ковбоев или  ограбят на  Стейт-стрит, я  себе
этого не прощу.
     Не хочу находиться под неусыпным надзором.
     Он отвел взгляд и, глубоко засунув руки в карманы, зашагал рядом.
     - Пойми,  Чарли, старик ужасно волнуется. Симпозиум  - кульминация  его
жизни. На карту поставлена репутация!
     - Не знал я, что вы так близки, - поддел  я  его, вспомнив,  как  часто
Барт жаловался на профессорскую узколобость и тиранию.
     - Не так уж  мы близки... Он отдал своей работе всю жизнь. Он не Фрейд,
не Юнг, не Павлов и не Уотсон, но он занят важным делом,  и  я уважаю его за
одержимость, за  то, что  он,  обыкновенный  человек, поставил  перед  собой
задачу, решить  которую  под силу только  гению. А  гении сейчас в  основном
заняты тем, что делают бомбы...
     -  Хотел  бы  я видеть,  как  ты  в  глаза назовешь  его  "обыкновенным
человеком".
     -  То,  что он думает  о себе, не  имеет никакого  значения. Да,  Немур
эгоист,  ну  и что? Чтобы взяться  за  такую работу,  как раз  и  нужно быть
эгоистом. Я вдоволь насмотрелся  на  немуров всех мастей  и знаю, что под их
величественной внешностью всегда прячутся страх и неуверенность в себе.
     - А также лживость и мелочность, - добавил я. - Теперь я их раскусил. Я
давно подозревал, что Немур -  обманщик, он всегда чего-то боялся. А вот кто
по-настоящему удивил меня, так это Штраус.
     Барт помолчал и  глубоко вздохнул. Я не видел  его  лица, но  во вздохе
слышалось раздражение.
     - Ты не согласен со мной?
     - Ты  прошел  длинный  путь слишком быстро.  Сейчас у тебя изумительный
мозг, степень  твоей  разумности невозможно вычислить,  а сумма  накопленных
знаний превосходит всякое воображение. Но ты однобок. Ты знаешь.  Ты видишь.
Но не понимаешь. В тебе нет терпимости. Ты именуешь ученых притворщиками, но
разве кто-нибудь  из них сказал,  что он совершенен, что он -  сверхчеловек?
Нет, они - простые люди. Это ты - гений.
     Уловив, что речь его весьма смахивает на проповедь, Барт умолк.
     - Продолжай, что же ты?
     - Ты когда-нибудь видел жену Немура?
     - Нет.
     - Если хочешь знать, почему он всегда  в напряжении, даже  когда дела в
лаборатории  идут лучшим  образом,  а  его  лекциям  аплодируют,  тебе  надо
познакомиться  с  Бертой  Немур.  Известно  тебе,  что  это она  сделала его
профессором? Что это она, пользуясь влиянием отца, буквально выбила из фонда
Уэлберга дотацию  для  него? Именно  она подтолкнула его  к преждевременному
докладу  на симпозиуме. Пока  тебя  не  погоняет такая  женщина, не  пытайся
понять мужчину, испытавшего это на собственной шкуре.
     Я ничего не  ответил, а ему  явно хотелось поскорее вернуться в  отель.
Возвращались мы в молчании.
     Я - гений? Не уверен. По  крайней мере, пока. Я, как  сказал бы Барт, -
ИСКЛЮЧЕНИЕ.  Вполне демократичный  термин, позволяющий  избегнуть  проклятых
ярлыков  типа  "одаренный"  и  "неспособный"  (что  на самом  деле  означает
"блестящий"  и  "слабоумный").   Как  только  слово  "исключение"   начинает
приобретать  смысл, его тут  же заменяют другим.  Пользуйся словом только до
тех пор, пока никто не понимает его значения.  "Исключение" можно  отнести к
обоим концам умственного спектра, так что я всю жизнь был "исключением".
     Чем, больше я узнаю, тем  больше вижу такого, о существовании чего даже
не подозревал.  Раньше  я тешил  себя дурацкой мыслью,  что смогу знать ВСЕ,
вобрать  в  себя  все знания человечества. Теперь же я  надеюсь, что окажусь
способным узнать только  о НАЛИЧИИ  знания и понять хоть  малую его крупицу.
Хватит ли мне времени?
     Барт зол на меня. Ему кажется, что я слишком нетерпелив, да и остальные
придерживаются  такого же  мнения.  Меня  придерживают,  хотят поставить  на
место. Где мое  место? Кто  я? Что я  такое? Итог всей моей жизни или только
нескольких  последних  ее месяцев?  О, какими  нетерпеливыми  становятся они
сами,  стоит мне завести разговор об этом!  Никому не хочется признаваться в
своем невежестве. Парадокс - "простой человек" вроде Немура  посвящает жизнь
тому,   чтобы   делать   других   гениями.   Он   мечтает  войти  в  историю
первооткрывателем  новых законов  обучения, этаким Эйнштейном от психологии.
Но, несмотря ни  на что,  в нем жив извечный страх учителя перед талантливым
учеником, страх  мастера перед  тем, что подмастерье обесценит его работу. С
другой стороны, я не ученик и не подмастерье Немура, как, например, Барт.
     Страх  Немура  обнаружить  себя  человеком на  ходулях  среди великанов
вполне  понятен.  Ошибка уничтожит его. Он  слишком стар, чтобы  начать  все
снова.
     Так  же  поразило  меня,  если не  сказать  больше,  открытие  истинной
сущности людей, перед которыми я преклонялся. Но тут Барт прав - нельзя быть
таким нетерпимым. Ведь  это их  идеи  и блестящая  работа сделали  возможным
Эксперимент, и мне нельзя поддаваться искушению смотреть на них сверху вниз.
Следует  усвоить,  что  когда меня слегка  поругивают  за слишком сложный  и
непонятный "другим" язык отчетов,  мои  учителя  имеют в виду и себя. Но все
равно страшно подумать, что мою судьбу держат в своих  руках не те  гиганты,
какими я представлял  их себе раньше, а  люди, не знающие  ответов на многие
вопросы.

     13  ИЮНЯ.  Я  диктую  эти  заметки,  пережив  ни  с  чем  не  сравнимый
эмоциональный  стресс. Я сбежал оттуда, и сижу теперь в  самолете, летящем в
Нью-Йорк. Не представляю, что мне делать, когда окажусь там.
     Признаюсь. поначалу  зрелище  сотен ученых и мыслителей, собравшихся  в
одном  месте  в  одно  время,  чтобы  обменяться  идеями,  вызывало  у  меня
благоговение.  Вот здесь, думал  я,  происходит нечто настоящее.  Здесь  все
будет не так, как в стерильных университетских дискуссиях,  потому что здесь
собрались  светила психологии и теории  обучения, настоящие  ученые, которые
пишут книги и читают лекции, ученые, которых цитируют. Пусть Немур и  Штраус
- середнячки, но не остальные, был уверен я.
     Настало время,  и  Немур  повел  нас  по гигантскому  фойе  с роскошной
мебелью  в стиле  барокко,  по широким  мраморным лестницам  сквозь растущую
толпу головокивателей и  рукопожимателей. Утром прибыло  еще  двое  наших  -
профессора Уайт и Клингер  шествовали чуть справа  и на шаг позади Немура  и
Штрауса. Мы с Бартом замыкали шествие.
     Толпа  расступилась, и мы вошли в  главный конференц-зал. Немур  весело
помахал рукой  репортерам  и  фотографам,  собравшимся, чтобы  из первых уст
услышать о тех замечательных вещах,  которые удалось сделать с  обыкновенным
кретином всего за три месяца. Очевидно, Немур предупредил их заранее.
     Некоторые доклады произвели  на меня сильное впечатление. Группа ученых
с  Аляски  выяснила,  как  стимуляция  различных областей  мозга  влияет  на
способность к восприятию знаний,  а  другая,  из  Новой Зеландии, определила
участки коры мозга, ответственные за восприятие стимулов.
     Были и другие работы. Например, П.Т. Целлерман сделал доклад о том, как
зависит скорость, с которой крысы проходят лабиринт, от формы углов в нем...
Или  сообщение  некоего  Верфеля  о  влиянии  уровня   разумности  на  время
реагирования у  макак-резусов. Время, деньги и энергия, потраченные впустую.
Да, прав был Барт, превознося Немура и Штрауса за то, что они посвятили себя
важному и неизвестному  делу,  в то время как другие занимались простенькими
темами с гарантированным успехом.
     Если бы только Немур был способен относиться ко мне, как к человеку!
     Но вот председатель объявил доклад от университета Бекмана, и мы заняли
свои места на  возвышении рядом  с  президиумом  - я и Барт, а между  нами -
Элджернон в клетке. Мы были главной приманкой этого  вечера, и  председатель
торжественно  представил  нас.  Я  почти ожидал, что из  его  уст  вырвется:
"Почтеннейшая публика! Не проходите мимо! Уникаааальное представление! Нигде
больше в научччном мире!  Мышь и кретин  становятся гениями прррямо на ваших
глазах!!!"
     Однако он сказал:
     - Прежде  чем  вы услышите  сам доклад, мне  хочется сказать  несколько
слов. Все  мы уже  слышали  о совершенно поразительной работе, проделанной в
стенах  университета  Бекмана на  средства фонда Уэлберга  под  руководством
профессора  психологии Немура  совместно  с  доктором  Штраусом, сотрудником
нейропсихологической лаборатории  того же университета. Нет нужды повторять,
что мы ждем доклада с понятным нетерпением. Предоставляю  слово университету
Бекмана!
     Немур  грациозно кивнул и от  избытка чувств подмигнул Штраусу.  Первым
выступал  профессор  Клингер. Элджернон, непривычный  к дыму и  шуму, нервно
забегал по клетке. Ни с того  ни с сего у  меня появилось сильнейшее желание
открыть дверцу и выпустить его в зал. Абсурд, конечно. Тем не менее,  слушая
излияния   Клингера   на  тему  "Сравнение  лабиринтов   с   преимущественно
левосторонними поворотами  с лабиринтами с преимущественно правосторонними",
я поймал себя на том, что непроизвольно поглаживаю пальцами задвижку клетки.
     Потом  Барт   описал   собранию  разработанную  им   методику  обучения
Элджернона  и  достигнутые  с  ее  помощью результаты.  За этим  должна была
последовать  демонстрация  самого  Элджернона,   решающего  разнообразнейшие
проблемы,  чтобы заполучить  свой  кусочек сыра  (есть вещи, на которые я не
перестаю обижаться).
     Я никогда не имел ничего  против Барта. В отличие от других,  он всегда
казался мне прямым и откровенным человеком, но,  начав описывать  с  трибуны
белую  мышь,  которой был дарован  разум, сразу  стал таким  же выспренным и
помпезным,  как все  остальные.  Словно  примерял мантию  своих учителей.  Я
считал Барта своим другом - только это и удержало меня. Выпустить Элджернона
- значит превратить  симпозиум в  балаган,  а это, безусловно,  отразится на
репутации Барта. для которого сегодняшнее выступление - первый старт в гонке
за академическими почестями. Мой палец остался лежать на задвижке. Элджернон
внимательно следил за  ним своими  розовыми глазками и, я уверен,  прекрасно
понимал, что  я хочу сде- лать, Но  тут Барт  поднял  клетку для показа.  Он
объяснил, насколько сложен замок и сколько ума требуется, чтобы открыть его.
Чем умнее становился Элджернон, тем меньше времени ему для этого требовалось
- очевидный и известный  мне факт. Но потом Барт сказал нечто такое, о чем я
НЕ  ЗНАЛ. Оказывается, достигнув максимума разумности, Элджернон повел  себя
странно. Иногда он совсем отказывался работать, даже когда был явно голоден.
Иногда  же, успешно решив задачу, он вместо  того,  чтобы полакомиться, ни с
того ни с сего начинал бросаться на прутья клетки.
     Когда  из  зала  спросили,  нельзя ли  предположить. Что  это  странное
поведение прямо связано с уровнем разумности, Барт уклонился от ответа.
     -  По  моему  мнению, - сказал он, - ничто не свидетельствует об  этом.
Возможно,  на определенном этапе и хаотичное поведение, и уровень разумности
являются следствием самой операции, а не функциями друг друга. Не исключено,
что  такое  поведение -  черта  характера  Элджернона.  У  других  мышей  не
наблюдалось  ничего  подобного,  но,  с другой стороны, ни  одна из  них  не
достигла уровня Элджернона и не  смогла  удержаться достаточно долго даже на
своем уровне.
     Ясно, что эту информацию  держали в тайне от меня, и я  даже подозреваю
почему. Естественно, я разозлился, но это  оказалось пустяком  в сравнении с
той дикой  яростью,  которая  охватила  меня  при  показе  фильмов.  Я и  не
подозревал, что все  ранние эксперименты со мной были засняты на пленку. Вот
я за столом  рядом с Бартом, смущенный и с  раскрытым ртом,  стараюсь пройти
лабиринт электрической палочкой. При каждом ударе тока  выражение моего лица
меняется на испуганное,  по  потом  дурацкая улыбка появляется снова. Каждый
раз  зал  корчится  от смеха,  и  каждый  такой  случай  кажется  им смешнее
предыдущего.
     Я  твердил  себе,  что  они   -  не  пустоголовые  ротозеи,  а  ученые,
посвятившие жизнь поиску истины. Да,  кадры  оказались весьма  забавными,  и
Барт, уловив общее настроение,  стал вставлять веселенькие комментарии. Меня
не  покидала мысль, что, если выпустить  Элджернона и все они начнут ползать
на  коленях  и  ловить  маленького  белого  перепуганного гения,  будет  еще
смешнее. Однако  я  сдержался,  и когда  на трибуну взобрался Штраус, совсем
успокоился.
     Штраус говорил в основном о теории и технике нейрохирурги. Он в деталях
описал,  каким образом, определив местонахождение  гормональных  контрольных
центров, ему  удалось  изолировать  и стимулиро-  вать  их и в  то же  время
удалить участки коры, синтезирующие  гормоны- ингибиторы. Он изложил  теорию
блокировки энзимов, после чего перешел к описанию моего состояния до и после
операции.  Присутствующим были розданы фотографии  (и когда их только успели
сделать), и по кивкам и улыбкам я заключил, что большинство согласны с  тем,
что   "пустое"   выражение   лица    уступило    место    "внимательному   и
интеллигентному".
     Я появился здесь как часть научного труда  и  не  сомневался, что  меня
выставят в витрину, но все говорили обо мне так, словно  я представляю собой
нечто едва только созданное.  Ни один из участников  симпозиума не думал обо
мне как о  живом  человеке. Постоянное  сопоставление "Элджернона и  Чарли",
"Чарли  и Элджернона" ясно  показало, что они  рассматривают  нас  обоих как
подопытных животных, не имеющих права на существование вне стен лаборатории.
Но не переставая злиться, я никак не мог  избавиться от ощущения, что что-то
здесь не так.
     Наконец  пришел  черед  главы   проекта,  профессора  Немура,  обобщить
сказанное и получить свою долю восхищения. Долго же пришлось ему ждать этого
дня.
     Надо  отдать ему  должное  - он произвел прекрасное  впечатление, и я с
удивлением  обнаружил,  что соглашаюсь с ним и  в нужных местах  даже  киваю
головой. Тестирование, эксперимент, операция, мое последующее развитие - все
это  он описал  в  деталях, украшая речь цитатами из отчетов,  в большинстве
своем  совсем  не теми,  что хотелось бы  услышать мне. Слава  богу,  у меня
хватило  ума  не  включать  в  отчеты  некоторые  детали,  касающиеся  наших
отношений с Алисой.
     ... И вот, уже кончая доклад, он сказал ЭТО:
     - Все  мы, участники эксперимента, горды сознанием  того, что исправили
одну  из  ошибок  природы  и   создали   новое,  совершенно   исключительное
человеческое существо.  До прихода  к нам  Чарли был  вне общества,  один  в
огромном  городе,  без  друзей  и родственников,  без умственного  аппарата,
необходимого  для  нормальной  жизни.  У  него  не  было прошлого,  не  было
осознания  настоящего, не  было надежд  на будущее, Чарли Гордона  просто не
существовало...
     Не  знаю,  почему меня разозлила именно  эта  фраза -  для меня не было
новостью, что участники чикагского симпозиума придерживаются того же мнения.
Мне захотелось встать и крикнуть:  "Я - человек, я -  личность,  у меня есть
отец  и мать, воспоминания, история. Я  БЫЛ  и до того,  как меня вкатили  в
операционную!"
     И  тут я  четко увидел  то, что смутно беспокоило меня,  когда  говорил
Штраус,  и потом,  когда  Немур подводил итоги. Они  ошиблись... ну конечно!
Статистические оценки периода, необходимого для доказательства необратимости
перемен, основывались на ранних экспериментах и относились к постоянно тупым
или постоянно  разумным животным.  Но совершенно очевидно, что для животных,
чей интеллект возрос  в два-три раза, период ожидания должен быть неизмеримо
большим...
     Следовательно,  выводы Немура  преждевременны.  В  нашем  с Элджерноном
случае  надо  было ждать дольше,  значительно дольше... Профессора совершили
ошибку,  и  никто  не  заметил ее! Меня  словно  парали- зовало.  Не  только
Элджернон, но и я сижу в клетке, построенной вокруг меня.
     Сейчас   посыплются  вопросы,  и,   не  дав  пообедать,  меня  заставят
развлекать мировую элиту. Нет! Пора убираться отсюда.
     -   ...в   некотором  смысле   он  -  результат   глубоко  продуманного
психологического эксперимента.  На  месте почти пустой  оболочки,  обузы для
общества, не  без оснований опасающегося его безответственного поведения, мы
имеем  настоящего человека,  готового  внести  свою  лепту в дело  всеобщего
прогресса.  Мне  представляется, что  несколько слов,  сказанных самим Чарли
Гордоном...
     Черт бы  его  побрал. Он  не  понимает,  о чем говорит. Я  с удивлением
увидел, как  палец, перестав подчиняться моей  воле, отодвигает  задвижку на
клетке Элджернона.  Он внимательно посмотрел  на  меня, выскочил из клетки и
побежал по длинному столу, за которым восседал президиум. Сначала его  почти
не  было видно на белоснежной скатерти,  но вот одна из женщин  взвизгнула и
вскочила на  ноги,  опрокинув  при этом  свой  стул и графин  с  водой. Барт
закричал:
     - Элджернон сбежал!
     - Элджернон спрыгнул со стола на сцену, а с нее - в зал.
     -  Ловите  его!  Ловите!  -  пронзительно  завопил Немур  в  аудиторию,
превратившуюся  в  спутанный клубок  рук  и ног.  Некоторые  из  женщин  (не
экспериментаторы) залезали  на неустойчивые складные  стулья, а  в это время
остальные, горя желанием изловить беглеца, сбивали их оттуда.
     -  Закройте  задние  двери! - крикнул  Барт,  до  которого  дошло,  что
Элджернон достаточно умен и направится именно туда.
     - Беги! - услышал я собственный голос. - В боковую дверь!
     Через несколько секунд кто-то закричал:
     - Он выскочил в боковую дверь!
     - Ради бога, поймайте же  его! - умолял Немур. Толпа вывалилась из зала
в  коридор. Элджернон,  резво перебирая  лапками,  вел охоту.  Под столами в
стиле Людовика XIV,  вокруг  пальм в  кадках, по лестницам, в фойе. К погоне
присоединялись встречные. Наблюдая, как они носятся  взад и  вперед, гоняясь
за  белой  мышкой, которая была умнее многих  из них, я получал ни  с чем не
сравнимое удовольствие.
     - Смейся, смейся, -  фыркнул  Немур, наткнувшись на меня.  - Если мы не
поймаем его, все пойдет насмарку.
     Изображая усердие, я  поднял мусорную корзину и  посмотрел, нет ли  под
ней Элджернона.
     -  Знаете  ли  вы,  что ошиблись и  его поимка  уже  не  имеет никакого
значения.
     В эту секунду из дамской комнаты с визгом выскочили полдюжины женщин, в
отчаянии прижимая юбки к ногам.
     -  Он там! - крикнул кто-то, и вся толпа в нерешительности остановилась
перед табличкой  "ДЛЯ  ДАМ". Я  первым пересек невидимый  барьер  и вошел  в
священные врата. Элджернон сидел  на раковине, рассматривая свое отражение в
зеркале.
     - Пойдем, - сказал я. - Я тебя не брошу. - Он позволил мне взять себя и
посадить в карман пиджака. - Сиди тихо, я сам тебя выну.
     Тут ворвались другие. На  их физиономиях было написано, что они ожидают
встретить здесь  толпу вопящих обнаженных леди.  В  самый разгар  поисков  я
вышел в коридор и услышал голос Барта:
     - Тут дырка для вентиляции. Может, он шмыгнул туда?
     - Посмотри, куда она ведет, - сказал Штраус.
     - Беги на второй этаж, - сказал Немур Штраусу, - а я спущусь в подвал.
     Силы  разделились. Я  последовал  за батальоном,  ведомым Штраусом,  на
второй этаж,  где все занялись поисками  выхода вентиляции.  Когда Штраус  и
Уайт повернули  направо в коридор В, я  повернул  налево, в коридор  Б, и на
лифте поднялся в свою комнату.
     Закрыв за собой дверь, я легонько похлопал по  карману. Розовый носик и
белые усы высунулись наружу.
     -  Уложу  вещи  и смоемся отсюда.  Только ты и я. Парочка  доморощенных
гениев ударяется в бега.
     Посыльный  отнес чемодан и магнитофон в такси. Я  заплатил  по  счету и
вышел  на  улицу.  Объект охоты  уютно  устроился в теплом кармане. Обратный
билет в Нью-Йорк у меня уже был, оставалось только проставить дату.
     Я не вернусь в свою убогую комнатушку. Поживу немного  в отеле и подыщу
маленькую квартирку по