х громадина  Джомолунгмы.  По
большому секрету она  сказала,  о  чем  ее  Политик  разговаривал  с  первым
вице-премьером, а он сделал вид, что страшно  заинтересован. В  этом мокром,
плохо освещенном  городе  все становилось слишком невыносимо. Пусть  тибетцы
подарят ему свой шарф. Если это необходимо, он даже  станет его носить... "А
потом  мы ехали мимо ЦУМа, он посмотрел,  сколько  осталось денег, и  сказал
водителю, чтобы тот остановился, он хочет мне чего-нибудь купить".
     Тот  атлас  еще  долго  лежал  раскрытым  на  странице  "Индия, Непал и
королевство Бутан". Он  знал:  вы останетесь мерзнуть  в этом  городе, а ему
предстоит уехать. Несколько недель подряд он не подходил к  телефону. Сперва
думал купить АОН, чтобы  отделять нужные звонки от  ненужных. А потом понял,
что нужных звонков на свете не бывает.
     Он  знал, каким  будет  этот день. Ему не нужно много  вещей. С собой у
него будет  только  рюкзак, а что не влезет,  он распихает  по  карманам. На
таможне он не  задержится  и,  первым из  пассажиров  сев  в самолет, тут же
позовет  стюардессу.  Он  специально  полетит  не  "Аэрофлотом",  на  рейсах
которого очень мало  бесплатного алкоголя, а "Люфтганзой". До Дели  (время в
полете  9  часов  15 минут)  он успеет выпить огромное количество  немецкого
пива, баккарди с грейпфрутовым соком  и забористой виноградной водки граппа.
Может  быть, потом  он  даже заснет в кресле. Зато когда он проснется, в его
иллюминатор будет бить яростное солнце Индии.
     Он будет еще немного пьян, когда выйдет из  здания делийского аэропорта
"Палам".  Встречающим  монахам  придется  по  дороге  в  машину  слегка  его
поддерживать. Салон машины  окажется раскаленным докрасна, и тибетцы посадят
его к окну, чтобы он мог лицом ловить жиденький ветерок. Священные индийские
коровы, лежащие  на  шоссе, не дадут развить нормальную  скорость, и в конце
концов  это  достанет-таки невозмутимых  монахов. Они тихонечко, чтобы он не
слышал,  по-своему,  по-тибетски,  ругнутся  матом, да  только он  все равно
поймет,  что это  не  просто  так, а именно ругательство,  и  щуплые  люди в
бордовых монашеских плащах станут ему еще более симпатичны...
     Я уеду, думает он каждый вечер, ложась спать.
     Барабанами вуду  стучит  у  него  в  ушах:  Сахаранпур... Джаландхар...
Срингар...

Тост четвертый,
произносимый обычно снова тамадой

     Ф старыи  вримина троя  джыгитав паплыли  па  морю на  карабле.  Кто уж
типерь  вспомнит, зачем  ани паплыли? Можыт, ым нужно была паплыть, а можыт,
ани  проста  так паплыли. Аднако карабаль  джыгитав  начал  тануть, и утанул
карабаль. Ы все матросы утанули, ы капитан утанул, ы все пасажыры утанули, ы
дажэ  боцман-шмоцман утанул, но  три  джыгита не  утанули. Настаящыи джыгиты
никагда  ни тонут.  Ани стали барахтаца  в мори  и плыть  к беригу,  каторый
видили на гаризонте. Но канчались силы у джыгитав, и чуствавали джыгиты, что
слабеют их сильныи джыгитские руки.
     И  тагда  первый джыгит закричал: "Ни хачу тануть  и, штобы ни утануть,
загадываю жылание! А жылание у миня такое. Пусть в этам море паявица, как па
валшыбству, столько  досак, бревен и палачик, сколька  рас мне  изминяла мая
джыгитская жына!" Закричал так джыгит, но ничиво ни паявилось в море, только
малинький  кусочик  дащечки,  патамушта  ни  изминяла  перваму  джыгиту  иво
джыгитская жына, и утанул джыгит.
     И посли этава втарой джыгит тожэ пачуствавал, что ни можэт большэ плыть
и  закричал: "Ни  хачу  тануть  и,  штобы ни утануть, загадываю  жылание!  А
жылание  у миня такое. Пусть в этам море паявица, как па валшыбству, столько
досак, бревин и  палачик,  сколька рас мне  изминяла  мая джыгитская  жына!"
Закричал так втарой джыгит, но ничиво  ни паявилось в море, только малинький
кусочик  палачки, патамушта  ни  изминяла  и втарому  джыгиту иво джыгитская
жына, и утанул втарой джыгит, как и первый.
     Астался только третий джыгит. Но не таков был джыгит, чтобы  сдаваца. И
закричал, оставшысь в адиночистви, третий джыгит:  "Ни хачу  тануть и, штобы
ни утануть,  загадываю  жылание! А жылание  у миня  такое. Пусть в этам море
паявица, как па валшыбству, столько досок, бревин и палачик, сколька рас мне
изминяла мая джыгитская жына!" И тутжа, как па валшыбству, вспенилось бурнае
море,  и вазникли из ниво тысячи досак бревин и  палачик, каторыи сами сабой
слажылись в агромный диривянный мост. И выбрался третий джыгит на этат мост,
атрихнулся ат вады  и посуху вышыл на бериг.  Был он  очинь благадарин сваей
джыгитскай   жыне,  и  кагда  вирнулся  дамой,  то  падарил  жыне  грамадный
букет-шмукет и фся фигня.
     Так наполним жэ, дарагии гости, нашы бакалы и выпьим за жэнщын, каторыи
всигда выручают нас, мужчын, в трудныи минуты!

5. Диггестив

Рецепт четырнадцатый -
Вино - снова красное,
снова терпкое,
но больше не молодое

     После обеда  он зашел  в  Лениздат. Она  была там,  сидела  в  кабинете
редактора отдела политики. Редактора звали Ян. За немытыми окнами коричневая
Фонтанка пузырилась  от дождя. Пол  коридоров был заляпан грязными  следами.
Кроме нее, в  кабинете  сидела  нынешняя подружка Яна.  У  нее  была фамилия
Достоевская,   про   нее   говорили,  что  она  пра-пра-...   внучка  Федора
Михайловича. Еще у подружки были глаза с опущенными вниз уголками. Казалось,
что ей хочется попросить о чем-то важном, а если вы откажете - она заплачет.
Достоевская  написала про  какой-то  водочный завод,  и  заводчане  подарили
Достоевской  целый  ящик  "Нашей  Водки".  Большую часть  ящика промокшие  и
продрогшие коллеги выпили сами, но четыре бутылки удалось спасти.
     Ян  спросил, не хотят ли  они  куда-нибудь  сходить?  Они  побродили по
Фонтанке,  прошли  мимо мексиканской  кантины  "La  Cucarachа".  Не  обращая
внимания на дождь, вслед за набережной спускались  и поднимались  к воде. На
красный свет перебежали Невский возле Аничкова моста. Сесть  со своей водкой
было негде, и  через полчаса компания оказалась-таки  в "Метехи".  Позже  до
него  дошло,  что маршрут  этого похода в точности повторял  маршрут  самого
первого похода в те же "Метехи" двухгодичной давности.
     В "Метехи" и так обычно  пусто, а тут еще дождь.  Они сели подальше  от
барменши, в  уголок.  Бутылки выставили  под стол. Мурлыкало  радио, что  за
станция, он так  и не понял. У него денег не было. Ян заказал два супа харчо
на всех и четыре стакана сока. Из стаканов они  собирались  пить свою  "Нашу
Водку".  Был  понедельник,  и  пить,  если  честно, не  хотелось. Он  пил  в
четверг... и  в пятницу... и в субботу... и  вчера, в воскресенье...  а ведь
когда-то  по воскресеньям  он ходил  в церковь...  стоит ли  напиться  еще и
сегодня?.. впрочем, ладно.
     В тот  вечер  он как-то  неважно  себя  чувствовал.  Вечное похмелье, а
теперь еще и болел зуб. Четвертый  справа  наверху. Ломило до  самого виска.
Отпивая из стакана, он на  мгновение задерживал водку  возле зуба, надеялся,
что  станет  полегче.  Денег  сходить  к  хорошему  стоматологу  никогда  не
оставалось, а бесплатных  поликлиник он боялся. "Мне нет еще и тридцати, а я
разваливаюсь   на   куски.   Лысею,   толстею,  разрушаюсь,  чувствую   себя
стариком..."
     Они  болтали о  том, что  скоро зима, а теплые вещи  никто из  четверых
приготовить еще не успел.  Он  сказал, что  скоро получит  в  Москве большие
гонорары,   и,  наверное,   денег   хватит,   чтобы  купить   теплую  куртку
американского пилота с мехом на воротнике. Разумеется, наврал. Той осенью он
врал постоянно.
     Иногда  они кого-нибудь ждали,  а  визави задерживался, и когда девушка
спрашивала,  сколько времени, он обязательно говорил на десять минут меньше,
чем  на самом  деле. Он чувствовал себя виноватым  за то,  что  они ждут так
долго. Вы замечали, какие  затравленные  лица у постоянно  пьющих людей?  Он
съеживался от этого чувства,  когда  она наступала в лужу и  у нее промокали
сапоги, он готов был извиняться, что в метро полно народу и ее толкают тетки
с сумками на колесиках.
     В воздухе стоял  уютный гул дождя. В "Метехи" было тепло. Горел неяркий
свет, пахло дешевой  пищей. Входящие люди стряхивали зонтики и непроизвольно
улыбались.  Ему нравилось  здесь,  и Яну  нравилось,  и  Яновой  Достоевской
нравилось...  ей  - больше  нет. У нее  внутри  текла могучая река, и  вброд
перейти  эту  реку  он  не  смог.  Весь  вечер  уголки ее красивых губ  были
приподняты в тихой и мудрой  монолизовской улыбке.  Лаваш она едва куснула и
бросила на стол. Ей нужно было просто пересидеть здесь, переждать дождь. Что
ей их вечное барахтанье в одной и той же луже?
     Она  наклонялась  к нему прикурить сигарету - и  он был кеглями в конце
кегельбанной  дорожки,  а  она  катящимся  на  него  шаром.  У  него  немела
переносица  и  по  шее  сзади  сбегали  сотни маленьких  насекомых. Водочное
опьянение приходит не сразу,  не как пивное, а постепенно. От пива вы можете
быть на грани падения лицом в салат,  а через полчаса оказаться трезвее всех
за  столом,  главное  эти полчаса  не курить. Человек, пьющий водку, понятен
моментально.  Вы  забираетесь  все  выше,  все  ближе  к  небесам,  а  потом
оказываетесь в самом низу. Можете дать в морду ближайшему другу или пописать
посреди  ресторана. Все равно с утра вспомнить удастся лишь испуганные глаза
женщин и стыдное ощущение полета.
     Потом Ян купил пару  бутылок красного грузинского вина, и все поехали к
нему в  гости. Место  возле  молодого человека в  такси было,  но  она  села
вперед, рядом  с водителем. Стоит ли  пить  вино? -  мучался он. После водки
пить другие  напитки - все равно что делать  секс  с завязанными глазами или
подраться в темном дворе,  не видя лица  противника. Никогда  не знаешь, чем
это кончится.
     На лестнице у Яна он запнулся за ступеньку и чуть не  упал. В  квартире
она прошипела ему  на ухо:  "Зачем мы сюда приперлись и когда  же ты наконец
прекратишь пить?"  Их усадили на кухне, и Достоевская попробовала что-нибудь
приготовить. Вина он  все-таки выпил, а  потом Ян купил еще. Вино  оставляло
крупные красные крошки осадка. Разбредаться  по комнатам стали только часа в
четыре. Она сразу легла, а он пошел чистить зубы.
     Когда он пришел в комнату, она  спала. Ее черные волосы пахли точно так
же,  как в  их первую ночь. Комната была  маленькая, на  стене висел портрет
Троцкого. Он сел на кровать и попробовал ее разбудить. Девушке смертельно не
хотелось просыпаться. Он все-таки разбудил ее, но, скривившись, она сказала,
что устала и ничего не хочет. Даже когда  она снова заснула, у нее было злое
лицо  готового  к контратаке  человека. Он  вернулся  на кухню. В пепельнице
лежали трупы до фильтра докуренных сигарет.  Он влил  в себя остатки вина из
чьего-то  стакана.  Оделся,  закрыл  дверь  квартиры и ушел. Улица прыгала в
глазах, как  новогодняя елка. У него не было секса с ней в ту, первую  ночь,
не получилось и  в последнюю.  О том, что эта ночь была последняя, догадался
он быстро.
     Два года подряд он увлеченно складывал все яйца в одну даже не корзину,
а лузу. Что б ни  происходило, он знал: она рядом и все хорошо весьма. И вот
ее  нет... Что делать ему  теперь? Что, я вас  спрашиваю?! Это действительно
была его жизнь, и какой же глупой она была! Если вы заметили, слово "любовь"
в  этой книге  я  не употребил ни  разу, хотя  если и была в жизни  молодого
человека любовь, то ее история  перед вами. Но простите, разве ЭТО похоже на
любовь?  Может быть, ему  нужно было учиться  любви, как в  школе  он учился
математике, в которой до сих пор ничего не понимает?
     Две весны и три осени назад  он встретил ее, все  бросил и ощущал  себя
action-hero, за  секунду  до  титров  сграбаставшим  в объятия  большеглазую
красотку.  Откуда ему  было  знать, что  после  финального,  во весь  экран,
поцелуя все  только начинается? Что по  ту  сторону  экрана осталось слишком
много  вечеров в одиночестве, брызгающихся  криков в когда-то бывшее дорогим
лицо, слишком много алкоголя и третьих лишних обоего пола?
     Недавно, после омерзительного  многодневного запоя,  он уснул  в  чужой
квартире, лежа перед экраном телевизора, а потом проснулся, дошагал до дома,
закурил  и заплакал.  Только  бы мне перезимовать,  молился  он,  только  бы
пережить несколько  следующих  месяцев.  Придет май,  появится что-то новое,
можно  будет  попробовать  сложить  осколки  воедино...  отыскать  еще  хоть
какой-то смысл.
     Его день теперь пуст  и никчемен. На  улицу он выходит редко, иногда по
неделе сидит  дома. Куда ему  идти? все,  что могло случиться, уже было... и
кончилось. Приходит вечер, и он ложится спать. От двух последних лет  у него
осталось  только  несколько  странных предметов.  Листок бумаги, на  котором
девушка когда-то написала, что хоть он  и мудак, она  все равно его любит...
Любила... Забытые ею смешные носки с корабликами. Он называл их "гномовыми":
носки похожи на  те, что в диснеевских мультиках носят  белоснежкины  гномы.
Заляпанная их любовью футболка с длинными рукавами.
     Впрочем, вру, это не все.  Целую неделю после расставания  он еще носил
ее сережку.  Просто  серебряное  колечко в мочке  уха. Она  сама  застегнула
замочек, и он ни разу его не  расстегивал. А потом, выходя с концерта группы
"The  Great  Sorrow",  потянулся к  уху  -  сережки не  было.  Она  исчезла,
расстегнулась, выпала,  потерялась, бесследно  исчезла.  Такое уже бывало  с
ним. Лет десять назад молодой человек встречался с девушкой по имени Анна. У
нее были длинные детские  ножки,  смешливый  подбородок и родинка на верхней
губе.  Анна  подарила  ему  дешевое пластмассовое  колечко. На палец оно  не
налезало, да и глупо было носить на пальце женское колечко. Он прицепил  его
к связке ключей.
     Колечко  провисело  больше  года,  а  потом  он вдруг  увидел, что  оно
истлело, словно состарилось. Он поднес его к лицу, а оно хрустнуло в пальцах
и  развалилось на множество мелких кусочков. Дело было летом, Анна  отдыхала
на юге. В  тот вечер она уехала в горы с молоденьким кавказцем-милиционером,
сидела в машине, пила привезенное с собой вино и любовалась на маяк и черную
кляксу  моря. А налюбовавшись,  сказала: "Да" - и  долго делала ему оральный
секс.  Торопясь и заранее постанывая носом, расстегнула его форменные брюки,
и потом милиционер сказал, что это был первый оральный секс в его жизни.
     Издевательски  кривя  губы  и  глядя в  глаза молодому  человеку,  Анна
сказала,  что  это  было  "очень,  просто  о-о-очень  долго". Анне  хотелось
оскорбить  его  на  прощанье. Она на  всю улицу  кричала,  что, когда губами
касалась  милицейского   члена,  он   показался  ей   нежным,   как   кожица
новорожденного  ребенка. "У  кавказцев отличные большие  и загорелые  члены,
хочешь,  я  покажу,  какой  они длины,  придурок, хочешь  или  нет,  что  ты
молчишь?!"
     Он видел, что Анне страшно. Она боялась, как  бы он  не ударил ее, и он
действительно  ударил.  Не смог  обмануть  ожиданий дамы.  Дату,  когда  это
произошло, она тоже назвала сама. Колечко развалилось не за день  до этого и
не на следующий день,  а ровно через несколько часов после того, как молодой
сержант толстыми волосатыми пальцами застегнул непослушные пуговицы на серых
брюках.
     Жизнь полна совпадений и странных символов. Просто об этом предпочитают
не  говорить.  В  общем, он представлял, что  означает  потеря сережки... Да
ладно, чего уж... говорить, так без утайки. Дело в том, что два дня назад он
видел  ее. Был тихий осенний вечер, он шел мимо  желтой  церкви, выстроенной
специально для свадьбы императрицы Елизаветы. Сережки уже не было в его ухе.
В  окнах  горел желтый свет, жители Моховой  выгуливали  собак.  На асфальте
лежали желтые  листья.  А на  противоположной стороне улицы она  выходила из
маленького грузинского ресторанчика "Метехи"  и, смеясь, садилась в  машину.
Да-да, того самого "Метехи", вы все еще не верите в странные совпадения?  На
ней  было  новое  дорогое пальто, а на шее был повязан шелковый платок. Тоже
желтый. Дверца машины была приоткрыта. Она занесла длинную ногу, чтобы сесть
внутрь, и одновременно поправляла дорогую прическу.
     Лежа в  тот вечер в постели, он видел  ее блестящую в осеннем полумраке
улыбку.  Может  быть,  хозяин машины сказал  что-то  смешное,  а может,  они
радовались,  что  вкусно поели  и вечер только начинается. В "Метехи" хорошо
кормят: сулугуни,  лобио, шашлык, люля-кебаб,  хинкали... И все-таки, не мог
понять он, почему именно этот ресторанчик?
     Ему никогда не пришло бы в голову вести свою новую подружку в "Метехи".
Да и  безо всякой подружки он никогда  больше  не пойдет  сюда обедать.  Ему
известно это совершенно точно.
     Дело в том, что, похоже, он насовсем разлюбил кавказскую кухню.

Часть третья

КУАЛА - ЛУМПУР
(Тайна исповеди)

     "I pray everyday to be strong,
     But I know, all I do must be wrong..."
     Стинг. "Moon Over Bourbon Street"

1

     Билеты и паспорт с визой я забирал в московском корпункте своей газеты.
У секретарши  были глаза обиженной медведицы.  Люди, суки, так и  не дали ей
впасть в спячку.
     - Вместе с вами  полетит... сейчас...  Его зовут... лама... хм...  лама
Геше Чокьи Нидал. Переводчик этого... Геше звонил уже несколько раз. Сказал,
что они заберут вас прямо в аэропорту. Просил не опаздывать.
     В  аэропорту  я сидел на  корточках,  прислонившись спиной к  неудобной
колонне. Высматривал в толпе кого-нибудь монголоидного, в монашеском  плаще.
Регистрацию на  рейс уже объявили.  Пассажиры, шевеля  губами, читали бланки
таможенных деклараций.
     - Извините, вы не из газеты?
     Парень был высоким, тощим,  слегка  лысоватым. На плече черная  сумка с
блестящими  молниями. В  "Delsey",  напротив  моего дома в Петербурге, такие
сумки стоят $350.
     - Из газеты. А вы переводчик?
     - Лама уже ждет. Пойдемте.
     Ничего  монголоидного в ламе не было. Пожилой  иностранный блондин, все
еще посещающий тренажерный зал. Белые зубы, кислый запах афтешейва. Он пожал
мне руку. Спросил, говорю ли я по-английски и - с собой ли у меня билеты?
     Очередь   на  паспортный  контроль  почти   не  двигалась.  Молоденькая
пограничница полистала мои документы. Глаз на меня она не поднимала.
     - Конечный пункт следования?
     - Куала-Лумпур, Малайзия.
     - Цель поездки?
     - Деловая.
     - Что значит "деловая"?
     - Я журналист. Аккредитован при мероприятии.
     - Счастливого пути.
     Пока лама  общался с таможенниками,  я  успел  выкурить  еще  сигарету.
Витрины "Duty Free" настраивали купить что-нибудь дорогое и бесполезное.
     Переводчик поставил сумку рядом с моим рюкзаком. Мы помолчали.
     - Ты сидишь в салоне для курящих?
     - Да.
     - Извини, я не расслышал...
     - Папаускас.
     - Это... Это имя?
     - Фамилия. Я из Литвы. Хотя сам - русский. Просто у меня такая фамилия.
     - А-а.
     Пассажиров рейса  No3744 "Москва - Франкфурт - Куала-Лумпур" пригласили
пройти   на   борт   самолета.   Пузатые  бюргеры  побрели   по  бесконечным
шереметьевским коридорам. Люфтганзовские  стюардессы  улыбались и пальчиками
показывали дорогу.
     В курящем отсеке над креслами торчало всего несколько голов.
     - Вы можете занимать любое свободное место.
     - Данке шон.
     Протискиваясь в узком проходе,  Папаускас бился сумкой о спинки кресел.
Я убрал рюкзак на полку, и он плюхнулся рядом.
     - А где лама?
     - В бизнес-классе. Это выше этажом.
     - С какого языка ты ему переводишь?
     - Я перевожу ему НА датский язык.
     - Он датчанин? А почему лама?
     - Он долго жил в Тибете. Там принял сан.
     - Имя у него странное.
     -   Это    не   имя,   это   титул.    Геше   Чокьи    Нидал   означает
"Океан-Держатель-Учения". Он постоянно ездит по миру и проповедует.  У  него
есть ученики  в  пятнадцати  странах.  Ты считаешь,  датчанин не  может быть
ламой?
     - Может. Просто ст