нкие жала пулеметов, воткнутые в густую зелень справа.
     В одном из "КамАЗов" старшим машины - прапорщик Бочков.
     Еще задолго до  Мухамедки поднял он боковое  стекло с перекинутым через
него  толстенным  бронежилетом   и  передернул  затвор  автомата.   Поставил
предохранитель на автоматический огонь и орал, как оглашенный.
     - Быстрее, Семен! Жми, жми, бача! Давай! Ходу!
     Глаза у Бочкова лихорадочно блестели, лицо перекосилось от страха.
     Голый до пояса водитель разгонял  машину на  четвертой скорости,  давил
ногой  в  тапочке  на  педаль газа.  Стрелка, дрожа, перепрыгнула цифру 120.
Семенов закусил нижнюю губу, вцепился глазами в дорогу.
     Вдоль  нее -  сгоревшие, искореженные  остовы  грузовиков; перевернутые
или, точно  присевшие на колени, с оторванными напрочь колесами, закопченные
бронетранспортеры без пулеметов.
     Рядом с  асфальтом, исполосованным  следами  огня, белыми кристалликами
соли - мелкое битое стекло и россыпи тусклых гильз.
     Солдату вдруг подумалось,  что  выполз  из  зарослей  огромный  дракон,
дохнул  огненным смерчем на  машины и застыли  они, обезображенные, прерывая
свой бег. А  черные, обугленные  полосы  на самой дороге  -  следы шершавого
языка дракона смерти, что живет в Мухамедке.
     Если кошмар при виде разбитой колонны вселял в солдат некий абстрактный
ужас, то прапорщик  попросту дрожал  от  реального страха, стискивая потными
пальцами теплый металл автомата.
     Неделю назад он встретился  с  этим  драконом и  видел  его смертельный
оскал.
     Горели  и  взрывались  машины.  Люди  выпрыгивали,  выползали  из  них,
скатывались на обочину.
     Пули  свистели,  визжали,  скрежетали  и  роями носились  над  дорогой.
Раскаленные осы рвали на части все, что  попадалось им на пути. Впивались  в
броню, злобно  отскакивали  и вновь кидались в  атаку. Насмерть  укусить  не
получалось,  и  тогда  на  помощь  осам  из  густых  придорожных зарослей  -
торопились маленькие смерчи - гранатометные выстрелы.
     Пламя, копоть, гарь...
     Мат, стоны, ярость...
     Бочков, распластавшись на  земле за колесами "Урала", под  его  днищем,
безостановочно  садил  из  автомата  в  ощерившуюся  зеленую чащобу. Автомат
дрожал. Ствол постепенно становился синевато-сизым.
     В ушах давило, в голове звенело, а Бочков что-то бессвязно  выкрикивал,
стрелял и снова кричал, бросая  молящие взгляды направо. Там отчаянные парни
на боевой машине  пехоты, вроде  бы  и не  замечая  огненно-свинцовых  волн,
которые часто  и  упруго  накатывались на них,  пытались  столкнуть с дороги
пылающие машины и освободить путь застрявшей в ловушке колонне.
     Деревья  и  заросли кустарников  -  логово дракона  - становились реже.
Наконец  они окончательно исчезли. Справа пошла безжизненная мертвая равнина
с редкими опухолями холмов.
     Бочков захохотал, дернул предохранитель вверх и  опустил стекло. Густые
теплые потоки воздуха загуляли по кабине.
     Прапорщик  высунул потное  блестящее  лицо  в окно и три  раза сплюнул.
Слюны не  хватило - горло пересохло, и Бочков закашлялся. Потом откинулся на
дерматиновое сиденье,  достал сигареты и долго  взахлеб радостно  матерился.
Кровавого цвета пачка "Примы" дрожала в его руке.
     - Что, Семен, скоро водовку будем пить и женщин гладить?
     Прапорщик прикурил сразу две сигареты, одну воткнул в зубы водителю.
     - Что молчишь?
     - Не пью, поэтому и молчу.
     Бочков даже взвизгнул.
     - Знаю, где вы бражку гоните. Ничего, как созреет - так и конфискую. Но
ты не расстроишься? Ведь не пьешь, да? - съехидничал Бочков и затараторил: -
А я вот - выпью. После такой, братан, дороги  очень  даже полезно. В прошлый
раз страху  здесь натерпелся! Как начали долбить душары, так думал - все, не
вылезем. Точно  ужака  под  колесами  ползал.  Сейчас на  машины  смотрел  -
вспоминал, а сердце в самой глотке колотилось. Веришь, нет?
     Семенов мотнул стриженой головой. Сам он в той колонне не был, но видел
вернувшихся ребят  и слышал их сбивчивые рассказы. Ходка, в самом деле, была
страшная: семеро убитых и пятнадцать раненых.
     - Теперь, Семен,  к  инфекции. Там наше  место,  - обмякал  все  больше
прапорщик. - Отменная стоянка! Забор, а за ним в модулях сто баб - бесхозные
и на любой вкус. Ой, есть там у меня  одна. - Бочков сладко зачмокал губами.
- Королева красоты.
     Солдат с сомнением взглянул на маленького, круглого  Бочкова. Прапорщик
этого не заметил.
     -  В  прошлый раз, когда уезжал,  так  расстроилась, так  расстроилась.
Места себе не находила! Чуть не плакала. Ничего - сейчас она будет рыдать от
восторга.
     Бочков залихватски подмигнул водителю и мечтательно замолчал. Выражение
лица становилось сладостным.

     Колонна остановилась на пустыре слева  от инфекционного  госпиталя. Еще
не успели опасть на землю клубы поднятой  колесами пыли,  как  к машинам  со
всех  сторон кинулись  афганцы.  Здесь,  впрочем, как и на  другой стоянке -
Теплом Стане, они имели свой интерес.
     По  ценам гораздо  ниже, чем  на  кабульских базарах,  где  можно  было
достать  абсолютно все,  торговцы скупали  в  приходящих  советских колоннах
ходовой  и  дефицитный  товар:  теплое  нательное  белье, матрасы,  кровати,
запчасти  для  машин,  ящики  говяжьей  тушенки,  топливо,  муку,  сгущенку,
радиостанции,   сахар,  мешки  риса,  бушлаты   и  оружие,  если  находились
смельчаки, которые отваживались его именно здесь продавать.  Затем с большой
выгодой афганцы все это перепродавали.
     К Бочкову подскочил невысокий черноволосый парень в широченных штанах и
длинной,  как  платье,  рубахе.  Он схватил  прапорщика за  руку и  радостно
затряс.
     - Здравствуй, командор! Что привез? Товар есть? Давай! Беру!
     - Э, Толик, - попытался вырвать руку из немытой ладони Бочков, - завтра
приходи. Некогда сейчас - к ханум иду. Понял, да?
     -  Другому товар отдаешь? -  испугался афганец и не только не  выпустил
руки прапорщика, а еще сильнее сжал ее.
     -  Да нет. Тебе отдам. Как всегда.  Товар есть - два кондиционера, один
тент камазовский, три палатки. Все новое - муха не сидела.
     - Давай! Давай! Сейчас беру! - торопил афганец.
     - Ну ты и бестолковый, - разозлился Бочков и высвободил наконец руку, -
завтра приходи. С деньгами.
     - Не обманешь, командор?
     Бочков достал чеки из кармана и помахал ими.
     - К ханум тороплюсь. Водка нужна. Понял?
     Услышав о  водке, парень  тут  же  поверил  прапорщику  и  потянулся  к
деньгам.
     - Сколько?
     - Две большие.
     Афганец  мгновенно  исчез,  растворяясь  среди машин  и снующих  вокруг
солдат. Появился он так же внезапно, достав из-за пазухи бутылки.
     -  Только  мне,  командор,  товар  отдашь,  -  крикнул  он  напоследок,
устремляясь в глубь колонны.
     Бочков  стал  готовиться к походу в гости.  Он достал из  пакета новую,
аккуратно сложенную  форму и  прямо  у машины, демонстрируя синие солдатские
трусы, переоделся.
     Затем  в ход  пошли гуталин, щетка  и бархотка. Прапорщик долго пыхтел,
возился и громко чертыхался. Через некоторое время туфли сияли.
     Бочков сгонял  водителя  за теплой водой и принялся  тщательно  скрести
щеки  и подбородок  безопасной бритвой. Все из  того же волшебного пакета он
извлек  белое вафельное полотенце:  в середине оказался  одеколон. Прапорщик
закрыл  глаза  и  принялся  колотить  по  щекам  ладонью, щедро  поливая  ее
остропахнущей жидкостью.
     Семенов  сидел  возле машины, курил  и  зачарованно  водил  глазами  за
суетящимся Бочковым.
     Наконец  прапорщик  вскочил  на подножку машины  и заглянул в  зеркало.
Потом осторожно  ступил на землю, чтобы  не запылить туфли, и одарил солдата
улыбкой: "Главное,  Семен, в нашем деле - обхождение. Запомни, бача, женщины
от  этого теряют  сознание и сразу падают на кровать.  Особенно здесь. Любят
они культуру".
     "Культуру, - ехидно подумал водитель, ухмыляясь. - Деньги они  любят  -
поэтому и валятся, как подкошенные".
     По  рассказам   более  опытных  ребят  знал  Семенов  цены  на   многих
госпитальных телок, которых они между собой называли - "чекистками".
     Реденькие бровки Бочкова стянулись к переносице.
     -  Нечего  лыбиться!  Уйду  -  чтобы  порядок был. Машину  подгонишь  к
злобинской, состыкуешь задницами впритирку  и всю ночь - сторожить. Пропадет
что-нибудь - значит ты, собака,  продал. Голову оторву!  За оружием  смотри.
Если что - убью!
     Перед лицом солдата заплясал кулак, резко отдававший одеколоном.
     Водитель поскучнел - Бочков был скор на расправу и имел тяжелую руку.
     А к  прапорщику  после  такого  дружеского  совета  вернулось  отличное
настроение. Губы растянулись в улыбке,  и он  похлопал Семенова  по острому,
худому плечу.
     - Служи, сынок, как дед служил, а дед на службу хрен ложил. Жди утром.
     Бочков схватил  крепкий  полиэтиленовый  пакет, где  кроме водки  лежал
какой-то аккуратненький  сверточек, перевязанный чуть ли не алой  кокетливой
ленточкой, и рысью заспешил в "инфекционку".

     Появился  прапорщик значительно раньше  названного  срока.  Еще  во всю
гремели магнитофоны в госпитале, где гуляла добрая половина колонны. Видимо,
не у одного Бочкова была там своя "королева красоты".
     Прапорщик шел, спотыкаясь, не разбирая дороги, и злобно ругался.
     С трудом  он  заполз  в  кабину. Семенов  включил свет  и обомлел. Лицо
Бочкова -  сплошь свежайшие  ссадины и царапины. Из  толстенной вывороченной
губы сочилась кровь. Куртка  в нескольких местах разорвана. Спереди - темные
крупные  пятна,  спина  в пыли и грязи. Судя по всему,  кто-то  очень  долго
валтузил прапорщика и катал его по земле. Причем ногами.
     - Твою мать, твою мать, - упрямо произносил Бочков,  то  и дело поднося
разбитые руки к лицу. - Твою мать, обезьяна джелалабадская.
     Семенов схватил котелок и вывалился из кабины.
     -  Твою  мать  в  три погибели,  шлюха подзаборная, -  как  заведенный,
продолжал заклинать Бочков.
     Возле него озабоченно суетился водитель. Опускал кусочек марли в теплую
воду. Потом,  закусив губу,  осторожненько,  слегка  прикасаясь, водил им по
лицу и рукам Бочкова, стирая засохшую корочку.
     Пьяный  прапорщик,  как  малое дитя,  послушно  поворачивался  в  руках
Семенова и все твердил.
     - Мать твою так, блядь кабульская.
     Наконец  солдат  закончил.  Оторвал кусочек  марли  побольше,  окунул в
котелок и протянул прапорщику.
     - К губе приложите. Поможет.
     - Сигарету и выключи свет, - простонал Бочков.
     Мир  раздвинулся  и замелькал  разноцветными  всполохами  на аэродроме,
переливаясь бесчисленными огоньками далекого города.
     В  кабине,  искрясь,  рдели  красные  точечки.  Они   то  исчезали,  то
появлялись вновь.
     - Козлы! Гады полосатые! - вспыхнул Бочков.
     - Кто?
     Прапорщика прорвало, и он закричал, давясь словами.
     -  Десантура  -  козлы!  Змеи полосатые, которые  за аэродромом  стоят.
У-у-у,  гады!  Сижу,  значит,  выпиваю  культурненько,   а  тут  они  вдвоем
вваливаются. Я им и говорю:
     - Давайте, мужики, завтра увидимся. Вы, наверное, адресом ошиблись.
     А шлюха как заверещит:
     - Не уходите! Оставайтесь! Это он адресом ошибся!
     - Это я  ошибся!? - заревел Бочков и грохнул кулаком  по панели.  - Ох,
хотел я этой стерве в морду съездить, да бугаи навалились. Здоровые сволочи!
- прапорщик надолго замолчал, а  потом начал  бессвязно  бормотать: -  но...
короче... обман... получился... здесь.
     Бочков  затих,  уронил голову  на  грудь  и  шумно задышал,  постепенно
выравнивая дыхание.
     По  кабине густо плыл запах перегара.  Семенов морщился и хватал воздух
ртом.
     Музыка за забором,  сложенным из  бетонных плит, стихала. На  аэродроме
гудели, взлетая и заходя  на посадку, самолеты, нервно мигая  красно-желтыми
фонарями.
     От "инфекции" к уснувшим машинам  торопливо скользнуло несколько теней.
Солдаты спешили обратно.
     Бочков  сопел, шлепал  губами, постанывал  и  беспокойно  ворочался  на
сиденье.
     Подбородок  у  Семенова  пополз  вниз.  Солдат  начал  засыпать,  когда
прапорщик охнул, распрямился и вцепился ему в руку.
     - Семен, ты?
     - Я!
     - Заводи!!!
     - ???
     - Заводи!  На Теплый Стан рванем. Давай! Живет там одна безотказная - в
любое время дня и ночи.
     - Товарищ пра...
     Бочков разжал пальцы  и снизу-вверх двинул рукой. Клацнули зубы, голова
солдата откинулась назад.
     - Быстрее, - зверел прапорщик, - не то я...
     Машина тронулась.
     - Фары  будешь включать, когда скажу. За водкой  еще заедем, - словно в
лихорадке трясся Бочков и жадно тянул воду из фляги.

     Глубокой  ночью  патрульный  бэтээр снялся с поста  и  пошел  к Теплому
Стану.  Опытный водитель  фар не  включал. С двух сторон наползали на дорогу
квадраты глиняных дувалов. Кое-где лениво побрехивали бездомные собаки.
     С  гор, окружающих Кабул,  трассеры вычерчивали  разноцветные пунктиры.
Стрельбы слышно не  было. Казалось, что светлячки  перелетают со  склона  на
склон, останавливаясь на время, чтобы передохнуть.
     Сигов  сидел  наверху  и  зябко  поводил   плечами.  Холодало.  Рядовой
Рамишвили, который был рядом, участливо прошептал:
     - Сейчас. Место тихое. Дукан далеко от домов.
     Бронетранспортер свернул налево. Механик-водитель сбросил газ, и машина
беззвучно покатилась по асфальту.
     Бэтээр впритирку остановился возле длинного  металлического контейнера.
В  таких по  железным  дорогам в  трюмах судов перевозят  грузы. Смекалистые
афганцы приспособили их под магазинчики.
     Солдаты  схватили  плащ-палатку, мягко сползли  на  землю  и завозились
возле замка. Дверь приоткрылась.
     Сигов  сидел на  холодной  броне. Затылок  сдавило.  Курить хотелось до
умопомрачения. Лейтенант, пересиливая  себя, спрыгнул на землю и  заглянул в
контейнер. Вспыхивал  тоненький  вороватый  лучик.  Солдаты  накидывались на
пестрые целлофановые  пакеты, которые  стопками  высились  на  стеллажах,  и
швыряли их на брезент.
     - Скоро?
     - Есть товар! Есть! - радостно ответил Рамишвили.
     Сигов  насторожился  -  где-то  вдалеке  зашумел  мотор.  Сердце начало
цепляться за  ребра. Лейтенант  вскарабкался  на  бронетранспортер  и  сунул
голову в люк.
     - Бойко, послушай! Кажется, едет кто-то.
     Солдат вынырнул из машины, наставил ухо.
     - Точно. В нашу сторону.
     Механик-водитель  тонко  и  длинно  свистнул.  Из  контейнера  выглянул
Рамишвили.
     - Шухер! Едет кто-то.  Сматываемся! - выпалил Бойко, юркнул вниз и стал
запускать двигатели.
     Солдаты выскочили  из  дукана, выволокли тюк и  начали втягивать его на
машину.
     Сигов сжимал и разжимал пальцы. Машина шла в их направлении.

     - Сейчас налево, - приказал Бочков. - Фары вруби, дубина. Через пятьсот
метров справа - дувал. Там Ахметка живет. Бухала у него - море!
     Голубоватые  конусы  выжрали тьму перед машиной. В  них - продолговатая
темно-красная коробка контейнера,  а рядом - бронетранспортер. Номер  закрыт
ящиками.  Но  рядышком -  не спрятанная  эмблемка, парашютик с самолетиками.
Человек в  бушлате напряженно  смотрит  в их сторону, козырьком держа ладонь
над глазами.
     - Десантура! - завизжал Бочков, схватил автомат, сбросил предохранитель
и высунул ствол  в окно.  -  Гони,  Семен, гони!  Обороты! Ща я этим  козлам
покажу, чтобы помнили долго, суки полосатые!

     -  Мимо  пройдет,  -  донесся голос Бойко  снизу.  - Это наши,  шурави.
Шарятся по городу просто так. Нажрались и  катаются.  А  может,  за водкой к
Ахметке едут. Только он ее здесь даже ночью продает.
     У Сигова  чуточку отлегло от  сердца, но  из кабины  "КамАЗа"  внезапно
ударила по бронетранспортеру густая прицельная очередь.
     Лейтенант упал на землю и застонал.
     Машина промчалась рядом, растворяясь во тьме.
     Солдаты  подбежали к Сигову. Он молчал.  Рамишвили с разгона упал возле
него на колени. Фонарик выплюнул белое пятнышко света.
     Лейтенант лежал на спине. Глаза недоуменно распахнуты. На левой стороне
груди чернели и наливались округлые пятна. Пальцы сжаты в кулак. Правая нога
подвернута.
     Рамишвили медленно приподнялся.
     - Биджебо! Чвени камандира моклес! - цепенея, проговорил он.
     Первым опомнился Бойко.
     - Плащ-палатку сюда и  в госпиталь! Скажем, душары наш пост обстреляли,
вот он и погиб!

     Через несколько месяцев в батарею на имя командира пришло письмо.
     Округлый, ровный детский почерк.
     "Наш пионерский отряд... Сигов Николай  Иванович... Борется за право...
Гордимся   выпускником  школы...   Воин-интернационалист...   рассказать   о
последнем бое героя... Собираем деньги на памятник... шефство над родителями
героя-офицера... Создаем музей... будем достойны имени..."
     Горбунов, прочитав письмо, вызвал замполита.
     - Слышь, - сказал капитан,  морщась, -  ответить надо. Только ты уж там
подвиг хороший придумай, чтобы прямо на героя тянул. Выдумай что-нибудь  или
из книги какой-нибудь, что про войну, спиши.
     А про себя комбат подумал:  "Хороший был парень Колюха, да карта не так
легла".
     Капитан по-прежнему играл в преферанс.



   Олег Блоцкий
   Пайса

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Олег Михайлович Блоцкий
     Date: 21 Mar 2004
     Оставить комментарий
     Рассказ
---------------------------------------------------------------



     Колонна  на  Хайратон,  который  в  просторечии среди советских  звался
Харитоном, уходила завтра. Старший  прапорщик Зинченко -  старшина  зенитной
батареи  - метался с  самого подъема по  полку  - он  уходил в сопровождение
колонны.
     Надо было получить сухие пайки, боеприпасы, заправить машины.  Да  и за
солдатами  глаз  да  глаз нужен, чтобы матрасы, подушки, одеяла укладывали в
кузова машин аккуратно, а не швыряли как попало.
     Едва  взмыленный, взмокший  Зинченко вбежал  в  полутемную,  прохладную
казарму, как козырнувший дневальный озабоченно предупредил:
     - Товарищ старший прапорщик, вас там в комнате ждут.
     - Кто?
     - Шурик-вольняга с ДЭСки , о котором вы предупреждали.
     - Тьфу ты, черт.
     Это были  самые  нежные  слова,  которые  произнес  прапорщик  в  адрес
непрошеного  гостя  с  дизельной  электростанции,  скидывая  застиранную,  с
темными пятнами от пота на спине и под мышками куртку.
     - Давно здесь околачивается?
     - С самого завтрака.
     Зинченко недовольно  крутанул  головой, обреченно махнул рукой и быстро
зашагал по коридору.
     Шурик, увидев прапорщика, широко  улыбнулся, вскочил с кровати  и пикой
вытянул руку для приветствия.
     - Михалыч, наконец-то! Заждался тебя! Думал пойти искать.
     - Найдешь, как же,  - буркнул Зинченко и схватил с фанерки, прилаженной
к  кондиционеру,  бутылку минеральной  воды, -  трассером летаю, как молодой
после школы прапоров. На сохранении давно пора лежать, а я еще бегаю.
     - Скоро заменщик приедет, Михалыч?
     Зинченко радостно вспыхнул.
     - Скоро, братан, скоро. Домой  звонил. Говорят, через два дня вылетает.
Значит, через неделю-другую будет здесь.
     - Везучий, - от сердца сказал Шурик.
     За относительно короткий  срок, который он пробыл  здесь, вольнонаемный
понял, что самое большое счастье в Афгане - это замена.
     - А то. Знаешь, сколько я здесь? Сто пять недель и три дня.
     - Вот это точность! - восхитился Шурик.
     - Побудешь с мое -  не так начнешь считать. У меня бойцы до секунды все
высчитали. Два года в секундах? Три миллиона семьдесят две тысячи.
     - Ого!
     Шурик помялся немного, а  затем  решительно поставил  бутылку водки  на
стол перед Зинченко и заканючил:
     - Михалыч, в колонну идешь.  Будь другом  -  сдай кондер. Третья  часть
тебе. Ну, Михалыч,  одна только  надежда - ты.  Через  месяц-другой жара  на
убыль - кондеры в цене упадут.