такими.  Она ожидала  увидеть  головорезов с серьгами в ушах и кинжалами  за
поясом,  а  перед  ней  были простые, добродушные  парни,  по-детски  наивно
восхищавшиеся ее красотой.
     Да и  корабль,  если  признаться  честно,  оказался не таким,  как  она
ожидала. Не было ни грязи, ни вони, ни мусора -- все  сияло чистотой, краска
была  свежей  и яркой, палубы  надраены не хуже, чем на военном судне,  а из
носовой  части,  где,  по-видимому,  жили матросы, тянуло аппетитным запахом
овощного супа. Они вошли в дверь с раскачивающимися створками, спустились по
лестнице  и  остановились перед второй  дверью. Матрос  постучал.  Спокойный
голос  пригласил их  войти. Дона шагнула  за  порог и  невольно зажмурилась:
яркий  свет, врывающийся  в  кормовые  окна,  заливал  каюту,  отражаясь  от
деревянных панелей на стенах. Дона в очередной раз испытала  растерянность и
недоумение: каюта  ничем  не напоминала  мрачную нору, увешанную  оружием  и
заваленную пустыми  бутылками. Это была  самая обычная комната: полированный
стол,  стулья,  рисунки  птиц  на стенах --  строгая и вместе с  тем  уютная
обстановка, свидетельствующая  о  том,  что человек,  живущий здесь,  вполне
довольствуется самим собой. Проводник Доны вышел, тщательно прикрыв за собой
дверь, и она смогла, наконец, разглядеть хозяина  комнаты, который  сидел за
столом и что-то писал, не обращая на нее внимания. Она кинула на него робкий
взгляд, но тут же одернула себя -- ей, Доне Сент-Колам,  никогда и никого не
боявшейся, не пристало  робеть перед каким-то пиратом. Да  и вообще,  что он
себе позволяет?  Почему он не обращает на нее внимания?  В конце концов, это
невежливо! Долго ей еще здесь стоять?.. Однако  заговорить первой она все же
не решалась. Ей вспомнился Годолфин с его выпученными глазами, бородавкой на
носу и непрестанными  заботами о здоровье дражайшей супруги.  Интересно, что
бы он сказал, увидев ее сейчас в этой каюте наедине со страшным французом?
     Страшный француз тем  временем продолжал писать, по-прежнему не замечая
Дону, стоявшую  в дверях.  Она вдруг поняла, что  делает  его  непохожим  на
прочих  мужчин: на нем не было модного завитого парика. Он носил волосы так,
как было принято несколько лет назад, и это ему необычайно шло,  трудно было
даже представить его с какой-то другой прической.
     Однако чем  же  это он так увлечен? Пишет и пишет, не  поднимая головы,
как студент перед экзаменом, хотя мог бы, наверное, и оторваться на минутку.
Она потихоньку придвинулась к столу,  пытаясь  разглядеть,  чем он занят,  и
обнаружила,  что он вовсе не  пишет, а рисует -- быстрыми и точными штрихами
зарисовывает цаплю, стоящую на  отмели, ту самую цаплю,  которую она  видела
десять минут назад.
     Это  было уже слишком -- Дона буквально  оторопела от удивления. Пират,
занимающийся рисованием, -- такого  она не  могла  себе даже представить. Ее
вдруг охватила досада. Почему он не ведет себя как полагается: не кричит, не
чертыхается, не размахивает кинжалом, а сидит за столом и делает вид, что не
замечает ее?
     Неожиданно   француз  заговорил,  по-прежнему  не  поднимая  головы  от
рисунка. В голосе его слышался легкий иностранный акцент.
     --Итак, что вы делали на берегу? Шпионили за моим кораблем?
     Дона мгновенно вскипела -- как он смеет обвинять ее в шпионстве?!
     --Мне кажется, -- проговорила  она холодно и отчетливо,  тем заносчивым
тоном, каким иногда разговаривала со  слугами,  --  это  я должна спросить у
вас, почему вы незаконно вторглись в мои владения.
     Француз поднял голову и встал.  Он был очень высок,  гораздо выше,  чем
она предполагала.  В его  темных глазах  мелькнул быстрый свет узнавания, он
внимательно посмотрел на нее и улыбнулся чуть заметно, как будто про себя.
     --Прошу извинить, -- проговорил он. -- Я не знал, что ко мне пожаловала
сама хозяйка усадьбы.
     Он подал  ей стул. Она села,  не говоря  ни слова. Он  уселся напротив,
положил ногу на  ногу, откинулся назад и принялся разглядывать  ее все с тем
же выражением узнавания и тайного удивления на лице.
     --Это вы приказали доставить меня на корабль? -- спросила она, чувствуя
себя  неловко  под  его пристальным взглядом  и желая прервать  затянувшуюся
паузу.
     --Да, -- ответил он,  -- я  велел задерживать всех,  кто приблизится  к
ручью.  До сих  пор  обходилось  без  происшествий. Вы оказались смелей, чем
местные жители, и,  как видите, поплатились  за  свою смелость. Надеюсь, мои
люди не причинили вам вреда?
     --Нет, -- коротко ответила она.
     --Чем же вы в таком случае недовольны?
     --Я не привыкла, чтобы  со мной так обращались, --  ответила она, снова
вскипая: ей почудилось, что в его голосе прозвучала насмешка.
     --Да? -- переспросил он. -- И только-то?
     От негодования  у  нее перехватило  дыхание. Боже  мой,  какой  наглец!
Похоже, ее  ярость  забавляла  его  --  он сидел,  откинувшись на  стуле, и,
покусывая кончик пера, с улыбкой наблюдал за ней.
     --Что вы собираетесь со мной делать? -- спросила она.
     --Ну вот, наконец-то  мы добрались до самого главного, -- произнес  он,
откладывая перо в сторону. -- Давайте посмотрим, что говорится на сей счет в
пиратском своде законов.
     Он  открыл  ящик  стола,  достал какую-то  книгу  и  начал  медленно  и
торжественно ее перелистывать.
     --Так...  пленники...  поимка... допрос... содержание под стражей... --
громко читал он.  -- Хм, все  это, конечно, очень интересно, но относится, к
сожалению, только  к  пленникам  мужского пола. Я как-то совсем  упустил  из
виду,  что  среди  пленников  могут  попадаться  и женщины.  Непростительная
оплошность!
     Ей  снова  припомнился  Годолфин  и  его  предостерегающая  фраза:  .  Несмотря на все  свое раздражение, она не
удержалась от улыбки.
     --Вот  так-то лучше, -- прервав  ее  размышления,  произнес француз. --
Злость вам не идет. Теперь вы больше похожи на себя.
     --Разве вы меня знаете? -- удивилась она.
     --Кто  же  не  знает  леди  Сент-Колам?   --  с  усмешкой  ответил  он,
покачиваясь на стуле, -- Очаровательную леди Сент-Колам, устраивающую кутежи
в лондонских  тавернах вместе с приятелями своего мужа? Даже мне  известно о
ваших похождениях.
     Она почувствовала, что заливается краской  -- его ирония, его спокойное
презрение больно задели ее.
     --С кутежами покончено, -- проговорила она.
     --Неужели? -- спросил он. -- И на сколько же -- на неделю, на месяц?
     --Навсегда, -- ответила она.
     Он снова взялся за перо и, тихонько насвистывая, принялся прорисовывать
фон.
     --Я вам  не верю, --  сказал  он. --  Через  несколько  дней Нэврон вам
надоест, и вы снова будете с тоской вспоминать звуки  и запахи Лондона, а на
сегодняшнее свое настроение смотреть как на минутную слабость.
     --Нет, -- возразила она.
     Он молча продолжал рисовать. Дона с интересом  следила  за ним. Рисунок
получался на  редкость удачным, и она  на минуту забыла, что  перед  ней  ее
похититель, которого ей полагается ненавидеть.
     --Я видела эту  цаплю, --  сказала она. --  Совсем недавно,  по  дороге
сюда. Она стояла на отмели, у истока ручья.
     --Да, -- ответил он,  -- она всегда прилетает  к ручью во время отлива.
Здесь для нее много корма. А  гнездится  она чуть выше по  течению,  рядом с
Гвиком. Ну, а кого еще вы видели?
     --Сорочая,  --  ответила  она. --  И  какую-то  другую  птицу,  кажется
кроншнепа.
     --Верно, --  подтвердил он, -- они  оба здесь водятся.  Должно быть, их
спугнул стук молотков?
     --Да, -- ответила она.
     Он продолжал рисовать,  тихонько насвистывая, а  она смотрела на него и
думала о  том, как легко и  приятно ей сидеть рядом с ним в этой  каюте,  на
этом корабле, слушать журчание воды за  кормой, любоваться солнечным светом,
льющимся в окна. Все это было похоже на странный, диковинный сон, неожиданно
сделавшийся явью, на пьесу, в которой ей доверили играть главную роль. И вот
зрители собрались, занавес поднялся, и кто- то тихо шепнул за спиной: .
     --По вечерам здесь можно услышать  козодоев, -- проговорил  он.  -- Они
гнездятся на холмах в верховьях ручья. Но подобраться к ним довольно сложно:
козодои -- пугливые птицы.
     --Да, -- проговорила она.
     --Я  люблю этот  ручей,  -- сказал он, быстро взглянув  на нее  и снова
опуская глаза на  рисунок.  --  Это  мое убежище.  Я  приплываю  сюда, чтобы
отдохнуть. А когда  безделье начинает затягивать, бросаю все и снова ухожу в
море.
     --Чтобы грабить и обирать моих соотечественников? -- спросила она.
     --Совершенно верно, чтобы грабить и обирать ваших соотечественников,  -
- подтвердил он. Затем отодвинул законченный рисунок, встал и потянулся.
     --Когда-нибудь вас поймают, -- проговорила она.
     --Возможно...
     Он повернулся к ней спиной и посмотрел в окно.
     --Идите сюда, -- позвал он.
     Дона  поднялась и,  подойдя к окну, выглянула из-за его плеча: внизу, у
самого борта, качались на волнах полчища чаек, ожидая подачки.
     --Они всегда  прилетают сюда  с  побережья, -- сказал  он, -- как будто
заранее  знают  о  нашем прибытии. Мои матросы любят  их  кормить. Я  и  сам
частенько кидаю им крошки из этого окна.
     Он улыбнулся, разломил кусок хлеба и швырнул его птицам, которые тут же
с шумом и криком набросились на добычу.
     --Наверное они  испытывают  к  кораблю родственные чувства,  -- заметил
француз, -- его ведь тоже зовут .
     --Ах да, конечно! -- воскликнула Дона. -- La mouette -- чайка, как же я
забыла?
     И оба, высунувшись из окна, снова стали смотреть на птиц.
     .
     --Почему вы сделались пиратом? -- спросила она, нарушая молчание.
     --А почему  вы любите  скакать на норовистых лошадях? -- в свою очередь
спросил он.
     --Из-за риска, из-за скорости, --  ответила  она, -- а еще потому,  что
можно упасть.
     --Вот поэтому и я сделался пиратом, -- ответил он.
     --Но... -- начала она.
     --Да  нет  здесь  никаких  , -- прервал он.  --  Все очень  просто.
Гораздо  проще, чем вы думаете.  Я вовсе не испытываю ненависти к обществу и
не собираюсь ни с кем бороться. Пиратство привлекает меня само по себе. И не
потому,  что  я  так  уж жесток или  кровожаден.  Мне  нравится готовиться к
операциям,  долго  и тщательно обдумывать  каждую  деталь,  выверяя  все  до
мелочей и ничего не оставляя на волю случая. В чем-то это напоминает решение
сложной геометрической задачи -- здесь тоже требуется смекалка.  Ну а, кроме
того,   это  просто   очень  интересное  занятие  --  опасное,  азартное   и
захватывающее.
     --Да, -- протянула она, -- я понимаю.
     --Я вижу, вы немного удивлены, -- с улыбкой взглянув на  нее,  произнес
он. -- Очевидно, вы  ожидали встретить здесь пьяного головореза, валяющегося
на залитом кровью полу  среди кинжалов  и пивных бутылок в окружении  дюжины
стенающих жертв?
     Она тоже улыбнулась, но ничего не ответила.
     В  дверь неожиданно постучали. Француз  крикнул , и на пороге
появился матрос с  подносом в руках. На подносе стояла огромная  супница, от
нее  шел  густой, аппетитный  пар. Матрос расстелил на  дальнем  конце стола
белую  салфетку,  открыл  стенной шкафчик и вытащил  бутылку вина.  Дона  не
отрываясь следила за каждым его  движением. Ей  давно уже хотелось  есть, от
запаха супа у нее  просто  слюнки потекли. Вино в  высокой  бутылке казалось
таким прохладным  и вкусным!  Она подняла голову и встретилась  со смеющимся
взглядом француза.
     -- Хотите попробовать? -- спросил он.
     Она кивнула, досадуя на себя  -- неужели по ее лицу так просто обо всем
догадаться? Он достал из шкафчика вторую тарелку, ложку и бокал. Придвинул к
столу два  стула. Она увидела, что  матрос  принес также свежий  французский
хлеб с  золотистой, поджаристой  корочкой  и  несколько кусков очень желтого
масла.
     Они молча приступили к еде. Через некоторое время он разлил  по бокалам
вино  --  холодное,  прозрачное  и не  слишком  сладкое. Дону  не  оставляло
ощущение, что все это происходит во сне -- знакомом, мирном сне, который она
уже видела однажды.
     . Но
в глубине души она понимала, что впечатление это обманчиво -- она никогда не
видела ни этот корабль,  ни этого  человека. Она  вдруг спохватилась, что не
знает, который час. Наверное, дети  уже вернулись с пикника и Пру укладывает
их спать. Может быть,  именно сейчас они стучатся  в дверь ее спальни, зовут
ее, а им никто не отвечает. . И  продолжала пить вино, разглядывать птиц на стенах и украдкой
изучать своего соседа, когда он на нее не смотрел.
     А он  тем временем протянул руку, достал с полки табакерку и высыпал на
ладонь горсть табака. Листья были сухие, мелкие  и темные. Внезапная догадка
молнией промелькнула в ее голове. Она вспомнила  табакерку, забытую кем-то у
нее в спальне, томик французских стихов с рисунком чайки на титульном листе,
Уильяма,  крадущегося к лесу, и его рассказы о бывшем хозяине, который любит
путешествовать  и считает свою жизнь непрерывным  бегством.  Она встала,  не
спуская с него глаз.
     --Боже мой! -- вырвалось у нее.
     Он поднял голову:
     --Что такое?
     --Значит, это  вы,  --  воскликнула  она, -- это вы оставили  у  меня в
спальне табакерку и  томик Ронсара!  Это  вы бесцеремонно  оккупировали  мою
кровать!
     Он улыбнулся --  наверное,  последняя фраза показалась ему  забавной, а
может быть, его насмешила горячность, с которой она ее произнесла.
     --В  самом деле? -- спросил он. --  Я оставил у вас табакерку? Ей-Богу,
не помню. Надо будет побранить Уильяма за  рассеянность -- он должен был  ее
убрать.
     --  Да, да, -- продолжала  она,  -- теперь я  понимаю. Это вы приказали
Уильяму  поселиться  в  Нэвроне и уволить  слуг,  чтобы никто не  мешал  вам
спокойно жить там все то время, пока мы оставались в Лондоне.
     --Ну что вы, -- возразил он, -- я жил там далеко не все время -- только
когда это  отвечало  моим планам. Ну  и еще зимой, конечно. Зимой  в  ручье,
знаете  ли,  становится  довольно  неуютно, не  то что в вашей спальне.  Но,
поверьте, я ни за что не осмелился бы войти туда, если бы не был уверен, что
вы не станете возражать.
     Он посмотрел  на  нее, и в  глазах  его  снова  блеснул  тайный  огонек
узнавания.
     --Я  каждый  раз  спрашивал разрешения у  вашего портрета.  И
вы милостиво кивали мне в ответ, а иногда даже дарили улыбку.
     --Все равно, -- сказала Дона, -- вы вели себя дерзко и бесцеремонно.
     --Согласен, -- ответил он.
     --Кроме того, вы рисковали своей головой.
     --По-моему, риск был оправдан.
     --Ах, если бы я только могла предположить...
     --И что бы вы сделали?
     --Я тут же приехала бы в Нэврон.
     --А потом?
     --Заперла бы дом, прогнала бы Уильяма и расставила всюду часовых.
     --Неужели вы так суровы?
     --Представьте себе.
     --Я вам не верю.
     --Почему?
     --Потому что ваш портрет  говорит  о другом. Когда  я смотрел на  него,
лежа в вашей кровати, я видел, что вы поступили бы совсем не так.
     --А как?
     --Вы сделали бы все наоборот.
     --То есть?
     --Вы  перешли бы  на мою сторону,  поставили бы свою  подпись  рядом  с
нашими и стали единственной женщиной, присягнувшей на верность нашему делу.
     Проговорив это,  он поднялся,  достал из шкафа какую-то книгу и раскрыл
ее. В верхней части листа  стояла надпись -- , а  под ней длинный
список  имен: Эдмон Вакье, Жюль Тома, Пьер Блан, Люк Дюмон и  многие, многие
другие. Он взял перо, обмакнул его в чернила и протянул ей.
     --Ну что? -- спросил он. -- Согласны?
     Она подержала перо в руке, словно  взвешивая ответ, и -- то  ли оттого,
что  ей снова  вспомнился Гарри,  позевывающий над картами, и Годолфин с его
выпученными глазами, то ли оттого, что  ее разморило  после  сытного обеда и
она почувствовала себя легко и беспечно, как бабочка, порхающая на солнце, а
может  быть, просто оттого,  что он стоял рядом, -- так или иначе, она вдруг
взглянула на него, рассмеялась и быстро черкнула в центре листа, под другими
именами, -- .
     --А теперь вам пора идти, -- сказал он, -- а то дети начнут вас искать.
     --Да, -- кивнула она.
     Они  вышли из  каюты  и  поднялись  на палубу.  Там  он остановился  и,
перевесившись через перила,  крикнул  что-то на бретонском наречии матросам,
работавшим внизу.
     --Я  хочу представить вас команде, -- объяснил  он  ей. Затем отдал еще
какой-то  приказ,  и  через  минуту все матросы  выстроились  на  палубе,  с
любопытством  поглядывая  на  нее.  --  Я  скажу  им, что  отныне вы  можете
беспрепятственно приближаться к ручью. Ручей теперь  ваш. И корабль тоже.  С
этого мгновения вы полноправный член нашей команды.
     Он  обратился  к матросам. Они  молча выслушали  его, а потом стали  по
очереди  подходить  к  ней и  почтительно целовать  руку. А  она смеялась  и
благодарила их, а  в голове ее вертелась одна и та же мысль: . Внизу на воде уже ждала лодка с
одним  из матросов. Дона перебралась  через  перила и начала  спускаться  по
трапу.  Француз  не  помогал  ей.  Он  стоял  наверху  и  смотрел,  как  она
спускается.
     --Вы не передумали? -- крикнул он ей вдогонку. -- Вы по-прежнему хотите
запереть Нэврон и уволить Уильяма?
     --Уже не хочу, -- ответила она.
     --В таком случае я считаю своим долгом нанести вам ответный визит.
     --Буду очень рада, -- сказала она.
     -- Когда мне прийти?  Скажем,  после обеда, часа в три  -- вас устроит?
Надеюсь, вы напоите меня чаем?
     Она посмотрела на него, рассмеялась и покачала головой:
     --Нет, вы ведь  не лорд Годолфин. Пираты не являются к дамам средь бела
дня. Им полагается приходить ночью, тайком, оповещая  о  себе стуком в окно.
Чтобы  перепуганная  хозяйка,  затеплив  свечу,  усадила  гостя  за  стол  и
накормила остатками ужина.
     --Ну что ж, -- сказал он, -- тогда завтра в десять.
     --Идет, -- ответила она.
     --Спокойной ночи.
     --Спокойной ночи.
     Дона переправилась через ручей и вышла на берег, а француз все стоял на
палубе и смотрел ей вслед. Солнце спряталось за деревьями,  ручей погрузился
во тьму. Отлив закончился; вода отступила с отмелей и замерла,  спокойная  и
неподвижная. Где-то  в стороне, за излучиной,  коротко  прокричал  кроншнеп.
Дона взглянула на корабль.  Яркий, пестрый, с необычными наклонными мачтами,
он  казался  сейчас  далеким  и  нереальным.  Она  повернулась  и  торопливо
двинулась к дому,  виновато улыбаясь на ходу,  словно ребенок, напроказивший
тайком от взрослых.

7
     Выйдя на лужайку,  она увидела, что Уильям стоит у окна гостиной, делая
вид, что протирает его, а на самом деле высматривая, откуда  она придет. Она
решила  не объявлять ему  обо всем сразу,  а для  начала немного подразнить.
Переступив  порог  гостиной,  она  остановилась и, вертя  в  руках  косынку,
проговорила:
     --Уф, я отлично прогулялась, голова совсем не болит.
     --Я заметил, миледи, -- ответил он, пристально глядя на нее.
     --У реки сегодня так хорошо: тихо, прохладно.
     --Да, миледи.
     --Представь себе,  там,  оказывается, есть  ручей.  Удивительное место:
уединенное, таинственное -- идеальное убежище для тех, кто хочет скрыться от
посторонних взглядов... как я, например.
     --Да, миледи.
     --Ну а ты как съездил? Застал лорда Годолфина?
     --Нет,  миледи, его светлости не было дома.  Я оставил цветы  у лакея и
попросил передать их миледи Годолфин.
     --Спасибо, -- сказала она. Затем помолчала, притворяясь, что поправляет
ветки сирени в вазе, и  добавила:  -- Да,  Уильям, пока я  не забыла: завтра
вечером я жду гостей. Ужин лучше перенести на десять.
     --Слушаюсь, миледи. На сколько человек прикажете накрывать?
     --На двоих. Нас будет только двое -- я и еще один господин.
     --Хорошо, миледи.
     --Гость придет  пешком,  поэтому  скажи  груму, чтобы  запер  конюшню и
ложился спать.
     --Слушаюсь, миледи.
     --И вот ещ