попадя и  молили  Господа,
черта, сатану,  Аллаха  и Бог знает кого  еще только об одном: если и придет
смерть, то  пусть  она будет моментальной,  быстрой,  безболезненной.  Чтобы
сразу отдать концы, свернуть ласты, сыграть в ящик, загнуться, а не мучиться
с пулей в хребте, извиваясь, как ящерица, потерявшая хвост, от боли, истекая
кровью и царапая ногтями гранитную землю.
     И кто  знает, чем могло все  это  закончиться, если бы не Стрекозов. Он
собрал гранаты  у очумевших солдат,  которые открытыми  ртами  жадно хватали
воздух,  а пот грязными ручьями лил по щекам, метнулся в сторону рыжих скал,
бесстрастных свидетелей и прямых виновников медленной гибели роты.
     Через некоторое  время наверху,  в  гранитных  изломах, ухнули  разрывы
гранат, затем  навалилась  тишина,  которая  тут  же  разлетелась на  тысячи
осколков от злых, бесконечно долгих очередей автомата Стрекозова.
     Эта  атака подхлестнула  оставшихся  в  живых, и  те  ринулись  вперед,
карабкаясь наверх, стараясь побыстрее выскочить из смертоносной зоны огня  и
дотянуться до духовских огневых точек. Только  в  этом было спасение роты. И
самый последний трус понимал: единственный шанс выжить - это пойти в атаку.
     Через несколько дней, когда рота начала постепенно приходить в  себя от
долгих  кошмарных минут, нанизанных на грохот  автоматных очередей  и смерть
товарищей,  а  вертушки  с   цинковыми  гробами  и   сопровождающими  их  до
военкоматов офицерами  и  прапорщиками  взмывали  вверх и уходили  на Кабул,
Стрекозов выстроил взвод на линейке перед выбеленными солнцем палатками.
     К  этому моменту  у солдат  произошла  некая переоценка  личных качеств
командира, и смотрели они на него без прежней злобы. Смелость везде  в цене.
В Афгане  -  тем более. Особенно  когда ты благодаря  чьей-то  храбрости  не
лежишь горизонтально в вертолете с биркой на ноге, а твердо стоишь пусть  на
чужой, но все-таки земле.
     Стрекозов долго молчал, смотрел на молодые, почти детские безусые лица,
а затем сказал, как отрезал:
     - То, что мы семерых потеряли, - это наша вина, и в первую очередь моя.
Конечно, на  войне  все может  быть,  от  смерти  никто  не застрахован.  Но
погибаете вы по дурости  и  неумению.  Ни  черта вы не  можете  и не знаете.
Настоящий солдат не тот, кто погибает,  а тот, кто убивает первым. Много ума
не надо, чтобы испортить  себе  дубленку.  Гораздо  труднее  продырявить  ее
другому. Вот этому и будем учиться. Для того  чтобы  матери  ваши  не носили
черных платков, а девчонки не спали с другими парнями.  Предупреждаю сразу -
будет очень тяжело. Кто не желает учиться, тот пусть  подыхает. Но  в другой
роте. Кто не желает? Выйти из строя!
     Взвод не шелохнулся, и уже на  следующий день  началась самая настоящая
боевая подготовка.

3. БЕГ
     - Только успеть! Успеть!  Успеть! - повторял беспрестанно  Стрекозов, и
шаг его непроизвольно становился длиннее.
     Взводный размашисто бежал,  и горькие мысли царапали мозг. "Эх, Демеев,
Демеев!  Понадеялся на себя! Решил сам караван взять. Орден хотел в одиночку
заработать? Так есть  он  у  тебя! И медаль. Дурак ты! Зачем? Кому это надо?
Что сейчас там происходит? Что?"
     Взвод   бежал  по   пересохшему   зигзагообразному  руслу.   Небольшие,
обкатанные и вылизанные добела  водой за множество лет камни казались теперь
огромными валунами.
     Стрекозов то и  дело оборачивался. Он видел солдат с искаженными лицами
и  коротко, на выдохе, выкрикивал: "Быстрее! Шире шаг!" Голос его походил на
остервенелый лай охотничьего пса, загнавшего добычу на дерево.
     Взвод старался  не выпустить из виду командира, но безнадежно.  Солдаты
спотыкались,  падали на землю, ударяясь о камни, вскакивали и,  отхаркиваясь
серой слизью, устремлялись вперед.
     Хрипящая, сопящая, жадно всасывающая липкий горячий воздух человеческая
цепочка все больше растягивалась, грозя разомкнуться окончательно.
     Лица были багровыми,  оружие гремело,  кроссовки  срывались с блестящих
острых акульих зубов, которыми во множестве ощерилось русло.
     Гонка  продолжалась,  и  никто  не мог сказать, сколько  продлится этот
сумасшедший бег.
     Солдаты   переставляли   ноги   уже    полубессознательно.   Машинально
перескакивая с камня на  камень и удерживая из последних сил оружие, которое
выбивало на теле синяки  размером с кулак, они кляли себя последними словами
и давали зарок бросить курить, как только вернутся в бригаду.
     -  Выдержать темп! Выдержать! -  тосковал Стрекозов, выхватывая глазами
не спрессованную, напружиненную  людскую цепочку, а  малочисленные  группки,
расстояние между которыми увеличивалась прямо на глазах.
     Лейтенант видел, что Локтионов,  который должен был идти сразу  за ним,
далеко позади и черный штырь  антенны все сильнее раскачивается,  клонясь  к
земле.
     -  Вперед,  вперед, вперед! Муха! Вперед! - кричал Стрекозов, с усилием
замедляя бег и подталкивая пробегающих солдат в спины.
     Протопал  согбенный  Клеткин,   забросивший   пулемет  на   плечи,  как
коромысло. Вслед за Иваном семенил Гена Сироткин, у  которого  автомат висел
поперек груди.  Сироткин кинул  на него  обессиленно  руки.  Из распахнутого
Гениного рта слюна летела фонтаном.
     Присвистывая,  словно  губами  ухватил детскую пищалку, проскочил  мимо
лейтенант Абрамцев с лицом полыхающим и бордовым, как обложка комсомольского
билета. Казалось, если  рухнет солдат в  сухую, полегшую от солнца траву, то
вспыхнет она от его жара мгновенно.
     Семижильный и неутомимый Мухамадиев, стерегущий колонну сзади, вырвался
из ее нутра и приблизился к Стрекозову.
     - Веди, Муха! - приказал тот и бросился к Локтионову.
     Побелевший  радист, бессмысленно  уставившись в одну точку  выпученными
глазами, брел вперед, раскачиваясь, как полоумный.
     Взводный подлетел к Локтионову и стал срывать рацию с его плеч.
     - Не на...до, - едва зашелестел  солдат. - Не на...  до, тов ... лей...
дой... ду... - голос его захлебывался, прерываясь, и, казалось, выбивался из
живота.
     Локтионов цеплялся за  брезентовые ремни  и старался не выпустить рацию
из своих рук.
     -  К такой ...  матери, -  с силой  дернул  на себя металлический  ящик
Стрекозов.
     Радист, потеряв равновесие,  упал, а лейтенант, не оглядываясь, побежал
вперед.
     "Локтя заменить придется  - выдыхается", -  подумал взводный, нимало не
заботясь  о том, что  после  такой перестановки дружки могут просто-напросто
"зачмонить" солдата, превратив в батальонного изгоя.
     Стрекозов на  секунду  обрывал  шаг  возле  каждого бегущего  и уже  не
приказывал, а умолял: "Давай, давай! Очень прошу!"
     Мокрые, словно  были  они  под  дождем,  дошедшие до  последней степени
напряжения  всех  своих  сил, побледневшие,  с  заострившимися чертами  лица
солдаты не в состоянии были даже повернуть  голову в сторону лейтенанта. Они
только скашивали глаза, и судорога схватывала лица все сильнее.
     Стрекозов настиг Мухамадиева. Тот настойчиво тянул  за собой взвод, как
магнит, выхватывающий гвоздики из-под дивана.
     - Что, Муха?
     - Нет стрельбы! Нет!
     Стрекозов  прислушался: позвякивало оружие, тяжелые, клокочущие вдохи и
выдохи, катящиеся камни. Сухого механического треска не было.
     У взводного дернулась щека.
     Мухамадиев бежал рядом со Стрекозовым, стараясь заглянуть ему в глаза.
     - Нет там духов.  Не  может быть.  Кишлак  маленький. Банда  маленькая.
Кишлак в долине. Вокруг поля. Им  подойти нельзя. Не будут  они нападать! Не
будут. Их мало. Нас много!
     - Заткнись, Муха! Замкни колонну!
     -  Э,  командир.  Демеева  не знаете.  Не  воевали с  ним,  -  выдохнул
напоследок таджик, отставая от взводного.
     "Знаю,  морда  черная,  хороший  парень  Сашка  Демеев.  А духов  этих,
стариков, кончить надо было. Жаль, не успели. Я понимаю - они нас отвлекали,
пока роту расстреливали", - злая мысль плясала в голове Стрекозова.
     Взвод одолел  русло  и побежал  по огромному  маковому  полю,  дорожкой
разрывая его на две  неравные части. Тяжелый запах  растений сбивал дыхание.
Казалось,  что это и  не поле  вовсе,  а гигантский котел, где  настаивается
мутное сатанинское зелье. Лепестки цветов стаями пестрых беспокойных бабочек
разлетались в стороны. Толстые стебли опутывали ноги, валили ниц.
     Прямо перед  взводом,  километрах  в  трех,  у  края поля  серо-зеленым
наростом  прилепился  кишлак.  В  полуденном  мареве  грозно  перекатывались
яростно дрожащие стены дувалов. Яркая зелень казалась влитой в небо, которое
то и дело подергивал черный занавес дыма, текущий из недр кишлака.
     - Взво-о-од! К бою!
     Стрекозов перешел на шаг и поднял руку. Гигантский веер раскидывался за
его спиной. Солдаты разбегались в две стороны. Веер не выдержал напряжения и
лопнул. В итоге образовалась прямая линия.
     - Ложись!
     Ровная цепь вмиг словно провалилась сквозь землю. Только покачивающиеся
цветы обозначали места, где спрятались солдаты.
     Стрекозов лежал на сломанных, жестких стеблях, и сердце его билось так,
что, казалось, разорвет сейчас грудь и вонзится в землю.
     В кишлаке стояла мертвая,  погребальная тишина.  Взводному было слышно,
как рядом громко дышат, откашливаясь и сопя, солдаты.
     "Не успели!  Где  стрельба?  Разве так быстро можно уничтожить  роту? -
Голова Стрекозова раскалывалась  от недосыпания, бега, жары и противоречивых
догадок.  -  Что  произошло?  Опоздали?  Почему  в нас  никто  не  стреляет?
Подпускают ближе? Черт, где же Демеев?"
     Мысли путались, порождали сумятицу и неразбериху.
     Стрекозов включил рацию. Демеев по-прежнему молчал.
     Кранты, решил взводный.
     Стало  нестерпимо  жаль капитана,  так опрометчиво вступившего  в бой с
душманами.
     Стрекозов  не  был близко знаком  с  ротным. Но,  наблюдая со  стороны,
разговаривая  иногда  с  командиром соседней  роты,  убеждался,  что  Демеев
простой и открытый парень. Правда, отчаянный до бесшабашности, лез  всегда в
самое пекло, что его и сгубило, думал Стрекозов.
     И  желание  отомстить  за Сашку,  разнести этот кишлачок по  кирпичику,
перебить  всех духов, засевших в нем, душило Стрекозова  и  настойчиво гнало
вперед. Впрочем, пути назад в любом случае не было. Стрекозов не сомневался,
что взвод, располагавшийся меж  двух непокоренных кишлачков, рано или поздно
будет искрошен до кровавых ошметков затаившимися духами.  Так лучше идти  на
врага, ошеломить и смять его, уставшего от столкновения с ротой, постараться
спасти ребят, которые, может, еще не все перебиты.
     - Кто справа? - спросил взводный, не отрываясь от земли.
     - Я, Локоть, - отозвался радист.
     - Локтионов, справа?
     - Клетка!
     - Клеткин, справа?
     - Сирота!
     "Сироткин?  Я  тебе покажу справа,  - механически отметил Стрекозов,  -
влево обязан бежать, а не к другану пристраиваться".
     Цветы закачались. Стебли раздвинулись  в стороны. Показался Мухамадиев.
На лице - частые жемчужинки пота.
     Лейтенант развернул карту  и всмотрелся в черный  безобидный  квадратик
населенного пункта.
     Сержант был прав. Стрекозову почему-то стало от  этого очень неприятно.
Кишлак  лежал,  доверчиво  распахнутый  во  все  стороны,  как  единственная
горошинка на ладони.
     Мухамадиев ловко и быстро, извиваясь, как змейка меж камней,  скользнул
на левый фланг, передавая по дороге приказание Стрекозова.  На правый приказ
ушел по цепочке.
     -  Взво-о-од,  короткими  перебежками!  Вперед!  Марш!   -  скомандовал
Стрекозов, слегка приподнимаясь на руках.
     И глядя, как  выскочили с обоих флангов, точно выброшенные катапультой,
два солдата и помчались зигзагами вперед, поймал себя Стрекозов на ласкающей
самолюбие мысли: "Все-таки подготовка чувствуется. Это факт!"

4. БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА
     Учение оказалось тяжелым до изнеможения, до белых разводов под  мышками
и на спине после каждого дня занятий на полигоне,  до стертых  и разбитых  в
кровь ног, до крупных  мозолей,  которые лопались, как перезревшие, набухшие
почки