вай-давай, коза, бля!
Задницей поворачивайся!
     За  Сологубом хлопнула  дверь. Проститутка покосилась  в мою  сторону и
вздохнула.  На ее бледной коже  ладони  Феликса  казались  очень загорелыми.
Позавчера он рассказывал, что нынешним летом отдыхал с женой где-то на море.
     - Совсем охуела? Учти, если мне не понравится, то я...
     Я  вышел  в  раздевалку.  Там  было  холоднее,  чем  в душевой. Держать
сигарету мокрыми  пальцами  было  неудобно.  Ногти  казались неправдоподобно
розовыми.
     - Успел? Хоть чего-нибудь?
     - Успеешь с этим Феликсом!
     - Да-а. И с Дженнет этой... тоже неловко вышло.
     - Водка еще осталась?
     Губы  тоже  были  мокрыми.  Я совсем  не  чувствовал  вкус  дыма.  Зато
чувствовал вкус  голода. При каждом резком движении в глазах что-то скакало.
По  краям  изображение  теряло четкость  и расплывалось. Хоть  помылся, и то
хорошо.
     - А мне она понравилась. Такая нежная.
     - Нежная?
     - Сделала - как родному.
     - Хорошо тебе.
     Окно в раздевалке было выложено плитками толстого непрозрачного стекла.
Снаружи понемногу светлело. Сологуб что-то говорил и ерзал в кресле.
     - Что-то долго они. Сходи посмотри, а?
     В школе по анатомии я имел твердую четверку. Но  как он умудрился таким
образом скрутить ей ноги, так и не понял. На  спине у Феликса было несколько
противных  складок.   Заканчивалась   спина  неожиданно  впалыми  ягодицами.
Тоненькие женские руки упирались  в  скользкие стены. Все вместе  напоминало
работающий бульдозер  или,  например,  схватку единорога  с  канализационной
трубой.  Из-под  покатого  мужского  плеча торчала  сморщенная проституткина
мордочка. Она кривилась от боли и издавала положенные всхлипы.
     Говорят, до  революции,  падшие женщины ловили  богатеньких  господ  на
фразу: "Я  - Незнако-умка. Не  желаете ознако-умиться?" Принято считать, что
проститутки это  по-своему  красиво. Но  пробовали  ли покупать  проститутку
лично вы?
     В   Петербурге  Квартал  Красных  Фонарей   расположен   на  нескольких
проспектах вокруг Московского вокзала.  У Площади  Восстания  улицы  темны и
пустынны.  Ближе к Александро-Невской  Лавре  становится  посветлее. Вывески
модных бутиков придают району европейский вид. В 24-часовых  магазинах здесь
продается до двух дюжин разновидностей презервативов.
     Как  и  все  женщины,  вынужденные   проводить  много  времени  вместе,
проститутки  сбиваются  в  кучки,  ставят  на  место  зарвавшихся нахалок  и
улыбаются подругам. То, что фонари на этих улицах редкость, на руку дебелым,
сальноволосым  и  прыщавым  продавщицам  розничной любви.  Найти  покупателя
удается  не каждую  ночь. Девушки толкутся у  обочин, болтают с продавщицами
ларьков, обсуждают учебу, куда сходили вчера и что за юбку сшила Светка.
     Уровень образования категорически упал.  Блока  больше никто не читает.
Подойдите к девушкам, и они, как продавщицы капусты, в лоб назовут вам цену.
И,  поверьте,  нет  ничего  интересного в  сексе,  который  вы за  эту  цену
приобретете. Дамы закомплексованы, истеричны,  почти не двигаются и называют
то,  что  делают, дурацким  словом "работа". Трусы  они натягивают  таким же
суетливым  движением, как  та  мясистая  десятиклассница,  которая  когда-то
лишила меня невинности. Никогда не возникало у меня желания полностью с ними
расплатиться.

x x x

     Когда мы вышли на улицу, дождь все еще шел.  По грязным рекламным щитам
текла мутная  вода.  Феликс  мотнул  головой  и  спросил,  сколько  времени.
Пожалуй, он дойдет до работы. Ехать домой смысла нет.
     - Зря. Шел бы отсыпаться.
     Феликс молча развернулся и убрел  за угол. Улица напоминала черно-белую
фотографию.  Сологуб долго  шарил по карманам. На  такси  не хватало. Я тоже
пошарил.  Интересно,  что я надеялся отыскать?  Мы зашагали к  метро. Голова
немного болела.
     - Завтра в Смольный пойдешь?
     - Пока не знаю.
     - Я-то пойду. Мне нужно. Кандидаты эти... заебали.
     У женщины, сидевшей в  будке возле  эскалатора, была  красная форменная
шапочка и  красные  глаза.  Есть  хотелось  так, что  казалось,  меня сейчас
вырвет. Как ни странно, какие-то люди уже поднимались по эскалатору вверх.
     - Хорошая проститутка.
     - Да-а.
     - Зря Феликс с ней так. Какая бы ни была, все-таки девушка.
     - Да-а.
     В вагоне было совсем мало народу. Мужчина  уже  в пальто, пара девушек.
Одна внимательно  читала толстую книгу. На обложке читалось "Русско-японский
словарь". Несколько человек, мотая головами,  спали. Как обычно с утра, было
чувство, что произошла катастрофа, а ты о ней забыл.
     Поезд двигался рывками, а  потом и вообще  встал. Где-то ниже диафрагмы
во  мне  лежал протухший  булыжник.  Я смотрел  на  свое отражение  в стекле
напротив. Если подойти поближе, то будет заметно, какие  желтые у меня белки
глаз. Это от плохого питания. Китайская лапша быстрого приготовления, булка,
чипсы, бесконечные пельмени, снова булка. Чистая питательность, еда бедных -
как  сухие  корма для собак. От таких кормов  уже через  полгода псы мочатся
кровью.  Потом у них  отнимаются  задние  ноги.  Через  год  мертвую  собаку
зарывают в землю.
     Пахло мокрой одеждой. С обуви  на пол стекала вода. Ботинки были похожи
на переваренные пельмени. Помню, в детстве я терпеть не мог гречневую кашу с
молоком. В детском саду меня как-то даже вырвало от одного ее вида.
     Мы молчали. Поезд не двигался. Потом в вагоне неожиданно погас свет.
     - Оп-па!
     - Что это такое?
     - Может, чего случилось?
     Я встал и заглянул  в окно в конце  вагона. Свет погас во всем составе,
не только у нас. Повисла странная тишина.
     - Что за херня?
     - Непонятно.
     В  темноте  кто-то  шепотом  обсуждал,  не   пора   ли  воспользоваться
экстренной связью  с машинистом? Меня,  если  честно,  больше  интересовало,
нельзя ли под эту лавочку прямо в вагоне покурить?
     - Идет. Там кто-то идет.
     Дверь в дальнем конце вагона открылась. Внутрь шагнул милиционер.
     - Проходите! Все двигаемся через первые вагоны!
     - Куда проходить? Что случилось?
     На ходу  расталкивая  спящих, милиционер прошагал через вагон  и  начал
ковыряться в замочной скважине.
     - По туннелю, что ли, пойдем? Вот это да!
     Мы  прошли насквозь несколько вагонов. Становилось  светлее. В головном
вагоне  двери  были  открыты.  Снаружи  начиналась  станция  "Владимирская".
Пригибая голову, будто боясь удариться, пассажиры выходили на платформу.
     Первое,  что я увидел, был лежащий на платформе мужской ботинок. Из его
развороченного нутра  торчало что-то лохматое. Дальше платформа была усыпана
мелко дробленым стеклом.  Оно хрустело под ногами. Я прошел к началу состава
и  заглянул  в  кабину.  Внутри  сидел  машинист.  Он  смотрел  перед  собой
стеклянными  глазами. На пульте  подкладкой  вверх  лежала  его  фуражка.  У
машиниста было серое мокрое лицо. Пол в кабине был густо усыпан стеклом.
     Из вагона выходили пассажиры. Скоро на платформе стало тесновато. С  ее
дальнего конца прибежал еще один милиционер. Машинист не менял позы. Его бил
озноб.
     - Вон он!
     Все  забубнили и столпились у середины головного вагона. Сологуб плечом
раздвинул толпу.  Он  долго смотрел  в  просвет  между платформой и вагоном,
потом вернулся ко мне.
     - Сходи посмотри.
     Уткнувшись лицом в грязные шпалы,  под вагоном лежал человек. Почему-то
голый выше  пояса.  Из-под  брючного ремня торчала полоска  светлых  трусов.
Вдоль позвоночника кожа была несколько раз разорвана. У меня  над ухом сопел
толстый дядька в шляпе и очках. Он сдвинулся от края платформы, сказал: "Фу!
Гадость!"  и  отошел. На его место  встали молодой  человек с  девушкой. Они
плотно прижимались друг  к другу.  Девушка покусывала губы и смотрела широко
открытыми глазами.
     Подскочил Сологуб:
     - У тебя удостоверение "ПРЕССА" есть?
     - Есть.
     - А диктофон?
     - Диктофона нет.
     - Фигня! Записывай ручкой. Старайся четко выяснить должность и фамилию.
По  коням! Ты бери на себя ментов, а я поговорю с машинистами. Блядь! Почему
у нас нет с собой фотографа? Давай, давай!
     Я порылся в  карманах и пошел искать  милиционера. Чистого листа бумаги
не было.  Данные  я решил  записывать на  оборотной  стороне старого  факса.
Увидев мое удостоверение,  милиционер  удивился.  У  него были  волосы цвета
давно  нестиранных носков.  Сперва он спросил,  как  это  пресса  успела так
быстро  подъехать на место  происшествия. Потом объяснил  ситуацию. Как  все
произошло, милиционер не разглядел. Стоял в дальнем конце платформы. Увидел,
что поезд  резко  затормозил и посыпались стекла.  Понял, что что-то не так.
Согласно инструкции начал выводить людей из состава.
     - Свидетели есть?
     - Откуда! Тут всего три человека стояло. Вон та парочка и этот Каренин.
Парочка целовалась, парень лежит на рельсах. Никто ничего не видел.
     Пассажиры бродили по платформе, выискивая  где поинтереснее. У них были
лица  детей, только что  заставших родителей занимающимися  сексом.  Тетка в
очках брызгалась и доказывала, что этого человека сбросили. Совершенно точно
сбросили!  В  руках тетка  держала  по  сумке.  Пытаясь  без  рук  поправить
сползающие  очки, она  противно скрючивала лицо. Единственным слушателем был
сонный дед. Он  был одет в пиджак с  орденскими планками, спортивные штаны и
кепочку фэна "Chicago Bulls".
     - Ну что?
     - Мент дал комментарий. Я все записал.
     - Фамилию выяснил?
     - Черт! Фамилию забыл.
     -  Сейчас  приедет начальник подвижного состава. То  ли  станции, то ли
всего  метрополитена. Машинист в ауте. Его самого отсюда на "скорой" увозить
будут. Блядь! Почему нет фотографа!
     Я плюнул на все,  достал сигареты  и  закурил. Пробегавший мимо сержант
недовольно  поморщился,  но  останавливаться  не  стал.  Пассажиры  обходили
лежащий на  платформе ботинок. Я прогулялся мимо запертых книжных лотков.  С
обложек  мне подмигивали глянцевые, недавно  побывавшие  у дорогого дантиста
люди. Надоело это безденежье. Может, и мне написать роман, который начинался
бы со слов  "У майора  был гранитный  подбородок и  глаза  цвета  штормового
моря"?
     Днем  на  станции  весело.  На  лавочках  сидят  панки  в  куртках   из
кожезаменителя. Стоят безногие  нищие в  десантном камуфляже.  В переходе на
"Достоевскую"  играет   саксофонистка.  Не   Кэнди   Далфер,   конечно,   но
хорошенькая. Мундштук  губами  она  обнимает  так, что  если я иду  в тесных
джинсах, то на всякий случай стараюсь не поднимать глаз. Сейчас под высокими
потолками метались  гулкие голоса. Погуляв по платформе, пассажиры все равно
возвращались и рассматривали умирающего. Кое-кто сплевывал под ноги.
     Через  полчаса на станцию начали прибывать  службы и начальство. Сперва
появился врач. Он, не торопясь, шел с  дальнего конца платформы. Под халатом
у него виднелся  растянутый серый свитер. В руках он  нес чемоданчик. Рядом,
тоже не  торопясь,  шагала медсестра.  Она обеими руками  прижимала к белому
животу  черную папку. Они подошли к тому месту, где был виден голый человек.
Врач поставил чемоданчик на землю и сложил руки на груди.
     Вслед за ним возникли метрополитеновские чины в синей униформе. Сологуб
кинулся на  них, как граф  Дракула на последних незараженных  СПИДом землян.
"Без комментариев!" - вытянул вперед растопыренную пятерню старший из чинов.
Пятерней он, наверное, хотел  закрыть объектив  телекамеры.  Камеры не было.
Чин расстроился и опустил руку.
     "Я сказал  -  без комментариев!"  - повторил  он,  но что был  Сологубу
какой-то метрополитеновский  чмырь? Уже через минуту  они стояли над местом,
где была видна голая спина, и чин бубнил, упираясь губами в диктофон.
     - Машиниста будут судить?
     - Надо разобраться. Скорее всего, нет. Вряд ли это вина машиниста.
     - А чья это вина?
     - Если он был пьяный и упал  сам... Или если его сбросили, то... А если
выяснится,  что пострадавшего задело зеркалом заднего  обзора... Хотя скорее
всего в этом случае виноват тоже  пострадавший.  Слишком близко встал к краю
платформы. Думаю, машиниста не будут судить.
     Мужчина старался говорить  развернутыми,  литературными фразами. Вокруг
кружком стояли пассажиры.
     - Вы думаете, он выживет?
     - Это вопрос не ко мне. Вот стоит врач. Спросите у него,
     - Я имею  в  виду -  как  часто люди выживают после таких падений? Я не
думаю, что это первый случай за время вашей работы.
     Мужчине  хотелось сказать  что-нибудь  сногсшибательное.  Он подумал  и
все-таки признался,  что  на  "Владимирской"  этот  случай  первый.  Сологуб
повернулся на каблуках и сунул диктофон в зубы врачу. Диктофон был  дорогой.
Из тех, что рассчитаны не на стандартную, а на совсем маленькую  кассету. Он
все делал  правильно. Чем  ближе к  лицу собеседника подносишь диктофон, тем
острее он ощущает себя героем красивого кино.
     Врач  спросил,  какое издание  представляет Сологуб.  Тот  назвал  свою
газету. Врач,  не  торопясь, заглянул в просвет  и сказал, что вряд ли  этот
человек выживет.
     - Но сейчас он жив?
     - Конечно.  Вы же видите:  кровь продолжает  течь.  Налицо  дыхательные
движения. Нет, сейчас он, безусловно, жив.
     Пассажиры, как  школьники  на экскурсии,  вытягивали  шеи и  следили за
пальцем врача.
     Потом  прибыло милицейское  начальство,  и зрителей стали  оттеснять  с
платформы. Сержант передал наверх, чтобы все эскалаторы запустили на подъем.
"Па-а-апрашу! Па-а-апрашу  на  выход!"  Пассажиры ругались  и  говорили, что
опаздывают. Как прикажете добираться на работу?
     Сержант  попробовал  отправить  наверх и нас. Сологуб  удивленно задрал
брови.  Неужели  сержант не  знаком с  "Законом о  прессе"? Не знает, что за
препятствия,  чинимые работникам  масс-медиа в  исполнении  профессиональных
обязанностей, у  нас в  стране полагается административная  ответственность?
Вот  мое удостоверение, вот  здесь, сержант, черным по белому  написано, что
предъявителю  сего  губернатор Санкт-Петербурга  просит  оказывать всяческое
содействие, а  можно взглянуть на  номер вашего  жетона, сержант?  И вообще,
зачем  ссориться? Мы просто постоим  в сторонке. Посмотрим. Мешать не будем,
посмотрим и уедем. Договорились, командир?
     Сержант сходил к  крепкозадому мужчине  в коричневой кожаной  куртке  и
что-то долго  говорил ему,  кивая  подбородком в  нашу сторону.  Вернувшись,
сказал,  что  ладно. Крепкозадый  курил "Беломор"  и  взад-вперед  ходил  по
платформе.  Я сказал,  что зря  мы остались. Вышли  бы наружу, наскребли  на
бутылку пива.
     Сологуб убивался:
     - Ты знаешь,  сколько  получила  девчонка из  "Буденновской правды"  за
съемку  налета Басаева на город? Почему  у нас  нет с собой фотографа? Когда
чеченцы  стали отходить из  Буденновска, они согласились обменять беременных
женщин  на  всяких там  чиновников и  журналистов.  Чиновники,  ясное  дело,
приссали, а девчонка поехала.  Просто сопля, у  которой в тот момент с собой
была камера!  Она  и в  газету-то  только месяц как  устроилась! Всю  дорогу
щелкала   своей  мыльницей.  Нащелкала   три   кассеты.   Так  французы   за
непроявленную  -  НЕПРОЯВЛЕННУЮ, понял? -  пленку  заплатили  ей  столько...
Короче,  девица  смогла купить себе квартиру  в Париже.  Не снять, а купить,
понял? Такой шанс, как сегодня, бывает раз  в жизни.  На квартиру, допустим,
не  хватило бы, но год  после  сегодняшнего можно было бы не работать. Ты не
представляешь, как меня достали эти кандидаты! Почему с нами нет фотографа?
     Эскалатор за нашей  спиной остановился и заработал  не  на подъем, а на
спуск.  На платформу вышло несколько мужичков в оранжевых куртках. На спинах
читалась аббревиатура "ПСВ". Поднеся диктофон  к краешку рта, Сологуб  вслух
описывал происходящее.  Мужички спрыгнули на рельсы  и  исчезли под поездом.
Пузатые метрополитеновцы иногда нагибались и что-то кричали им. Скоро состав
начал медленно уезжать задом в туннель.
     -  Как это? Задавят  же  его на хрен...  А-а!  Они левые колеса отжали!
Хитро!
     Сжимая  под  мышкой  серый сверток,  мимо  пробежал  давешний  сержант.
Сверток оказался  тряпичными носилками.  Милиционер  развернул их, несколько
раз встряхнул, кинул оранжевым спасателям и сам спрыгнул на пути.
     - Ага. Кажется, несут. Пошли!
     Носилки несли  вшестером. Пятеро  мужичков  и  сержант. Доктор наклонял
голову  к плечу  и шел рядом. Эскалатор опять включили.  Сологуб пристроился
сразу за носилками. С  того  места, где я стоял,  мне были видны взгрызенная
грудная клетка,  обрубок  ноги и  лицо. Одного  глаза у мужчины  не хватало.
Второй, зеленый, был полуприкрыт. Грязное лицо выглядело немного грустным.
     - А почему он раздет?
     -  Движущийся  поезд снимает  одежду,  как  ножом. Вы  же  видели,  как
повреждена его спина. Тем более что машинист пытался тормозить. Под колесами
было как между жерновами.
     Сквозь  ткань  носилок на ступени  просачивалась кровь. Пока  мы ехали,
натечь успело довольно много.
     - Нет. Совершенно точно не выживет.
     - Но пока еще жив?
     - Да, конечно. Если хотите, я могу посветить ему в зрачок, и вы увидите
реакцию сжатия.
     Держать носилки спасателям было тяжело и неудобно. Тот, что стоял ближе
всех  ко мне,  поморщился и  уже на выходе из метро попробовал сменить руку.
Голова голого мужчины качнулась. Мне  показалось,  что он задержался на  мне
уцелевшим глазом. Пушистые ресницы вздрогнули. Может быть, он мне подмигнул?
     Все шестеро,  семеня ногами,  поднесли носилки к белой "скорой помощи".
Последней  шла медсестра. Она за  шнурок несла ботинок с  оторванной ступней
внутри. Выглядело это так,  будто девушка за шкирку несет отмывать гадливого
котенка.
     Я докуривал  последнюю  сигарету.  Она загибалась вниз,  как обрезанный
член Сологуба. Под дождем ежился гранитный антисемит-Достоевский.
     - Ладно. Поеду домой.
     - Пива хочешь?
     - Нет, наверное. Пока.
     - Не повезет, так не повезет!
     - Ты о чем?
     - Ну почему с нами не было фотографа?
     - Счастливо.
     Было  совсем утро. Дождь-хамло сквозь зубы плевался  в серые физиономии
луж. Те морщились, но не спорили. Домой я поехал на утреннем  троллейбусе. У
пассажиров  были  невыспавшиеся,  набрякшие  лица. От  голода  и  этой  ночи
кружилась голова.  Подташнивало. По  дороге  я все-таки уснул.  Мне  снилось
сочное свежее мясо... покорное  мясо... много  мяса... оно было податливо...
оно ничему на свете не сопротивлялось.

История четвертая,
о Марии и Хуане

     С Кириллом я познакомился три зимы  тому назад.  Дело было в "Корсаре".
Его  привел  парень  по  имени  Герман, который  имел  какое-то  отношение к
модельному  бизнесу. Шел  сухой мелкий снег - словно наверху у кого-то  была
перхоть. Я  сидел  с девушкой,  а кто был еще,  не помню.  Мы  не  то  чтобы
собирались напиться,  но к стойке бегали  частенько. А Кирилл так и просидел
весь  вечер  над  единственной  кружкой.  Правда,  иногда  отходил  покурить
марихуаны. С улицы Кирилл возвращался красный, холодный, улыбающийся.
     Он показался  мне ничего. Этакий несложный, ни  на чем не настаивающий.
Когда  за столом  появились девушки, стал за  ними ухаживать. Когда  девушки
ушли,  не расстроился, а сходил покурить еще. На  нем была куртка "LaBamba".
Это  такая  войлочная,  с кнопочками и эмблемой хоккейного  клуба на  груди.
Голову он  брил  наголо.  Слева  на черепе у него  был розовый,  цвета  попы
младенца, шрам. Кирилл  говорил, что во  время концерта пьяный бык ткнул его
розочкой в висок. Джинсы  он носил исключительно кожаные. Умудрялся всего за
несколько долларов покупать их в секондхэнде. Из обуви предпочитал сапоги.
     Знакомя нас, Герман сказал,  что  у Кирилла  своя рокабильная группа. Я
специально  полистал английскую  Рок-энциклопедию.  Там  было написано,  что
"рокабили   -   это  синтез  искреннос