обязательно разрыдаюсь.
     --Я не стал распространяться  при жене -- ей вредно волноваться, --  но
до нас с Юстиком дошли кое-какие печальные слухи.
     --В самом деле?
     --Некоторые местные женщины... э-э-э...  как бы это выразиться... одним
словом, попали в беду.
     --Что же с ними случилось?
     --Народ тут у нас скрытный, лишнего слова не вытянешь. Тем не менее нам
стало известно,  что эти  женщины --  все они живут в  окрестных деревнях --
пострадали от рук пиратов.
     --По-моему, не стоит придавать этому большого значения.
     --Почему же?
     --А вдруг  выяснится,  что  они не только не пострадали,  а,  наоборот,
получили немалое удовольствие? Трогай, Уильям.
     Она кивнула ему на прощанье  и с улыбкой помахала из окошка затянутой в
перчатку рукой.
     Карета  прокатила  по  длинной  аллее,  миновала  ухоженную  лужайку  с
павлинами, парк с оленями  и выехала на большую  дорогу. Дона сняла шляпу  и
принялась обмахиваться ею, поглядывая на  прямую спину Уильяма и посмеиваясь
про себя.
     --Ах, Уильям, я вела себя ужасно.
     --Я так и предполагал, миледи.
     --В гостиной было невыносимо душно, а леди Годолфин к тому же приказала
закрыть все окна.
     --Представляю, как вы мучились, миледи.
     --А гости! Один скучней другого.
     --Охотно верю, миледи.
     --Еще чуть-чуть, и я наговорила бы им грубостей.
     --Хорошо, что вы все-таки удержались, миледи.
     --Я познакомилась с неким Юстиком и неким Пенроузом.
     --Вот как, миледи?
     --Оба порядочные зануды.
     --Да, миледи.
     --Впрочем,  это  неважно.  Главное  другое --  они,  кажется, о  чем-то
пронюхали. Среди гостей только и разговоров было что о пиратах.
     --Да,  миледи,  я слышал, что  сказал  его  светлость, усаживая  вас  в
карету.
     --У них  есть  какой-то  план.  Они хотят объединиться и угрожают  всех
перевешать на деревьях. А самое главное, они догадались о реке.
     --Рано или поздно это должно было случиться, миледи.
     --Как ты думаешь, твой хозяин знает об опасности?
     --Наверное, знает, миледи.
     --И все-таки не покидает ручей?
     --Да, миледи.
     --Он задержался почти на месяц. С ним и раньше такое случалось?
     --Нет, миледи.
     --На сколько же он останавливался здесь обычно?
     --Дней на пять-шесть, миледи.
     --Как  быстро бежит  время!  Может  быть, он  просто  забыл,  что  пора
уплывать?
     --Может быть, миледи.
     --Знаешь, Уильям, я уже неплохо разбираюсь в птицах.
     --Я заметил, миледи.
     --Я научилась различать их по голосам и даже по полету.
     --Это большое достижение, миледи.
     --А если бы ты видел, как я управляюсь с удочкой!
     --Я видел, миледи.
     --Твой хозяин -- прекрасный учитель, Уильям.
     --Вы правы, миледи.
     --Как  странно,  до  приезда в  Нэврон  я  совершенно не интересовалась
птицами и никогда не держала удочку в руках.
     --Действительно странно, миледи.
     --Впрочем,  нет... интерес,  пожалуй, был, вот только  разжечь его было
некому, понимаешь?
     --Еще бы не понять, миледи.
     --Согласись,  женщине  нелегко  одной, без посторонней помощи,  одолеть
такую сложную науку  -- я имею  в виду ловлю  рыбы. И уж тем более научиться
распознавать птиц.
     --Согласен, миледи.
     --Здесь нужен хороший учитель.
     --Да, миледи, без учителя никак не обойтись.
     --И не просто хороший, но и терпеливый к тому же.
     --Терпение -- это главное, миледи.
     --А кроме того, учитель должен любить... свое дело.
     --Что верно, то верно, миледи.
     --И тогда, возможно, во  время  обучения он и сам откроет для себя что-
то новое. Талант  его станет богаче, разнообразней, заблещет новыми гранями.
И оба они -- и учитель, и ученик -- смогут чему-то научить друг друга.
     --Истинная правда, миледи, лучше не скажешь.
     Ах, что за умница этот Уильям! Все понимает с полуслова. Ни упреков, ни
осуждения -- ну просто добрый, снисходительный исповедник!
     --Что ты сказал в Нэвроне, Уильям?
     --Сказал, что вы задержитесь у его светлости на ужин и приедете позже.
     --А как же лошади?
     --Не беспокойтесь, миледи, лошадей я оставлю в Гвике, у приятеля.
     --Приятелю ты тоже сочинишь какую-нибудь историю?
     --Разумеется, миледи.
     --А где я смогу переодеться?
     --За деревом, миледи, если не возражаете.
     --Какая предусмотрительность! Может быть, ты уже и дерево выбрал?
     --Да, миледи. Я даже имел смелость сделать на нем пометку.
     Дорога круто свернула влево, к реке. За деревьями блеснула вода. Уильям
остановил лошадей. Выждав немного, он поднес руку ко рту и крикнул, подражая
чайке.  Из  прибрежных  кустов тотчас  же послышался  ответный  крик.  Слуга
повернулся к хозяйке:
     --Вас ждут, миледи.
     Дона вытащила из-за сиденья старое платье и перекинула его через руку.
     --Ну, показывай, какое дерево ты выбрал?
     --Вон тот дуб, миледи, самый широкий и раскидистый.
     --Уильям, тебе не кажется, что я сошла с ума?
     --Кажется, миледи.
     --Ах, Уильям, если бы ты знал, какое это приятное состояние.
     --Я догадываюсь, миледи.
     --Становишься вдруг такой счастливой, такой беззаботной -- как бабочка!
     --Понимаю, миледи.
     --Рассуждаете о бабочках?
     Дона обернулась -- перед ней стоял француз. В руке он держал веревку и,
зажав в зубах один конец, привязывал к другому крючок.
     --Как вы неслышно подкрались!
     --Давняя привычка.
     --А мы тут с Уильямом разговорились...
     --Я слышал --  о  бабочках. А  почему  вы считаете, что бабочки  всегда
счастливы?
     --У  них  такой беспечный  вид.  Кажется,  что им  ничего  не  нужно от
жизни...
     --Только порхать и кружиться на солнце?
     --Да.
     --И вы тоже хотите быть похожей на бабочку?
     --Да.
     --Тогда побыстрей  переодевайтесь. Ваш наряд вполне уместен в  гостиной
лорда  Годолфина, но совершенно не подходит для  порхания по лугу. Жду вас в
лодке. Клев сегодня отличный.
     Он повернулся и пошел к реке. А Дона спряталась за раскидистым дубом и,
улыбаясь  про  себя,  принялась   стягивать  шелковое  платье.  Прическа  ее
растрепалась, локоны  упали  на  лицо. Закончив  переодевание, она подошла к
Уильяму, который стоял, отвернувшись, рядом с лошадьми, и отдала ему платье.
     --Мы поплывем вниз по реке, Уильям.  Потом я пешком доберусь до ручья и
вернусь в Нэврон.
     --Хорошо, миледи.
     --Жди меня около десяти в аллее.
     --Слушаюсь, миледи.
     --Мы  подъедем  в  карете,  как  будто  только что  вернулись  от лорда
Годолфина.
     --Да, миледи.
     --Почему ты улыбаешься?
     --Мне и в голову не приходило улыбаться, миледи.
     --Обманщик. Ну, с Богом!
     --Счастливого пути, миледи.
     Она подняла повыше платье, затянула пояс, чтобы не потерялся, и босиком
припустила через лес к лодке, поджидавшей ее у берега.

9
     Француз насаживал  на  крючок червяка. Заметив ее,  он  поднял голову и
улыбнулся:
     --Быстро вы управились.
     --Это потому, что здесь нет зеркала.
     --Вот видите,  насколько  проще становится жить, когда отказываешься от
ненужных вещей.
     Она шагнула в лодку и уселась рядом с ним.
     --Можно я насажу червяка?
     Он передал ей бечевку,  а  сам взялся за  весла и, поглядывая на нее  с
кормы,  начал грести вниз по  течению. Дона сосредоточенно сдвинула брови  и
углубилась в  свое  занятие.  Хитрый  червяк  извивался и дергался,  и  дело
кончилось тем,  что крючок вонзился  ей в палец.  Чертыхнувшись сквозь зубы,
она подняла голову и посмотрела на француза. Он улыбался.
     --Не получается,  -- сердито буркнула она. -- У  меня нет такого опыта,
как у вас.
     --Сейчас я вам помогу, -- сказал он, -- только отъедем подальше.
     --Не надо  мне  помогать, -- возразила  она. -- Я хочу сама  научиться.
Неужели я не способна справиться с каким-то червяком?
     Он промолчал и, отвернувшись, начал что-то тихо насвистывать. Видя, что
он не обращает на нее внимания, а следит за птицей, парящей над их головами,
она  снова  занялась  червяком.  Через  несколько  минут  на носу послышался
торжествующий крик.
     --Получилось, получилось! -- кричала она, протягивая ему бечевку.
     --Ну вот и отлично, -- ответил он. -- Я очень рад.
     Он  поднял весла, и лодка плавно заскользила вниз по  течению.  Дав  ей
немного отплыть, он вытащил из-под сиденья большой  камень,  привязал к нему
длинную  веревку и  швырнул  камень за  борт --  лодка встала. Оба забросили
удочки и начали удить -- она на носу, он в центре.
     За  бортом  мягко журчала вода.  Мимо, подгоняемые  отливом, проплывали
пучки травы и редкие листья. Вокруг царила глубокая тишина. Течение медленно
относило тонкую влажную бечеву. Дона то  и дело нетерпеливо вытаскивала ее и
осматривала крючок. Но на нем не было ничего, кроме червяка да зацепившегося
за конец клочка водорослей.
     --Подтяните чуть-чуть, а  то он  у  вас ложится  на дно, -- посоветовал
француз.
     Она  немного вытянула бечеву  и искоса посмотрела на него.  Убедившись,
что он не собирается вмешиваться или критиковать ее метод, а спокойно следит
за собственной удочкой, она снова потихоньку  отпустила бечеву  и  принялась
украдкой разглядывать его лицо, плечи и  руки.  Поджидая  ее, он, как видно,
опять рисовал -- на корме под снастями лежал испачканный и размокший  листок
бумаги с наброском песчанки, взлетающей с отмели.
     Дона  вспомнила  портрет,  сделанный  им  несколько дней  назад, совсем
непохожий на тот, первый, который он так безжалостно  разорвал. На этот  раз
он запечатлел ее в ту минуту, когда, облокотившись на  перила, она стояла на
палубе  и  с улыбкой  слушала весельчака Пьера  Блана, распевающего одну  из
своих  озорных песенок.  Рисунок  он  повесил  на стену каюты,  над камином,
подписав внизу дату.
     --Почему вы не разорвали этот портрет, как первый? -- спросила она.
     --Потому что настроение,  переданное на  нем, достойно того,  чтобы его
сохранили, -- ответил он.
     --По-вашему,  такое настроение  больше подходит  для члена  команды ?
     --Да, -- коротко ответил он.
     И вот теперь он совершенно забыл  о рисовании и  с головой погрузился в
ловлю рыбы, ничуть не  заботясь о  том, что  в  нескольких  милях отсюда его
враги обдумывают  план его поимки и, может  быть, именно в эту минуту  слуги
Юстика, Пенроуза  и Годолфина рыщут по окрестностям  и расспрашивают жителей
отдаленных деревень.
     --Что  с вами? -- прервав ее размышления,  мягко спросил он. -- Надоело
удить?
     --Нет, -- ответила она, -- я вспоминала то, что услышала сегодня утром.
     --Я так и  подумал, -- сказал он. -- У вас очень встревоженный вид. Что
же вы услышали?
     --Вам нельзя  здесь оставаться. Они о чем-то пронюхали. И хотят во  что
бы то ни стало вас поймать.
     --Меня это не волнует.
     --Поверьте,  они настроены очень  серьезно. Юстик -- опасный противник,
не  то что  этот надутый  болван Годолфин.  Он  действительно лелеет надежду
вздернуть вас на самом высоком дереве.
     --Какая честь!
     --Зря  смеетесь. Вы, видимо,  считаете, что я, подобно многим женщинам,
готова впасть в панику по любому пустяку?
     --Я  считаю,  что  вам,  как  и  многим  женщинам,  свойственно  слегка
преувеличивать факты.
     --А вы предпочитаете их вообще не замечать?
     --А что еще мне прикажете делать?
     --Прежде  всего соблюдать  осторожность.  Юстик  говорил,  что  местные
жители догадываются о вашем убежище.
     --Возможно.
     --Но ведь в конце концов кто-нибудь из них может проговориться, и тогда
они устроят в ручье засаду.
     --Я к этому готов.
     --Готовы? Но как? Что вы можете сделать?
     --Разве Юстик и Годолфин сообщили вам, как они собираются меня ловить?
     --Нет.
     --Вот и я не стану рассказывать, как я намерен от них ускользнуть.
     --Неужели вы думаете, что я...
     --Я думаю, что вам пора вытаскивать удочку -- у вас клюет.
     --Это вы нарочно придумали.
     --Ничего подобного. Если не хотите, дайте мне.
     --Нет-нет, я буду вытаскивать.
     --Тогда начинайте потихоньку подтягивать бечеву.
     Дона  машинально, без всякой охоты  взялась за бечеву, но, почувствовав
на другом  конце тяжесть, заработала быстрей. Мокрая бечева витками ложилась
ей  на колени  и  на босые ступни. Она  оглянулась и, улыбнувшись  ему через
плечо, прошептала:
     --Она там, на крючке, я чувствую, как она бьется.
     --Главное, не спешите, -- спокойно ответил он,  -- а то  сорвется.  Вот
так, а теперь медленно подводите к лодке.
     Дона не слушала его. Она  вскочила, на  секунду выпустив бечеву из рук,
снова  схватила ее и дернула  что было сил --  у поверхности  воды  мелькнул
белый рыбий бок,  затем бечева внезапно ослабла, рыба  вильнула в сторону  и
ушла на глубину. Дона огорченно вскрикнула и с обидой взглянула на него.
     --Сорвалась, -- проговорила она. -- Какая досада!
     Он посмотрел на нее и рассмеялся, тряхнув головой.
     --Не стоит так волноваться.
     --Вам хорошо говорить, -- ответила она, -- а я уже чувствовала, как она
трепыхается на крючке. Мне так хотелось ее поймать!
     --Поймаете другую.
     --У меня вся бечева запуталась.
     --Давайте я распутаю.
     --Нет... я сама.
     Он  снова  взялся за  удочку,  а  она  разложила  на  коленях  влажный,
спутанный клубок и попыталась развязать бесчисленные узелки и петельки,  но,
чем больше старалась, тем сильней их запутывала. Вконец раздосадованная, она
хмуро посмотрела на него.  Он не  глядя протянул  руку  и переложил клубок к
себе на колени. Она  ожидала,  что он будет над  ней смеяться,  но  он молча
принялся разматывать  клубок, осторожно вытягивая длинную  мокрую  бечеву, а
она откинулась на борт и стала следить за его работой.
     Небо  на  западе зарделось яркими полосами,  на воду  легли  золотистые
пятна. Река с тихим журчанием обтекала лодку и неслась дальше, к морю.
     Чуть ниже по течению семенил вдоль  берега одинокий козодой. Неожиданно
он поднялся в воздух и, коротко свистнув, скрылся из глаз.
     --Скоро  мы  будем  ужинать? --  спросила  Дона.  --  Вы  обещали,  что
разожжете костер.
     --Ужин нужно сначала выловить, -- ответил он.
     --А если мы ничего не выловим?
     --Значит, и костра не будет.
     Она  замолчала. Он  продолжал работать,  и  вскоре  бечева,  словно  по
волшебству, ровными и аккуратными кольцами легла на дно лодки.  Он перекинул
ее за борт и подал ей конец.
     --Спасибо, -- удрученно пробормотала она, робко глядя на него. В глазах
его мелькнула знакомая затаенная улыбка, и, хотя он  ничего  не сказал,  она
поняла, что улыбка предназначена ей, и на душе у нее сразу сделалось легко и
весело.
     Они  продолжали удить.  Где-то  вдали,  на другом  берегу, выводил свою
задумчивую нежную прерывистую песенку дрозд.
     Дона сидела  рядом с  французом и  думала о том, что ей еще  никогда не
было так хорошо и спокойно, как сейчас. Благодаря его присутствию, благодаря
окружающей их тишине тоска, вечно  терзающая ее и поминутно рвущаяся наружу,
наконец  улеглась.  Состояние  это  казалось  ей  странным  и  необъяснимым.
Привыкнув   жить   в  водовороте  звуков  и  красок,  она  чувствовала  себя
околдованной,  опутанной  какими-то чарами,  но не враждебными, а  добрыми и
привычными, словно она наконец попала в  то место, куда давно стремилась, но
никак  не могла попасть -- то ли по беспечности, то  ли по неведению,  то ли
просто по досадному стечению обстоятельств.
     Она понимала, что ради этого спокойствия, ради этой тишины она и уехала
из Лондона и именно их надеялась обрести в Нэвроне, но понимала также  и то,
что в одиночку ей это ни  за что не удалось бы: ни лес, ни небо,  ни река не
могли ей помочь, и только когда  она была рядом с ним, видела его, думала  о
нем, спокойствие ее становилось глубоким и нерушимым.
     И  чем  бы  она  ни  занималась:  играла с  детьми,  бродила  по  саду,
расставляла  цветы  в  вазах, --  стоило  ей вспомнить о корабле, замершем в
тихом ручье, как на душе у нее сразу теплело,  а сердце наполнялось неясной,
тревожной радостью.
     , --
думала она, вспоминая фразу, сказанную им в первый вечер за ужином, -- фразу
об их общем изъяне. Неожиданно она увидела, что он  выбирает леску, и быстро
подалась вперед, задев его плечом.
     --Клюет? -- взволнованно спросила она.
     --Да, -- ответил он. -- Хотите попробовать еще раз?
     --Но это же нечестно, -- дрожащим от волнения  голосом проговорила она.
-- Это ваша рыба.
     Он с улыбкой передал ей удочку, и она осторожно подвела бьющуюся рыбину
к  борту.  Еще минута -- и добыча  трепыхалась на дне среди спутанных мотков
бечевы.  Дона опустилась на колени и взяла рыбу в руки. Платье ее  намокло и
перепачкалось в иле, растрепавшиеся локоны упали на лицо.
     --Моя была больше, -- заметила она.
     --Конечно, -- ответил он, -- упущенная всегда больше.
     --Но ведь эту я все-таки поймала! Разве у меня плохо получилось?
     --Нет, -- ответил он, -- на этот раз вы сделали все правильно.
     Стоя на коленях, она попробовала вытащить крючок из рыбьей губы.
     --Бедняжка,  ей  больно,  она умирает!  --  огорченно воскликнула  она,
поворачиваясь к нему. -- Помогите же ей, сделайте что-нибудь!
     Он опустился на колени рядом  с ней, взял рыбу в руки  и  резким рывком
выдернул  крючок из губы. Потом  засунул пальцы ей  в  рот и быстро  свернул
голову -- рыба дернулась в последний раз и затихла.
     --Вы убили ее, -- печально проговорила Дона.
     --А разве вы не об этом просили?
     Она не ответила. Теперь, когда все переживания были позади, она впервые
осознала, как близко они  стоят --  сплетя  руки  и прижавшись друг к  другу
плечами. По  лицу  его блуждала все  та же  знакомая затаенная улыбка, и  ее
вдруг, словно горячей волной, захлестнуло страстное, беззастенчивое желание.
Ей хотелось, чтобы он стоял еще ближе, чтобы его губы касались ее губ, а его
руки  лежали   на   ее  плечах.  Оглушенная   и   испуганная  этим  внезапно
разгоревшимся  огнем,  она  отвернулась и принялась смотреть  на  реку.  Она
боялась, что  он  догадается о ее  волнении  и почувствует к  ней  такое  же
презрение,  какое Гарри и Рокингем  испытывали  к  потаскушкам из  .
Пытаясь хоть как-то защититься -- не столько от него, сколько от себя самой,
-- она начала торопливо и неловко оправлять платье и приглаживать волосы.
     Немного успокоившись, она посмотрела на него через плечо: он уже смотал
бечеву и уселся на весла.
     --Проголодались? -- спросил он.
     --Да, -- ответила она дрожащим, неуверенным голосом.
     --Потерпите, скоро разведем костер и приготовим ужин.
     Солнце село, на  воду легли таинственные  тени. Француз вывел  лодку на
середину реки,  быстрое течение  тут  же подхватило ее и понесло вниз.  Дона
съежилась на носу, поджав под себя ноги и уткнувшись подбородком в ладони.
     Золотое  сияние  в вышине  потухло, цвет  неба  сделался  загадочным  и
нежным,  река же  словно потемнела еще больше. Из леса потянуло запахом мха,
свежей  листвы, горьким ароматом  колокольчиков.  Лодка медленно плыла вдоль
реки. Неожиданно  француз повернулся к берегу  и  прислушался.  Дона подняла
голову:  издалека  доносился  странный  резкий звук  --  низкий, монотонный,
завораживающий.
     --Козодой, -- проговорил он, быстро взглянув на нее.  И в ту  же минуту
она поняла, что он обо всем догадался -- догадался, но не стал презирать ее,
потому что  испытал то  же самое: тот же огонь, то же желание. Но  ни он, ни
она не  могли открыться друг  другу: он  был  мужчиной, а она женщиной, и им
полагалось  молчать  и  ждать  своего часа,  который мог  прийти и завтра, и
послезавтра, а мог не прийти никогда -- от них это не зависело.
     Он снова взялся за весла, и лодка еще быстрей полетела вниз по течению.
Вскоре они добрались  до устья  ручья,  густо поросшего лесом, и,  осторожно
войдя в  узкую про