-  Амфетамины  с  алкоголем  мешать  нельзя.  А  этот  можно.  Бензодол
называется. Мне химики посоветовали. Те, помнишь?
     - Сыр, говорю, есть еще?
     -  Светка,  принеси сырку! И  грибочков!  Грибочков принеси!  А  то все
кончилось.
     - А где он, сыр?
     - В верхней камере. Ну, найдешь, короче.
     - Если амфетамины с  алкоголем жрать, на такую депрессию нарвешься... А
с бензодолом можно. И стоит недорого.
     Обычно я запиваю  водку. Еще лучше мешать ее с  "Колой". Купить лимонад
никто  не  догадался. Я  решил закусывать сыром. Скоро он  опять кончился. Я
откинулся  на диване. Теперь мне  загораживала  экран спина  Вадика. Он  был
похож на молодого Джона Малковича. Вадик куда-то  звонил, пытался пригласить
девушек. Часы на стене показывали полпятого. Необъяснимо, но девушки обещали
скоро быть.
     У Вадика были странные отношения с  компаньонами. Вроде  бы  бизнес они
делали  вместе.   А  с   другой  стороны,  любой  мог  сказать:  "Сгоняй  за
сигаретами!" - и Вадик бы сгонял.
     Кончил Вадик плохо. Где-то через полгода он украл у компаньонов деньги.
Они вместе пили в офисе охранной фирмы.  Потом  понадобилось куда-то уехать.
Когда вернулись, оставленного  в  офисе Вадика не было. Вместе с ним  пропал
небольшой офисный сейф. Денег внутри было  немного, меньше  $5000.  Зачем он
его уволок, я  так и не понял. Его стали  серьезно искать. Парень попробовал
даже  уехать  из страны.  Но  по  дружбе сказал  Шуту,  что  отлеживается на
квартире сестры.
     Оттуда его  и забрали. Ночью  компаньоны привезли  его  на  кладбище  и
топором отрубили кисть правой руки. Несколько человек держали его - Шут тоже
держал, - а Эдик в два удара оттяпал торчащую из манжеты  руку, ухватился за
длинный средний палец, кинул ее в полиэтиленовый пакет и увез с собой.
     Думаю,  сперва  ничего  такого  они  не планировали.  Но  как  было  не
разойтись на подобной декорации? Пахло жирной землей. В свете луны надгробья
казались зелеными, как шкала радиоприемника. Вадик лежал, прижатый к чьей-то
могиле, и скулил от ужаса. Эстетические чувства не чужды компаньонам. Сестру
Вадика, стриптизерку дорогого клуба,  они отправили  отрабатывать украденные
деньги. За нее кто-то вступился. Компаньоны пошли на конфликт. В  общем, это
долгая история.
     Я сидел с Шутом на кухне и курил. Пол был залит водой.  Шут по третьему
кругу рассказывал, как вчера  съездил в "Южную".  Я широко  распахивал веки.
Все  равно  казалось,  что  я  смотрю на  мир только  одним  глазом. Из  рук
постоянно выпадала сигарета.
     -  Мы  это...  Короче,  с пацанами на  машинах... Подъехали... Ну, там,
посидели,  покушали...  Там  так  нормально,  в  этой  "Южной"!..  Гостиница
"Южная", никому  не  нужная!..  Ха-ха-ха!..  Телки... С правой в дыню,  и  в
багажник!.. Ха-ха-ха!.. Долбиться!.. Жестко, жестко, жестко!
     - Что - "жестко"?
     -  Все - жестко! Танцевали, кокс  нюхали... Пакетик из носка достали, а
он мятый  такой...  грязный... Представляешь,  какой вонючий?.. Константинов
всю машину  заблевал... Puker, бля!.. Я одну - прямо в туалете!.. Вся такая,
на  поцелуйчиках!..  Сироп-девочка... Жестко!..  Прямо в  туалете!..  Только
Светке не говори.
     - Не скажу.
     - То есть со Светкой мне тоже нормально. Просто это другое, понимаешь?
     - Понимаю.
     - Это... Как сказать?.. Ну, короче, ты понимаешь?
     - Понимаю.
     Потом  приехали  девушки. Их количество  постоянно менялось. Сперва мне
показалось, что их... может быть, четыре. Потом за  столом сидели совершенно
точно две. Потом я запутался. Некоторые исчезали  в дальней комнате и больше
не  появлялись. Запомнилась  шатенка с мелкими зубами  и  жирно подведенными
глазами.  Она  хихикала и пила из  всех рюмок  подряд.  У нее были  дурацкие
черные колготки в зацепках.
     Иногда  из своей  комнаты, затерянной  в  петербургской квартире  Шута,
выплывала его старая бабушка. На нее не  обращали внимания. Орало радио.  Во
дворе-колодце Шута была отличная акустика. Бабушка убирала со  стола грязную
посуду и исчезала. Потом к Шуту заглянул незнакомый мне тип с женой. Посидел
полчасика и уехал. Без конца звонил телефон. Я тоже куда-то звонил.
     Потом  в дверях  кухни  появился Эдик.  У  него были мохнатая  грудь  и
огромные  мышцы  плеч.  Ширинка перепачкана белым.  Возможно,  это был соус.
Раньше член называли "срамный уд". Смешное словечко.
     - Слушай, Володя. Алкоголь, это... Кончился.
     - Сейчас схожу.
     - Зачем? Вола  пошлем. Только ты ей скажи,  где тут. Сам  понимаешь, за
руль я не сяду.
     Девица  долго  искала туфли.  Платье спиралью  заворачивалось вокруг ее
выпуклого живота. Я снова поразился, какая толстая пачка денег  лежит у Шута
в кармане. Эдик сказал, что не дай Бог девице потеряться.
     Мы опять сидели в большой комнате.
     - Я тут  книгу читал. Короче, знаешь, что такое  "туалетный раб"? Между
прочим, хорошая книга.
     - Я этому черту говорю: "Слышь ты, черт!"
     - Только не сквозани! Андрюха, я тебя прошу: не сквозани!
     - Блядом буду, не сквозану!
     - Кем будешь? Андрюха, ты точно не сквозанешь?
     - С чего мне сквозануть?
     - Я же вижу: ты сейчас к Машке поедешь.
     - Не поеду. Зачем мне ехать? Тем более к Машке.
     - Андрей, я прошу! Как пацана прошу: не сквозани! Не сквозанешь?
     Девица  вернулась  быстро.  В  пакете  утробно булькало.  Света  помыла
бокалы. Эдик влил туда сразу пальца на четыре водки.
     - Володя! Слушай меня, Володя!
     - Да.
     Шут долго искал его глазами.
     - Может, групповичок устроим?
     - Давай.
     - Я отдам Арину, а ты Светку.
     - Кто это - Арина?
     - Да вот же!
     Эдик  уперся  толстым пальцем  в девицу. Она  была  похожа  на странное
голокожее животное.
     - А я кого отдам?
     - Светку.
     - Как это Светку? Нет, Светку я не отдам.
     - Почему?
     Эдик удивлялся искренне, как ребенок.
     - Светку? Нет, не могу.
     - То есть я свою женщину могу, а ты не можешь?
     - Это несерьезно.
     - Так ты со мной, да? Так ты с пацанами?
     - При чем здесь пацаны? Ты же знаешь. Со Светкой у меня серьезно.
     - То есть я поганку замутил, а у тебя - серьезно?
     - При  чем  здесь поганка?  Я  на  Светке женюсь. А ты на  этой... ("На
Арине", - подсказал Эдик. "Да. На Арине", - кивнул Шут.) Ты на ней женишься?
     -  Конечно!  Запросто! Я  хоть завтра женюсь. У меня все суперсерьезно.
Просто  я  не такой. Мне для пацанов...  как сказать? Я  кусок мяса из  бока
вырежу и на зажигалке поджарю. Если пацану нормальному надо. А ты, значит...
Из-за вола, да? Эх, Володя, Володя...
     Шут  поднял  на  него глаза.  Мотнул  назад  головой,  повел  плечом  и
одновременно  несколько  раз  выпрямил спину.  Он  был  настолько  пьян, что
казалось, сейчас его тело развалится на отдельные существа и каждое убежит в
свой угол.
     - Не... Я, это...
     Он вздохнул. Будто всхлипнул.
     - Ты шутишь, да?
     Эдик  улыбался  и  молчал.  Света  с  улыбкой  рассматривала телевизор.
Телевизор  у  Шута  тоже был новый.  Довольно дорогой. Внутри  экрана кто-то
разевал красные рты.
     - Конечно шучу.  Какие разговоры?  Давай выпьем.  Когда я  тебя обижал,
Володя?
     Шут выпил. Потом еще. Потом закашлялся и вышел  из комнаты. Я  с кем-то
чокался,  расплескивая  водку,  что-то кричал.  Крепкощекая  Арина  задирала
большую верхнюю губу. Телевизор расплывался в глазах. На столе были навалены
объедки.
     Я выглянул на кухню. Шут спал, упав на диван. Через несколько минут его
вырвало  на  подушку.  Я оттащил  его  голову  чуть  в сторону,  чтобы он не
захлебнулся. Рядом с его носом на подушке лежало золотое распятье  с  шеи. К
металлу прилипли полупереваренные крошки.
     Я снова пил. Кожаное лицо  Арины уплывало все ниже. Помню след от тугой
резинки трусов на ее бедре. Когда все кончилось, я почувствовал себя немного
трезвее  и тут  же  выпил. Света танцевала  под  орущее  радио.  При  каждом
движении  ее грудь  вздрагивала и шлепалась о голые ребра. Звук был похож на
первобытные тамтамы.
     Я  захотел в  туалет.  Попробовал  сообразить,  как туда лучше попасть.
Можно было пройти через кухню, но на кухне лежал Шут.  Еще можно было пройти
через большую  комнату.  Там  стояли огромный  шкаф  с  зеркалом  и огромная
кровать. В  комнате  всегда  пахло книгами,  уютными пуфиками и  постиранным
мамиными руками бельем. Подняться  удалось с трудом. Открыв дверь, я нащупал
выключатель.
     Нагромождение  тел на  кровати  напоминало римский  барельеф.  Могучие,
вскормленные мясом тела. На  самом верху  белели чьи-то  поросшие  рыжеватой
шерсткой ягодицы. В том, как они  двигались,  было что-то торопливо-собачье.
Лицо Светы запуталось в кудрявых волосах чьего-то  паха. Пухлую щеку поразил
флюс размером с яблоко. Она  не перестала  двигаться,  даже  когда я включил
свет.  Ее глаза были отчаянно  зажмурены.  Не повышая голоса, Эдик  спросил,
охуел ли я?
     - Чего?
     - Свет выключи.
     Я  мало  спал  предыдущей  ночью и  много пил этой.  За  окном светало.
Казалось, что кто-то давит на глаза большими пальцами рук. На обратном  пути
из  туалета  я поправил скрюченную голову Шута. Его  все еще рвало.  Комната
казалась  ненастоящей. В глазах проплывали детали, не способные сложиться  в
целое.  Ощущение  парения.  Как  ни старайся,  не разберешь, что творится на
плоском экране твоего зрения. На диване кто-то  чихал, хихикал и тискался. У
парня единственной одеждой были задранные на лоб модные очки.
     Потом в гостиную  из  кухни вышел  Шут. В прожекторах  рассвета плавали
пылинки. Радио молчало.  Было слышно, как жужжат  мухи.  Лето -  это  всегда
проснуться от пыльного солнца и услышать мушиное жужжание.
     - О-о-о! Володька! Ты как? Наконец-то! Ну-ка налейте Вовану!
     - Привет.
     - На, выпей!
     - Не, пацаны. Не, погодите.
     - Да ладно! Выпей, легче станет!
     - Не могу. Погодите, пацаны. Что-то я опять... это самое...
     Вместе с ним  в комнату  вполз  кислый запах рвоты. Лицо Шута выглядело
как нефритовая ацтекская маска.
     Он сел на диван.
     - Худо мне, парни.
     Все  сидящие  за столом  были  голые.  Только  на  Эдике  были  широкие
сатиновые  трусы.  Слева  от  меня  сидела   Света.   Ее   соски  напоминали
прошлогоднюю черешню.  Может  быть,  даже позапрошлогоднюю. Света  курила  и
пьяными  глазами смотрела на пальцы ног.  Под взглядом  хозяйки те старались
особенно не шалить.
     Шут икнул.
     - Что-то у нас огурчики кончились. Принеси, Света. Знаешь, где лежат?
     Света  стряхнула  пепел. Попасть  в  пепельницу  не  удалось.  Сигарета
совершила сложный вираж над полированным столом.
     Шут далеко задрал голову и попробовал сфокусировать глаза.
     - Света! Огурчиков, говорю, принеси!
     - Огурчиков?
     - Да. Они там... На дверце. Знаешь?
     - Огурчики? Засунь в жопу свои огурчики!
     Все внимательно смотрели на них. Даже мухи притихли и насторожились.
     -  Где  ты  был?  Блевал? Полудурок!  Огурчиков захотел?  Не  вырвет от
огурчиков-то? Засунь свои огурчики в жопу!
     Шут морщил пьяный лоб. Он не понимал, что происходит. Света плевалась и
выкатывала глаза.
     - Огурчиков! Мудак!  Посмотри на себя! На хрена  ты опять нажрался, как
скот?!  А?!  Ты  нажираешься каждый  день! Не надоело?  Огурчиков! Почему  я
должна приносить  этим скотам  огурчики?  Ты  кормишь их  огурчиками, а  сам
блюешь,  тебе ЭТО  нравится?! Вся  квартира провоняла  твоей блевотиной!  Ты
ПОСТОЯННО блюешь! Я устала стирать твое белье! Понимаешь, мудило?
     - Чего ты? При всех-то зачем?
     - Ты их  стесняешься? А знаешь, как  они тебя называют? Шут! Ты для них
Шут, понял? Ты  хуже, чем  Шут! На эти  огурчики ты проебал  все деньги! Где
твои деньги? Покажи деньги, огурчик! Блевун! Ты все! все! все! проебал...
     У Светы было пьяное перекошенное лицо. Как будто ее показывают по плохо
настроенному телевизору.
     - Чего ты молчишь?
     - Голова болит.
     Шут задрал на нее жалобные глаза.
     - Честно  болит. Не кричи.  Принеси огурчиков. А мне  - рассола. Ты  же
знаешь, я не могу много пить.
     - Зачем пьешь, раз не можешь?
     - "Зачем" - что? Зачем я  пью? Я не  пью. Принеси рассола. А почему  ты
голая?
     - Член сосала.
     - Прекрати.
     - Почему? Думаешь, шучу? Вот у этого сосала... и у Руслана. Не веришь?
     Она через плечо тыкала  в парней  ярким ногтем. Он  был  похож на точку
лазерного прицела.
     - Прекрати.
     - Ты думаешь, я шучу? ТЫ ДУМАЕШЬ, Я ШУЧУ?
     Она тазом  вперед сползла  с дивана. Положив толстую  некрасивую  грудь
себе на  колени,  стащила с  Эдика  трусы.  Светлый затылок мелькал у меня в
глазах,  как  колесо, которое, если  смотреть  пристально, всегда крутится в
обратную сторону. Прядка ее волос прилипла к эдикову члену. Света вынула его
изо  рта  и  ногтями  пощипала себя за язык.  Ее глаза были  снова  отчаянно
зажмурены. Член был  серый и маленький. Он норовил  выскользнуть из  руки  и
уткнуться хозяину в бедро. Так маленькие дети прячутся за спину родителей от
страшной собаки.
     - Света! Хватит!
     Она замерла. Словно всей спиной прислушиваясь к тому, что происходит.
     - Иди за рассолом!
     Лицо  Шута сползало  на  пол,  как выплеснутый  на  стену желток. Света
поднялась на ноги. Солнечные квадраты похотливо гладили ее кожу.
     - Что скажешь? Понравилось?
     - Иди на кухню.
     - Это все?
     Эдик  щелкнул резинкой  трусов  и сказал, что действительно... огурчики
были бы супер... вон, еще и водка осталась.
     Света наотмашь вытерла губы. Повернулась и ударила Эдика по лицу.
     - Не понял?
     Она  качнулась  и  еще  раз ударила  Эдика. Он защитился рукой. Хороший
боксер  никогда не  пропустит  два  удара  подряд.  Света выдернула  руку  и
треснула его ногой по лодыжке.
     Все замерли.
     Эдик сказал: "М-мда".
     Мутный  дым  сигареты переливался  в  утреннем  солнце. Он закручивался
водоворотиками и  расслаивался, как плохо  взбитый  коктейль.  Казалось, что
вышедший на рок-сцену Эдик сейчас споет.  Я подумал, что сломанный  нос, как
правило, не идет девушкам.
     Эдик  аккуратно, чтобы  не уронить  пепел,  поднес руку  с сигаретой  к
пепельнице. Щелкнул по ней пальцем.
     - Ладно. Пойду я.
     Все смотрели на него и ждали. Он потянулся за джинсами.
     - Не думал я, Володя, что так все выйдет. В твоем-то доме!
     - Погоди, Эдик!
     - Чего тут ждать? Заехал, понимаешь, к товарищу.
     - Да погоди ты!
     - Чего ждать, Володя? Чего ждать? Ты же сам все видишь!
     - Не, ну ты чего? Ты думаешь... Света, ты чего?
     - Пошли, пацаны.
     Шут покачивался  на  тонких волосатых  ногах. Парни начали  вставать  с
кресел.  У них были обиженные  лица.  Эдик,  шлепая рукой  по дивану,  искал
рубашку.
     - Да куда вы собрались-то? Парни! Это самое... Светка!
     - С волом не можешь справиться?
     Шут  повернулся к Свете. Потом еще раз оглядел  комнату.  У  него  была
большая и сильная рука. Мне показалось, что  Света упала еще до того, как он
ее  ударил. В воздухе мелькнули длинные голые  ноги. Словно растопыренные  в
знаке "Victory" пальцы.
     Спиной она  угодила  прямо на  стол. Что-то звякнуло. На  книжные шкафы
брызнул маринад. Лежащая в  осколках и объедках  Света напоминала  фигуру на
ростре фрегата.  Корабль не выдержал тяжелого плавания и на всех парусах шел
ко  дну.  Спустя очень длинную секунду  вслед за ней  на пол свалился низкий
стульчик.


x x x

     В прихожей  кто-то бубнил, что  волам  только  дай волю... нельзя волов
распускать... ты же понимаешь! Сообразить, как  зашнуровываются ботинки было
нелегко. Последний раз я так напрягался, сдавая экзамен по  тригонометрии. Я
похлопал себя по карманам. Интересно, что именно я забыл?
     Уже  открыв  дверь, я  решил, что  неплохо украсть немного сигарет.  По
комнатам бродили голые, полуголые и совсем не голые люди. На кухне я поискал
в холодильнике пиво. Эпоха чудес закончилась еще до моего  рождения. Я налил
себе немного водки. Сигареты обнаружились только в комнате. Пачка была смята
так, будто ночь напролет танцевала ламбаду с Чикатило.
     Через экран  телевизора  ползли  серые  полосы.  Эдик  сидел,  с ногами
забравшись  в кресло. Курил  и покусывал губы.  На его лице краснела Светина
пятерня.
     - Уже уходишь?
     - Да. Пойду.
     - Может, выпьешь? А то все расползлись.
     - Да я только что. Счастливо, Эдик!
     Я обернулся.
     - Володю не видел? Хочу попрощаться.
     - Там где-то.
     Проходя мимо ванной, я услышал шум воды. Они не  заметили, как я открыл
дверь. Света  сидела на корточках.  Шут полотенцем смывал с ее лица и  груди
кровь. Он все еще был пьян и слегка покачивался.
     - Ну  что  ты, Светик?.. Ну что ты?..  Не плачь...  Ты  же знаешь... Не
надо...
     - Не буду... Сейчас... Я не буду плакать...
     - Ты - моя душечка, пончик-ватрушечка... Да, Светка?
     Света поднимала на него заплаканные глаза.
     - Да.
     - Пончик-ватрушечка, да?
     - Да... Пончик... Ватрушечка... Спасибо тебе...
     Он кренился и целовал ее в макушку.
     - Светка... Ты же знаешь...
     - Я уже не плачу... А ты - моя ватрушечка...
     Я аккуратно  закрыл  дверь  и вышел  из квартиры. В  тот день, ближе  к
вечеру, начался первый за все лето дождь.

История третья,
о голосе голода и голове голого

     - Куда бы нам пойти, а? Что здесь поблизости, а?
     - До хрена чего! Здесь все поблизости! Хочешь, в "Метро" пойдем?
     - Нет, в клуб не хочу. Пойдемте куда-нибудь выпьем.
     - Просто выпьем? А потанцевать?
     - Пойдемте в "Сундук"? Дженнет, вы пойдете в "Сундук"?
     Я  знал это заведение. "Сундук" из тех баров, где  у хозяев не  хватило
денег  на живую музыку  и  они  развлекают посетителей  другими  средствами.
Например, бармен с расстояния в полметра вдруг начинал общаться с вами через
мегафон.  Или в  туалете  вместо  туалетной бумаги  вы  обнаруживаете  мятую
газетку  ("Для  старообрядцев")  и  рулон  наждака  ("Для  любителей  острых
ощущений"). Над унитазом висит "Список лиц, которым разрешается не поднимать
стульчак". Под номером восемь значится Венера Милосская.
     Сологуб уверял, что нам понравится.
     - А далеко это?
     - Да нет! Минут за пятнадцать пешком дойдем!
     - Да, Жанночка... понравится... пойдемте... пешком.
     Феликс  клонился к  австралийке, будто собирался поцеловать  ей  ручку.
Напиваясь, он всегда переходил на такие гусарские ужимки.
     - Меня зовут не Жанна. Дженнет. Это другое имя.

x x x

     Эта осень  целиком  состояла из выборов.  Власть  должна была смениться
снизу  доверху.  На Дворцовой  каждую неделю давали концерт...  в  поддержку
кого-нибудь. Все торопились заработать. Сологуб рассказывал,  что кто-то  из
кандидатов прислал ему $500, чтобы тот НЕ  писал  о нем. "Представь, сколько
мне  платят, когда  я  все-таки сажусь  за компьютер!"  Я сказал,  что пусть
кандидатик даст мне сотку  и  я поклянусь никогда  в жизни не упоминать  его
имени.
     Мне денег никто, разумеется, не предлагал. Газета, для которой я писал,
была крошечной. Я подозревал, что  сразу после выборов она закроется.  Чтобы
выбить мне аккредитацию  в Смольный,  редактор потел  и тужился  две недели.
Теперь  я отрабатывал крошечную  зарплату. Болтался  между  Пресс-центром  и
смольнинским  буфетом, пил кофе и  выкуривал в день  полторы  пачки сигарет.
Какой  из  меня политический  журналист?  Все сенсационные подробности своих
репортажей я черпал из разговоров с Сологубом.
     Он  был симпатичным  еврейским  юношей.  Немного портила его  разве что
вечная небритость. Наверное, он считал,  что она придает ему мужественности.
За  глаза  приятели называли  его  щетину "лобковой  растительностью". После
прошлых выборов  он купил  себе  квартиру в  Купчино. После  этих  собирался
купить машину. Впрочем, Сологуб  не был жлобом.  Ему было не жаль под