не  нашлась, что ответить.  Взгляд его был по-прежнему бесстрастен,
ротик-пуговка крепко сжат,  но что-то подсказывало ей, что на этот раз он не
шутит, а говорит истинную правду.
     -- Звучит как  комплимент,  --  наконец  произнесла она,  вставая из-за
стола и ожидая, пока он отодвинет ее стул.
     --Это и есть комплимент, миледи, -- бесстрастно ответил он.
     Дона молча  вышла из столовой. Ей вдруг показалось, что в этом странном
маленьком  человечке,  разговаривающем  с  ней  одновременно  почтительно  и
фамильярно, она может обрести надежного и преданного друга. Она усмехнулась,
представив удивленное лицо Гарри: .
     Ведет он себя действительно слишком  вольно.  Что  за  нелепая идея  --
распустить всех слуг и жить одному в таком большом  доме? Неудивительно, что
здесь  полно пыли  и запах как в  склепе. Хотя понять его, конечно, можно --
разве сама  она не за этим же сюда приехала? Кто знает, может быть, он удрал
от  сварливой жены  или  ему приелось тяжелое,  безрадостное существование в
каком-нибудь  глухом уголке Корнуолла, а может быть, ему, так  же как  и ей,
просто  захотелось  убежать от себя  самого?  Она сидела  в  гостиной, перед
камином,  в  котором Уильям недавно  разжег огонь,  и,  забыв про лежащую на
коленях книгу, думала о том,  что до ее  приезда он тоже, должно быть, любил
сидеть здесь,  среди накрытых чехлами диванов и кресел, и что ему, наверное,
очень обидно уступать это уютное  местечко  кому-то другому. А в самом деле,
до  чего  же приятно  отдохнуть  в  тишине,  подложив  под  голову  подушку,
чувствуя, как ветерок из  раскрытого окна  тихонько  шевелит волосы, и зная,
что ни одна живая душа не нарушит твоего уединения, не потревожит его грубым
голосом или чересчур громким смехом,  что все это осталось в прошлом так же,
как пыльные мостовые,  уличная  вонь,  шустрые подмастерья, грязные  кабаки,
назойливая музыка, лукавые друзья и отчаянная пустота в душе. Интересно, что
сейчас  поделывает  Гарри?  Наверное, ужинает  в   с  Рокингемом  --
жалуется  на жизнь, накачивается пивом и, позевывая,  режется в карты.   А  Рокингем,  улыбаясь   своей  недоброй,  едкой  улыбкой,
поглядывает на него узкими глазами и понимающе бормочет -- он  всегда  делал
вид, что понимает ее как нельзя лучше: 
     Огонь догорел, в  комнате сделалось прохладно. Дона решила  подняться в
спальню, а по дороге заглянуть в детскую. Генриетта лежала, слегка приоткрыв
рот, светлые локоны обрамляли хорошенькое, как  у  восковой куколки, личико;
Джеймс сердито хмурился  во  сне, его круглая  смешная физиономия напоминала
мордочку  мопса.  Дона  поцеловала  его сжатую в  кулачок ручку и  осторожно
спрятала ее под одеяло. Он приоткрыл один глаз и улыбнулся. Дона на цыпочках
вышла из детской, ей было  немного стыдно: она понимала, что ее примитивная,
необузданная  любовь к Джеймсу  объясняется всего лишь тем, что  он мальчик.
Пройдет несколько лет, мальчик превратится в толстого, неуклюжего мужлана, и
какая- нибудь женщина обязательно будет из-за него страдать.
     Войдя  в  спальню,  она увидела, что кто-то  -- скорее всего, Уильям --
срезал  ветку  сирени и  поставил на камин,  под  ее  портретом.  По комнате
разливался  сладкий, пьянящий аромат.   Она
посмотрела на портрет, тот ответил ей пристальным взглядом.  
     Она надела ночную сорочку -- белую, шелковую, прохладную, -- потянулась
и выглянула в окно. Темные ветви деревьев слегка подрагивали на фоне ночного
неба.  Где-то внизу,  за садом,  бежала по  равнине  река,  спеша  навстречу
приливу.  Ей представилось, как бурливые речные струи,  напоенные  весенними
дождями, стремительно  врываются в  море  и, смешавшись  с солеными морскими
волнами, с силой  обрушиваются  на  берег. Она  раздернула шторы --  комнату
залили потоки лунного света. Она отошла  от окна,  поставила свечу на столик
возле кровати и забралась в постель.
     Полежала  немного, сонно следя глазами за игрой лунных пятен на полу, и
уже  собралась  заснуть,  как  вдруг  почувствовала, что  к  запаху  сирени,
наполнявшему  комнату,  примешивается  какой-то другой,  крепкий,  резкий  и
удивительно знакомый запах. Она повернула голову -- запах сделался  сильней.
Похоже, он шел из столика возле кровати. Она протянула  руку, выдвинула ящик
и заглянула внутрь. В ящике лежали книга и табакерка. Ну конечно, как же это
она сразу не догадалась -- разумеется,  это табак! Она вытащила табакерку --
листья были  коричневые,  твердые  и,  судя  по  всему, недавно  нарезанные.
Неужели у Уильяма хватило  наглости спать в ее комнате? Неужели он осмелился
валяться  в ее  кровати, покуривая трубку и разглядывая ее портрет? Нет, это
уж слишком, это  переходит всякие границы! Да и не похоже как-то, что Уильям
курит  трубку.  Наверное, она ошиблась...  Хотя, с другой  стороны, если  он
целый год жил здесь один...
     Она раскрыла книгу -- ну-ка  посмотрим, что он там читает? Ого, вот это
сюрприз!   Книга  оказалась  сборником  стихов   --  стихов,  написанных  на
французском и принадлежащих  перу  Ронсара. На титульном  листе от руки была
сделана надпись: . А под ней -- крошечный рисунок чайки.

4
     Проснувшись на следующее утро, она первым дел собралась позвать Уильяма
и, предъявив табакерку и томик стихов, поинтересоваться, как ему спалось  на
новом месте  и  не скучал ли он  по  ее мягкой кровати. Она с  удовольствием
представила,  как  вытянется его  непроницаемая физиономия, а  ротик-пуговка
наконец-то задрожит от страха. Однако спустя некоторое время, когда служанка
-- неуклюжая крестьянская девушка, спотыкавшаяся на каждом шагу и краснеющая
от  собственной неловкости, -- громко топая,  внесла  завтрак, она решила не
объявлять  пока  о  своей  находке, а  подождать  несколько  дней --  что-то
подсказывало ей, что так будет гораздо разумней.
     Оставив табакерку и книгу в ящике стола, она встала, оделась и как ни в
чем  не  бывало  спустилась вниз.  Проходя  через гостиную и  столовую,  она
увидела, что  приказание ее выполнено: полы подметены, пыль вытерта, в вазах
расставлены свежие  цветы, окна широко распахнуты, а  Уильям собственноручно
начищает высокий стенной канделябр.
     Увидев ее, он поздоровался и спросил, как она провела ночь.
     --Прекрасно, -- ответила она и, не удержавшись,  добавила: -- Ну а тебе
как спалось? Надеюсь, наш приезд не лишил тебя сна?
     Он вежливо улыбнулся и промолвил:
     --Благодарю  вас,  миледи, вы очень  заботливы. Я  всегда  хорошо сплю.
Правда, среди ночи мистер Джеймс немного  раскапризничался,  но  няня быстро
его успокоила.  Очень странно слышать  детский  плач в доме,  где так  долго
стояла тишина.
     --Мне очень жаль, что Джеймс тебя разбудил.
     --Ну что вы,  миледи. Я сразу вспомнил свое детство. У нас была большая
семья -- тринадцать  детей, и я  среди них самый старший. Я привык ухаживать
за малышами.
     --Ты родом из этих мест?
     --Нет, миледи.
     В голосе его прозвучали какие-то новые, упрямые нотки.  Словно он хотел
сказать:  . Она  поняла и решила не настаивать. Взгляд ее упал на его руки
--  чистые, белые,  без  всяких  табачных пятен. Да и  весь он был  какой-то
чистенький,  аккуратный, ухоженный.  Ничто в его  облике  не напоминало  тот
резкий, терпкий мужской запах, который шел из табакерки.
     А может  быть, зря она его подозревает? Может быть, табакерка лежит там
уже  года три, с тех пор как Гарри  был здесь последний раз, без нее? Да, но
Гарри  не  курит трубку.  Она подошла  к полкам, уставленным  рядами тяжелых
томов в кожаных переплетах, -- которые никто никогда не читал, -- сняла один
и,  притворившись, что листает, стала украдкой наблюдать за  слугой, усердно
начищавшим канделябр.
     --Скажи, Уильям, ты любишь читать? -- неожиданно спросила она.
     --Нет, миледи.  Вы, наверное,  и сами догадались: книги сплошь  покрыты
пылью. Извините, я забыл их протереть. Но завтра  я обязательно  их  сниму и
протру как следует.
     --Значит,  читать ты  не любишь. Ну  а  какие-то другие интересы у тебя
есть?
     --Да, миледи. Я  люблю ловить мотыльков. Здесь, в окрестностях Нэврона,
много мотыльков. Я уже  собрал  неплохую коллекцию. Она хранится  у  меня  в
комнате.
     Ей ничего не  оставалось, как уйти. Услышав доносящиеся из сада детские
голоса,  она направилась  туда.  .
     Дети  с  радостью  кинулись  ей  навстречу.  Генриетта скакала,  словно
маленькая  фея,  Джеймс ковылял  за ней  вперевалочку,  как матрос,  недавно
сошедший на берег. Дона  обняла  их  и  повела  в лес собирать колокольчики.
Цветы  только-только  показались  из земли.  Маленькие,  слабые,  они  нежно
голубели среди молодой травы, которая через какую-  нибудь неделю раскинется
вокруг пышным зеленым ковром.
     Так прошел первый день, за ним  последовал второй,  третий  -- Дона  не
переставала наслаждаться вновь обретенной  свободой.  Она жила, ни  о чем не
думая,   ничего   не   загадывая,   жила   как   живется,   вставала   когда
заблагорассудится  -- иногда  в поддень, иногда в шесть утра,  -- ела, когда
была голодна, ложилась спать, когда чувствовала усталость -- днем ли, ночью,
-- теперь это было все  равно.  Ее одолевала  блаженная, сладкая истома. Она
уходила в сад  и, растянувшись на траве, подложив руки  под  голову,  часами
следила за  бабочками,  беспечно  порхавшими  в солнечных  лучах  и  упоенно
гонявшимися друг за  другом; слушала  птиц, которые хлопотливо сновали среди
ветвей, озабоченные  устройством  новых  гнезд, словно  молодожены,  любовно
обставляющие свою первую  квартирку. Солнце ласково светило  с неба;  легкие
курчавые  облака проносились одно за другим; а где-то вдали, за деревьями, в
низине, струилась река, к которой она так ни разу и не спустилась -- отчасти
из-за лени,  отчасти  из-за  того, что  времени впереди было еще достаточно.
Когда-нибудь  ранним  утром  она  обязательно отправится  туда,  забредет на
мелководье,  будет шлепать  босиком по воде,  поднимая тучи  брызг,  вдыхать
сладкий, пронзительный запах речного ила.
     Дни шли  за  днями, восхитительные  и нескончаемые. Дети  загорели, как
цыганята.  Генриетта забыла  городские привычки и  с удовольствием  носилась
босиком  по саду, резвилась,  прыгала,  словно щенок,  играла  с  Джеймсом в
чехарду и, подражая ему, кувыркалась в траве.
     Однажды, когда они  втроем  возились  на лужайке и дети,  расшалившись,
повалили  ее  в  траву и  принялись осыпать охапками сорванных  маргариток и
жимолости,  а она,  совершенно размякнув и опьянев  от солнца, отбивалась от
них, не  обращая  внимания на  растрепавшуюся прическу и измятое  платье, --
Пру,  к счастью, уже благополучно  скрылась в  доме,  - - с подъездной аллеи
неожиданно  донесся зловещий цокот  копыт.  Копыта  простучали  по  двору  и
стихли. Послышалось дребезжание колокольчика. А  еще  через  несколько минут
она  увидела Уильяма,  идущего  к ней по лужайке,  а за ним  -- О  Боже!  --
плотного, осанистого мужчину с красным лицом, выпученными глазами и париком,
завитым в мелкие  букли. Он шел, похлопывая по башмакам тростью с  золоченым
набалдашником.
     --Лорд  Годолфин, ваша светлость!  -- провозгласил  Уильям, словно и не
замечая вопиющей небрежности ее наряда.
     Дона  вскочила, торопливо одергивая  платье и приглаживая волосы -- ах,
какая досада,  угораздило же  его  пожаловать  в  такой неподходящий момент!
Гость ошарашенно разглядывал  ее. Ничего,  так ему  и надо, будет знать, как
являться без предупреждения.
     --Очень  рада  вас  видеть, сударь,  --  проговорила  она,  приседая  в
реверансе.
     Он важно  поклонился и ничего не ответил. Провожая его в  комнаты, Дона
мельком взглянула на  себя  в  зеркало:  волосы  растрепаны,  за ухом торчит
цветок жимолости. . Они  прошли  в  гостиную и, усевшись  на жесткие стулья,  молча
уставились  друг  на  друга.  Лорд Годолфин  в  замешательстве поднес ко рту
золоченый набалдашник и принялся его покусывать.
     --Как только  я узнал о вашем приезде, сударыня, --  наконец  выговорил
он, -- я тут  же счел  своим долгом -- приятным  долгом, смею  заметить, - -
нанести  вам  визит. Мы  уже несколько лет не имели  счастья  видеть  вас  в
Нэвроне и,  признаться, решили,  что вы о нас совсем забыли. А ведь когда-то
мы с вашим супругом были закадычными друзьями.
     --Вот как? -- проговорила Дона, разглядывая  бородавку, красовавшуюся у
него на носу,  -- она  только сейчас ее заметила. Бедняга,  как это,  должно
быть, неприятно! Она торопливо отвела взгляд, не желая его смущать.
     --Да,  --  продолжал  гость,  -- в  детстве  мы  с  Гарри были большими
приятелями.  Правда,  после женитьбы он переселился в  город и перестал сюда
приезжать.
     .
     --К сожалению, Гарри и на этот  раз не смог приехать, -- сказала она. -
- Я живу здесь с детьми.
     --Жаль, -- проронил он.
     Она промолчала -- что тут скажешь?
     --Моя супруга тоже  была бы счастлива вас навестить, -- произнес он, --
но она сейчас  не совсем  здорова.  Дело в  том, что она...  она  ждет... э-
э-э...
     Он запнулся, не зная, как продолжать.
     --Понимаю, -- улыбнулась Дона, -- у меня самой двое детей.
     Он поклонился, слегка сконфуженный.
     --Мы надеемся, что родится мальчик, -- сказал он.
     --Да-да, конечно,  -- согласилась  Дона и снова  украдкой  взглянула на
бородавку. Чудовищно! И как только его жена это терпит?
     Лорд Годолфин тем  временем  продолжал говорить.  Его  супруга  просила
передать,  что  в  самом  скором  времени ждет Дону к себе, у  них так  мало
знакомых, они почти ни с кем не видятся... 
     --Я  уверен, -- бубнил Годолфин, -- что Гарри не оставит своих земляков
в трудную минуту. Вы, конечно, слышали о наших неприятностях?
     --Нет, -- ответила она, -- я ничего не знаю.
     --Очевидно, новость  еще не успела до  вас  дойти. Нэврон действительно
расположен  очень  уединенно.  Хотя в округе  все только об  этом и говорят.
Жители страшно обеспокоены. Представьте себе, у нас на побережье  объявились
пираты!  За  последнее  время  они совершили уже несколько набегов, похитили
много ценных  вещей  --  в  Пенрине и в других деревнях. А на прошлой неделе
напали на моего соседа.
     --Да, в самом деле неприятно, -- согласилась Дона.
     --Неприятно?!  -- возмущенно воскликнул Годолфин.  Лицо его покраснело,
глаза еще больше вытаращились. -- Да это просто неслыханно! И самое ужасное,
что никто не знает, как с ними бороться.  Неделю  назад  я отправил в Лондон
жалобу, но до сих пор не получил  ответа.  Мы даже вызвали на подмогу солдат
из  Бристоля, но от этих  остолопов нет никакой пользы. Вся  беда в том, что
местная знать действует поодиночке, вместо того  чтобы объединиться и сообща
дать отпор врагу. Очень жаль, что Гарри не сумел приехать, очень жаль.
     --Может быть, я смогу вам чем-нибудь помочь? -- спросила Дона, изо всех
сил стискивая руки, чтобы не рассмеяться: он так яростно нападал на нее, так
горячился, словно подозревал ее в тайном пособничестве пиратам.
     --Только одним, сударыня, только одним:  как можно быстрей вызвать сюда
вашего  супруга. Пусть он поможет  нам объединиться и одолеть наконец  этого
проклятого француза.
     --Француза?-- переспросила она.
     --Да! --  раздраженно воскликнул он. -- Представьте себе,  этот негодяй
вдобавок  еще  и  иностранец  -- грязный,  подлый французишка.  Он  каким-то
образом  сумел  изучить  наше  побережье  и  теперь,  когда мы пытаемся  его
поймать, каждый раз ухитряется улизнуть на материк,  в Бретань.  Корабль его
быстр,  как  ртуть,  ни  одно наше судно  не  способно его догнать. Ночью он
тайком высаживается на берег, бесшумно как тать, прокрадывается в наши дома,
ворует наше добро, взламывает лавки и  кладовые, а  утром исчезает  вместе с
отливом, прежде чем хозяева успевают продрать глаза.
     --Да, похоже, он слишком хитер для вас, -- заметила Дона.
     --Хм, ну что ж, можно сказать и так, -- обиженно проговорил Годолфин.
     --Сомневаюсь, что  Гарри сумеет его  поймать, -- сказала  Дона.  --  Он
такой ленивый.
     --Я и не рассчитывал, что  Гарри будет собственноручно этим заниматься,
-- возразил  Годолфин. -- Я  просто  хочу собрать как  можно больше надежных
людей. Мы  должны  во что бы то ни  стало поймать этого негодяя,  и мы будем
ловить его, не жалея  ни времени,  ни сил. Мне кажется, вы не осознаете всей
серьезности нашего положения, сударыня. В любую минуту каждый из нас рискует
быть ограбленным. Наши жены и сестры  не  могут спокойно спать, опасаясь  за
свою жизнь... И не только за жизнь.
     --А что, были и такие случаи? -- понизив голос, спросила Дона.
     --Пока нет, --  холодно  ответил  Годолфин. -- Ни один мужчина  пока не
убит,  ни  одна женщина не пострадала. Но не забывайте, что  мы имеем дело с
французом. Рано  или поздно  он обязательно совершит какую-нибудь  подлость,
это всего лишь вопрос времени.
     --Да, вы правы, -- с трудом удерживаясь от смеха, произнесла Дона.
     Боже  мой, до чего  же  у него  напыщенный  вид!  Нужно  срочно  что-то
предпринять, иначе она рассмеется  ему в лицо. Она быстро встала и подошла к
окну. К счастью, он воспринял это как желание  побыстрей закончить беседу и,
торжественно поклонившись, поцеловал ей руку.
     --Смею надеяться,  сударыня, что  вы не  забудете  о моей  просьбе  и в
ближайшем  же письме сообщите своему супругу о моих опасениях? -- проговорил
он.
     --Разумеется, -- ответила Дона, не допуская и мысли,  чтобы  Гарри ради
каких-то  пиратов  мчался сломя  голову  из  Лондона,  нарушая ее  блаженное
одиночество.
     Пообещав в скором времени  навестить его жену и выслушав в ответ  новую
порцию  любезностей, она позвала Уильяма и  приказала  ему  проводить гостя.
Годолфин вышел. Вскоре по аллее зацокали, удаляясь, копыта его коня.
     .  В конце
концов, она не за этим сюда приехала. Лучше уж сидеть в  , умирая от
скуки, чем развлекать беседой всяких напыщенных болванов. Нужно предупредить
Уильяма,  чтобы  никого  больше  не  впускал.  Пусть  придумает какую-нибудь
отговорку: хозяйка уехала, заболела, простудилась,  слегла с приступом белой
горячки  --  все  что  угодно,  лишь  бы  не   встречаться  больше  с  этими
годолфинами.
     Боже мой,  до чего же они, видно, тупы  и  неповоротливы,  эти  местные
аристократы,  если  позволяют  так   нагло  себя  грабить.  Какой-то  бандит
осмеливается  забираться  к  ним  по ночам,  шарит в их  кладовых, уносит их
добро, а они  даже не могут ему помешать! Солдат вызвали на помощь -- олухи,
тупицы! Нет бы расставить часовых вдоль побережья и назначить круглосуточное
дежурство -- француз обязательно попался бы при высадке. Корабль все-таки не
дух и не привидение, он зависит от ветра,  от течений. Да и  матросы  его не
бесплотные  тени.  Наверняка  кто-то видел,  как они высаживались  на берег,
слышал их голоса, топот ног на набережной...
     Спустившись в шесть  к ужину -- сегодня он для разнообразия был устроен
ею пораньше, -- она не откладывая объявила Уильяму,  что впредь он не должен
пускать никаких посетителей.
     --Я приехала  в  Нэврон,  чтобы  отдохнуть,  -- пояснила она, -- пожить
некоторое время затворницей. И пока я здесь, я никого не желаю видеть.
     --Понимаю,  миледи,  --  ответил  он.  --  Я  допустил  непростительную
оплошность. Больше  этого не повторится. Обещаю, что отныне никто не посмеет
вторгнуться в ваше убежище.
     --Убежище? Что ты имеешь в виду?
     --А разве Нэврон для вас не убежище, миледи? -- ответил он. -- Ведь  вы
уехали из Лондона, чтобы скрыться от себя самой, надеясь найти здесь покой и
утешение.
     Она  молчала,  растерянная  и  даже  слегка  напуганная. Затем,  спустя
некоторое время, проговорила:
     --Я вижу, ты неплохо разбираешься в людях. Кто тебя этому научил?
     --Мой  бывший хозяин, миледи. Он  часто  беседовал со  мной. От  него я
научился многому:  не только разбираться в людях, но и  думать,  рассуждать,
делать  выводы.