ад  у
нее,  как  два  глобуса.  Просто  слюнки  текут.  Где-то стучат
молотки. И что-то пилят. Вайн обратил похоронное дело в отрасль
тяжелой промышленности.
     -- Ну, как вам туфли.
     -- Отлично.
     -- Смотрите.  Пуговицы  не  совсем  как  ваши,  но  ничего
заметно не будет.
     -- Да.
     -- Снимайте брюки.
     -- Прошу прощения.
     -- Вы разве не хотите, чтобы я их погладила.
     -- По-моему, они и так ничего.
     -- Мистер Вайн любит, чтобы брюки у всех были со стрелкой.
     -- Но  это  же  твид. Некоторая мешковатость для него, что
называется,  de  rigueur<$F   необходима,   обязательна   (фр.)
--Прим.пер.>.
     -- Не  знаю, что это за ригор, но мистер Вайн любит, чтобы
была стрелка. Это займет не больше минуты.
     -- Мисс Мускус, у  меня  под  брюками  нет  ничего,  кроме
подола рубашки. Я сегодня утром так спешил на работу, что забыл
о нижнем белье.
     -- Не  страшно. Я лишена предрассудков. Да и вряд ли вы от
меня ожидали иного.
     Кристиан   стоит,   расстегивая   штаны.    Мисс    Мускус
отворачивается. Откашливается, вновь выдвигая ящики и укладывая
в них непригодившуюся обувь. Подол рубашки Корнелиуса красивыми
складками   драпирует   торчащий   орган.   Мисс  Мускус  берет
протянутые ей брюки. Глядя мне прямо в глаза. Кожа  ее  покрыта
персиковым пушком. Мой голый и твердый долдон не покрыт ничем.
     -- Мисс  Мускус,  мне хочется от души поблагодарить вас за
все, что вы для меня делаете.
     -- Всегда к вашим услугам.
     -- Сколько я понимаю, вам очень нравится ваша работа.
     -- Да,  нравится.  Здесь  так  интересно.  И  так  почетно
работать с великим человеком вроде мистера Вайна.
     Мисс  Мускус  раскладывает  приделанную к стене гладильную
доску. Втыкает вилку в  две  маленьких  дырочки.  Укладывает  и
расправляет   брючины.   Снимает   с   руки   золотой  браслет.
Спрыскивает тряпочку водой из бутылки.
     -- А что вы делали перед тем,  как  заняться  погребальным
бизнесом.
     -- Пыталась   стать   манекенщицей.  Но,  видимо,  у  меня
недостаточно красивая внешность.  Мне  всюду  говорили,  что  с
фигурой у меня все в порядке, а вот лицо подвело. И я вернулась
в школу, чтобы закончить учебу.
     -- По-моему, вы очень красивая.
     -- Ну, не знаю, спасибо.
     -- Вы увлекались спортом.
     -- Да,   очень.   Я   больше  всего  успевала  по  основам
гражданственности и физкультуре.  Была  капитаном  болельщиков,
потом  маршировала  с  оркестром. Выиграла чемпионат Бронкса по
упражнениям с жезлом и ежегодный  кубок,  учрежденный  мистером
Вайном.
     -- Подумать только.
     -- И  он предложил мне работу. С тех пор я ни разу об этом
не пожалела. Здесь можно встретить таких известных  людей.  Вот
прямо  сейчас  в  третьем  покое  лежит усопший, которого убила
жена, ударила доской по голове. О них во всех газетах писали, в
ней всего весу было девяносто восемь фунтов,  а  в  муже  целых
двести.  Просто  чудо,  как  ей это удалось. А во втором покое,
рядом с часовней, мальчик, которого убила  та  банда.  Хорошего
воспитания, из хорошей семьи. Они кололи его ножами, пока он не
умер.  И  в  лицо,  и в тело. Двадцать две колотых раны. Мистер
Вайн  сам  готовил  его.  Я  вам  потом   покажу,   он   просто
восхитительно  выглядит. Даже и не найдешь, куда его ткнули. Ну
вот, теперь вашим брюкам надо с минуту посохнуть.
     Мисс Мускус вешает штаны Кристиана  на  козлы  для  гроба.
Надевает  браслет.  Поворачивается  ко мне лицом. Я сижу, подол
рубашки торчит. Точь в точь ее носик. Плечи ее чуть  сутулятся.
Когда она проходит мимо, чтобы запереть еще одну дверь, ту, что
у нас за спиной.
     -- Мне  не  хочется,  чтобы  кто-нибудь вошел сюда, мистер
Кристиан, пока вы в таком  виде.  Люди  могут  легко  прийти  к
неправильным  выводам. Если войдут. У нас сегодня такая суета и
беготня.
     -- Мисс Мускус, могу я вас кое о чем попросить.
     -- О, разумеется.
     -- Я надеюсь, вы не обидитесь.
     -- Не обижусь.
     -- Вы не могли бы дотронуться до меня.
     -- Вот так просьба.  То  есть  я,  конечно,  не  то  чтобы
обижаюсь, но как-то не понимаю, что вам ответить.
     -- Вы хотите сказать, что не дотронетесь.
     -- Мы  же все-таки на работе. И вообще это как-то нахально
с вашей стороны. Кроме всего прочего, я вас почти не знаю.
     -- Это помогло бы вам узнать меня лучше.
     -- Видите ли, я не из тех, кто возбуждается  по  малейшему
поводу.
     -- Я просил всего лишь о трогательном дружеском жесте.
     -- Уж  больно  вы  шустрый.  С чего вы вообще взяли, что я
занимаюсь такими делами.
     -- Какими.
     -- Ну вот этими, трогаю.
     -- А вы не занимаетесь.
     -- По-моему, это касается только меня.
     -- Речь  шла   всего   лишь   о   маленькой   ласке,   для
препровождения времени, пока подсыхают брюки.
     -- Мне  кажется,  что  вам  не  следовало  позволять  себе
подобную фамильярность, мистер  Кристиан,  тем  более  в  таком
костюме,  как  ваш.  Я  знаю,  есть девушки, которые ведут себя
развязно, только я не из них, хоть у меня и широкие взгляды. Но
я на вас не обиделась.
     -- Тогда не стойте так далеко от меня.
     -- Милость господня, приходится.  У  меня  еще  работы  по
горло.
     -- Я  все любуюсь вашими пальцами. Они так изящно сужаются
к ногтям. И этот  мягкий  персиковый  пушок.  Он  у  вас  и  на
предплечьях  тоже,  и на лице, не так ли. Прошу вас, можно мне.
Просто потереться об него. Прошу вас.
     -- Обыкновенные волоски и ничего больше.
     -- Прошу вас. Подойдите поближе.
     -- Вы меня даже еще никуда не пригласили.
     -- Я только  и  мечтаю  куда-нибудь  вас  пригласить.  Ну,
подойдите же. Всего одно прикосновение.
     -- Я помолвлена и скоро выйду замуж.
     -- Он тоже похоронщик.
     -- Нет,  он  продавец.  И  знаете,  мне кажется, вы только
притворяетесь таким наглецом. Вы  совсем  не  похожи  на  людей
подобного рода.
     -- Мисс  Мускус,  я  теперь  один в этом мире. И такие вот
шаловливые нежности, чистые и безгрешные, часто бывают способны
вырвать меня из объятий уныния, в которое я порой погружаюсь.
     -- Милость господня, я  сожалею,  конечно,  что  вы  такой
одинокий,  но  любой  человек  временами  впадает  в уныние. Не
всякому же сразу дается все, чего он  желает.  Вы  меня  просто
удивили.  Не ожидала от вас, вы такой образованный, приехали из
Европы. И вообще это непорядочно, приплетать  сюда  вашу  жену.
Она   была  одной  из  самых  красивых  усопших,  какие  к  нам
когда-либо  поступали.  Простите.  Но  так  мне  кажется.  Вот,
пожалуйста, вы уже можете надеть брюки.
     -- Весь этот город против меня.
     -- И  вовсе  нет.  Вовсе  нет,  если  вы не жалеете сил. И
пожалуйста, не думайте, будто я не оценила  того,  что  вы  мне
сказали.  Я  бы с удовольствием вас потрогала, если бы мы имели
время узнать друг друга получше. Мистер Вайн  говорит,  что  вы
очень  умный. И что вам предстоит долгий путь, но вы доберетесь
до самой вершины.
     -- Да как спрыгну оттуда.
     -- А вот это цинизм.
     -- Как ваше имя, мисс Мускус.
     -- Элейн. Друзья зовут меня Персиком.
     -- Ах, Персик, может быть вы хотя  бы  погладите  меня  по
щеке.
     -- Вы  никак не поймете. Мне бы хотелось, чтобы вы сначала
как-то справились со смертью вашей жены. А уж потом.
     -- Уж потом.
     -- Ну,  потом.  Потом  я  не   знаю.   Милость   господня,
времени-то. Мне пора за работу.
     В  отглаженных  брюках  я  наблюдаю, как в похоронное бюро
Вайна струйкой втекают школьники, как мисс Мускус разбивает  их
на  пары,  которым  предстоит  до  вечера сменяться у гроба. По
тихому сигналу звонка. Родственники  курят  в  вестибюле.  Чуть
повизгивая,  открывается  и  закрывается  дверь  уборной.  Мисс
Мускус приносит масленку, я смазываю петли. Она улыбается  мне.
Отчего  мой  долбак  снова  встает.  Потом  ко мне подходят два
мальчика.
     -- Мистер, вы тут работаете.
     -- Да.
     -- Мы вот из дому растение принесли, в  горшке,  и  хотели
поставить его рядом с гробом нашего друга, который скончался, а
нас не пускают. Вы не могли бы его где-нибудь поставить от нас.
Они  все  с  розами  пришли.  Конечно,  наше  растение не такое
шикарное. Но на цветы у нас денег нет.
     -- О'кей, малыши. Идите за мной.
     Кристиан входит в прощальный покой. Мертвый мальчик,  руки
уложены  одна  на  другую.  И обвиты молитвенными четками. Чуть
заметные розовые следы на лице.  Там  где  входил  нож.  Белый,
ничем не закрытый гроб под балдахином из папоротниковых ветвей.
Чуть светится красная лампочка, как у ночной медсестры. Подушка
из цветов. Маленькая светлая головка, вьющиеся волосы. Кристиан
снимает   с   растения   обертку   и   ставит  его  в  середину
задрапированного зеленой тканью алтаря.
     -- Ну вот, малыши.
     -- Огромное вам  спасибо,  мистер.  Он  был  нашим  лучшим
другом.  Мы не питаем зла к его убийцам. Он все равно умер. Так
что чего уж теперь. Но мы хотим, чтобы полиция  их  поймала.  И
чтобы они получили по заслугам.
     Темнеет.   Вайн   покидает   свой  кабинет.  Унося  рулоны
чертежей. Мисс Мускус придерживает  перед  ним  раскачивающуюся
дверь.  Я  проверяю  температуру  и  развожу людей по нужным им
прощальным  покоям.  Принимаю  пальто,  вешаю  их  в  маленькой
гардеробной. Двое дают мне по четвертаку. Читаю газету во время
долгого  визита  в  сортир.  Где  некогда  я размышлял и грезил
наяву. О том, как я  явлюсь  в  этот  новый  мир.  И  озаренный
солнцем  пронесусь  над  хайвэями,  раскинув  руки крестом. Над
землей, усыпанной деньгами. И закричу от радости,  набивая  ими
карманы.  И  богатый  и сильный, вскарабкаюсь на небеса. Вместо
того, чтобы сидеть  здесь.  Всеми  покинутый,  с  прохудившейся
задницей.   Глядя   на  черно-белые  заголовки.  В  конурке  со
стальными серыми стенами. Изнывая в надежде  на  то,  что  мисс
Мускус  опустится  на  колени  и  возьмет  его в рот. Да только
каждому хочется дуть в свою дуду, не в твою. Какой бы радостный
гимн она ни играла.
     Понемногу люди уходят в холодную ночь, где лед хрустит под
колесами автомобилей. Уносят свои печали домой,  чтобы  лечь  с
ними  спать.  Сижу  голодный до десяти, когда возвращается мисс
Мускус и приносит еду. В большом буром бумажном пакете. Я  жду,
откинувшись  в  стоящем  у  стенки кресле. Сложив руки на лоне.
Облизываясь, пока она вытаскивает опрятные белые  сверточки.  И
раскладывает  их,  не  разворачивая  вощеной  бумаги. Булочки с
тмином и вирджинской ветчиной. Контейнер горячего кофе, кексы с
корицей. Пара маринованных огурчиков и прямоугольные  картонные
тарелочки с картофельным салатом.
     -- Надеюсь,  вам понравится то, что я принесла. Ну и денек
сегодня. И холодина же там. Ноль градусов. Так  поздно  кто  из
скорбящих  уже вряд ли придет. Я заперла входную дверь. Нет, вы
только подумайте, кто-то все же звонит с улицы.  Пойду  открою.
Вы ешьте.
     Что-то странное. Заставляющее человека подняться. Именно в
тот миг, когда он с наслаждением набил себе рот едой, она комом
встает  в  горле так что приходится ее проталкивать силой. Надо
пойти, посмотреть. Входят два  полисмена.  Уважительно  снимают
фуражки,  останавливаются,  что-то спрашивая. Мисс Мускус машет
рукой в мою сторону. Сдвигаю мошонку немного влево,  поближе  к
ноге.  Хорошо  бы  отлить.  Вся  троица  поворачивается,  чтобы
взглянуть на меня. Господи, теперь-то я что натворил. Не считая
непристойного  предложения  насчет  дотронуться.  Только-только
почувствовал  себя  здесь  как  дома.  Начал получать искреннее
удовольствие  от  приглушенного  шепота,  жутковатых  негромких
стенаний. Горе, мир и покой. Синие мундиры приближаются.
     -- Вы Корнелиус Кристиан.
     -- Да.
     -- Мы  из  полиции.  Не делайте глупостей и поднимите руки
повыше.
     -- Прошу прощения.
     -- Вы арестованы по подозрению в убийстве. Обыщи его, Джо.
     Кристиан   медленно   поднимает    руки.    Мисс    Мускус
отшатывается,  забыв  закрыть  рот. Полицейский, стоя за спиной
Кристиана, охлопывает его сверху вниз по телу. И  по  карманам.
Извлекая  из  одного еще влажный комочек носков. Из прощального
покоя   выходит   скорбящая,   согбенная   голова   ее    резко
вздергивается,  и  прижатый  к  лицу  платочек  падает  на пол.
Достаточно пустякового происшествия, чтобы все  их  скорби  как
ветром  сдуло.  Когда  тебя  сажают  в  тюрьму. Другие обретают
свободу. И глядят на тебя.

                             И
                             Бормочут
                             Милость
                             Господня

     9

     Патрульная машина, подвывая, несется по  льдистым  улицам.
Тормозит  у  красной  кирпичной  стены  полицейского участка. В
западной части города. Вверх по каменным ступенькам между  двух
круглых фонарей. Внутри конторские столы, полисмены в рубашках.
Потом через темно-бурую дверь. К зарешеченным камерам.
     Кристиан  сидит  на  дощатых  нарах. С подушкой и одеялом.
Напротив лежит, подложив под голову руки,  человек  и  негромко
бормочет  ебена  мать,  и  пялится в потолок. Джо, полицейский,
долбивший по клавишам пишущей машинки, все качал головой,  пока
я  сидел  за  его столом и отвечал на вопросы, и в конце концов
предложил мне  сигарету.  Сказав,  как  это  представительному,
приличного  вида  малому  вроде  вас  влетело  в  башку пойти и
кого-то кокнуть.
     Перед  самой  полуночью.  Во  второй  мой  рабочий   день.
Оказаться  в  тюрьме, обвиненным в убийстве. Он сказал, что там
полно моих отпечатков. Я сказал, где это там. Ты,  дружок,  сам
знаешь   где.  Такой  шикарный  парень,  а  людей  убиваешь  из
дешевенькой пушки. Сиди теперь  здесь  и  жди,  пока  в  голове
перестанут   роиться  кошмарные  видения.  Изрешеченное  пулями
мягкое, гибкое тело  миссис  Соурпюсс.  Швейцар  видел,  как  я
входил  и как уходил. Да, но когда я уходил, она казалась живой
и даже храпела.  Они  спросили,  зачем  я  это  сделал.  И  мне
захотелось вдруг стать не собой, а мистером Пибоди.
     По  коридору  приближается  громкий  голос. Знакомый рокот
спокойных и властных слов. Отпирая камеру, звякает ключ. Входит
мистер Вайн.
     Корнелиус встает. Стойка смирно, руки по швам. На Кларенсе
Вайне черное пальто с атласным воротом. С  шеи  струится  белый
шелковый  шарф.  Черные  перчатки  смяты в ладони, щеки румяны,
глаза влажны.
     -- Кристиан. Вы снова ищете повод опоздать на работу.
     -- Я невиновен.
     -- Не надо так волноваться.
     -- Клянусь, я не убивал миссис Соурпюсс. Когда  я  уходил,
она спала.
     -- Что значит миссис Соурпюсс спала.
     -- Спала. С ней все было в порядке.
     -- Погодите-ка минутку, Кристиан, это следует прояснить.
     -- Я только и видел, как ее ступни торчали из-под одеяла.
     -- Так,   понимаю.   Торчали.   Из-под   одеяла.  Да,  это
впечатляет. А где были вы.
     -- Стоял с ней рядом. Ну, то есть,  я  пошел  одеваться  в
ванную, чтобы ее не будить.
     -- Понятно.  Джентльмен  в  будуаре.  Мда,  все это весьма
интересно, Кристиан.
     -- Там такой  длинный  коридор,  и  когда  я  уходил,  мне
послышались   какие-то   звуки.  Может  быть,  Вилли  решил  ей
отомстить.
     -- Ну что же, пожалуй, и я могу считать себя отомщенным за
то, что пришлось просыпаться, еще не заснув.  Я  не  знаю,  кто
такой  Вилли,  но  на  ваше  счастье  неплохо  знаю  начальника
тутошнего участка. Если бы не это,  вам  пришлось  бы  провести
здесь всю ночь.
     -- Значит, меня отпускают.
     -- Так сказал мне сержант.
     -- Но почему, разве они поймали убийцу.
     -- Двадцать минут назад его сцапали в Бруклине.
     -- Ффуу, слава те господи. И кто это сделал.
     -- Ее  племянник. Из него все еще вытряхивают признание. И
кстати, Кристиан, жертвой была некая миссис Гроц.
     В среду утром, как и в остальные утра этой недели я пришел
на работу на девятнадцать минут раньше срока. Их могло  быть  и
двадцать,  но  я позволял себе минуту радостного молчания перед
дверьми миссис Гроц. Может быть все-таки  этот  город  пригоден
для чистых душою. После ареста Кларенс Вайн угостил меня ужином
-- две  чашки  горячего  шоколада и два куска торта с лимонными
меренгами. Кроме того,  он  прочитал  мне  небольшую  лекцию  о
беспутной  жизни  и  кончине  на электрическом стуле. А когда я
отъезжал в такси, он сказал, Кристиан, возможно,  им  следовало
засадить  вас  совсем  за  другое  преступление.  За  пожирание
женских сердец.
     В ту  ночь  я  лежал  в  постели,  прикрыв  ладонями  свои
детородные  органы.  И  размышляя  об  электрическом  стуле. Не
доставляющем,  если  верить  Вайну,  радости  ни   зрению,   ни
обонянию.  Тем  не  менее  недостатка  в людях, которые валят в
Синг-Синг, чтобы поучаствовать в представлении, не наблюдается.
На стенах  фотографии  прежних  клиентов.  Попадаются  приятные
лица.  Примерно такие, какое было бы и у вас, Кристиан, если бы
вам  привелось  угодить  на   это   теплое   место.   Их   бьют
электрическим  током.  Сначала  дают  хорошую,  щедрую  порцию.
Предполагается, что  она  вас  прихлопнет  мгновенно.  Потом  в
течение  двух  минут  по  пятисот вольт каждые тридцать секунд.
Пока вы не перестанете дергаться. Если и  это  не  срабатывает,
вас  потрошат, чтобы выяснить, что за притча. Один малый дважды
выбирался из такой передряги. Пил слишком мало воды и от  этого
плохо  проводил электричество. Которое прогревает спинной мозг.
Сердце еще горячее, когда его вынимают  при  вскрытии.  Сначала
такое  приятное,  мягкое, а после сморщивается, кровь темнеет и
сердце  затвердевает.  Мало  хорошего,   если   люди,   умирая,
продолжают еще что-то чувствовать.
     При  моем  возвращении  мисс  Мускус  беззвучно  хлопала в
ладоши. Поднявшись  на  цыпочки  в  своем  темно-синем  платье.
Сказала,  милость господня, мистер Вайн не поверил, когда я ему
сообщила, что вы арестованы. И принесла  мне  самые  изысканные
деликатесы для маленькой трапезы, которую мы разделили, сидя за
ее  столом.  Показала газетные фотографии, сделанные, когда она
выиграла тот чемпионат. Сапоги, колготки и  юбочка  из  тонкого
атласа.  Ей  понравился  костюм,  полученный  мною  у  "Братьев
Брукс". Продавец которых сообщил доверительным тоном,  будто  я
один  из  редких  клиентов, чья фигура идеально подходит для их
моделей.
     В  субботу,  после  полудня.  Сидел  в  одиночестве,   уже
четырежды   пересчитав   недельную  получку.  Листал  "Светский
Календарь". Ни единый Кристиан  не  упомянут  среди  всех  этих
внушающих  благоговейное почтение именитостей. К которым я бы с
огромным удовольствием примазался. Родился в Бруклине, вырос  в
Бронксе, вознесся до данного перечня. И тут же адрес стоящей на
Багамах  яхты.  А следом за именем список клубов. Покачиваясь и
приседая  под  тяжестью  набитой  приглашениями  сумки,  входит
разносчик  утренней  почты.  Не  угодно  ли сыграть в теннис, а
затем отобедать с титанами индустрии. Под ласковыми улыбками их
распутных,  не   вылезающих   с   искусственных   катков   жен,
претерпевших не одну косметическую операцию.
     Тут   зазвонил   телефон.  Будьте  добры,  не  могу  ли  я
переговорить с мистером Кристианом. Я  ответил,  говорите.  Она
говорит, вот, надумала тебе звякнуть, это Фанни, как поживаешь.
     -- Отсидел в тюрьме за убийство.
     -- Уже.
     -- Я его не совершал.
     -- Ну,   зашел   бы   как-нибудь   повидаться,  скажем,  в
понедельник, в восемь.
     В воскресенье  перестирал  все  носки,  рубашки,  трусы  и
развесил на веревке, натянутой поперек холодной комнаты. Жильцы
дома  орут  так,  что  за  дверьми слышно. Жалуются на холод. В
пятницу весь день проработал. Сначала в малиновом гробу,  потом
в  лиловом.  Вайн  кричал  на  меня каждый раз, как я улыбался,
серьезнее Кристиан, вы же испортите снимки. Изумительно удобные
мягкие подушки. Мисс  Мускус  пудрила  мне  лицо  и  пальчиками
укладывала   как   следует