остому
-например, делать булочки.
     Кажется,   мысль   начинает  нравиться  Джимпи,  и   он,  повернувшись,
внимательно смотрит на Чарли.
     - В этом что-то есть. Эй, Чарли, поди-ка сюда на минутку.
     Чарли стоит, уставившись на шнурки своих  ботинок-он всегда так делает,
когда  другие говорят  о  нем. Он знает, как шнуровать ботинки и  завязывать
шнурки.  Он может  делать булочки. Его можно научить, как взбить, раскатать,
свернуть тесто и сделать из него маленькие круглые булочки.
     Фрэнк с сомнением глядит на него.
     - Может, не надо, Джимп? Чего ради нам возиться с этим придурком?
     - Предоставь  это мне,  - говорит Джимпи,  которого  уже захватила идея
Фрэнка. - Мне  кажется, у него пойдет  дело. Чарли, хочешь научиться  делать
булочки, как я и Фрэнк?
     Чарли смотрит на него, и улыбка медленно исчезает с его лица. Он знает,
чего  хочет от него Джимпи,  и чувствует, что его загнали в  угол. Он  хочет
услужить Джимпи, но в словах УЧИТЬ и УЧИТЬСЯ есть что-то зло- вещее, за ними
ему  видится высоко поднятая тонкая белая рука, бьющая его, чтобы  он выучил
то, чего не может понять.
     Чарли отступает на шаг, но Джимпи хватает его за руку.
     - Не бойся,  парень, мы не сделаем тебе ничего плохого.  Глянь-  ка, ты
весь трясешься, как будто  собираешься развалиться на  куски.  Смотри, что у
меня есть. - Он раскрывает ладонь,  а на ней лежит медная цепочка, к которой
прикреплен  сияющий диск  с  надписью:  "Стар-брайт  полирует  до  звездного
блеска".  Джимпи поднимает цепочку,  и золотистый  кружок  начинает медленно
вращаться, отражая свет люминесцентной лампы. Такой  блеск Чарли уже  видел,
хотя и не помнит, где и когда.
     Чарли знает: возьмешь чужое - будешь наказан. Если вложат что-то  прямо
в  руку  -  все  в  порядке. Только  так.  Но  ведь Джимпи хочет  отдать ему
висюльку... Чарли кивает и улыбается.
     - Это он понимает, - смеется Фрэнк и  окончательно передает  проведение
эксперимента в руки Джимпи, - любит, чтоб ярко  блестело. -  Он взволнованно
подается  вперед.  -  Если  эта безделушка так  уж нужна  ему,  может,  он и
научится лепить булочки.
     Два пекаря всерьез  принимаются  за  Чарли,  и  вся пекарня  собирается
вокруг.  Фрэнк очищает участок  стола,  а  Джимпи  шмякает на  него  средних
размеров кусок теста. Зрители заключают пари.
     - Следи внимательно, - говорит  Джимпи,  и кладет  цепочку с диском  на
стол. -Следи и повторяй за нами. Научишься делать булочки, и эта штука твоя.
На счастье.
     Чарли,  сгорбившись на стуле, смотрит, как Джимпи берет нож и  отрезает
кусок теста. Ему видно каждое  движение - вот он раскатывает тесто в длинную
колбаску,  отрывает от нее кусок и  сворачивает в  кольцо.  Время от времени
Джимпи посыпает тесто мукой.
     -  Теперь смотри сюда, - говорит  Фрэнк, проделывая то же  самое. Чарли
смущен  - в их действиях есть разница.  Катая  тесто,  Джимпи  растопыривает
локти, как  птица  крылья, а Фрэнк прижимает  их к бокам.  Джимпи держит все
пальцы вместе, а у Фрэнка большие пальцы задраны вверх. Джимпи говорит:
     -   Давай,   Чарли,  попробуй.  Чарли  отрицательно  качает  головой  -
неуверенность в мелочах пригвождает его к месту.
     -  Смотри, Чарли,  я  сейчас сделаю  все  медленно.  Следи, и  повторяй
движения  за мной.  Договорились? Попробуй запомнить все как следует,  чтобы
потом сделать самому.
     Чарли морщит лоб, наблюдая как  Джимпи отрезает кусок теста и скатывает
его в  шар. Он медлит, потом берет нож,  тоже отрезает кусок теста  и кладет
его на середину стола. Медленно, отставив локти  как  Джимпи,  он  скатывает
шар. Смотрит  то на свои руки, то на руки  Джимпи и старается держать пальцы
так  же, как и он, - вместе. Нужно сделать все правильно,  потому что Джимпи
хочет этого. В  голове что-то  шепчет:  сделай все правильно, и они  полюбят
тебя. Чарли очень хочется, чтобы Фрэнк и Джимпи полюбили его.
     Джимпи выпрямляется, и то же самое делает Чарли.
     - Вот  это  здорово. Смотри,  Фрэнк, он  сделал  шар.  Фрэнк  кивает  и
улыбается, Чарли  вздыхает. Он весь дрожит  от напряжения.  Успех непривычен
для него.
     Хорошо, - говорит Джимпи, - а теперь будем делать колбаски.
     Неуклюже,  но очень  внимательно Чарли повторяет каждое  его  движение.
Несколько раз дрожание рук  сводит все его  усилия на нет, но в конце концов
он  ухитряется скрутить кусок  теста  в кольцо.  Он делает  шесть колечек  и
кладет их  на  большой посыпанный мукой противень  рядом  с теми, что сделал
Джимпи.
     - Отлично, Чарли. - Лицо Джимпи серьезно.  -  А  теперь сделай все сам,
без меня. Давай.
     Чарли смотрит  на огромный ком теста  и на нож,  который сунули  ему  в
руку. И  сразу  же им овладевает отчаяние. Что он делал  сначала? Как держал
руку?  Пальцы? Как скатать тесто в  шар?  Тысячи вопросов  роятся у  него  в
голове, а он стоит и улыбается. Ему хочется, чтобы  Фрэнк и Джимпи были рады
и полюбили его, ему хочется получить обещанную цепочку на счастье.  Он снова
и снова переворачивает тесто, но  никак не  может заставить себя начать.  Не
может отрезать кусок, потому что знает, что ошибется. Ему страшно.
     - Он уже забыл, - говорит Фрэнк. - Ничего в голове не держится.
     Чарли  сосредоточенно  хмурится  и пробует вспомнить: сначала отрезаешь
кусок. Потом  скатываешь из него шар. Но как  он становится колечком как те,
на противне? Дайте ему время  и он вспомнит. Вот рассеется немного  туман, и
он сразу вспомнит. Он отчаянно борется с собой, чтобы удержать в голове хоть
чуточку из того, чему его учили. Он так старается...
     - Ну что ж, Чарли, - говорит Джимпи, отбирая у него нож, - не мучь себя
понапрасну. Все равно это не твоя работа.
     Еще минута, и он вспомнит. Если бы только они не торопили его. Куда все
так спешат?
     - Иди, Чарли. Иди посиди и посмотри комиксы. Нам надо работать.
     Чарли улыбается  и вытаскивает  из заднего  кармана журнал со  смешными
картинками. Он расправляет  его  и кладет  себе на  голову, как шляпу. Фрэнк
хохочет, да и Джимпи наконец улыбается.
     - Иди, бэби, - фыркает Джимпи. - Посиди, пока не позовет мистер Доннер.
     Чарли  улыбается ему и бредет  в угол,  где сложены мешки  с мукой. Ему
нравится сидеть на них, скрестив ноги, и разглядывать картинки в журнале. Он
начинает переворачивать  страницы, и им вдруг  овладевает желание заплакать.
Он не  понимает,  почему.  О  чем  печалиться?  Туман  густеет, потом  снова
рассеивается. Он предвкушает удовольствие от ярких картинок, виденных им уже
тридцать, сорок раз. Он знает, как кого зовут  и что белые пузыри с  буквами
над  головами  фигурок  означают,  что  они   разговаривают.  Сможет  ли  он
когда-нибудь прочитать эти буквы? Дайте ему время, не  торопите, не толкайте
его - и он сможет. Но все куда-то спешат...
     Чарли подтягивает к  себе колени и открывает журнал на первой странице,
где  Батман и Робин раскачиваются  на  длинной веревке,  свисающей  с  крыши
какого-то здания. Когда-нибудь, решает Чарли, он обязательно научится читать
и узнает, что тут написано.  Он  чувствует  руку на своем плече и  поднимает
голову. Это  Джимпи,  он  протягивает  ему  цепочку.  Медный  диск крутится,
поблескивает...
     - Возьми, - ворчит он, бросает цепочку Чарли на колени и хромая уходит.
     Теперь я  понимаю,  что для  него  это был весьма  необычный  поступок.
Почему  он сделал  это?  С той  поры,  благодаря профессору  Немуру, доктору
Штраусу  и другим людям,  работающим в колледже, я проделал долгий путь.  Но
что думают обо мне Фрэнк и Джимпи? Ведь я стал совсем другим...

     22 АПРЕЛЯ. Народ в пекарне  здорово изменился. Они не просто игнорируют
меня,  я чувствую  настоящую враждебность. Доннер  хочет,  чтобы я вступил в
профсоюз, и еще  раз повысил мне зарплату. Самое  паршивое, что я не получаю
от всего этого  никакого удовольствия, потому  что люди обижены на меня. Что
ж, не могу  винить их - они не понимают, что  произошло со мной, а я не могу
объяснить им. Раньше мне казалось,  что они будут гордиться мной. Но это  не
так.
     Правда, мне есть с кем поговорить. Завтра вечером приглашу мисс Кинниан
в кино, отпраздновать прибавку. Если отважусь.

     24 АПРЕЛЯ.  Наконец-то профессор Немур  согласился со мной и с доктором
Штраусом, что мне  совершенно невозможно записывать свои ощущения, зная, что
их будут читать  другие. В  своих записях я всегда старался  быть  абсолютно
честным, но  есть такое, что мне не хотелось бы  делать всеобщим достоянием.
По крайней мере, сейчас.
     Теперь я  могу оставлять у себя записи о самых  тайных переживаниях, но
при  условии,  что  перед тем как представить окончательный  доклад  в  фонд
Уэлберга,  профессор  Немур  прочитает  все  и  сам  решит,  что может  быть
опубликовано.
     Сегодня произошло  довольно неприятное событие.  Я пришел в лабораторию
пораньше, чтобы спросить доктора Штрауса или профессора Немура, можно ли мне
пригласить Алису Кинниан в  кино. Я  уже собрался было постучать в дверь, но
услышал, как они спорят друг  с другом. Очень трудно справиться  с привычкой
подслушивать, ведь раньше люди всегда говорили и действовали так, словно я -
пустое место, словно им наплевать, что я о них подумаю.
     Кто-то из них стукнул ладонью по столу, и профессор Немур закричал:
     - Я уже информировал оргкомитет, что мы представим доклад в Чикаго!
     Потом  я  услышал голос доктора Штрауса:  - Ты не прав,  Гаролд.  Шесть
недель-слишком короткий срок. Он все еще меняется.
     Потом опять Немур:
     - До сих пор мы ни разу не ошиблись в своих  предсказаниях, и тем самым
получили  право  обнародовать  наши  результаты.   Повторяю,  Джей,  бояться
абсолютно нечего. Все идет по плану.
     Штраус:
     -  Эта работа слишком важна для всех нас, чтобы трезвонить о ней прежде
времени. Ты берешь на себя смелость...
     Немур:
     А ты забываешь, что руковожу проектом я!
     Штраус:
     -  А  ты забываешь,  что  тут  замешана не только твоя  репутация! Если
результаты не подтвердятся, под ударом окажется вся теория!
     Немур:
     - Я проверил и перепроверил все,  что можно, и думаю, что регрессия нам
больше не грозит. Небольшой доклад не повредит нам. Я просто уверен, что все
будет в порядке!
     Потом  Штраус  сказал,  что Немур мстит  на  пост заведующего  кафедрой
психологии в Гэлстоне. На это Немур ответил, что Штраус вцепился ему в фалды
и тащится за ним к славе.
     Штраус:
     - Без моей техники нейрохирургии и инъекций  энзимов твои теории ничего
не  стоят,  и  скоро тысячи хирургов во  всем мире  будут пользоваться  МОЕЙ
методикой.
     Немур:
     - Эти новые методики родились только благодаря МОЕЙ теории!
     Они всячески обзывали  друг  друга: оппортунист, циник, пессимист,  и я
почему-то испугался.  Внезапно мне  пришло в голову, что я не  имею никакого
права  стоять под дверью и подслушивать их. Раньше  для них это  не имело бы
никакого  значения,  но  теперь,  когда  они  прекрасно  осведомлены о  моих
умственных способностях, вряд ли им захочется,  чтобы я узнал об этом споре.
Не дождавшись конца разговора, я ушел.
     На улице  стемнело,  и я  долго  бродил, пытаясь  понять,  что  же  так
испугало меня. Впервые я увидел их такими, какие они есть на самом деле - не
богов,  даже  не героев, а  просто двух усталых мужчин, старающихся получить
что-то от своей работы. А вдруг Немур прав, и  эксперимент удался? О  чем же
тогда спорить?
     Так приглашать мисс Кинниан в кино или нет? Спрошу завтра.

     26  АПРЕЛЯ. Наверно, не стоит мне болтаться по колледжу  без дела.  Вид
юношей и девушек, спешащих  куда-то с книгами под мышкой, звуки их голосов -
все  это  волнует меня.  Мне хочется  посидеть и поговорить с ними за чашкой
кофе, поспорить о  романах, политике, новых идеях. Интересно послушать,  как
они спорят  о поэзии,  науке и  философии - о  Шекспире и Мильтоне, Ньютоне,
Эйнштейне, Фрейде; Платоне, Гегеле и Канте, и о других, чьи имена отдаются у
меня в голове, как звуки огромного колокола.
     Слушая  их разговоры, я  притворяюсь, что тоже  студент, хотя  и  много
старше. Я ношу с собой учебники и даже начал курить  трубку. Глупо, конечно,
но мне  почему-то  кажется, что  я  принадлежу  к тому  же миру, что  и они.
Ненавижу свой дом и свою такую одинокую комнатенку.

     27 АПРЕЛЯ. В кафе  познакомился и  подружился с несколькими студентами.
Они спорили о том, сам ли Шекспир писал  свои пьесы. Один из них - толстяк с
потным носом  - утверждал, что все пьесы Шекспира написал Марлоу. Но Ленни -
коротышка в темных очках -  сказал, что  Марлоу - это чепуха и все прекрасно
знают,  что эти пьесы написал сэр Фрэнсис Бэкон,  потому что Шекспир никогда
не   учился   в  колледже  и  не  мог  получить  того  образования,  которое
прослеживается  в приписываемых ему  произведениях. Тогда  парень  в шапочке
первокурсника сказал, что слышал, как ребята в туалете говорили, будто пьесы
Шекспира на самом деле написала какая-то леди.
     Они  говорили  про  политику, про  искусство  и  про  Бога. Никогда  не
предполагал,  что Бога может и не быть. Мне становится немного  страшновато,
ведь я впервые задумался о том, что же такое Бог.
     Теперь я понимаю, что одна из главных задач колледжа - объяснить людям,
что то, во что они верили всю жизнь, на самом деле совсем не так и что ничто
не является на самом деле тем, чем кажется.
     Все время, пока они спорили, возбуждение так и бурлило во мне. Вот чего
мне хочется больше  всего на свете - ходить в  колледж и  слушать,  как люди
говорят о важных вещах. |
     Почти все  свободное  время  я  теперь провожу  в библиотеке, глотая  и
впитывая в  себя книги. Круг моих интересов  достаточно  широк: Достоевский,
Флобер,  Диккенс, Хемингуэй, Фолкнер - любые романы, которые  попадаются под
руку. Мой голод из тех, что нельзя насытить.

     23  АПРЕЛЯ.  Ночью  мне  приснилось  как  мама  ругается с  папой  и  с
учительницей в школе э 13, где я учился, пока меня не перевели в 222-ю...
     -  ...Он  нормальный!  Он  нормальный!  Он  вырастет  и будет  как  все
остальные! Лучше, чем все остальные!  - Она  пробует вцепиться учительнице в
лицо, но папа  крепко  держит ее. -  Он  будет  ходить в колледж! Он  станет
знаменитым! - Она выкрикивает это снова и снова, вырываясь из папиных рук. -
Он будет ходить в колледж!
     Мы  в  директорском  кабинете  и  кроме нас  тут  полно  народу. У всех
смущенный   вид,  и   только   заместитель  директора  слегка   улыбается  и
отворачивается, чтобы никто этого не заметил. В моем сне у директора длинная
борода, он плавает по комнате и показывает на меня пальцем:
     - Его необходимо перевести в особую  школу. Государственная специальная
школа в Уоррене - вот, что вам нужно! Он не может оставаться здесь!
     Папа выталкивает маму из кабинета, но она продолжает кричать и плакать.
Я не вижу ее лица, но огромные красные слезы капают и капают на меня...
     Утром я смог не  только  вспомнить  сон,  но и снова проникнуть памятью
сквозь туман - туда, где мне шесть лет и где все это случилось. Норма еще не
родилась. Мама - крохотная темноволосая женщина.  Речь ее тороплива,  а руки
постоянно  в движении.  Помнится,  она все  время трепетала вокруг папы, как
большая заботливая птица. Папа очень уставал на работе, и у него не было сил
отмахиваться от нее.
     Я вижу Чарли. Он стоит посреди кухни со своей любимой игрушкой - ниткой
с  нанизанными  на  нее  бусинками  и  колечками.  Он  вращает   нитку,  она
накручивается на палец, рассыпая вокруг яркие вспышки. Он может играть с ней
часами. Я не помню, кто сделал ее и куда она потом делась, но помню,  как он
восхищенно смотрит на яркие мерцающие круги...
     Она кричит на него... нет, она кричит на отца:
     - Я не собираюсь забирать его из школы! С ним все в порядке!
     -  Роза,  хватит обманывать себя, будто он нормальный ребенок. Посмотри
на него. Роза! Ему уже шесть лет, а...
     - Он не идиот! Он как все дети!
     Папа  печально  глядит  на  сына,  играющего  со  своей  ниткой.  Чарли
улыбается и вытягивает руку, чтобы папа увидел, как здорово она крутится.
     - Выбрось эту гадость! - вопит мама и бьет Чарли из руке. Нитка  падает
на пол. - Иди поиграй в кубики!
     Чарли  напуган этой  внезапной  вспышкой гнева. Он не знает, что  будет
дальше.  Его  начинает бить Дрожь. Родители  продолжают  спорить,  и голоса,
перелетающие от одного к другому, туго охватывают его, сжимают внутренности.
Паника.
     - Чарли, марш в уборную! Только посмей наделать в штаны!
     Конечно,  он послушался бы ее, только ноги почему-то не двигаются.  Его
руки взлетают вверх, защищу голову от удара.
     - Ради бога,  Роза! Оставь его в покое! Посмотри, как ты напугала  его.
Всегда ты так, а бедный ребенок...
     -  А почему  ты  не  помогаешь мне? Почему я все должна делать сама?  Я
каждый день  занимаюсь с нам чтобы он не отстал. Он просто медлительный, вот
и все!
     -  Не  обманывай  себя, Роза, это  нечестно. Ты  дрессируешь  его,  как
животное. Не приставай к нему.
     - Мне хочется, чтобы он стал таким, как все!
     Пока  они  спорят,  живот  Чарли  болит  все сильнее и  сильнее,  будто
собирается взорваться. Он  прекрасно понимает, что нужно идти  в туалет.  Он
просто не может  заставить себя.  Куда  удобнее  сделать  все  прямо тут, на
кухне, но это  неправильно, и она  ударит его. Он хочет свою нитку  обратно.
Если бы  она была у него и  крутилась, он смог бы удержаться и не наделать в
штаны.  Но  игрушки нет - колечки  и бусинки разлетелись по  кухне,  а нитка
лежит около плиты.
     Странно,  хотя  голоса   доносятся  до  меня  совершенно  отчетливо,  я
по-прежнему  не вижу их лиц, только размытые очертания.  Папа  - огромный  и
неторопливый, мама - маленькая и быстрая. Прислушиваясь к их спору,  мне так
и хочется заорать изо всех сил: "Да посмотрите же вы на него! Вниз, на него!
На Чарли! Ему нужно в туалет!!!".
     Они  спорят,  а  Чарли  стоит,  вцепившись  ручонками  в  свою  красную
клетчатую рубашку. В  словах, проскакивающих между ними словно искры, слышны
злоба и сознание своей вины.
     - В сентябре он снова пойдет в тринадцатую, и снова пройдет весь класс!
     - Ну посмотри же правде в глаза! Учительница сказала, что он неспособен
ни к какой серьезной работе.
     - Эта  стерва? О, я знаю, как назвать ее в следующий раз! Пусть  только
начнет, и я напишу не только в  попечительский совет! Я выцарапаю глаза этой
грязной  шлюхе!  Чарли, что ты так извиваешься?  Иди  в туалет. Иди сам.  Ты
знаешь, куда идти.
     - Разве ты не видишь - ему хочется, чтобы ты пошла с ним. Ему страшно!
     -  Отстань!  Он прекрасно  сходит и один.  В книге  написано,  что  это
придаст ему уверенности и создаст чувство достижения цели.
     Но ужас, который вызывает у Чарли холодная,  облицованная белым кафелем
комнатка, превозмогает все. Он боится идти туда один. Он  протягивает к маме
руки и всхлипывает:
     - Ту... туа...
     Она бьет его по рукам.
     - Хватит,  - говорит  строго.  -  Ты уже  большой  мальчик. Иди прямо в
туалет и сними штанишки, как я тебя учила. Предупреждаю  - если обделаешься,
накажу.
     Я почти чувствую корежащие его спазмы, а эти двое стоят над ним и ждут,
что же он  будет делать. Всхлипывания становятся все тише и тише, и внезапно
он  теряет  всякий  контроль  над  своим телом.  Он закрывает лицо  руками и
пачкает себя.
     Облегчение и страх. Сейчас она будет бить его.  Вот она уже наклоняется
к нему, крича, что он плохой мальчик, и Чарли ищет спасения у отца.
     ...И вдруг я вспоминаю, что ее зовут Роза, а его - Матт. Странно, что я
забыл, как  зовут маму и папу. Ведь  я  помню,  как  звали сестру. Не помню,
когда я в последний раз думал про них. Мне хочется увидеть  Матта, понять, о
чем он думает в  этот момент. Когда она  начала  бить меня,  он повернулся и
ушел на улицу.
     Если бы я только мог разглядеть