шевелятся бесчисленные тени людей, некогда искавших надежду или  приходивших
в отчаяние перед его алтарями. Это вечное бдение,  таинственное  и  пугающее
бдение дома, где бог не может уснуть, приходило из бесконечности прошлого  и
уходило в беспредельность будущего. И в этой черной  недвижной,  но  живущей
массе взгляд ее различал светящееся окно  одной  из  абсидных  часовен;  оно
выходило в Сад Марии на уровне кустов и  казалось  открытым  глазом,  смутно
глядящим в ночь. В окне, за выступом колонны, горела лампада перед  алтарем.
То была та самая часовня, которую духовенство в награду за щедрость  некогда
отдало Жеану V, с правом устроить в ней фамильный склеп  для  всех  Откэров.
Часовня была посвящена св. Георгию, и ее витраж XII века  изображал  историю
святого. Как только спускались сумерки, легенда возникала из  тьмы,  подобно
сияющему видению. Вот почему  Анжелика  любила  это  окно,  вот  почему  оно
очаровывало ее и погружало в мечту. Фон витража был синий, по краям красный.
На этом глубоком темном фоне вырисовывались яркие фигуры,  -  их  тела  ясно
обозначались под складками легкой, ткани, они были из разноцветного  стекла,
обведенные черной каймой свинцового переплета. Три сцены из  легенды  о  св.
Георгии, были расположены одна над другой и занимали  все  окно,  до  самого
свода. Внизу дочь короля выходит в пышной одежде из города, чтобы  погибнуть
в пасти дракона, и встречает  св.  Георгия  около  пруда,  из  которого  уже
высовывается голова чудовища; на ленте  вилась  надпись:  "Не  погибай  ради
меня, добрый рыцарь, ибо ты не в  силах  помочь  мне,  ни  спасти  меня,  но
погибнешь вместе со мною". Посредине окна изображалась  битва:  св.  Георгий
верхом на  коне  пронзает  дракона  копьем  насквозь.  Надпись  же  гласила:
"Георгий столь сильно взмахнул копьем, что разодрал дракона и ниспроверг, на
землю". И наконец наверху - дочь  короля  приводит  побежденное  чудовище  в
город: "И рек Георгий: прекрасная девица, повяжи ему твой пояс вокруг шеи  и
не сомневайся боле. И она сделала, как он сказал,  и  дракон  последовал  за
нею, как весьма добрый пес". Должно быть, когда-то от третьей картины вверх,
до самого оконного свода, шел простой орнамент. Но  позднее,  когда  часовня
перешла к Откэрам, они заменили орнамент на витраже своими гербами. И теперь
эти гербы, более поздней  работы,  ярко  горели  в  темные  ночи  над  тремя
картинами легенды. Тут был герб Иерусалима, разбитый на пять полей - одно  и
четыре; и герб самих Откэров, тоже разбитый на пять полей -  два  и  три.  В
гербе Иерусалима на серебряном поле сверкал золотой крест с концами в  форме
буквы Т, а по углам его разместились еще четыре таких же маленьких крестика.
У герба Откэров поле было голубое, на нем золотая крепость, черный  щиток  с
серебряным сердцем посредине и три золотые лилии -  две  наверху  и  одна  у
острого конца герба. Гербовой щит поддерживали справа и  слева  две  золотые
химеры, а сверху он был увенчан голубым султаном и  серебряным,  с  золотыми
узорами шлемом, разрубленным спереди и замыкавшимся решеткой  в  одиннадцать
прутьев, - то был шлем герцогов, маршалов Франции, титулованных особ и  глав
феодальных судилищ. А девизом было: "Если хочет бог, и я хочу".
     Анжелика так часто глядела на св. Георгия, пронзающего копьем  дракона,
и на воздевающую руки к небу принцессу, что мало-помалу начала испытывать  к
своему герою нежные чувства. На таком расстоянии трудно было ясно  различить
фигуры, но она сама дополняла  недостающее,  и  в  ее  воображении  вставали
тонкая, белокурая, похожая на нее  самое  девушка  и  красивый,  как  ангел,
простосердечный и  величественный  святой.  Да,  это  ее  он  освобождал  от
дракона, и это она благодарно целовала  ему  руки.  И  к  смутным  мечтам  о
встрече на берегу озера с прекрасным, как день, юношей, который спасет ее от
страшной гибели, примешивались воспоминания  о  прогулке  к  замку  Откэров,
видение высоко стоящей  в  небе  средневековой  башни,  полной  теней  давно
умерших высокородных  рыцарей.  Гербы  сияли,  как  звезды  в  летнюю  ночь,
Анжелика хорошо знала их и легко читала написанные на них звучные слова, ибо
часто вышивала геральдические орнаменты.  Жеан  V  проходил  по  пораженному
чумой городу; он останавливался у каждой двери, входил, целовал умирающих  в
уста и излечивал их простыми словами: "Если хочет бог, и я  хочу".  Фелисьен
III, узнав, что король Филипп Красивый заболел  и  не  может  отправиться  в
Палестину, пошел вместо него, босиком, с восковой свечой в руке, и  заслужил
этим право на одно деление иерусалимского герба. И еще много, много сказаний
вспоминала Анжелика, но чаще всего она думала о дамах из рода  Откэров  -  о
Счастливых покойницах, как их называло предание. У Откэров женщины умирали в
расцвете молодости и  счастья.  Иногда  два  и  даже  три  поколения  женщин
избегали этой участи, но потом смерть появлялась опять и с улыбкой,  нежными
руками уносила жену или дочь одного из Откэров в момент наивысшего любовного
блаженства; и этим женщинам никогда не  бывало  больше  двадцати  лет.  Дочь
Рауля I Лауретта в самый вечер обручения со своим кузеном Ришаром, жившим  в
том же замке, подошла к окошку в башне Давида и напротив, в окне башни Карла
Великого, увидела своего нареченного; ей показалось, что Ришар зовет  ее,  а
лунные лучи перекинули между башнями  мост  из  света,  и  девушка  пошла  к
жениху. Но, торопясь, она оступилась посреди моста, сошла с  луча,  упала  и
разбилась насмерть у подножия башен. И с тех пор каждую лунную ночь Лауретта
ходит по воздуху вокруг замка, и ее бесконечно длинное белое платье неслышно
овевает стены. Бальбина, жена Эрвэ VII, целых шесть  месяцев  была  уверена,
что муж ее убит на войне; но она все-таки ждала его и однажды утром  увидела
с вершины башни, как он идет по дороге к замку; тогда она побежала вниз,  но
так обезумела от радости, что умерла на последней ступеньке лестницы;  и  до
сих  пор,  едва  падут  на  землю  сумерки,  она  спускается  по   лестницам
разрушенного замка, и люди видят, как она сбегает с этажа на этаж,  скользит
по коридорам и комнатам, проходит  тенью  за  выбитыми  окнами,  зияющими  в
пустоту. И все они стали привидениями, - Ивонна, Остреберта - все Счастливые
покойницы, возлюбленные смертью, которая обрывала  их  жизнь,  унося  их  на
своих быстрых крыльях еще совсем юными, в первом очаровании счастья. В  иные
ночи их белые тени летали по замку, точно стая голубей. И последнюю из  них,
жену монсеньора, нашли распростертой у колыбели сына; она притащилась к  ней
больная и упала мертвой, как  молнией  сраженная  радостью  прикосновения  к
своему ребенку.  Эти  предания  часто  занимали  воображение  Анжелики;  она
говорила о них, как о самых  достоверных  событиях,  как  будто  происшедших
накануне; а имена Лауретты и Бальбины она даже нашла  на  древних  могильных
плитах, вделанных в стены часовни. Так почему бы и ей не умереть  молодой  и
счастливой? Герб сиял, св. Георгий выходил из витража, и Анжелика  уносилась
на небо в легком дуновении поцелуя.
     "Легенда" научила ее: чудо -  в  порядке  вещей;  разве  не  свершаются
чудеса чуть ли не на каждом шагу?  Они  существуют,  они  поразительны,  они
свершаются со сверхъестественной легкостью и по любому поводу, они множатся,
ширятся, затопляют землю, - и все это даже без  особой  нужды,  только  ради
удовольствия нарушать законы природы. С богом  обращаются  запросто.  Король
Эдессы Абогар написал самому Иисусу и получил от него ответ. Игнатий получал
письма  от  девы  Марии.  Богоматерь  с  сыном  появляются  переодетыми   и,
добродушно улыбаясь, разговаривают с людьми.  Стефан  встретился  с  ними  и
поболтал на правах доброго приятеля. Все девы выходят замуж за Иисуса, и все
мученики возносятся на небо, чтобы  соединиться  с  богоматерью.  А  что  до
ангелов и святых, то они самые обычные  товарищи  людей,  -  они  бродят  по
земле, проникают сквозь стены, являются во  сне,  разговаривают  с  облаков,
присутствуют при рождении и при смерти, поддерживают в  пытках,  освобождают
из темниц, приносят  ответы,  исполняют  поручения.  Каждый  шаг  святого  -
неисчерпаемый источник чудес.  Сильвестр  ниточкой  завязал  пасть  дракону.
Когда спутники Гилярия захотели унизить его,  земля  вспучилась  и  устроила
святому естественный трон. В чашу св. Лупа упал  драгоценный  камень.  Враги
св. Мартина были раздавлены упавшим деревом; по его приказу собака выпускала
пойманного зайца, прекращался дождь. Мария Египетская ходила по морю, как по
суху; когда родилась  св.  Амбруазия,  из  ее  рта  вылетели  пчелы.  Святые
постоянно, возвращают зрение слепым, излечивают парализованных и  пораженных
сухоткой; особенно успешно они борются с чумой и проказой. Ни  одна  болезнь
не устоит перед крестным знамением. Иногда святые отделяют в  большой  толпе
всех слабых и больных и излечивают их разом, одним мановением  руки.  Смерть
побеждена, и  воскрешения  происходят  так  часто,  что  становятся  мелкими
повседневными событиями. А когда сами святые отдают  душу  богу,  чудеса  не
прекращаются - нет, они удваиваются и, как живые  цветы,  расцветают  на  их
могилах. Из головы и ног св. Николая били  фонтаны  целебного  масла.  Когда
открыли гроб Цецилии, из него дохнуло ароматом роз. Гроб Доротеи  был  полон
манны небесной.  Мощи  всех  девственниц  я  мучеников  разоблачают  лжецов,
заставляют воров  приносить  обратно  похищенное,  даруют  детей  бесплодным
женщинам, возвращают умирающих к жизни. Нет ничего невозможного, - невидимое
царит на земле, и единственный  закон  -  это  прихоть  сверхъестественного.
Жрецы и чародеи начинают действовать в своих капищах - и вот косы косят сами
собою, медные змеи шевелятся, бронзовые  статуи  хохочут  и  волки  поют.  А
святые в ответ подавляют жрецов чудесами: освященные облатки превращаются  в
живую плоть,  на  изображениях  Христовых  из  ран  течет  кровь,  зацветают
воткнутые в землю посохи, из-под них  начинают  бить  ключи,  горячие  хлебы
появляются под ногами бедняков, дерево нагибается в знак  преклонения  перед
Иисусом; и это еще не  все  -  отрубленные  головы  говорят,  разбитые  чаши
соединяются сами собой, дождь обходит  церковь  и  затопляет  стоящий  рядом
дворец, платье отшельников не изнашивается, а обновляется каждый год,  точно
звериная шерсть. В Армении палачи бросают в море  пять  свинцовых  гробов  с
останками мучеников, и вот гроб с  прахом  апостола  Варфоломея  выдвигается
вперед, а остальные четыре, почтительно пропустив его, следуют за ним, и все
пять гробов в полном порядке, точно эскадра, плывут под легким  ветерком  по
бесконечным морским просторам к берегам Сицилии.
     Анжелика твердо верила в чудеса  и  окружала  себя  чудесами.  В  своем
неведении она видела чудо в расцветании простой фиалки, в появлении на  небе
звезд. Ей казалось диким представление о мире как о  механизме,  управляемом
точными законами. Смысл стольких вещей ускользал  от  нее,  она  чувствовала
себя  такой  затерянной  и  слабой;  вокруг  нее  существовало   так   много
таинственных сил, чью мощь она не могла измерить  и  о  самом  существовании
которых не догадывалась бы, если бы по временам не ощущала на своем лице  их
могучего дыхания. И, полная впечатлений от "Золотой легенды", Анжелика,  как
христианка первых веков, безвольно отдавалась в руки божьи, чтобы очиститься
от первородного  греха;  она  не  располагала  собой,  один  бог  волен  был
милостиво распоряжаться ее жизнью и благополучием. Разве не небесная милость
привела ее под кровлю Гюберов,  в  тень  собора,  чтобы  она  жила  здесь  в
чистоте, смирении и вере? Анжелика чувствовала, что в ней еще жив демон зла,
унаследованный с кровью родителей. Чем стала бы  она,  если  бы  выросла  на
родной почве? Конечно, девушкой дурного поведения; а между тем она растет  в
этом благословенном уголке, и с каждым годом в ней прибавляются новые  силы.
Разве не милость, что она окружена сказаниями, которые знает  наизусть,  что
она дышит верой, купается в тайнах потустороннего мира, что попала  в  такое
место, где чудо кажется естественным,  где  оно  вторгается  в  повседневное
существование? Это вооружает ее в битве  с  жизнью,  как  небесная  благость
вооружала мучеников. И Анжелика, не ведая того, сама создавала  вокруг  себя
эту атмосферу чудес;  она  рождалась  разгоряченным  легендами  воображением
девушки, бессознательными желаниями  созревающего  тела,  она  вырастала  из
всего, чего не знала Анжелика, из того неизвестного, что было заложено в ней
самой и в окружающем ее мире. Все исходило от нее и к ней  же  возвращалось.
Человек создал бога, чтобы бог спас человека, - нет на свете  ничего,  кроме
мечты. Иногда Анжелика изумлялась самой себе;  она  начинала  сомневаться  в
собственном реальном существовании и  смущенно  ощупывала  свое  лицо.  Быть
может, она только случайное видение - и сейчас исчезнет?  Быть  может,  весь
мир - только плод ее воображения?
     Однажды майской ночью Анжелика разрыдалась на своем  балконе,  где  она
так любила стоять по целым часам. Но не печаль вызвала  эти  слезы,  -  нет,
Анжелика мучительно ждала кого-то, хотя никто не  должен  был  прийти.  Было
очень темно, Сад Марии зиял, точно провал в темноту, и под усеянным звездами
небом еле видны были темные массы старых вязов епископства и сада Вуанкуров.
Только витраж капеллы светился. Но если никто не должен прийти, то почему же
сердце ее бьется так, что она слышит каждый удар? То было  давнее  ожидание,
оно зародилось в Анжелике еще с детских лет,  вырастало  с  каждым  годом  и
превратилось теперь в тоскливую и тревожную лихорадку  созревающей  женщины.
Ничто не могло бы  удивить  Анжелику  в  этом  таинственном,  населенном  ее
воображением уголке;  бывали  дни,  когда  она  ясно  слышала  голоса.  Весь
сверхъестественный мир "Легенды", все святые и девственницы  жили  здесь,  и
каждую минуту готовы были расцвести чудеса. Анжелика ясно  видела,  что  все
оживает, что создания, вчера еще немые, сегодня могут заговорить, что листья
деревьев, воды ручья, что камни собора разговаривают с ней. Но что  означает
этот невнятный шепот невидимого? Чего хотят от нее эти неведомые  силы,  что
прилетают из сверхчувственного мира и  носятся  в  воздухе?  И  она  стояла,
устремив взор в темноту, словно вышла на никем не назначенное  ей  свидание;
она стояла и ждала, все ждала, пока не засыпала от усталости,  и  все  время
чувствовала, что ее жизнь уже решена кем-то неведомым, помимо ее воли.
     Целую неделю Анжелика темными ночами плакала на балконе.  Она  выходила
сюда и терпеливо дожидалась. Что-то окутывало ее, с  каждой  ночью  делалось
все гуще, словно горизонт сужался и давил на нее. Ночной мир тяжело  ложился
на сердце Анжелики, голоса смутно переговаривались, как будто у нее в мозгу,
и она не могла разобрать, что они говорят. Природа медленно  овладевала  ею,
земля и бесконечное небо вливались в самое ее существо.  При  малейшем  шуме
руки ее горели и глаза стремились проникнуть во мрак. Что это?  Быть  может,
пришло столь тщетно ожидаемое чудо?  Нет,  опять  никого,  наверное,  просто
прошумела крыльями ночная птица. И снова  Анжелика  слушала,  прислушивалась
так чутко, что различала еле уловимую разницу в шелесте листьев вязов и  ив.
И сотни раз она вздрагивала при каждом стуке  камешка,  уносимого  ручейком,
при каждом шорохе пробегавшего  под  стеной  зверька.  Потом  она  бессильно
склонялась на перила. Никого, опять никого!
     И наконец однажды вечером, когда теплый  мрак  спускался  с  безлунного
неба, что-то началось. То был новый слабый шум среди других шумов,  знакомых
Анжелике; но он был так легок, почти неразличим, что она боялась  ошибиться.
Вот он прекратился, и Анжелика затаила дыхание, -  потом  послышался  опять,
громче, но все так же неясно. Это походило  на  далекий,  чуть  слышный  шум
шагов, возвещавший не ощутимое ни глазом, ни ухом приближение. То, чего  она
ждала, появлялось из мира невидимого, медленно выходило из  окружавшего  ее,
трепетавшего вместе с нею мира. Это нечто шаг  за  шагом  выделялось  из  ее
мечты, овеществлялись смутные желания ее юности. Уж не святой ли это Георгий
сошел с витража и идет к ней, попирая немыми  нарисованными  ногами  высокую
траву? И в самом деле, окно побледнело, Анжелика уже  не  различала  на  нем
растаявшей, исчезнувшей, как пурпурное облачко, фигуры святого. В  эту  ночь
девушка больше ничего не уловила. Но назавтра, в тот же час, среди такой  же
тьмы, шум возобновился, усилился и немного приблизился к ней.  Да,  конечно,
то были шаги,  шаги  видения,  едва  касающегося  земли.  Они  прекращались,
слышались снова, раздавались то здесь, то там, и нельзя было понять,  откуда
исходит этот звук. Быть может, какой-нибудь любитель ночных  прогулок  ходит
под вязами сада Вуанкуров? Или, вернее, это в  епископском  саду,  в  густых
зарослях  сирени,  одуряющий  запах  которой  проникает  до  самого  сердца?
Напрасно  Анжелика  вглядывалась  во  мрак;  только  слух  говорил  ей,  что
свершилось долгожданное чудо, да еще обоняние, ибо  запах  цветов  усилился,
как будто чье-то дыхание примешалось к нему. И ночь за  ночью  кольцо  шагов
все сужалось вокруг балкона, так что наконец Анжелика стала слышать их прямо
под собой, у самой стены.  Здесь  шаги  замирали,  наступала  тишина;  тогда
Анжелику вновь окутывало нечто, неведомая сила все сильнее давила ее, и  она
слабела в этих объятиях.
     В следующие вечера между звездами появился тонкий серп молодого месяца.
Но месяц заходил с окончанием дня и скрывался за углом собора,  -  казалось,
веко закрывает чей-то яркий глаз. Анжелика следила за ним, замечала, как  он
растет день ото дня, и  с  нетерпением  ждала  момента,  когда  лунный  свет
осветит невидимое. И в самом деле, мало-помалу Сад Марии выступал из темноты
со своей разрушенной мельницей, группами деревьев и быстрым ручейком. Но и в
этом призрачном свете  чудо  продолжалось.  То,  что  было  рождено  мечтой,
приняло очертания человеческой тени. Ибо сначала Анжелика  различала  только
расплывчатую, изменчивую, еле освещенную луной тень. Что же это  было?  Тень
ветки, колеблемой ветром? Иногда все вдруг исчезало, пустырь спал в  мертвой
неподвижности, и Анжелике казалось, что у  нее  была  галлюцинация.  Но  вот
темное пятно опять выделялось на светлом поле,  скользило  от  одной  ивы  к
другой, - и сомнение делалось невозможным. Анжелика то теряла  эту  тень  из
глаз, то вновь находила, но не могла ясно увидеть ее. Однажды ей показалось,
что на минуту обрисовались плечи человека, и она быстро взглянула на витраж:
он посерел, выцвел и словно опустел  под  ярким  светом  луны.  С  этих  пор
Анжелика стала замечать, что живая тень удлиняется, приближается к ее  окну,
двигаясь вдоль собора, по темным пятнам между травами. И чем ближе подходила
тень, тем большее возбуждение охватывало девушку; она испытывала то  нервное
чувство, которое возникает под взглядом чьих-то невидимых глаз.  Разумеется,
там, под листвой деревьев, находилось живое существо, и оно,  не  отрываясь,
глядело на нее, Анжелика физически  ощущала  -  на  руках,  на  лице  -  эти
взгляды, долгие, нежные, даже боязливые;  она  не  уходила  с  балкона,  ибо
знала, что взгляд этот чист, раз он пришел из очарованного  мира  "Легенды".
Ее первоначальная тревожная тоска сменилась радостным  смущением:  она  была
уверена в счастье. Вдруг в одну из ночей  на  залитой  лунным  светом  земле
ясной и четкой линией обозначилась тень человека, - сам  он  не  был  виден,
скрытый за ивами. Человек не шевелился, и Анжелика  долго  смотрела  на  его
неподвижную тень.
     С этих пор у нее была тайна.  Эта  тайна  наполняла  ее  голую,  белую,
выкрашенную известью  комнату.  Анжелика  часами  лежала  на  своей  широкой
кровати, в которой совсем терялось ее тоненькое  тело,  лежала  с  закр