она. -- Джеймс заболел?
     --Нет-нет, миледи,  --  прошептала  Пру. --  Дети спят. Я...  я  хотела
поговорить с вами.
     И снова принялась плакать, вытирая глаза рукой.
     --Заходи и закрой дверь, -- сказала Дона. -- Вот так. А теперь спокойно
объясни,  что  случилось.  Ты что-нибудь разбила? Не бойся, я  не  буду тебя
ругать.
     Девушка продолжала плакать,  испуганно оглядываясь по сторонам,  словно
опасаясь, что Гарри находится где-то поблизости. И наконец прошептала сквозь
слезы:
     --Это  касается  Уильяма,  миледи.  Я  так  виновата  перед  вами,  так
виновата!
     .
     --Ну-ну, Пру, -- ласково  проговорила  она,  -- успокойся, я на тебя не
сержусь. Что ты хотела мне рассказать? Говори, я слушаю.
     --Ах, миледи, Уильям был такой добрый, -- начала  Пру, -- он так хорошо
относился ко  мне и к детям, пока вы болели, -- заботился о нас, старался во
всем угождать. А  когда дети  засыпали и я садилась за шитье,  он приходил и
рассказывал мне о разных  странах, в которых он побывал. Ах, миледи,  он так
хорошо рассказывал!
     --Да-да, Пру, я  понимаю, --  сказала  Дона. --  Я тоже с удовольствием
послушала бы его рассказы.
     --Кто бы мог  подумать,  -- всхлипывая, продолжала  девушка, --  что он
связан с этими иностранцами, с этими ужасными пиратами, о которых все только
и говорили. Он был всегда  такой  добрый,  такой обходительный,  особенно со
мной.
     --Ты права, Пру, обходительности Уильяму было не занимать.
     --Ах, миледи, я поступила очень дурно, ничего не рассказав сэру Гарри и
остальным господам. Но я так испугалась в  ту ночь, когда  произошли все эти
ужасные  события и  господа выламывали двери, а сэра Рокингема убили. К тому
же Уильям совсем ослабел от боли, он был такой бледный,  такой несчастный, в
лице  ни кровинки,  ну просто как привидение, я и  не  смогла,  миледи, я не
решилась его  выдать. Я понимаю,  если господа узнают,  они  высекут  меня и
посадят в тюрьму, но Уильям просил непременно передать вам, вот я и передаю.
     --Подожди, Пру, -- мягко остановила ее Дона,  -- я ничего не понимаю. О
чем ты говоришь?
     --Ах, сударыня, вчера ночью  я нашла Уильяма в коридоре. Он был ранен в
руку,  и голова у него была разбита. Я подобрала его и отвела в  детскую. Он
сказал,  что  если  сэр  Гарри  и  остальные  господа  найдут  его,  то  ему
несдобровать, потому что он служил у французского пирата, который в эту ночь
напал  на  Нэврон. И тогда, сударыня, вместо  того, чтобы  обо всем доложить
вам, я  промыла  и  перевязала  его  раны,  а после завтрака,  когда господа
отправились  ловить  пиратов, выпустила его через черный ход. Вот, сударыня,
теперь вы знаете все.
     Она поднесла  к  носу  платок и  громко  высморкалась,  очевидно  опять
намереваясь  заплакать. Дона  наклонилась  к  ней и  с улыбкой погладила  по
плечу.
     --Ты  правильно сделала, Пру, что  все рассказала  мне,  -- проговорила
она. -- Не беспокойся, я  тебя не  выдам. Я  тоже люблю Уильяма  и не  хочу,
чтобы он попал в беду. Но ты забыла сказать самое главное: где он сейчас?
     --Когда  он пришел в  себя,  миледи, он сразу же заговорил о Коуврэке и
попросил  позвать  вас,  но я  ответила  ему, что  вы больны  и  вас  нельзя
беспокоить,  потому  что  этой ночью  убит лорд Рокингем.  Тогда он  немного
подумал и после того, как я еще раз перевязала его раны, сказал, что в Гвике
у него есть хороший  приятель, который  может его приютить, так что, если вы
захотите с ним встретиться, сударыня, он будет ждать вас там.
     --В Гвике? --  переспросила Дона. -- Хорошо, Пру, спасибо. А теперь иди
к себе и успокойся.  Ни о чем не думай и ни с кем  не говори  о случившемся,
даже со  мной.  Веди  себя  как  обычно: гуляй,  играй с  детьми,  занимайся
хозяйством. Я постараюсь все уладить.
     --Слушаюсь, сударыня, --  приседая, ответила Пру  -- глаза у нее  опять
были на мокром месте -- и, выйдя от Доны, направилась в детскую.
     Дона осталась одна. Она лежала  в кровати и улыбалась в темноте. Уильям
нашелся, ее  верный,  преданный  Уильям, он снова был рядом,  и освобождение
француза казалось уже не таким безнадежным делом.
     Успокоенная,  умиротворенная, она наконец заснула, а когда проснулась и
выглянула  в  окно,  тусклое небо снова было голубым, облака  рассеялись,  а
воздух наполнился  неповторимым летним сиянием и теплотой,  совсем как в  те
далекие дни, когда, беззаботная и счастливая, она удила в ручье рыбу.
     Она оделась, обдумывая дальнейший  план  действий, затем позавтракала в
одиночестве  и  послала за Гарри. К Гарри  уже  почти вернулись  его прежние
бодрость  и  самодовольство.  Войдя в  комнату,  он громко  окликнул  собак,
уверенно подошел к жене, сидящей перед зеркалом, и чмокнул ее в шею.
     --Гарри, -- начала она, -- я хочу попросить тебя об одном одолжении.
     --Конечно, дорогая, все что угодно, -- с готовностью откликнулся он.
     --Ты не мог бы уехать сегодня из Нэврона вместе с Пру и детьми?
     Лицо его тут же вытянулось, он испуганно уставился на нее.
     --А ты? Разве ты не поедешь с нами?
     --Поеду, -- ответила она, -- только не сегодня, а завтра.
     Он принялся ходить по комнате.
     --Я надеялся, что мы уедем вместе, когда закончим все дела, -- произнес
он.  -- На  завтра  намечена казнь пирата.  Мы должны еще обсудить кое-какие
детали с  Годолфином и  Юстиком. Разве тебе не интересно посмотреть, как его
повесят?  Если начать  пораньше, скажем часов  в девять, и сразу после этого
выехать, то к вечеру мы как раз успеем в Лондон.
     --Гарри, -- сказала она, -- ты когда-нибудь видел повешенных?
     --Ну да,  согласен, зрелище не из приятных. Но сейчас особый случай. Мы
собираемся наказать  негодяя, который  прикончил беднягу Рокингема и чуть не
убил тебя. Неужели тебе не хочется с ним расквитаться?
     Она промолчала, по-прежнему сидя к нему спиной, так  что лица ее он  не
видел.
     --Джордж обидится, если я просто так возьму и уеду, -- проговорил он.
     --Я ему все объясню, -- ответила она. -- Я все равно хотела заглянуть к
нему после твоего отъезда.
     --Но не  могу  же я  бросить  тебя здесь наедине с  этими  бестолковыми
слугами!
     --Уверяю тебя, Гарри, со мной ничего не случится.
     --А на чем ты будешь добираться,  если дети  сядут  в карету, а я поеду
верхом?
     --Закажу экипаж в Хелстоне.
     --И когда же мы встретимся -- вечером в Оукхэмптоне?
     --Да, Гарри, вечером в Оукхэмптоне.
     Он подошел к окну и хмуро уставился в сад.
     --Нет, я просто отказываюсь тебя понимать, Дона.
     --Тебе совсем необязательно меня понимать, -- ответила она.
     --Обязательно, -- возразил он, -- в том-то и дело, что обязательно. Что
же это будет за жизнь, если муж и жена перестанут понимать друг друга?
     Она посмотрела на него. Он стоял у окна, заложив руки за спину.
     --Ты действительно так думаешь? -- спросила она.
     --Я  вообще  уже  ничего  не  думаю,  -- пожал он плечами. --  Я совсем
запутался,  черт возьми. Я знаю только одно:  я  готов отдать все на  свете,
чтобы ты наконец стала счастливой, но убей меня Бог, если я понимаю, как это
сделать. Я ведь вижу, Дона, что крошечный Джеймсов ноготок для тебя в тысячу
раз дороже всех моих ласк. А что остается человеку, которого разлюбила жена?
Наливаться пивом и просиживать ночи за картами -- вот и все развлечения.
     Она подошла к нему и положила руки на плечи.
     --Через  месяц  мне  исполнится  тридцать, Гарри, -- сказала она.  -- Я
стану старше и, может быть, чуточку мудрей.
     --Мне вовсе не нужно, чтобы ты становилась мудрей, -- буркнул он, -- ты
меня и такая устраиваешь.
     Она промолчала. Он снова заговорил, теребя рукав ее платья:
     --Помнишь, перед отъездом в Нэврон ты рассказала  мне какую-то странную
историю  о птицах. Я тогда ни слова не  понял,  да  и сейчас, честно говоря,
понимаю не больше. Может быть, ты объяснишь, что ты имела в виду?
     --Не стоит, Гарри, -- ответила она, погладив его по щеке. -- Коноплянка
в  конце концов вырвалась  из  клетки. Давай поговорим о  чем-  нибудь более
существенном. Ты согласен уехать сегодня?
     --Ладно,  так уж и быть, -- ответил он. -- Но имей в виду,  все это мне
страшно не нравится. Приезжай побыстрей  в  Оукхэмптон,  я буду тебя  ждать.
Постарайся не задерживаться.
     --Хорошо, Гарри, -- ответила она, -- я постараюсь.
     Он  пошел вниз  -- распорядиться насчет  отъезда, а она  позвала  Пру и
сообщила ей  о  внезапном изменении планов. В доме поднялась суматоха: слуги
увязывали  тюки и коробки, складывали  одежду, готовили еду на дорогу; дети,
довольные любой переменой,  вносящей  разнообразие  в  их монотонную  жизнь,
бегали   по  комнатам,  как   шаловливые  щенята.  .
     На  обед  подали холодное мясо; детям  в виде исключения было разрешено
обедать со взрослыми. Генриетта скакала вокруг стола, словно  маленькая фея,
радуясь тому, что Гарри будет сопровождать их карету верхом. Джеймс сидел на
коленях  у матери, время от времени делая попытки положить ноги  на  стол, а
когда она  наконец позволила ему  это,  огляделся  вокруг  с  таким победным
видом, что  Дона  не удержалась  и  расцеловала его в  обе  щеки. Их веселье
передалось и  Гарри.  Он  начал  рассказывать им  о Хэмпшире  и о  том,  как
прекрасно они будут там жить в оставшиеся летние месяцы.
     --Я  подарю  тебе пони,  Генриетта, -- говорил он.  --  И тебе, Джеймс,
только попозже.
     К дверям подкатила карета. Первыми усадили детей, затем погрузили тюки,
пледы, подушки, корзины для собак. Лошадь Гарри грызла удила и била копытом.
     --Извинись за меня перед Джорджем  Годолфином, --  наклоняясь к Доне  и
похлопывая  себя  хлыстом  по  сапогу,  проговорил  Гарри.  --  Объясни  ему
как-нибудь мой внезапный отъезд.
     --Не волнуйся, -- ответила она, -- я знаю, что ему сказать.
     --Все-таки  я  не  понимаю,  зачем  тебе  это  надо,  -- продолжал  он,
пристально всматриваясь в нее. -- Почему ты не можешь поехать с нами? Ну  да
ладно,  поступай  как  хочешь. Встретимся  завтра  вечером в  Оукхэмптоне. Я
закажу для тебя экипаж, когда будем проезжать через Хелстон.
     --Спасибо, Гарри.
     Он  снова  похлопал  себя  по  сапогу,  прикрикнул  на  лошадь, которая
нетерпеливо рвалась вперед, и повернулся к Доне:
     --А может  быть, ты  просто не оправилась от  этой  проклятой простуды?
Может быть, ты еще больна и не хочешь в этом признаваться?
     --Нет, Гарри, -- ответила она, -- я совершенно здорова.
     --У  тебя очень странные глаза, -- произнес он. -- Я  заметил это еще в
первый день, когда зашел тебя проведать. В них появилось какое-то непонятное
выражение, которого я никогда раньше не видел.
     --Я уже говорила тебе, Гарри: через месяц мне исполняется тридцать лет.
Должно быть, это видно и по глазам.
     --Нет, черт побери, дело не  в возрасте, -- ответил он. --  Наверное, я
просто болван и так и умру, не поняв, что с тобой случилось.
     --Теперь это уже не важно, Гарри, -- ответила она.
     Он взмахнул хлыстом, повернул лошадь и поскакал по аллее. Следом за ним
не спеша покатила карета. Дети выглядывали из окон, улыбались и  посылали ей
воздушные поцелуи. Затем дорога сделала поворот, и они исчезли из виду.
     Дона  прошла  через  опустевший  обеденный  зал  и  вступила в сад. Дом
казался унылым и заброшенным,  он словно по-стариковски  предчувствовал, что
пройдет немного времени -- и  кресла затянут чехлами, окна закроют ставнями,
двери запрут на засовы  и он снова  останется один  и  будет  тихо дремать в
темноте, с тоской вспоминая о солнце, о лете и о веселых голосах.
     Дона медленно  шла по саду. Вот  под этим деревом она лежала  несколько
недель  назад,  следя за  полетом бабочек, когда перед  ней впервые предстал
лорд Годолфин,  так  внезапно, что она  не успела привести себя  в порядок и
вынуждена  была принимать его в  мятом платье  и с цветком в  волосах. А вон
там, в лесу, она собирала  колокольчики  -- теперь они уже отцвели. И  бурый
папоротник,   доходящий   ей   почти  до   пояса,   был   тогда   свежим   и
изумрудно-зеленым. Ах, как  быстро  все  подросло, как быстро созрело  и как
незаметно исчезло! Что-то подсказывало ей, что она никогда больше не  увидит
этой красоты,  никогда  не  пройдет  по этой лужайке, никогда не  вернется в
Нэврон.  Но что  бы ни случилось, частица ее все же останется здесь:  легкий
след, убегающий к ручью, не видимый  глазом отпечаток руки на дереве, трава,
примятая  в  том  месте, где  она  когда-то  лежала...  И  может быть, через
много-много лет какой-нибудь странник забредет сюда и, вслушиваясь в тишину,
различит невнятный шепот,  увидит  смутный  отблеск  грез, привидевшихся  ей
однажды жарким летним днем.
     Она вышла из сада и, кликнув мальчика-конюшего, приказала ему поймать и
оседлать коренастую  лошадку,  пасущуюся  на  лугу, -- она  хочет покататься
верхом.

22
     Добравшись  до  Гвика,  Дона  без  колебаний  направилась к  маленькому
домику, притаившемуся в лесной  чаще ярдах  в ста от дороги. Она почему-  то
сразу  решила,  что  это именно  то, что  ей нужно. Проезжая здесь однажды в
карете,  она  обратила  внимание  на  молодую красивую  девушку, стоявшую  в
дверях, и заметила, как Уильям, правивший лошадьми, поднял руку и помахал ей
в знак приветствия кнутом.
     Как  там  говорил Годолфин?    Она  улыбнулась,  вспоминая залившуюся
румянцем девушку и  изысканный поклон Уильяма, не подозревавшего, что за ним
наблюдают.
     Домик казался совсем  заброшенным. Дону на секунду охватило сомнение: а
что, если она ошиблась? Тем не менее она соскочила с лошади, подошла поближе
и  постучала  в  калитку.  В садике за домом раздался какой-то шум, в дверях
мелькнула женская фигура. Затем  дверь с грохотом  захлопнулась и послышался
звук  запираемых засовов.  Дона  постучала  еще раз и,  не  получив  ответа,
крикнула:
     --Не бойтесь! Я Дона Сент-Колам, хозяйка Нэврона.
     Прошло  несколько  минут.  Наконец  дверь  приоткрылась,  и  на  пороге
появился Уильям. Из-за его плеча выглядывало румяное женское лицо.
     --Это вы, миледи, -- проговорил Уильям, не спуская с нее глаз.
     Ротик его дрогнул, и Дона испугалась, что он сейчас разрыдается.  Но он
уже взял себя в руки и широко распахнул перед ней дверь.
     --Иди наверх, Грейс, -- сказал он девушке, -- нам с ее светлостью нужно
поговорить.
     Девушка послушно двинулась к лестнице, а Дона, пройдя вслед за Уильямом
в тесную кухоньку, села у низкого очага и внимательно посмотрела  на  своего
слугу.
     Рука его  все еще висела на  перевязи,  голова была  забинтована,  но в
целом вид у него был  совсем такой, как раньше, когда, стоя возле ее кресла,
он ожидал указаний по поводу ужина.
     --Пру  мне  все  рассказала,  --  проговорила  Дона  и,  видя,  что  он
растерялся и не может вымолвить ни слова, ободряюще улыбнулась.
     Он потупил голову и неуверенно произнес:
     --Я  знаю,  миледи, я поступил очень дурно. Вместо того, чтобы защищать
вас, я, как последний трус, всю ночь провалялся в детской.
     --Ты не  виноват, Уильям,  -- сказала она. -- Ты ослаб и  потерял много
крови,  а твой  противник оказался слишком хитер и ловок. Я ни в чем тебя не
упрекаю и пришла сюда вовсе не для этого.
     Он вопросительно посмотрел на нее.
     --Нет, нет,  Уильям,  --  покачала  она  головой, --  не  надо  никаких
вопросов. Я  знаю, что тебя интересует. Как видишь,  я жива и здорова,  а об
остальном лучше не вспоминать. Договорились?
     --Хорошо, миледи, если не хотите, я ни о чем не буду спрашивать.
     --Сегодня после обеда  сэр  Гарри, Пру и  дети  уехали в Лондон.  Самое
главное  для  нас  теперь  -- спасти твоего хозяина. Ты  знаешь, что  с  ним
случилось?
     --Да, миледи, я  слышал,  что кораблю  и  команде удалось  скрыться,  а
хозяина отвезли к лорду Годолфину и заточили в башню.
     --Верно, Уильям, и времени у нас  осталось очень мало.  Лорд Годолфин и
его друзья могут расправиться  с  ним  в  любую минуту,  не  дожидаясь, пока
прибудет конвой из Бристоля. Нам надо торопиться, у нас  в запасе всего одна
ночь.
     Она показала ему на табурет, стоявший  перед  очагом, и,  когда он сел,
достала спрятанные в складках платья пистолет и нож.
     --Пистолет заряжен, -- сказала  она.  -- Сразу от тебя  я поеду к лорду
Годолфину и постараюсь  добиться, чтобы он пропустил меня  в башню. Надеюсь,
это будет нетрудно -- его светлость, к счастью, не отличается особым умом.
     --А дальше, миледи?
     --Дальше мы будем действовать  в  соответствии  с  тем  планом, который
придумает  твой хозяин. Он, конечно, не хуже нас понимает серьезность своего
положения,  и я почти уверена, что он попросит нас раздобыть лошадей и ждать
его в условленном месте.
     --О  лошадях не беспокойтесь, миледи.  У  меня есть на этот  счет  одно
соображение.
     --Я всегда полагалась на твою находчивость, Уильям.
     --Молодая особа, приютившая меня...
     --Прехорошенькая молодая особа, Уильям!
     --Вы  очень  любезны,  миледи... Так вот, эта особа знает,  где достать
лошадей. Думаю, что я смогу ее уговорить.
     --Я в  этом не  сомневаюсь, Уильям. Наверное,  ты и Пру уговорил так же
быстро, пока меня не было?
     --Клянусь, миледи, я и пальцем не дотронулся до Пру!
     --Хорошо-хорошо, оставим это. Итак, первый шаг как будто ясен. Сейчас я
еду  к лорду Годолфину, затем возвращаюсь  сюда и рассказываю тебе все,  что
удалось сделать.
     --Да, миледи.
     Он  распахнул перед  ней дверь. Прежде чем  выйти  в крохотный заросший
садик, она остановилась на пороге и с улыбкой посмотрела на него.
     --Не волнуйся, Уильям, все будет в порядке. Не пройдет и трех дней, как
ты снова увидишь скалы Бретани, вдохнешь упоительный воздух Франции.
     Ему, очевидно, тоже хотелось о чем-то ее спросить,  но она уже  шагнула
на дорожку  и  быстро  двинулась по направлению  к  лошади,  привязанной под
деревом. Странное оцепенение, охватившее ее после ужасных событий в Нэвроне,
растаяло без следа,  сомнения и колебания остались в прошлом. Она снова была
полна сил  и  энергии, снова видела перед  собой  ясную цель  и  была готова
бороться  до  конца. Коренастая  лошадка бодро трусила  по грязной ухабистой
дороге.  Через несколько  минут впереди показалась усадьба Годолфина:  парк,
массивные ворота, а за ними -- серая громада дома и мощные стены приземистой
башни, пристроенной  сбоку  к одному  из  углов. Приблизительно в  середине,
между  основанием  башни  и  зубцами, идущими  поверху, зияло узкое  оконце.
Сердце у Доны заколотилось -- она поняла, что это  и есть  окно его темницы.
Может быть, именно сейчас,  заслышав стук копыт, он подошел к нему и смотрит
на нее сверху.
     Она подъехала к дому. Навстречу ей выбежал слуга. Принимая лошадь, он с
недоумением  взглянул на знатную госпожу, прискакавшую в полном одиночестве,
без мужа, без грума, по самой жаре, на неказистой деревенской кляче.
     Она  ступила в  длинную прихожую  и,  ожидая, пока слуга  доложит о  ее
приезде,  подошла к  высокому окну,  выходящему в парк, и  выглянула наружу.
Перед ней, в самом центре лужайки,  в отдалении  от своих  собратьев, стояло
высокое --  гораздо выше  остальных  -- дерево.  На  одной из толстых ветвей
сидел  работник  и, переговариваясь с  какими-то  людьми,  стоявшими  внизу,
орудовал пилой.
     Дона отвернулась. В глазах  у  нее вдруг потемнело,  по  спине пробежал
холодок.  В  ту  же  минуту  в прихожей раздались  шаги, и перед  ней  вырос
взбудораженный и растерянный лорд Годолфин.
     --Простите, что заставил  вас  ждать, сударыня, --  проговорил он. -- К
сожалению, ваш визит несколько несвоевремен: в доме полный переполох. Дело в
том, что у моей супруги начались роды... мы как раз ждали врача.
     --Ради Бога, извините меня, дорогой лорд Годолфин, -- воскликнула Дона.
-- Я  ни за что не осмелилась  бы беспокоить вас в  такую важную  минуту, но
Гарри  срочн