Несколько  пар  глаз  согласно   мигнули.   Кодряков  перевел  дыхание,
кашлянул, прочищая горло, и продолжил:
     -  Третье.  Иметь по  предметам обучения следующие  оценки.  Дисциплины
записывайте в столбик:
     Политическая подготовка.
     Специальная подготовка.
     Техническая подготовка.
     Физическая подготовка.
     Строевая подготовка.
     И  если раньше  раздавались  лишь отдельные  сдавленные смешки,  то  на
последнем пункте рота дружно загоготала.
     Солдаты ехидно поглядывали  на замполита,  строили  удивленные  рожи  и
громко хохотали.
     Для  этих  ребят была  служба не рядом  учебных дисциплин, а  настоящей
беспрерывной  и  кровавой  войной.  Они  раз  за разом  уходили в горы,  где
выслеживали не фанерного, а настоящего врага.
     Подтверждением  тому были вертолеты,  парами  приходящие  на боевые  по
радиосигналу с места  боев. Пузатые  темно-зеленые  машины лишь на мгновение
замирали на гранитных  уступах  и  тут же взмывали  вверх. Они брали курс на
госпитали, унося в своих металлических утробах раненых, искалеченных солдат.
     Кодряков  служил  в  Афгане  третий  год.  Подчиненных  своих  замполит
прекрасно понимал. Он выдержал паузу,  выставил раскрытую ладонь перед собой
и многообещающе подмигнул.
     - Погодите, то ли еще будет.
     Рота  была заинтригована. Солдаты  вытягивали шеи. Старший лейтенант не
стал их томить и сразу продолжил:
     Общевоинские уставы.
     Огневая подготовка.
     ЗОМП.
     - Что-э? Зомп? - несказанно удивился Рагимов. - Это кто такой?
     - Тоже  дембель, только  в соседней  роте, - усмехнулся  Кодряков. - Не
кто, а  что. Защита  от оружия массового поражения, - расшифровал замполит и
надолго  вывел  роту  из  строя,  потому  что его  подчиненные  и  слыхом не
слыхивали о каком-то там оружии массового поражения.
     Солдаты валились от смеха  друг на друга и колотили ногами по полу.  На
глаза наворачивались  слезы, и  вперемешку со струйками пота скатывались  по
щекам, темными пятнами кропя хлопчатобумажную ткань.
     Стекла в окнах звенели.
     - Товарищ  старший  лейтенант, -  не вытерпел Соколов, -  откуда вы это
взяли и зачем нам все это?
     - Хочешь сказать, это я сам выдумал?
     - Нет, нет, - испугался Соколов, - просто понять хочу.
     - Это, брат, социалистические обязательства, - начал спокойно объяснять
Кодряков, зная,  что вопрос  этот мучает  сейчас  не одного Соколова.  -  Не
думай, что только мы этим занимаемся. Вся страна пишет. На гражданке тоже. В
школе писал?
     Соколов наморщил лоб, вспоминая, и кивнул головой.
     - То-то.  Люди должны состязаться друг  с  другом,  и этим они улучшают
свои трудовые успехи, добиваются высоких показателей.
     - Я на заводе вкалывал до армии, - сказал угрюмый сержант Потапов. - Мы
тоже  этой херомантией  занимались. Только ничего хорошего не  выходило. Как
брак  гнали,  так и продолжали гнать, как  тащили все  домой из  цеха, так и
продолжали тащить.
     - Не переживай. Народ и армия едины, - ухмыльнулся Кодряков.
     Замполит успел до Афгана вкусить службу в Союзе и при желании мог много
интересного рассказать своим подчиненным о жизни армии там, в том  числе и о
социалистических обязательствах.
     -  Э-э-э,  -  скривился  Рагимов,  -  уставы-муставы,  строевая-боевая,
зомпа-бомпа.  Какая  там  строевая подготовка? -  лицо  азербайджанца  пошло
красными  пятнами,  и  он начал  причудливо  жестикулировать.  -  За  четыре
последних месяца  мы только три недели дома были. Все время,  как  ишаки, по
горам лазили. Я дембельскую форму не подготовил. Как домой поеду?  Чмом, да?
Вы говорите - занятия нужны, а я форму еще не сделал, - переживал Рагимов.
     Он, однако,  забыл  добавить,  что  за  время  всех  этих боевых он так
похудел, что  ремень  его складывался чуть  ли не вдвое. Вездесущий  Соколов
даже  пошутил:  "Ну, Сафар,  домой вернешься  -  сразу беги  устраиваться  в
медицинский  институт  -  экспонатом.   Там  профессора-очкастики  на   тебя
показывать  будут и  рассказики свои травить: вот жилы, вот кости, вот мышцы
всякие".
     -  Видишь  ли,  Сафар,  -  Кодряков неспешно прохаживался возле  стола,
заложив  руки  за  спину. - Не буду  тебя обманывать  -  я с тобой полностью
согласен. Все это идиотизм, и писульки эти никому не нужны, тем более здесь.
Если в  Союзе еще  как-то следят за этим делом, оценки липовые  на проверках
выводят, то у нас  даже на  это времени  нет. Если разобраться, то  для меня
главная оценка - это твоя жизнь, а в конечном итоге - твое возвращение домой
невредимым и в дембельской форме, - все засмеялись. - Но пока в Союзе пишут,
и мы будем тем же заниматься. Кстати, на Родине работенки  в этом  отношении
побольше  -  соцсоревнования  принимают там два раза в год: на зимний период
обучения и на летний. А бывает так, что и к праздникам пишут. Вся  армия: от
границ  с ФРГ до  Берингова  пролива  -  границы с США. Видите, парни, вы не
одиноки.
     Кодряков остановился и обвел всех взглядом.
     - Но  мы же  не  на  Беринговом  проливе, -  попытался  понять  Соколов
замполита, - мы в Афгане, в ОКСВА.
     -  Хлопцы, пока в газетах будут говорить о наших учебных боях здесь и о
выкопанных  для  афганцев колодцах, до  тех пор  мы  обыкновенная  Советская
Армия, как в Союзе, хотя бы  внешне. И требовать по  бумагам от нас будут то
же,   что   и   везде:   отличников  боевой   и   политической   подготовки,
воинов-спортсменов  и прочую херню.  Радуйтесь,  что  раньше с нас  этого не
спрашивали. Теперь будем строчить как миленькие. Какой-то олух в политотделе
армии встрепенулся -  наверное, только-только по замене приехал, - теперь от
бумаг продыху не будет. Так что, - Кодряков хлопнул ладонью по столу, как бы
подводя  итог  своему долгому монологу,  - не нами  это придумано,  не нам и
отменять. А  тебе, Сафар,  и другим дембелям я дам время подготовиться. Быть
может, на эти боевые не пойдете.
     Дембели  настороженно  завозились  на табуретках. Рагимов  заголосил  и
вновь пошел пятнами.
     - Я чмо, что  ли? Почему  на боевые не берете? Форма-морма не нада мне,
если на  войну не пойду! Земляки уважать не будут, "щеглы" уважать не будут,
"духи"  уважать не будут. Я не нужен  уже, да? - обиделся Рагимов и  красные
пятна становились все больше.
     - Нужен, Сафар, нужен,  - успокоил его Кодряков, - все  нужны. Конечно,
пойдете на боевые, а с формой придумаем что-нибудь.
     И  продолжил замполит  решительно  и  громко,  чувствуя, что ускользает
внимание роты,  и видя, что  многие впадают в  послеобеденную  дрему,  роняя
голову на грудь и опуская плечи вниз.
     - Четвертое! Подтвердить  спортивный разряд. Так  как ни у кого из  вас
его нет,  тогда  - получить спортивный разряд. Отметьте, какие есть: первый,
второй или третий. Пятое! Выполнить нормативы ВСК первой или второй ступени!
Шестое! Здесь внимание, - Кодряков постучал костяшками пальцев по столу. - В
этом пункте необходимо написать что-то от себя: какое-нибудь дело, но только
реальное.  Допустим,  дерево  около  модуля посадить,  обновить какой-нибудь
стенд  или  территорию  вокруг казармы окультурить.  Дел хозяйственных, сами
знаете, невпроворот.  Только давайте  сразу договоримся - писать  то,  что в
самом  деле сможете  выполнить. Я понимаю, все эти  обязательства  лягут  на
полку  и никто в них заглядывать  не будет. У нас  ведь как? Главное - взять
обязательства, причем высочайшие, отрапортовать наверх и сразу забыть. Ну, а
выполнили  или  нет  - это  второстепенно и,  в принципе, никого не волнует.
Однако идею до конца опошлять не будем. Должно  же хоть что-то светлое быть!
Поэтому  напишите пусть  небольшое, но  реальное дело,  тогда всем от  этого
польза будет. Идет?
     - Идет! - согласилась рота.
     -   Ну  и  последнее.  Пункт   седьмой!  Вызываю  на   социалистическое
соревнование. Место оставьте:  скажу,  кто с кем будет в связке,  - Кодряков
оторвал  взгляд от тетради и для устрашения нахмурился. - Предупреждаю сразу
- на бланках все должно  быть написано своей рукой.  Дембеля и "дедушки", на
молодых не  рассчитывайте  - сами царапайте.  Я проверю. Все. Приступайте  к
работе,  по-быстрому.  Не тяните  кота за  одно место, - закончил  Кодряков,
отошел к окну и закурил.
     Рота  принялась  за  дело.  Вместе  со  всеми трудился  угрюмый сержант
Потапов. С пятью  пунктами он справился быстро. Сержант был парнем скромным:
везде проставил четверки, да и спортивный разряд был стандартный - второй.
     На шестом  пункте  Потапов споткнулся. Сержант нахмурился. Он  думал  о
добром деле, которое было бы ему по силам. В голову сержанту ничего не шло.
     Сунулся  к Рагимову в  листок -  тот дерево  перед  дембелем  обязуется
посадить и заставить земляков за ним ухаживать. Глянул к Соколову - он стенд
размалевать собрался. Но Соколов может  - хоть и болтун, но  рисует здорово,
всем дембелям в роте альбомы делал.
     Рота  справлялась с  шестым пунктом быстро.  Некоторые, кто без  особых
талантов,  решили   территорию  вокруг  казармы,  как  замполит   выразился,
окультурить. Кто-то готов был хоть  сейчас табуретки заново переколотить, да
так, что сто лет простоят без ремонта.
     Потапов  везде  опаздывал, а  быть  вторым  или на  подхвате у  кого-то
гордость, должность и срок службы не позволяли.
     В  рядах  образовывались бреши  - многие  сдавали начисто  переписанные
листы и уходили курить на  улицу. А  Потапов сидел, тупо смотрел на листок с
расползшимися строками и злился на самого себя.
     И тут его осенило.
     "Черт возьми, как я об этом сразу не  подумал, -  радостно  пробормотал
он, облегченно вздыхая  и разводя  плечи, -  ведь пользы-то сколько будет от
этого!"  -  серьезно размышлял  Потапов,  попутно  удивляясь  недогадливости
товарищей.
     Сержант  скользнул взглядом по  частоколу кроватей, прикинул  что-то  в
уме,  а затем быстро и решительно написал: "Обязуюсь на ближайшей операции в
ходе боевых действий против мятежников застрелить четырех душманов -  врагов
Апрельской революции и строительства мирной жизни в Афганистане".
     Поставив точку, Потапов задумался. Он  вспомнил последние боевые и того
духа, которого выцелил, но все никак не мог уложить.
     Душок попался вертлявый, проворный и долго мелькал за камнями.
     Потапов чуть ли не целый магазин расстрелял  и  основательно запарился,
пока  душок не грохнулся все-таки на иссохшую, в трещинах землю и забился на
ней в предсмертных конвульсиях.
     "Нет,  -  усомнился сержант, - тут  пока одного  завалишь  -  окосеешь.
Четыре - это много".
     И цифру "четыре" Потапов исправил на цифру "два".
     "Если быть  честным, так до конца", - подумал  угрюмый  сержант.  Да  и
Кодрякова,  которого  он   прямо-таки  боготворил,  подводить  Потапову   не
хотелось.



   Олег Блоцкий
   Стрекозел

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Олег Михайлович Блоцкий
     Date: 21 Mar 2004
     Оставить комментарий
     Рассказ
---------------------------------------------------------------




I. СТАРИКИ
     Они   вышли   из   щелистого,  узкого  проулка   и   в  нерешительности
остановились,  внимательно  присматриваясь  к  дувалу,  за стенами  которого
укрылся взвод Стрекозова.
     -  Бабаи,  товарищ лейтенант,  бабаи! - крикнул  конопатый  Абрамцев со
стены и пальцем затыкал в сторону кишлака.
     Взвод  зашевелился.  Кое-где звякнуло  оружие.  Легкая зыбь всколыхнула
солдат, сидящих группками на пересохшей земле.
     - Сколько? - спросил высокий крепкий  лейтенант  с  биноклем  на груди,
упруго поднимаясь на ноги.
     - Двое,  без  оружия. Стоят как памятники,  в нашу  сторону зырят. Идти
боятся.
     - Муха! - махнул взводный заместителю. - Пусть войдут.
     Тонкий юркий Мухамадиев мягко, по-кошачьи, скользнул к массивным грубым
дверям, вмурованным  в  стену, и потянул  на  себя крупное  железное кольцо.
Черная  кудлатая  голова (сержант готовился  к дембелю, а  поэтому отращивал
волосы) исчезла в проеме. Таджик отрывисто и даже, казалось, просяще крикнул
что-то афганцам.
     Старики появились во  внутреннем  дворике прямоугольной формы,  который
спасало от  зноя  невысокое ветвистое дерево  с  широкими  сочными листьями.
Дверь  за  афганцами  тут  же захлопнулась.  Они  вздрогнули  и  оглянулись.
Мухамадиев  что-то  ободряюще сказал, слегка улыбнулся, но при этом быстро и
ловко провел руками по их просторным одеждам.
     - Пустые, - сказал он и отошел в сторону.
     Солдаты, из тех, кто сейчас не охранял взвод, все ближе подтягивались к
афганцам, заходя за их спины. Полукольцо все туже охватывало стариков. Пауза
становилась  томительной,  грозной.   Афганцы  растерянно  осматривались  по
сторонам и покорно глядели на командира.
     -  Все по  местам, -  приказал  Стрекозов  и запрокинул  голову. -  Эй,
наверху, усилить наблюдение! Нечего сюда пялиться.
     Солдаты, лежащие на стенах, мгновенно исчезли. Лейтенант движением руки
пригласил стариков и сержанта к плащ-палатке, расстеленной на земле.
     Разговор завязывался постепенно,  как вода в котелке, нехотя закипающая
на медленном огне.
     Стрекозов спрашивал, Мухамадиев переводил, старики бормотали односложно
и монотонно.
     В  кишлаке никого нет. Все спрятались - убежали в горы. Еще ночью. Люди
знали,  что на  рассвете  здесь  будут  шурави. Каравана  тоже  нет.  Он  за
перевалом. Сегодня и завтра он здесь не пройдет. Но как только шурави уйдут,
люди вернутся в кишлак, а караван двинется дальше.
     - Эти  почему  не  ушли? Шпионят?  - Стрекозов  испытующе и недоверчиво
оглядывал гостей.
     А те, ни на секунду не сводя с взводного темных потухших глаз,  которые
казались пустыми  провалами под белыми  кустистыми бровями, достали какие-то
небольшие книжечки и все пытались сунуть их в руки Стрекозову.
     -  Они  старые.  Но  главное  -  их сыновья  служат  в армии у Кармаля.
Офицеры, как и вы.
     Уловив знакомое  слово "Кармаль", старики закачали чалмами,  прикасаясь
тонкими жилистыми пальцами к маскхалату Стрекозова.
     - Сахи аст, сахи. Баче э ма дар урду э Афганистон хидмат миконад.
     - Что они долдонят?
     - Клянутся, что сыновья в правительственной армии, "зеленые".
     - А кишлак духовский?
     -  Духовский,  - согласился  Муха и моментально продолжил, предугадывая
очередной вполне справедливый вопрос  взводного, - но это ничего не  значит.
Стариков никто не трогает. Вот если бы  их  дети сюда пришли, тогда точно  -
застрелили бы или кожу с живых содрали.  А отец при чем?  Он не виноват, что
сын офицер. Вот и живут спокойно. Никто их не обижает.
     - Везде так? - не поверил Стрекозов.
     -  Да, -  уверенно  сказал  Мухамадиев  и закусил припухшую, в трещинах
нижнюю губу.
     Чувствовалось,  что он полностью доверяет старикам и сейчас  целиком на
их стороне.
     - В  каждом кишлаке люди  такие  есть. Если все ушли, кроме  некоторых,
значит, их родственники в  армии, ХАДе или Царандое. Поэтому они и не боятся
нас, не прячутся.  Помните,  две недели назад мы на войну  в  Рабат  ходили?
Перед ним кишлачок  был? Помните старого  афганца  -  бобо,  возле дувала  с
кувшином молока? Подходи, пей.
     - Помню.
     Старик в грязной чалме с коричневым лицом, изъеденным морщинами, сидел,
подвернув  под  себя  ноги,  у  самого входа  в  кишлак. Перед  афганцем  на
небольшом  выцветшем  и  застиранном  куске ткани  лежали две лепешки, рядом
высился  широкогорлый  кувшин,  возле  него  огромная,  как таз, голубоватая
пиала.
     Боевые машины  пехоты одна  за другой скрывались  в теснинах  вымершего
кишлака.  Жирные желтые клубы  пыли дымились  и расползались мелкой взвесью,
висели над землей, напоминая покачивающуюся непроницаемую  ткань.  А  старик
все  так  же  был  недвижим.  Его  порошило  пылью,  и  людям,  сидевшим  на
раскаленной броне, казалось, что он мертв.
     - А если разведчики?
     Стрекозов склонил голову набок, искоса покалывая темно-зелеными глазами
пришельцев.   Ладонью  взъерошил  коротенький  упругий   ежик  на  голове  и
задумался.
     Лейтенант,  выкованный   на   примерах  бескомпромиссной,  незатухающей
классовой  борьбы, никак не мог сейчас взять в  толк, отчего эти  старики до
сих пор живы. Ему было совершенно непонятно, как  могут  спокойно  ходить по
деревне  люди,  дети  которых,  в   сущности,  выступают   против  остальных
односельчан.  В этой их спокойной жизни  видел взводный  главный  подвох для
себя  и своих  подчиненных.  Если  бы  высохшие,  с шершавыми лицами старики
сказали  Стрекозову, что их бьют и преследуют, что их дома сожгли, им нечего
есть, он, может, и поверил бы. А так?
     Нет, было  во всем  этом что-то противоестественное,  настораживающее и
отпугивающее.
     Сержант,  правая  рука  Стрекозова, прекрасно понял  сомнения,  которые
сейчас назойливо грызут командира.
     Мухамадиев  сузил  чернющие  глаза,  щелкнул  языком  в  знак  упрямого
несогласия с мыслями лейтенанта и покачал головой.
     -  Это не разведка.  Обыкновенные  люди. Думают,  мы поверим, поэтому и
пришли. У них наверняка фотографии сыновей есть, - предположил сержант и, не
дожидаясь ответа командира, что-то сказал собеседникам.
     Старики развернули  тоненькие книжечки. Там,  среди  прочих бумажек,  в
самом деле оказались фотографии.
     Стрекозов держал в руках два небольших жестких  кусочка картона. На них
- черноусые, черноглазые, чернобровые, черноволосые мужчины в  военной форме
с гордо поднятыми головами.
     Фото  были   небольшими,  на  документы.   Но   даже  в  этих  неполных
изображениях ощущались сила и уверенность в себе.
     Старики,  непрестанно   переводя  глаза  с  фотографий  на  Стрекозова,
заговорили, перебивая друг друга.
     Таджик качал головой, цокал языком и всплескивал руками.
     - Это вот - капитан, - упирал он палец в одну из фотографий. - Служит в
Кандагаре. Командир  роты.  Недавно ранили.  В  ногу.  Домой  не приезжал  -
нельзя. Весь отпуск у родных в Кабуле был. Отец ездил к нему. Один раз.
     Старик,  нос  которого походил на сморщенный вялый огурец, уловив слова
"Кандагар" и "Кабул", радостно вспыхнул, морщинки заходили, наползая одна на
другую,  вздохнул глубоко и собрался вновь  длинно  говорить, но  Мухамадиев
остановил его движением руки и взглянул на  соседа. Тот, перебирая оранжевые
четки  и  неспешно  пропуская  крупные  зерна  меж  узловатыми  натруженными
пальцами,  поглядывал  на фотографию, точно желал лишний  раз убедиться, что
мужчина с крупными звездами на плечах  - его сын, безостановочно и вроде  бы
совершенно равнодушно бормотал под нос, словно молитву творил.
     - Сын  в Кабуле служит.  Командир батальона. В Советском Союзе  учился.
Сейчас в  спецбригаде. Тоже давно дома  не был. Что делать - война, - развел
руками и тяжело вздохнул, подобно старику, Мухамадиев.
     Наступила  пауза.  Афганцы достали кругленькие металлические коробочки,
раскрыли и протянули Стрекозову.  Лейтенант  отрицательно  покачал  головой.
Когда  насвай поплыл в его сторону, Мухамадиев,  покосившись  на  взводного,
положил правую руку на сердце и тоже отказался.  Старики бросили  по щепотки
зеленого порошка  в рот, задвигали впалыми  щеками, укладывая набухшую массу
под язык.
     - Сейчас на чай приглашать начнут, - предположил сержант.
     И  угадал.  Старики  наперегонки закудахтали, посасывая вязкую  терпкую
жижицу.
     - Чое нон бухури?! Чое нон бухури?!
     Стрекозов  и   сам  понял,  что  это  означает.  Однако  не  удержался,
ухмыльнулся и хлопнул сержанта по спине.
     - Все ты, Муха, знаешь!
     - А как  же? - расцвел  таджик и  задвигал плечами,  разминая  затекшую
спину. - Что здесь, что дома - одинаково. Законы есть законы.
     От  прежней  настороженности и  холодного выжидания  оставалась  жалкая
тающая льдинка, которая вот-вот должна была исчезнуть вовсе.
     - Чайку бы хорошо,