мягкие  кресла,
раздобыли  им  бутерброды,  сигареты,  вино,  принесли  все  имевшиеся   в
жандармерии газеты, положив сверху лионскую демократическую газету.
   Все утро заключенные мало беседовали между собой, хотя на  это  не  был
наложен запрет.
   С первой же минуты ареста Пьеретта и думать позабыла о перипетиях  этой
ночи, которые так потрясли Бомаска и вызвали такую страшную  сцену.  Дикие
вспышки  страстей  оставляют  в  наших  мыслях  слабые  следы,   само   их
неистовство  не  укладывается  в  рамки  обыденной  жизни.  Память  о  них
стирается быстро,  как  воспоминания  о  пьяных  скандалах  или  припадках
буйного помешательства, которым и  сродни  эти  исступленные  порывы.  Как
только арестованных заперли в жандармерии, Пьеретта задремала, откинувшись
на спинку кресла.
   Миньо, напротив, нервничал, вставал, садился, опять вставал,  шагал  по
комнате. Брал в руки газету, но не мог прочесть ни одной заметки до  конца
- он все время думал о жене.
   - Так я и знала, что дело этим кончится! - воскликнула она, когда к ним
явились полицейские.
   Однажды, когда Раймонда гостила в  Лионе,  она  проходила  мимо  тюрьмы
Сен-Поль и видела, как у тюремных ворот толпятся со свертками  и  узелками
жены заключенных, ожидая свидания. Ну уж  нет,  извините,  она  достаточно
натерпелась и на такое страшное  унижение  ни  за  что  не  пойдет!  Когда
полицейские уводили Миньо, она крикнула ему вслед:
   - Пожалуйста, не воображай, что я  буду  ходить  к  тебе  в  тюрьму  на
свидания. Пусть тебя навещают твои милые приятели, не стану вам мешать!
   Миньо не мог надивиться, какая у него подлая жена!  Он  ловил  себя  на
самых злых мыслях: он будет сидеть в тюрьме, а она не вынесет "позора",  у
нее начнутся буйные припадки, и на этот раз ее отправят в сумасшедший дом.
Однако ему становилось  стыдно,  он  корил  себя.  Но  ведь  только  таким
способом можно было разрубить этот гордиев узел -  покончить  с  неудачной
личной жизнью. И тут же он упрекал себя за то, что думает о  своей  личной
жизни, в  то  время  как  местная  партийная  организация  обезглавлена  и
трудящиеся города Клюзо, лишившись  своих  руководителей,  могут  выразить
свой гнев какими-нибудь  беспорядочными  выступлениями  и,  чего  доброго,
поддадутся проискам провокаторов. Затем Миньо стал упрекать себя  за  свое
недоверие к другим коммунистам: "В  партии  каждый  человек  необходим,  а
незаменимых нет". Впрочем, мы уже знаем, что он  отличался  необыкновенной
совестливостью.
   Кювро, сидя у дверей, разговаривал с жандармом, у  которого  дочь  была
замужем за слесарем, работавшим  на  фабрике,  причем  тому  тоже  грозило
увольнение. Кювро объяснял жандарму, путем каких махинаций фабрика в Клюзо
попала под контроль международного капитала, а французское правительство -
под контроль американцев.
   - Правильно говорите, господин Кювро, -  соглашался  жандарм.  -  Очень
даже правильно...
   Кювро перешел к вопросу о необходимости восстановить торговые отношения
между Западом и Востоком.
   - Правильно, господин Кювро, - согласился  жандарм.  -  Пускай  Франция
отпустит Китаю эти самые паровозы.
   Пьеретта проснулась лишь в одиннадцатом часу утра.  Миньо  поделился  с
ней  своими   сомнениями.   Пьеретта   отвечала   невпопад,   настороженно
прислушиваясь к смутному шуму, доносившемуся из города.
   Окно той комнаты, где заперли арестованных, выходило во внутренний двор
жандармерии. В половине двенадцатого поднялся переполох,  и  они  увидели,
как со двора двинулись жандармы - несколько взводов; все были в  касках  и
вооружены  карабинами.  Жандарм,   стороживший   арестованных,   ненадолго
отлучился и, вернувшись, сообщил, что в верхнем конце  Гренобльской  улицы
только что произошла серьезная стычка между охранниками и рабочими.
   Молодые  парни  стали  швырять  камни  в  заграждение  из   грузовиков,
поставленных напротив  баррикады,  закрывавшей  вход  в  рабочий  поселок.
Охранники открыли стрельбу, желая  очистить  отрезок  улицы  перед  своими
грузовиками, но через некоторое время молодежь снова бросилась на  заслон,
вооружившись булыжниками. Охранники  опять  дали  залп.  С  той  и  другой
стороны имеются легкораненые.
   Жандарм  возлагал  всю  ответственность  на  охранников.  Разве   можно
рассчитывать, что они мирно "уладят дело". Никогда еще так не  бывало.  Им
ведь дают наградные всякий раз, как бывает стычка, вот они и стараются.
   В половине первого жандарма вызвал к себе бригадир.  Возвратившись,  он
извинился и объявил арестованным, что придется  запереть  их,  потому  что
другой  жандарм,  который  должен  был  сменить  его,  послан  на  подмогу
охранникам и неизвестно когда вернется, ну а ему очень хочется есть, и  он
сбегает в казарму - перекусит на скорую  руку.  Отправляясь  подкрепиться,
жандарм действительно запер дверь снаружи на ключ.
   - Теперь и нам можно будет выбраться отсюда... - сказал Кювро.
   - Внизу, у лестницы, стоит караул, - заметила Пьеретта.
   - Верно, - согласился Кювро, - но соседняя комната - угловая  и  оттуда
из окна можно выбраться на крышу того дома, что стоит ниже по склону, - до
нее и двух метров не будет...
   - А как же мы из нашей-то комнаты выйдем?
   - Приналяжем на дверь, двинем чуток плечом  и  высадим...  Наличники-то
гнилые...
   - Но ведь это побег из-под стражи, - сказал Миньо.
   - А легко-то как! Детские игрушки! - соблазнял Кювро.  И  он  осторожно
налег на дверь.
   -  Нет,  нет!  -  воскликнул  Миньо.  -  Побег  со  взломом  запоров  -
противозаконное  действие.  Это  равносильно   переходу   на   нелегальное
положение!.. Это противоречит теперешней политике партии.
   - Противозаконное действие? - повторила Пьеретта. - Наш арест - вот это
действительно противозаконное действие. Давай, Кювро!
   Кювро  нажал  поэнергичнее,  и  петли  почти  тотчас  же  выскочили  из
прогнившего дерева. Кювро поспешил подпереть  выломанную  створку  плечом,
чтобы она, упав, не загрохотала. Первой вышла Пьеретта, за ней - Миньо,  а
последним - Кювро; он осторожно  прислонил  дверь  к  косяку.  С  лестницы
поднимался гул голосов - там разговаривали жандармы.
   Дверь в угловую комнату была открыта;  арестованные  вошли  и  бесшумно
заперли ее за собой. Кювро вылез из окна на крышу  соседнего  дома,  потом
помог вылезти Пьеретте и Миньо. Через слуховое окно все трое забрались  на
чердак.
   Кювро знал в старом городе каждый проход, каждый перелаз, каждый дом  и
каждого  его  обитателя.  Через  десять   минут   беглецы   уже   были   в
виноградниках. Они перешли Желину по  мостику  у  плотины,  ниже  фабрики.
Четыре охранника, стоявшие там в карауле, не знали их в  лицо  и  спокойно
пропустили. Пробравшись переулками,  они  вышли  на  Лионскую  улицу  близ
площади Франсуа Летурно,  перебежали  через  улицу,  вошли  в  подъезд  и,
поднявшись  по  лестнице,  позвонили  у  дверей   учительницы   из   числа
"сочувствующих"; квартира ее была на четвертом этаже, и окна  выходили  на
площадь, напротив американской выставки.
   Как раз в это время я  находился  в  квартире  учительницы  в  обществе
репортера *** газеты. Мы оба писали статьи  для  своих  редакций  и  из-за
тюлевых занавесок следили из окон за тем, что  происходит  на  площади.  С
помощью молоденьких девушек, которых охранники пока еще  пропускали  через
мост, мы поддерживали связь с рабочими, находившимися на левом берегу.
   Мы поспешили ознакомить наших друзей с положением дел.  К  часу  дня  в
рабочем поселке уже  построилась  колонна  демонстрантов.  Они  попытались
обойти заграждения из грузовиков, сломав ворота в  парке  Летурно,  пройти
через аллеи. Попытка не удалась -  охранники  ринулись  на  демонстрантов.
Среди декоративных  зарослей  парка  завязалась  схватка.  Старик  Летурно
вступился за женщин, которых избивали охранники, тогда  они  отколотили  и
его самого. Он тотчас нарядился в смокинг и направился в контору  фабрики,
решив появиться там в разгар пиршества и торжественно  заявить  протест...
Но охранники не выпустили его из дому.
   Было  около  двух  часов.  Нам  сообщали,  что   демонстранты   кучками
пробираются  через  виноградники,  намереваясь  затем  пройти   переулками
старого города и спуститься прямо на набережную.
   Утром на вокзале окружного  центра  был  арестован  Шардоне,  когда  он
садился в поезд, чтобы ехать в Клюзо.


   В два часа дня в  фабричной  конторе,  в  зале  для  приемов,  Джонатан
Джонстон, выступивший на банкете последним, закончил свою речь.
   Все поднялись с мест и зааплодировали, потом снова уселись и  принялись
за коньяк. В эту минуту с другого берега Желины донесся  какой-то  смутный
гул.
   Из кривых улиц старого города  высыпали  демонстранты,  они  прыгали  с
откоса и располагались вдоль всей набережной,  без  труда  вышибив  оттуда
жандармов, заменивших охранников,  так  как  тех  перебросили  в  качестве
подкрепления в парк Летурно. Жандармы  без  боя  отступили  на  территорию
фабрики и заперлись в помещении цеха "РО". Головная колонна  демонстрантов
напала с тыла на заслон, устроенный в нижнем конце Гренобльской  улицы,  в
охранников полетели камни, крупные болты, обрезки старых труб. Полицейское
воинство отхлынуло - одни побежали к мосту, другие в парк.
   Группа  рабочих  решила  опрокинуть  брошенные  охранниками  грузовики,
преграждавшие улицу, и тотчас принялась за дело.
   Шум все возрастал. Натали взяла Джонатана Джонстона под руку и повлекла
на балкон.
   - Пойдемте посмотрим, какой прием приготовило нам население Клюзо.
   Валерио Эмполи поспешил за ними. Префект не успел их остановить.
   Как только они появились на  балконе,  свист  и  улюлюканье  на  другом
берегу усилились. Речка Желина неширока.  Джонатан  Джонстон  в  клетчатых
брюках для  гольфа  (он  полагал,  что  едет  на  стройку)  и  в  огромных
черепаховых очках  напоминал  американцев,  изображаемых  на  карикатурах.
Толпа, собравшаяся на набережной, начала скандировать: "Go home! Go home!"
   Джонстон повернулся к Эмполи. Банкир без  обиняков  объяснил  ему,  что
происходит. Из-за американской политики силы он был вынужден уволить часть
рабочих. Пусть представитель ОЕЭС послушает, пусть посмотрит. У него будут
самые достоверные материалы для доклада государственному департаменту.
   В углу разъяренный министр распекал префекта.
   - Вы нам обещали, что никаких инцидентов не будет...  Отдаете  вы  себе
отчет, какие последствия это вызовет?..
   Министр был мелким нормандским  промышленником  и  стараниями  супруги,
удачно хлопотавшей за него в архиепископстве, оказался первым в списке МРП
на выборах в Законодательное  собрание,  состоявшихся  после  освобождения
Франции.  Став  депутатом,   он   удостоился   чести   возглавить   группу
промышленников, приглашенных  в  Соединенные  Штаты  для  ознакомления  "с
новыми методами рационализации". Умело  скрывая  отсутствие  энтузиазма  у
своих коллег, он прослыл человеком тактичным.  Он  неукоснительно  посещал
церковь и всегда  голосовал  по  указке  руководителей  своей  фракции.  В
награду ему дали  при  последней  смене  кабинета  портфель  министра.  Он
трепетал,  боясь,  что  волнения  в  Клюзо  сведут  на   нет   плоды   его
десятилетнего пресмыкательства.
   Префект,  бывший  контролер  "мер  и  весов"   в   маленьком   городке,
административном  центре  кантона,  сделал  карьеру  путем  медленного   и
терпеливого  восхождения   по   иерархической   лестнице   провинциального
чиновничества,  совершая  этот  путь  под  эгидой  социалистов,  "Общества
содействия светской школе", "Лепты в пользу школы" и т.д.  Достигнутое  им
положение превзошло все его честолюбивые мечты, и он все еще не мог прийти
в себя от восторженного удивления. Теперь его  терзал  двоякий  страх:  он
боялся отдать приказ охранникам  "очистить"  набережные  -  это  могло  бы
привести к более серьезным инцидентам, а с другой стороны,  если  оставить
демонстрантов на занятой ими позиции, не дай бог,  покажешься  американцам
тряпкой.  И  префект  поспешил  связаться  по  телефону  с   министерством
внутренних дел. Ему ответили,  что,  раз  он  не  сумел  ни  предотвратить
демонстрацию, ни скрыть ее от американца, и зло уже совершилось, только  и
остается, что тушить пожар -  убрать  с  глаз  долой  полицейские  войска,
сократить все церемонии и как можно скорее  увезти  представителя  ОЕЭС  в
Париж.
   Сообразно с  этими  указаниями  полковник,  командовавший  охранниками,
предоставил левый берег демонстрантам и отступил с главными своими  силами
к мосту.


   Из-за прозрачных тюлевых гардин, висевших в квартире  учительницы,  нам
хорошо были видны площадь Франсуа Летурно, обе  набережные  Желины,  мост,
нижний конец Гренобльской улицы и весь старый город.
   В третьем часу наступило затишье. Эмполи и  Джонатан  Джонстон  ушли  с
балкона. Участники демонстрации перестали кричать. Они  расположили  вдоль
набережной заготовленные для шествия плакаты: "Мир, хлеб, свобода"  и  "US
go home!".
   День был ясный. Поднялся сильный  ветер,  над  павильонами  передвижной
американской выставки бились на высоких древках французский и американский
флаги.
   - Лучше бы нам остаться на том берегу, - сказал Миньо.
   Пьеретта и Кювро, вполголоса разговаривавшие у окна, не ответили.
   - Наше место на  другом  берегу,  вместе  с  товарищами,  -  настойчиво
повторил Миньо.
   Как раз в этот момент отворились обе створки пожарного  сарая  фабрики,
построенного слева от главного входа, у берега Желины.
   - Он все-таки решился! - воскликнула вдруг Пьеретта.
   - Сейчас позабавимся, - сказал Кювро.
   Ясно слышно было урчанье мотора пожарного насоса. Из  сарая  вышли  два
человека. На одном был мундир пожарного, другой, одетый  в  синий  рабочий
комбинезон, держал в руках конец длинного пожарного шланга.
   - Мерзавец! - вскрикнул Миньо.
   Он узнал пожарного: это был Визиль.
   С  левого  берега  понеслись  крики,   свист,   улюлюканье.   Участники
демонстрации, боясь попасть  под  водяную  струю,  отхлынули  к  косогору,
спускавшемуся к набережной.
   - И твой Красавчик с ним, - глухим голосом заметил Миньо.
   Действительно, помощником Визиля оказался Красавчик. Но Пьеретта только
засмеялась.
   Пожарники прошли шагов двадцать. Заметно  было,  что  шланг  тяжелый  и
тащить его трудно.
   - Да скорей же, дьяволы! Скорей! - бормотал Кювро.
   Конец шланга, который пожарники  сначала  держали  опущенным  к  земле,
потихоньку поднялся  и  был  теперь  направлен  на  павильоны  передвижной
выставки.
   Мощная струя  воды  ударила  сначала  в  мостовую,  отскочила  вверх  и
неистовым ливнем обрушилась на  парусиновую  кровлю  павильона,  сразу  же
обвисшую посредине. Солнце весело  засверкало  в  луже  воды,  наполнившей
впадину.
   Затем струя хлестнула со всего  размаха  парусиновую  стенку  внизу,  у
самой  земли,  протащила  павильон  на  несколько   метров   вбок,   потом
приподняла. Большое полотнище парусины оторвалось и улетело.
   Визиль и Бомаск не спеша двигались вперед.  Обломки  фанерных  стендов,
таблицы, макеты, пролетев  через  площадь,  ударялись  о  стену  каменного
здания конторы. Сорванный флаг взлетел  до  третьего  этажа  и,  обмякнув,
мокрой тряпкой упал вниз, на перила балкона, где недавно стояли Джонстон и
Эмполи. Диаграммы, сначала  гонимые  струей  воды,  а  затем  подхваченные
порывом ветра, долетали до самого моста.
   Пьеретта смеялась, Кювро хохотал до  слез  и  хлопал  себя  по  ляжкам,
репортер торопливо делал снимок за снимком, люди,  теснившиеся  на  другом
берегу Желины, били в ладоши и радостно кричали.
   От  выставки  "свободных"  профсоюзов  остались  лишь  жалкие  обломки,
мокнувшие в лужах воды.
   Визиль и Бомаск направили шланг  на  одно  из  окон  залы  для  приемов
конторы, оттуда со звоном посыпались стекла.
   Вдруг  ликующие  вопли  сменились  тревожными   криками.   Из-за   угла
фабричного корпуса выскочили охранники с топорами в руках и, выбежав через
главные ворота, помчались к шлангу. Еще минута - и Визилю с Бомаском будет
отрезан путь к отступлению. Но они повернулись вовремя и, направив  шланг,
смели полицейских.
   Затем  медленно,  шаг  за  шагом,  оба  стали  отступать,  то  и   дело
оглядываясь, не подбирается ли кто-нибудь с тыла.
   Из окна соседней  с  пожарным  сараем  пристройки  выскочили  пожарники
(впоследствии мы узнали, что Бомаск и Визиль заперли их там).  Струя  воды
из шланга сбила их и отбросила к главным воротам.
   Бомаск и Визиль продолжали медленно отступать.
   Со всех сторон спешили охранники, они  развернулись  полукругом;  когда
водяная струя долетала до них, они бросались ничком на  землю,  но  тотчас
снова  вскакивали  на  ноги.  Двое  осторожно  крались  по  стене  и   уже
подбирались к пожарному сараю. Стоило запереть воду, и Визиль  с  Бомаском
оказались бы беззащитными.
   В городе  стояла  напряженная  тишина.  Мы  ясно  слышали  плеск  воды,
стекавшей по мостовой, слышали, как  карабин,  который  бившая  из  шланга
струя пронесла по воздуху, ударился о стенку дома прямо под нашими окнами.
   Вдруг Визиль выпустил из рук шланг и помчался к  Желине.  Напором  воды
Бомаска шатнуло в сторону, но он тотчас справился, широко расставив ноги и
крепко упершись в землю, стегнул струей охранника, который выскочил  из-за
двери пристройки, пытаясь нырнуть в сарай. Вода сбила его и  протащила  до
ворот фабрики.
   Бомаск отступил еще на три  шага.  Из  окна  пристройки  выполз  другой
охранник. Струя воды хлестнула его, опрокинула и потащила к берегу Желины.
   Вдруг сухо щелкнул выстрел. Бомаск выронил шланг, хрипло  вскрикнул  и,
раскинув руки, упал ничком. Вода, вырываясь из шланга, потекла  по  земле,
бесшумно прокладывая себе путь среди обломков американской выставки.
   Визиль уже перебрался вплавь через Желину. Ему  помогли  взобраться  на
набережную.  Ручей,  бежавший  из   шланга,   захлебнулся,   забулькал   и
остановился. Четыре охранника пришли с  носилками  за  телом  Бомаска.  Мы
видели, как они наклонились над ним, как закрыли ему  глаза.  По  мостовой
расплывалась лужа крови.
   Пьеретта ушла в соседнюю комнату  и  вытянулась  на  постели,  лицом  к
стене. Учительница подошла к ней.
   - Оставьте меня ненадолго одну, - тихо сказала Пьеретта.
   - Закрыть дверь?
   - Не надо. Я хочу слышать.


   Примерно через полчаса после убийства Бомаска официальные гости уехали.
Их выпустили из здания конторы  через  черный  ход,  усадили  в  машины  и
помчали на третьей  скорости  по  Лионской  улице,  где  были  расставлены
жандармы.
   Охранникам приказали отступить за ограду фабрики.  Холодный  ветер  дул
все сильнее и рассеял последние группы демонстрантов. К шести часам вечера
оживленно было только в переполненных кафе да в  домах  рабочего  поселка,
где на лестничных площадках бурно обсуждали события.
   Мы с репортером вернулись на квартиру  учительницы  дописывать  статьи.
Пьеретта лежала все так же неподвижно на постели  в  соседней  комнате.  В
половине седьмого возвратился Кювро, который побывал среди  демонстрантов.
Он перебрался на левый берег, как только сняли заграждение у моста.
   - Визиль собирается натворить глупостей, - сказал он.
   Оказалось, что Визиль,  переплыв  на  другой  берег,  собрал  несколько
человек - своих  старых  товарищей  по  партизанскому  отряду  и  рабочих,
кипевших негодованием по поводу убийства Бомаска. Они захватили в  ближней
каменоломне взрывчатку. И теперь все  двинулись  по  Гренобльской  дороге,
решив произвести в горах взрыв и обрушить каменные глыбы на первую колонну
грузовиков, в которых охранники поедут из Клюзо в Изер, где  находятся  их
казармы. От сторожей фабрики Кювро узнал, что отправка охранников начнется
сразу же после ужина, которым их собираются накормить в  помещений  одного
из цехов фабрики.
   Из спальни вышла Пьеретта.
   - Надо разыскать Визиля, - сказала она.
   -