с... я-то при  чем?..
слышишь?.. а  то восемь минут первого...  и  денег  нет...  вдруг  -  хоп!..
разворачивается "четыреста пятидесятый"... когда приехали, я ей говорю: "Иди
сюда!"...  она  говорит:  "А  ухаживать?"...  я  говорю:  "Глаза  у  тебя...
красивые, короче... иди сюда!"... она ушла, а  я даже  встать  не мог, чтобы
дверь закрыть... до утра лежал и  водку  из горлышка пил...  в темноте...  я
ведь,  между  прочим...  ты  знаешь  Эрика?..  он  интеллигентный  парень...
кокаином раньше торговал... с Дэйвом Гэаном два грамма за  сутки  вынюхал...
вот  и  убери  свою голову...  от  тебя членом  пахнет... он  мне до сих пор
должен... но  я не  спрашиваю... мы у медсестры  стеклодола спиздили... и  в
кружке с чифирем развели... чуть не сдохли... Паша-Лорд ангелов слышал...  а
потом  себе  в трусы  кончил...  хотя... его майор  КГБ полночи  сапогами по
голове лупил... а ты с Папаускасом!.. нет, я понимаю... но  ты тоже скажи...
падла с патлами... чего тебе надо?.. я ведь в 90-м году...  как раз Германии
объединялись...  а она моряком  была, представляешь?..  девушка-моряк!.. всю
прихожую ей обоссал... сука фашистская!.. и я захожу в бар... хотел поменять
"Левайс"  на  новые  "Найки"...  а  "Левайс" 846-й!..  это  ж модель-клеш!..
понимаешь?.. когда человек лох, его не то  что в клубы... его в метрополитен
приличный не пустят... мы там коньяку выпили, марихуанки покурили... а потом
бармен мне  голову ледорубом  проломил... ты меня  слушаешь?..  слушаешь или
нет?.. я ведь... мне  в два часа ночи Яша звонит... говорит: "Можно я к тебе
барабанщика  „Laibah" приведу?"...  а пришел  с татарами...  подстава,
блядь!.. мне ведь  с  утра на работу...  я  знаешь, кем работал?.. там такие
телки!.. а еще портным, и инструктором по велоспорту... и... если бы от тебя
моим членом пахло, это ничего... но ведь чужим!.. потому что негритосы возле
бара "Карелия" Леху Бабаева ногами в асфальт втоптали...  пятеро одного... в
мясо!.. они хорошие парни, поняла?.. и я тогда говорю: "Дай таблетку за пять
долларов"... а он?.. потом говорю: "Дай за десять"... потом за двадцать... а
он говорит,  что сейчас позовет охрану, и драться лезет... ты понимаешь?.. я
его  до  этого  угощал...  и пока  мы нюхали, он  у  моей  девушки  шестьсот
пятьдесят долларов  из  сумочки спиздил...  и тут  еще этот череп... знаешь,
сколько  я  зарабатываю?..  ты  сама не знаешь,  чего ты  хочешь... я с  ним
разговариваю... я  всех  угощал,  но знаешь, сколько я зарабатываю?.. у меня
приятель есть... с тремя высшими образованиями...  он в боулинге работает...
я ему сказал,  на какие деньги я  живу, а он заплакал... ты понимаешь?.. при
таких зарплатах война  скоро  начнется...  а ты... с Папаускасом!..  ты меня
слушаешь?.. сука, почему ты не слушаешь?
     За окном светало. На кровати, завалившись,  спал Папаускас. У него были
огромные пальцы ног. Каждый из них напоминал почкующуюся брюкву.
     Бригитта икала.
     - Ты меня слушаешь? Убери голову.
     - Speak English.
     Когда я понял, о чем она, то надолго задумался.  В  комнате становилось
все светлее. Бригиттина голова все еще давила мне на плечо.

6

     Где-то к  пятому дню Папаускас стал совсем  плох. Его  бил озноб. Он до
подбородка натягивал одеяло и зеленел лицом.
     - Это малярия!.. Мой желудок!..
     - Пошли, а?
     - Какие симптомы у малярии? От малярии можно умереть?
     - Главное влей внутрь первый стаканчик. Потом станет легче...
     - Точно! Это малярия! Мой miserible желудок!
     - И вообще. Скоро должно открыться второе дыхание... Поверь, я знаю.
     - Когда это - "скоро"?
     - К завтрашнему дню точно откроется.
     Перед этим каждое утро он  вваливался в мой  номер, глупо хихикал и тер
все еще пьяные глаза.
     -  Куда  ты вчера делся?  На  хрена  ты  приволок  из  бара  тех  троих
гангменов? Неужели не помнишь? Лама нас выебет. Пошли?
     И мы шли.
     Ни на одно заседание я так и не попал. В Конгресс-Центр мы возвращались
только переночевать. Иногда заскакивали в столовую, пытались украсть немного
еды.  Окинув меня взглядом, администратор-малаец  как-то поинтересовался:  в
какой именно стране носят такие странные национальные костюмы?
     На ламу я натолкнулся только однажды. Он заулыбался и спросил, когда же
я наконец зайду? Где вообще пропадаю?
     - Простите, лама. Читаете ли вы местную прессу?
     - К сожалению, я не владею малайским.
     -  Сенсация!  По  последним данным,  Будда, он  же Просветленный, он же
принц Гаутама, был гомосексуалистом!..
     - Да?
     - Причем пассивным...
     - Да?
     - Именно поэтому я не имел возможности зайти к вам.
     - Sorry, почему "поэтому"?
     - Я был обязан срочно выпить за упокой души пидораса, пидорасциониста и
пидрастеника Будды. Это был мой гражданский долг.
     -  По отношению к Будде  нельзя  сказать  "за  упокой  души".  Согласно
буддийской доктрине, у человека нет души.
     - Серьезно?  Вы расстраиваете меня, лама! Знал бы, что у меня нет души,
давно бы ее продал. Кстати, не интересует? Душа во вполне рабочем состоянии.
     Иногда шел  дождь, хотя чаще  не шел. Может быть,  я  просто не обращал
внимания.  Я  просыпался  в  насквозь мокрой постели.  Пот стекал  по  шее и
впитывался  в  подушку. На полу валялись обгорелые  кусочки  чего-то,  мятые
пивные банки, связки нижнего  белья, недоеденная пища,  рваная бумага и  еще
очень многое.  В половинке скорлупы кокоса  лежали окурки,  очистки фруктов,
использованные  презервативы. На подоконнике и письменном столе громоздились
липкие чашки,  усыпанные пеплом  тарелки. В книжном  шкафчике  кто-то разбил
стекло. Его осколки поблескивали в ковре. Простыня с кровати была стащена на
пол, порвана и  перепачкана следами ботинок.  Воняло  мочой и  алкоголем. На
стенах  желтели жирные пятна.  В  переполненном унитазе  стояла  серая вода.
Территория итальянца  сжималась... и сжималась...  потом  я  заметил, что он
перестал ночевать в комнате.
     Восстановить последовательность событий не представляется возможным.  В
закрывающемся банке я доказывал охраннику  с  винтовкой,  что  Папаускас это
Бэтмен,  а  я  - Робин. Еще  помню  странную  вечеринку в незнакомом  районе
Куала-Лумпура.  Жилища  аборигенов  были  выстроены  из  картонных  коробок,
отломанных  автомобильных  дверец  и   кусков  рассыпающегося  бетона.   Под
пальмами, укрывшись газетными листами, спали чумазые малайские бомжи. Солнцу
было стыдно освещать эту дыру. Понятия не имею, как меня туда занесло.
     Папаускаса видно  не  было. Я сидел  в  окружении  голых  малайцев.  На
некоторых имелись только набедренные повязки. Их ребра вызывали ассоциации с
мумией,  лежащей  в  Египетском  зале  Эрмитажа.  Правда,  мои  собутыльники
казались менее упитанными.
     Из травы торчали огромная бутылка и горка порубленных фруктов. Я смутно
догадывался, что за алкоголь уплачены мои деньги. Стаканчик был один на всех
- старый, бумажный, с изжеванными краями. Пили по очереди.
     Слева от меня  сидел  совсем  седой дядечка. У него был... не знаю, как
называется... церебральный паралич?.. каждая его конечность жила собственной
жизнью. Когда  подошла очередь, малайцы налили ему из бутылки и  замерли. Он
протянул к стаканчику непослушную  руку. Рука долго извивалась  и  не желала
подчиняться.
     Я захохотал.
     Дядечка  все-таки  ухватился  за  стакан.   Жидкость  выплескивалась  и
забрызгивала сидящих вокруг. Малайцы молчали и опускали глаза. Из стаканчика
продолжали вылетать капли. Все были уже насквозь мокрыми.
     Я хохотал громче.
     Наконец он влил  остатки алкоголя  в косо прорезанный рот. Складки лица
тут  же  пришли  в хаотичное  движение. Паралитик  долго...  очень  долго...
направлял кубическую руку к фруктам. Проглотить алкоголь без  закуски ему не
удавалось. Все  молчали. Я хлопал малайцев по спинам и  спрашивал, почему им
не смешно?
     Прежде чем  разлить следующую порцию,  крепыш с  узловатыми мышцами под
серой  кожей, мешая редкие английские слова с множеством малайских, объяснял
мне, что седой эксцентрик - его отец. У них в стране не принято смеяться над
родителями. Их нужно уважать, я  понимаю?  Я отвечал, что  мне насрать. Пока
он,  сука, пьет  за мой счет,  я буду  делать что  хочу! Это ясно?! Ясно или
нет?!
     Я  проснулся в четыре утра в собственной комнате. Очень  четко осознал,
что сейчас умру от голода, бросился к столовой. Она была закрыта. Я выскочил
за ворота. Улицы заволакивал потный и плотный туман. Уже на три метра вперед
было  ничего не разглядеть. Если из этого  белого  мрака  на  меня накинется
тропический гад-людоед, я буду абсолютно беззащитен.
     Стояла жара, а я покрывался инеем.  Я бежал все  быстрее. Что  я  здесь
делаю?  Думать  об  этом  было  немного  страшно.  Чтобы  отвлечься,  я  как
Винни-Пух, в такт шагам, сочинял стихи. Они тут же забывались. Помню только,
что речь шла о мохнатых, взаимно принюхивающихся Дыре и Штыре.
     Мы сидели  с  Папаускасом в пабе. Я вдруг обратил  внимание, что пот он
вытирает грязными семейными  трусами. После  каждого  глотка достает  их  из
кармана  джинсов  и вытирает. У себя  в карманах иногда  утром я обнаруживал
целые  россыпи пестрых  одноразовых зажигалок. А  иногда -  не  обнаруживал.
Проследить  закономерность не  удавалось. Думал я об  этом очень  усердно  и
из-за чего началась драка, заметить не успел.
     Все орали. Трещала мебель. Кто-то, защищая голову, пытался  пробиться к
выходу.  Папаускас обеими руками держал стул с  металлическими ножками. Трое
аборигенов кидали в него бутылками и пытались загнать в угол.
     Я отлично знал, как следует поступить. Не вынимая зажатую между пальцев
сигарету, следовало врезать ближайшему малайцу по глазам. Когда он ослепнет,
согнется и заорет,  нужно сбить его  с ног и  несколько  раз ударить  носком
тяжелого ботинка в висок. Я должен убить ублюдка. Он должен сдохнуть. Сгнить
в жирной почве. Стать перегноем.
     - С-сука!
     Тяжелых  ботинок на ногах не было. Были пляжные тапочки.  Сзади на меня
навалилось  сразу  несколько  жарких  тел.  Некоторое время  я  видел только
заплеванный,  усыпанный  пеплом  пол.  Руками  обхватывал огромную,  гудящую
голову. Где-то под потолком носился визгливый голос Папаускаса.
     Когда  приехала полиция,  меня за подмышки подняли с  пола  и усадили к
стене. Кто-то  принес  мокрое  полотенце.  Я  клал  его  на  пылающее  лицо.
Папаускас курил и мелко сплевывал на  пол. Фильтр его сигареты окрашивался в
цвет крови.
     У полисменов были светлые рубашки, черные брюки и аккуратные  ботиночки
детского размера.
     - Вы туристы?
     -  Мы музыканты ансамбля буддийской песни и пляски "Нирвана". Наш девиз
- "Каждому мужчине нирванную целку!".
     - Прекрати! Они нас посадят.
     - Белых нельзя посадить.
     - Обрисуйте суть произошедшего. С чего началась драка?
     - Видите этого... в рубашке? Запишите в протокол: я его рот ебал, ебу и
ебать буду. Записали?
     Как  ни  странно, нас все-таки отпустили. На  прощание Папаускас сказал
полисмену,  что  его  рожа  похожа  на мошонку.  Я  хотел  перевести это  на
английский, но не смог вспомнить слово "мошонка".
     Счет дням был потерян. В какой-то из них  у меня разболелся  зуб. Я  не
стал  обращать  внимания.  Зуб удивился и перестал.  Шагая по улице, я вдруг
разглядел в  толпе  свою жену. На ней  был надет свитер, который я два  года
назад купил в Москве. Ее лучший свитер. Я бросился вдогонку... я точно знал,
что скажу. Жена нырнула в подворотню и исчезла. Наверное,  она еще не успела
остыть после омерзительного последнего скандала.
     Я  залпом  выпил бутылку пива. Попробовал рассказать Папаускасу о своей
личной жизни. Ему было не интересно.
     - Как  дети! Кого ни спроси - у всех проблемы! У  каждого - несчастная,
блядь, любовь!.. Только у меня все в порядке.
     - А кого ты любишь? Светлое пиво?
     Однажды деньги  кончились.  Мы отправились к Бригитте  и, сидя на полу,
пили  "Wild Turkey". Я помнил,  что внизу, в столовой, есть еще холодильник,
полный бесплатного пива. Это грело.
     Бригитта рассказывала, что члены у малайцев, оказывается, большие. Сами
малайцы маленькие, а вот члены - большие. Ну не парадокс ли? По  цвету члены
от  европейских  не  отличаются... да  и  по  вкусу  тоже. Потом  она  стала
засыпать, прямо  со  стаканом в руке.  Папаускас строил мне страшные рожи  и
глазами показывал на дверь. Я сказал, чтобы он недолго, и вышел в прихожую.
     Стоять было скучно. Я докурил сигарету, допил виски. На  вешалке висела
бригиттина сумочка.  Сперва я  распихал по  карманам  все найденные  деньги.
Потом подумал  и  забрал  два  тяжелых  серебряных перстня.  Их можно  будет
поменять на бутылку чего-нибудь крепкого.
     Мы  с Папаускасом ехали в такси. Он рассказывал, что от онанизма у него
в ушах растут  волосы. Рядом с водителем  сидел толстый малаец. До этого  мы
пили в кафе, а  толстяк с двумя подружками сидел  неподалеку.  Он  спросил у
меня, холодно  ли  в России? Я ответил,  что  очень:  когда  русские девушки
решают  станцевать стриптиз,  это занимает  несколько часов.  Через  полчаса
толстяк отправил  своих девиц домой  и теперь  переводил водителю, чтобы тот
ехал к Эрмита-стрит.
     - Там действительно много проституток?
     - Там ОГРОМНОЕ количество проституток!
     Я  думал о том,  что отправлять  тех двух  девушек...  а потом  платить
проституткам...    нет    ли    в   этом   ошибки?..   логично    ли    это?
Причинно-следственные связи выглядели потусторонне. Будто по грудь  стоишь в
кастрюле с остывшей геркулесовой кашей. Перед глазами текла могучая река. На
сиденье я почти лежал. Каждая клетка тела была пропитана тухлым.
     Папаускас сказал, что вон та, с кульком, ему нравится.
     - Я не уверен, что это проститутка. У нее на руках ребенок.
     - Это ребенок? Bullshit! Поговори с ней.
     Толстяк  открутил   стекло,   высунулся  наружу  и  залопотал.  Девушка
заглянула в салон и что-то ему ответила.
     - Она согласна. Десять долларов за двоих.
     - Пошла  она на хуй! В  долларах я  не  плачу  даже дома. Пусть берет в
этих... как называются ваши деньги?
     - О'кей. Восемьдесят ринггит.
     - Пятьдесят.
     - Прекрати душиться. Переведи, что мы согласны на восемьдесят.
     - Она говорит, о'кей. Только деньги вперед.
     Мы выбрались из машины. Проститутка едва доставала мне до плеча. На ней
была  обтягивающая футболка и длинная  цветастая юбка. Внутри  кулька что-то
сопело.
     Чуть в стороне стояло человек десять  тинейджеров. Тощими задницами они
опирались на сиденья велосипедов и смотрели в нашу сторону.
     - Она говорит, чтобы вы отдали деньги этим парням.
     - А ребенок? Я не хочу, чтобы она брала с собой ребенка.
     -  Ребенка она оставит  здесь. Но  вам  придется подождать. Вы отдадите
деньги, и она купит себе героин. Поехать она сможет, только сделав инъекцию.
     - Героин?
     - Да. Эти парни на велосипедах привезут ей героин.
     - Папаускас, поехали отсюда. Это подстава.
     - Прекрати шизофренировать.
     - Какой  героин в этой Малайзии?  Ты читал  таможенную  декларацию?  Мы
отдадим  этой  пердуле  деньги и окажемся  в полиции.  Я  тебе  говорю:  это
подстава!
     - Дай сюда восемьдесят ринггит. И успокойся.
     Проститутка передала  ребенка,  отсчитала  несколько  купюр  и  села  в
машину. Один  из  велосипедистов тут  же  укатил  вниз  по  улице. Папаускас
подошел к оставшимся.
     -  Если  он не  вернется, я  убью вашу подругу. Понимаете по-английски?
Gonna kill her! Понимаете?
     Они улыбались.
     - Ее блядского  ребенка тоже  убью. You know? И вас. Зря улыбаетесь. Вы
просто не знаете, с кем  связались. Я выпущу  ваши вшивые  малайские  кишки.
Понимаете?
     Малайцы  улыбались  и кивали.  Потом велосипедист  вернулся.  Он тяжело
дышал  и вытирал пот. Нырнув в окно  машины, он передал проститутке газетный
сверток. Всю дорогу она гладила меня  по щеке и что-то  говорила.  Папаускас
спрашивал у толстяка,  участвует  ли  он в вечеринке?  Если  надо,  мы можем
немного ей доплатить. Будешь или нет?
     Последнюю  ночь  перед  закрытием  Конгресса  я  провел  в  собственном
непроницаемо темном номере. Итальянец затравленно копошился  в углу. Он  был
похож на  крысу,  которую  когда-то  в Петербурге я  убил  ударом  швабры по
маленькой голове. Ни я, ни Бригитта не  обращали на него  внимания. Иногда я
говорил, чтобы она отвлеклась, и протягивал ей липкую пузатую бутылку.
     - Бедная мусульманская страна Малайзия! В  ней и так было очень немного
алкоголя. А когда мы уедем, его не останется совсем...
     Сползая  обратно вниз,  Бригитта  неудобно  переваливалась и  кряхтела.
Кожей  я  чувствовал,  как  мелко  дрожат  ее  губы.  Время  от  времени она
прерывалась и, всхлипывая, произносила английские слова.
     - Потом поговорим. Продолжай.
     - У него были ноготки.
     - У кого?
     - У моего ребенка.
     - Бригитта! У тебя НЕТ детей! Не отвлекайся!
     Ягодицами она упиралась  в  крашеную  стену. Над моим  животом  повисал
шатер ее черных волос.
     - А у него большие ногти?
     - У кого?
     - У твоего сына?
     - Ногти?
     - Да. Большие?
     Хлюпающие  звуки.   Вкус  невидимого  алкоголя.  Луна,  отражающаяся  в
итальянских очках без оправы.
     - У моего ребенка были ма-аленькие ноготочки. Крошечные... Рука как мой
палец... а на ней ноготки.
     - What all this shit does fuckin' mean?!
     - Он  был  маленький... красный...  мокрый...  Мой маленький героиновый
наркоман. С ноготками. Может быть, у него  еще не было глаз, но ногти у него
уже были.
     Иногда  эрекция пропадала совсем.  Мокрый член  обессиленно  прилипал к
животу.
     - Врач сказал, что он все равно бы не выжил...
     - Да кто, черт возьми?!
     - Мой сын.
     - Сын?
     - Вообще-то я хотела девочку. Я бы  заплетала ей косички. У нее были бы
длинные волосы,  а в них большие банты. В детстве мама всегда заплетала  мне
косички с бантами... Но врач сказал, что он был мальчиком.
     Я  еще раз отхлебнул из бутылки. Подумал, что, может быть, меня наконец
вырвет.
     -  Перед  тем как  из него  стали  делать  косметические средства, врач
показал мне моего сына.
     - Косметические средства?
     - Да. Кремы.  Лосьоны от  морщин. Из  моего ребенка получились отличные
косметические  средства.  Очень  дорогие. Мне  не  по карману покупать такие
лосьоны. У себя дома я зарабатываю очень мало денег.
     - Да ладно тебе! У тебя и так отличная кожа.
     - Спасибо.
     Потом итальянец  вскочил.  Что-то выкрикнул. По пути  к двери несколько
раз споткнулся. Перед тем как дверь  захлопнулась, яркий свет успел  лизнуть
белую бригиттину кожу.
     - Он не вызовет полицию?
     - Доделай наконец... То, что делаешь.
     - Сейчас. Извини. Я сейчас.
     В  бутылке  оставалось невыносимо  много  алкоголя.  Закрывая  глаза, я
видел,  как  рулеточный  шарик скачет по разноцветным  секторам. Они  бешено
вращались.
     Интересно... я выиграл?.. или проиграл?..
     - У тебя есть сын. Тебе хорошо. А у меня уже никогда не будет детей.
     Шарик продолжал скакать. Колесо вертелось все быстрее.

7

     Церемония закрытия Конгресса "Религиозная  Молодежь На Порогое Третьего
Тысячелетия" проходила на открытой площадке позади столовой.
     Выступающие  взбирались  на   невысокую   сцену  и   что-то   говорили.
Развешенные  на  пальмовых   стволах   динамики   фонили.  Голоса  бились  в
бесконечном эхо. Небольшую речь произнес и  лама Геше Чокьи Нидал. Я не смог
разобрать ни слова.
     Все хлопали  в ладоши, улыбались,  обнимались,  говорили, как жаль, что
приходится расставаться. Под конец хором спели песню.
     Я чувствовал себя превосходно. Ничего не болело.  Правда, настораживали
громкие звуки.  От  хлопанья  дверей возникало  желание  забиться наконец  в
истерике. Кроме  того, вокруг ощущалось странное движение... О