росто новый талант, положивший начало еще одному  "движению",  это  целая
новая творческая вселенная,  стремительное  небесное  тело  -  и  огненным
круговращением своим оно, весьма вероятно,  создаст  собственные  звездные
системы". Ладно, так чем же _Оно_ - великое  Светило,  с  которого  все  и
началось, - чем _Оно_ сейчас занято?
   _Оно_ наслаждается  уединением  в  одной  из  очаровательных  комнат  в
апартаментах миссис Джек и, словно бы нимало  не  подозревая  о  смятении,
какое внесло _Оно_ в этот мир,  спокойно,  тихо,  скромно,  прозаически  и
деловито снимает брюки и натягивает на себя парусиновые штаны.
   Одновременно с этим важным событием в других частях дома все идет своим
чередом и без сучка, без задоринки близится к  благополучному  завершению.
Створки   дверей   между   столовой   и   кухонным   царством   непрерывно
распахиваются,  девушки  снуют   взад   и   вперед,   занятые   последними
приготовлениями  к  пиршеству.  Джейни  на  огромном  серебряном   подносе
пронесла через столовую бутылки, графины, чашу со льдом и высокие, изящные
бокалы. Поставила поднос на стол  в  гостиной,  и  тончайшие  скорлупки  -
бокалы - мелодично зазвенели, весело звякнули бутылки, раздалось  холодное
звонкое потрескивание колотого льда.
   Потом Джейни подошла  к  камину,  отодвинула  большой  медный  экран  и
опустилась на  колени  перед  огнем.  Поворошила  поленья  длинной  медной
кочергой и щипцами - взвился сноп искр, пламя ожило, затрещало, заплясало.
Еще минуту девушка стояла перед ним на коленях - воплощенная женственность
и грация. Отсветы огня озаряли ее розовое лицо, и миссис  Джек  любовалась
ею, такой  милой,  опрятной  и  хорошенькой.  Потом  девушка  поднялась  и
поставила экран на место.
   Миссис Джек передвинула на столике в прихожей вазу с розами на  длинных
стеблях, мельком глянула на себя в зеркало  над  столиком,  повернулась  и
весело, быстро пошла по широкому, устланному  толстым  ковром  коридору  к
себе. В  эту  минуту  из  своей  комнаты  появился  мистер  Джек.  Он  уже
переоделся к ужину. Она окинула его наметанным глазом  и  тотчас  оценила,
как хорошо сидит на нем вечерний костюм и как свободно, непринужденно  муж
себя в нем чувствует, словно никогда его и не снимал.
   В противоположность жене мистер Джек  держался  спокойно,  невозмутимо,
как человек, всего повидавший и умудренный опытом. С первого взгляда  ясно
было, что он отлично умеет сам о себе позаботиться.  Чувствовалось:  пусть
он достаточно искушен в радостях плоти, но, уж  конечно,  знает  им  меру,
знает границу, за которой грозят хаос, крушение, мели и рифы. Жена уловила
все это одним быстрым проницательным взглядом, ничего  не  упустила,  хотя
вид у нее при этом был простодушный, чуть ли  не  озадаченный,  подивилась
про себя, как много он знает, и немножко даже встревожилась при мысли, что
он, пожалуй, знает еще больше, чем она может увидеть и вообразить.
   - О, добрый вечер,  -  сказал  он  с  ласковой  учтивостью  и  легонько
поцеловал ее в щеку.
   На самый краткий миг ей стало противно, но тотчас она вспомнила,  каким
он всегда был безупречным мужем - заботливым, добрым, преданным и, что  бы
там ни скрывалось в непостижимой глубине его глаз, никогда  ничего  ей  не
говорил, и никто бы не мог доказать, что он что-нибудь замечал.
   "Он такой славный", - подумала она и живо отозвалась на приветствие:
   - Добрый вечер, дорогой. Ты уже готов, да? - И торопливо заговорила:  -
Пожалуйста, прислушивайся к звонкам и встречай всех, кто  придет,  хорошо?
Мистер Лоуген переодевается в комнате для гостей - ты поможешь,  если  ему
что-нибудь  понадобится?  И  взгляни,  готова  ли  Эдит.  А  когда  станут
сходиться гости, посылай женщин к ней,  пускай  снимают  пальто  у  нее  в
комнате... нет, ты только скажи Норе, пускай она за этим присмотрит.  А  о
мужчинах позаботься сам, хорошо, милый? Проводи их в свою комнату. Я через
несколько минут вернусь. Только бы все... - В ее голосе зазвучала тревога,
она быстро сняла и вновь надела кольцо. - Я так надеюсь, что  все  сделано
как надо!
   - Уж наверно, все как надо, - успокоительно сказал муж. - Разве  ты  не
смотрела?
   - Ну, с виду-то все прекрасно! - воскликнула миссис Джек.  -  Все  даже
слишком красиво. Девушки наши старались вовсю... только... - Меж бровей  у
нее обозначилась беспокойная морщинка. - Только ты  за  ними,  пожалуйста,
присматривай, хорошо, Фриц? Ты же знаешь, как они  себя  ведут,  когда  их
предоставишь самим себе. Непременно что-нибудь пойдет наперекос. Так ты уж
за ними последи, ладно, милый? И не забывай о Лоугене. Я так надеюсь...  -
Она замолчала, тревожно и рассеянно глядя куда-то в пустоту.
   - На что надеешься? -  деловито  осведомился  муж,  и  уголки  его  губ
дрогнули в чуть заметной иронической улыбке.
   -  Надеюсь,  он  не...  -  с  беспокойством  начала  она  и  договорила
торопливо: - Он что-то такое сказал... что для его представления  надо  из
гостиной кое-какие вещи убрать. - Она беспомощно вскинула глаза  на  мужа,
заметила эту еле уловимую насмешливую улыбку, разом  покраснела  и  громко
расхохоталась. - О, господи! Просто не знаю, что он затевает.  Он  столько
всего с собой натащил, что военный корабль и тот  пошел  бы  ко  дну...  А
все-таки,  надеюсь,  это  сойдет  благополучно.  Знаешь,  он  ведь   прямо
нарасхват. Все рады случаю его  посмотреть.  Нет,  я  уверена,  все  будет
хорошо. Как по-твоему, а?
   Она посмотрела на мужа с такой забавной  серьезностью,  так  пытливо  и
просительно, что он на миг сбросил маску, коротко засмеялся и, уже  уходя,
сказал:
   - Да, наверно, все пройдет хорошо, Эстер. Я за всем присмотрю.
   Миссис Джек пошла дальше по коридору и лишь на  мгновенье  помедлила  у
двери дочери. До нее донесся ясный, звонкий молодой голос - девушка  бойко
напевала популярную песенку:

   Ты для меня - как сливки для кофе,
   Ты для меня - как соль для жаркого...

   Лицо матери осветилось улыбкой любви и нежности, и так, с улыбкой,  она
прошла дальше, в следующую дверь - к себе.
   Ее комната была прелестна - очень простая, целомудренно скромная,  едва
ли не чересчур строгая. У одной  стены  по  самой  середине  стояла  узкая
деревянная кровать, такая маленькая, старая, без всяких украшений,  словно
в средние века она служила ложем какой-нибудь монахине, да, возможно,  так
оно и было. Подле кровати  -  столик,  на  нем  несколько  книг,  телефон,
стакан, серебряный кувшин и в серебряной рамке -  фотография  девушки  лет
двадцати - двадцати двух: это была дочь миссис Джек Элма.
   У самой двери, как войдешь, стоял огромный старый деревянный  гардероб,
миссис Джек вывезла его из  Италии.  В  нем  хранились  все  ее  наряды  и
замечательная  коллекция  крохотных,  точно  крылышки,  туфелек,  все  они
делались на заказ, чтоб было легко и удобно ее изящным маленьким ножкам. У
стены, что напротив двери, между двух  высоких  окон  -  письменный  стол.
Между окнами и кроватью небольшой чертежный стол:  безукоризненно  гладкая
белая  доска,  а  на  ней  в  идеальном  порядке  разложена  дюжина  остро
отточенных карандашей, пушистые кисти, хрусткие листы кальки,  на  которые
нанесены были какие-то геометрические фигуры, банка клея, линейка, баночка
с золотой краской. Точно над самым столом висели  на  стене  наугольник  и
квадрат - в их сильных и четких  линиях  была  какая-то  особенная  чистая
красота.
   В ногах кровати стоял шезлонг,  обтянутый  старым  выцветшим  узорчатым
шелком. По  стенам  -  несколько  неприхотливых  рисунков  и  единственная
картина маслом - странный экзотический цветок. То был цветок, каких нет на
земле, цветок-мечта, Эстер Джек написала его много лет назад.
   У стены напротив кровати - старинный сундук, изделие некоего  голландца
из Пенсильвании, - весь в резьбе, ярко и причудливо  раскрашенный;  в  нем
хранились старые шелка, кружева, благородные индийские сари -  Эстер  Джек
очень их любила и нередко надевала. И у той же стены старый  комод,  а  на
нем серебряный туалетный прибор - щетки, гребни и прочее  -  и  квадратное
зеркало.
   Миссис Джек прошла по комнате, стала  перед  зеркалом  и  поглядела  на
себя. Сначала чуть наклонилась и долго, серьезно, с  детским  простодушием
рассматривала свое лицо. Потом начала поворачиваться, глядя на себя то под
одним, то под другим углом. Подняла руку к виску, пригладила бровь. Должно
быть, она сама себе понравилась - в глазах засветилось удовольствие,  даже
восхищение. С откровенным тщеславием загляделась она на массивный браслет,
обвивший ее руку, - это была  темная  древняя  индийская  цепь,  усыпанная
странными тусклыми самоцветами. Вскинув голову, Эстер  оглядела  старинное
ожерелье у себя на шее, провела по нему кончиками пальцев. Обвела взглядом
свои шелковистые руки, обнаженную спину, сияющие плечи,  очертания  груди,
всю себя, тут пригладила, там  отряхнула,  почти  бессознательно,  ловкими
движениями расправила складки простого и очень красивого платья.
   Она опять подняла руку, уперлась другой в бедро  и  снова  повернулась,
завершая круг самопоклонения. Поворачивалась не спеша, восхищенно  любуясь
собой, и вдруг изумленно ахнула, даже вскрикнула испуганно и  в  тревожном
порыве схватилась рукой за горло: оказалось, она не  одна,  подняв  глаза,
она встретилась взглядом с дочерью.
   Молодая девушка  -  тоненькая,  безупречно  сложенная,  невозмутимая  и
прелестная, вошла через ванную, которая соединяла их комнаты, и,  захватив
мать врасплох, неподвижно застыла на пороге. Мать густо покраснела, долгую
минуту они смотрели друг на друга, - мать, безгранично  смущенная,  пылала
виноватым румянцем, дочь, невозмутимо спокойная, смотрела и одобрительно и
насмешливо, как человек, умудренный жизнью. А  затем  в  их  скрестившихся
взглядах будто вспыхнула какая-то искра.
   Словно поняв, что ее разоблачили и словами тут не поможешь, мать  вдруг
запрокинула голову и рассмеялась звонко,  от  души,  тем  истинно  женским
смехом чистосердечного признания, который  неведом  другой  половине  рода
человеческого.
   - Ну что, мама, это  недурно  выглядело?  -  слегка  усмехнулась  дочь,
подошла и поцеловала ее.
   И  опять  Эстер  беспомощно,   неудержимо   расхохоталась.   А   потом,
освобожденные этой удивительно емкой минутой от необходимости  еще  что-то
говорить и обсуждать, обе разом успокоились.
   Так была разыграна вся  потрясающая  комедия  Женщины.  Слова  излишни.
Говорить больше не о чем. Все уже сказано в один безмолвный  миг  полного,
совершенного понимания, взаимного признания и сообщничества.  В  мгновение
ока раскрылся целый мир их пола, вся женская подноготная - мир  безмерного
коварства и неукротимой насмешливости.
   А огромный ничего не ведающий город  все  так  же  грохотал  вокруг  их
потаенной  кельи,  и  ни  единый  мужчина  из  миллионов  его  жителей  не
подозревал об этой изначальной силе, более могущественной, чем все города,
и древней, как сама земля.



        "15. ПРИЕМ У СЕМЕЙСТВА ДЖЕК"

   И вот начали съезжаться гости.  Привычную  тишину  поминутно  разрывала
пронзительная трель электрического звонка у двери. Люди  все  прибывали  и
входили в комнаты привычно, непринужденно, - сразу видно, старые друзья. В
прихожей и в парадных  комнатах  нарастал  слитный  многоголосый  говор  -
переливчатый смех и торопливые возбужденные возгласы женщин смешивались  с
более глубокими и звучными мужскими голосами. Все это растекалось  плавно,
как масло, равномерно,  неумолчно.  С  каждым  резким  звонком,  с  каждым
хлопаньем входной двери в общий хор вливались новые голоса и  смех,  новые
веселые возгласы, полные привета и радушия.
   Теперь уже все жилище Джеков, от  парадных  комнат  до  самых  дальних,
распахнулось для гостей. Людской поток переливался взад и  вперед,  кружил
по прихожей и  спальням,  по  большой  гостиной  и  по  столовой,  образуя
неожиданные красочные узоры. Женщины подходили к хозяйке и целовали  ее  с
нежностью  давних  любящих  подруг.  Мужчины,  то   увлеченные   серьезным
разговором, то перебрасываясь шуточками, входили в кабинет хозяина и вновь
выходили.
   Эстер Джек, сияя глазами, сновала повсюду, приветливо встречала всех  и
каждого, с  каждым  успевала  поговорить.  Во  всей  ее  повадке  сквозило
восторженное изумление, словно она верила, что чудесам не будет конца. Она
сама пригласила всех, кто здесь был, и, однако, с каждым говорила так, что
казалось, она даже растерялась от радости при такой  нежданной  счастливой
встрече со старым другом после долгой разлуки. Голос ее от волнения звучал
громче обычного, а минутами даже чуточку пронзительно,  лицо  разгорелось,
она так и сияла, и гости улыбались ей, как улыбаются взрослые  счастливому
ликующему ребенку.
   Многие  расхаживали  теперь  с  бокалами  и  рюмками  в   руках.   Иные
беседовали, прислонясь к стене. Какие-то почтенного вида люди,  облокотясь
на каминную полку, увлеклись нечаянно  вспыхнувшим  спором.  Сквозь  толпу
мягко, словно на бархатных  лапках,  проходили  красавицы  с  шелковистыми
обнаженными спинами. Молодежь собиралась  отдельными  тесными  кружками  -
этих влекло друг к другу колдовство молодости.  Всюду  смеялись,  болтали,
наклонялись, чтобы наполнить бокалы замороженными напитками, бродили вдоль
нагруженного всяческими соблазнами обеденного стола и огромного  буфета  с
видом тревожным и неуверенным, как бывает, когда теряешься перед  выбором:
сразу ясно, человек рад бы всего отведать, все перепробовать, но понимает,
что ему это не под силу. А проворные улыбающиеся девушки были тут как тут,
подавали все, что ни спросят,  и  уговаривали  взять  еще  хоть  немножко.
Короче говоря, тут было на что полюбоваться - и белое, и черное, и золото,
и власть, и богатство, и очарование, и снедь, и питье.
   Эстер Джек весело оглядывала полные  народу  комнаты.  Она  знала,  тут
поистине собралось изысканнейшее общество, все лучшее, чем мог  похвастать
город, самый цвет по уму, положению и красоте. И их все прибавлялось.  Вот
в эту самую минуту явилась мисс Лили Мэндл - высокая, огненная красавица -
и порывисто прошла по коридору сбросить  манто.  А  следом  вошел  Лоуренс
Хирш, банкир. Он небрежно отдал пальто и шляпу горничной и,  раскланиваясь
направо и налево, пробирается сквозь толпу к хозяйке, его костюм и  манеры
безупречны, в каждом движении  -  привычная  властность.  Пожал  ей  руку,
легонько поцеловал в щеку и говорит холодновато,  насмешливо  (это  сейчас
модно в Нью-Йорке):
   - Вы очаровательно выглядите, дорогая, я не видел вас такой с тех самых
времен, как мы с вами отплясывали канкан - помните?
   И пошел дальше, лощеный, невозмутимый,  весьма  примечательная  фигура.
Густые волосы его прежде времени побелели,  и,  странное  дело,  от  этого
чисто выбритое лицо с правильными чертами кажется очень  моложавым,  почти
юным.  Немного   утомленное,   но   самоуверенное,   лицо   это   выражает
бессознательное высокомерие, таков отпечаток огромной власти, которую дает
богатство. Он прошел через толпу - усталый, деятельный сын человеческий  -
и занял свое место, принял на себя,  сам  того  не  замечая,  всю  полноту
власти.
   Меж  тем  Лили  Мэндл  вернулась  в  большую  гостиную  и   неторопливо
направилась к миссис Джек. Эта наследница мидасовых богатств была высокая,
смуглая, с буйной гривой черных  кудрей.  Глаза  под  тяжелыми  веками,  в
сонном и, однако, выразительном лице  -  неуемная  гордость.  Изумительная
женщина, все в ней поражало  взгляд.  Великолепное  платье,  скроенное  из
ткани цвета тусклого золота, облегало ее, как перчатка,  обрисовывало  всю
ее высокую, соблазнительно пышную фигуру. В этом одеянии Лили  Мэндл  была
точно прекрасная статуя, и пока она, медленно, томно покачиваясь,  шла  по
комнате, все мужчины неотрывно следили за ней глазами.  Она  склонилась  к
маленькой хозяйке  дома,  поцеловала  ее  и  глубоким  звучным  голосом  с
неподдельной нежностью спросила:
   - Как живешь, дорогая?
   Теперь Герберт,  лифтер,  без  передышки  поднимал  гостей  наверх;  не
успевала  одна  партия  прибывших  поздороваться,  как  дверь  отворялась,
впуская новую порцию. Явился Родерик Хейл, известный адвокат.  Затем  мисс
Роберта Хайлпринн в сопровождении Сэмюела Фетцера. Этих двоих связывала  с
Эстер Джек старая дружба "по театру", и  она  встретила  их  не  то  чтобы
сердечнее,  приветливее,  чем  других  гостей,  но  чуточку  беспечней   и
непринужденней. Словно сбросила одну из масок не притворства, но  приличий
и обычаев, какие навязывает жизнь многим и многим человеческим отношениям.
Она сказала просто: "А, привет, Берти, привет, Сэм", и в неуловимом тонком
оттенке сказалось главное: они все трое - из театра, у них общая работа.
   Тут было еще немало людей, связанных  со  сценой.  Два  молодых  актера
Любительского театра сопровождали директоров этого театра - двух  седеющих
старых дев Бесси Лейн и Хетти Уоррен. А кроме видных и одаренных личностей
была тут и кое-какая мелкая сошка. Молодая девушка - дублерша танцовщицы в
одном из репертуарных театров, и костюмерша  из  того  же  театра,  и  еще
женщина, которая когда-то была помощницей миссис Джек. Ибо когда  к  Эстер
Джек пришли успех и слава,  она  не  забыла  старых  друзей.  Вот  почему,
сделавшись знаменитостью, она избежала пошлой скуки и однообразия, которые
стали уделом столь многих знаменитостей. Она слишком любила  жизнь,  чтобы
отгородиться от обыкновенных простых и добрых  людей.  В  юности  ей  были
хорошо знакомы печаль, неуверенность, невзгоды, горе  и  разочарования,  и
она этого не забывала. Не забывала она и тех, с кем  когда-либо  свела  ее
жизнь. Она обладала редким даром крепкой и верной дружбы и почти со  всеми
нынешними гостями, даже самыми знаменитыми, дружила многие  годы,  а  были
среди них и друзья ее детства.
   В числе новых гостей появилась тихая женщина с печальным лицом по имени
Маргарет Этингер. Она привела с собою мужа, известного распутника.  А  муж
ее, Джон  Этингер,  прихватил  с  собой  цветущую  молодую  женщину,  свою
очередную  любовницу.  И  это  престранное  трио  резало  глаз,  неприятно
выделяясь в столь достойном и изысканном обществе.


   Гости еще прибывали со всей быстротой, с  какой  успевал  их  поднимать
лифт. Пришел Стивен Хук со своей  сестрой  Мэри  и,  здороваясь,  протянул
хозяйке  слабую,  вялую  руку.  При  этом  он  наполовину   отвернулся   с
преувеличенно  скучающим,  устало-равнодушным  видом,   чуть   ли   не   с
презрением.
   - Ну, здравствуйте, Эстер... - пробормотал он; потом слегка повернул  к
ней голову и прибавил, словно только сейчас вспомнив: - Послушайте, я  вам
кое-что принес. - Подал ей книгу  и  опять  отвернулся.  -  Это,  пожалуй,
небезынтересно, - скучливо пояснил он. - Может быть, захотите поглядеть.
   А принес он великолепный альбом рисунков Питера Брейгеля, - Эстер  Джек
прекрасно знала этот альбом, цена ему была такова, что даже ее приводила в
ужас. Она быстро глянула на титульный лист - тонким почерком там  выведена
была чопорная надпись: "Эстер - от Стивена Хука". И вдруг  она  вспомнила,
как однажды, недели две назад, в разговоре с ним мельком упомянула, что ее
интересует альбом Брейгеля; так вот что значит этот  подарок:  Стивен,  по
своему обыкновению, старательно прикрывается маской деланного  равнодушия,
а поступок его, словно быстрый яркий луч, высветил глубинную сущность  его
прекрасной  и  щедрой  души.  Эстер  залилась   ярким   румянцем,   что-то
перехватило ей горло, на глаза навернулись слезы.
   - Ох, Стив! - выдохнула она. - Вы самый добрый... самый удивительный...
   Он буквально  шарахнулся  от  нее.  На  бледном  вялом  лице  появилось
выражение презрительной скуки, наигранное,  нарочитое  до  того,  что  это
показалось бы смешным, если бы карие глаза не смотрели  с  такой  мольбой.
Это был взгляд человека благородной и гордой  души,  странной,  больной  и
страда