лось. Как
насчет "Жизнь - ящик с лабиринтом"?
     - Ты рехнулась, - сказал я.
     -  Ну  конечно!  - Фэй присела в реверансе. -  Я все  ждала,  когда  ты
заметишь это.
     Выпив  полчашки кофе, она  испуганно вскрикнула и сказала, что  ей пора
бежать, потому что вот уже полчаса,  как  она должна встретиться с кем-то на
какой-то выставке.
     - Тебе нужны деньги, - напомнил я. Она взяла мой бумажник, открыла  его
и вытащила пятидолларовую купюру.
     - До следующей недели, когда получу чек. Тысяча благодарностей!
     Фэй скомкала  бумажку, послала Элджернону воздушный поцелуй  и,  прежде
чем я успел что-либо сказать, выскочила в окно и скрылась из виду.
     Она  ужасно привлекательна. Полна жизни  и воображения.  Голос, глаза -
все располагает к себе. И живет от меня-то всего через окно.

     20 ИЮНЯ. Наверно, не стоило торопить встречу с Маттом. А может, и вовсе
не стоило ходить к нему. Не знаю... Все получается  не так, как хотелось бы.
Я  знал, что  Матт открыл  парикмахерскую  где-то в  Бронксе, и найти его не
составило труда. Я помнил, что он работал продавцом в нью- йоркской кампании
по  торговле  парикмахерскими  принадлежностями.  Это вывело меня  на  метро
"Барбер Шоп", в чьих книгах значилось заведение на Уэнтворт-стрит, именуемое
"Салон Гордона".  Матт  часто говорил о  собственном деле. Как  он ненавидел
работу  продавца! Какие битвы разгорались  вокруг  этого! Роза кричала,  что
продавец - все же  уважаемая профессия и она не потерпит мужа-парикмахера. А
Маргарет Финней, как будет она фыркать, выговаривая "жена парикмахера"! А Лу
Мейнер, как ОНА задерет нос!
     Все эти годы, с  ненавистью встречая каждый  новый день, Матт  мечтал о
том  времени, когда будет  сам себе хозяином. Экономя деньги, он стриг  меня
сам. Уйдя от Розы, он бросил прежнюю работу, и я восхищаюсь им за это.
     Мысль о предстоящей встрече  с отцом взволновала  меня.  Воспоминания о
нем согревали. Матт принимал меня таким, каким я был.
     Споры...  До  Нормы:  оставь его в  покое  и  не заставляй  равняться с
другими  ребятами! После Нормы:  он имеет  право на  собственную жизнь, даже
если не похож на остальных!
     Он всегда защищал меня. Интересно, какое у него будет лицо,  когда... С
ним, с ним я смогу поделиться всем!
     Уэнтворт-стрит  в  Бронксе  явно  переживала   не  лучшие  времена.  На
большинстве  контор  и магазинов  висела табличка "Сдается",  остальные были
просто  закрыты.  Но   почти   в  самой  середине  улицы  светилась  вывеска
парикмахерской.
     Внутри  было пусто, если не считать самого мастера,  расположившегося с
кучей журналов в ближайшем  к окну кресле. Он посмотрел  на меня,  и я узнал
Матта - крепкого и краснощекого, сильно постаревшего, с лысиной, обрамленной
венчиком  седых волос...  Но все равно, это был Матт и никто иной.  Заметна,
что я не ухожу, он отбросил в сторону журнал.
     - Ваша очередь, мистер!
     Я помедлил, и он не понял меня.
     - В  этот  час заведение обычно  закрыто, мистер, вы  правы.  Просто не
явился  один постоянный клиент. Я было уже  хотел  совсем  закрываться,  вам
повезло, что я на минутку присел отдохнуть. Лучшие прически в Бронксе!
     Я  позволил втащить себя внутрь, и он  заметался, вытаскивая  из ящиков
ножницы, расчески, свежую простыню.
     - Вы заметили, что все стерилизовано? Этого нельзя сказать об остальных
парикмахерских по соседству... Постричь и побрить?
     Я поудобнее устроился  в кресле. Удивительно, я  сразу узнал его,  а он
меня  - нет.  Пришлось напомнить себе, что мы не  виделись почти  пятнадцать
лет,  а в  последние месяцы я изменился еще больше. Он накрыл меня полосатой
простыней, внимательно посмотрел  на меня в зеркало  и нахмурился, как будто
что-то вспоминая.
     -  Полная  обработка,  -  сказал  я,  кивая  на  одобренный  профсоюзом
прейскурант, - шампунь, стрижка, бритье, загар...
     Он поднял брови.
     -  Сегодня у меня  встреча  с человеком,  которого я давно не видел,  -
заверил я его, - и мне хочется быть в лучшем виде.
     ...Он  снова стриг  меня - пугающее  ощущение. Потом он  начал  править
бритву на  ремне,  и  глухой свист  стали по  коже заставил  меня вжаться  в
кресло.  Под  мягким  нажимом  его руки я  откинул голову и почувствовал как
лезвие скребет горло. Я закрыл глаза в  ожидании... как будто снова очутился
на операционном столе.
     Мышцы  на  шее  напряглись,  безо всякого  предупреждения дернулись,  и
лезвие порезало меня как раз над адамовым яблоком.
     - Ой! -  воскликнул он.  -  Боже мой!  Успокойтесь, прошу вас, мне  так
жаль, но вы не предупредили...
     Он быстро смочил  полотенце в раковине. Я увидел в зеркале ярко-красный
пузырь  и  тонкую  струйку  крови,  ползущую  от  него  вниз.  Рассыпаясь  в
извинениях, Матт  занялся раной,  торопясь  перехватить струйку, пока она не
добралась до простыни.
     Наблюдая  за  его ловкими и быстрыми  движениями,  я почувствовал  себя
виноватым. Мне захотелось сказать ему, кто я, и чтобы он положил мне руку на
плечо и мы поговорили о добрых старых временах. Но  я ничего не сказал, а он
промокнул кровь и  присыпал порез квасцами...  Потом он молча  добрил  меня,
включил кварцевую  лампу и положил  мне на глаза смоченные  лосьоном кусочки
ваты. И в  ярко-красной тьме я увидел,  что случилось в тот вечер, когда  он
увел меня из дома в последний раз...
     Чарли спит, но просыпается от воплей матери. Обычно ссоры не мешают ему
спать -  они  стали  частью повседневной  жизни. Но сегодня  в этой истерике
что-то особенно страшит. Он прислушивается...
     - Я  больше не могу! Он должен уйти! Подумай о дочери! Она каждый  день
приходит из школы в слезах, потому что  ее дразнят!  Мы не вправе  лишать ее
нормальной жизни!
     - Чего ты хочешь? Выгнать Чарли на улицу?
     - Убрать его отсюда. Отослать в Уоррен.
     - Давай поговорим об этом утром.
     -  Нет! Ты  ничего не делаешь,  только говоришь,  говоришь...  Сегодня!
Сейчас!
     - Не глупи, Роза. Уже поздно... Твои вопли слышит вся улица!
     -  Плевать! Чтоб сегодня же его тут не  было! Я больше не могу смотреть
на него!
     - Опомнись, Роза! Что ты говоришь!
     - Слушай меня последний раз, убери его отсюда!
     - Положи нож!!!
     - Я не хочу портить Норме жизнь!
     - Ты сошла с ума! Положи нож!
     - Ему лучше умереть... Он никогда не станет человеком... Ему лучше...
     - Ради бога, возьми себя в руки!!!
     - Уведи его. Сейчас.
     - Черт с тобой. Я отведу его к Герману, а завтра узнаю,  как определить
его в Уоррен. Тишина. Потом голос Матта:
     - Я знаю, чего тебе все это стоит, Роза, и не виню тебя. Но  держи себя
в руках. Я уведу его к Герману. Ты довольна?
     - Именно об этом я и прошу. Твоя дочь имеет право на жизнь.
     Матт  заходит в комнату Чарли  и одевает сына, Мальчик не понимает, что
происходит, но ему страшно. Когда они проходят мимо Розы, та отворачивается.
Она хочет убедить  себя в  том,  что  он  уже  ушел из  ее  жизни,  перестал
существовать.  Чарли  видит на столе длинный  нож, которым она режет мясо, и
смутно  чувствует, что мама хотела сделать с ним что-то  плохое.  Она хотела
что-то забрать от  него  и отдать Норме. Когда  он оглядывается, Роза  берет
тряпку и начинает мыть раковину...
     В  конце концов  со стрижкой, бритьем, кварцевой лампой  и  прочим было
покончено,  и  я  вяло сидел в  кресле,  чувствуя себя легким,  скользким  и
чистым. Матт ловко сдернул с меня  простыню и поднял второе зеркало, чтобы я
смог  рассмотреть свой затылок. Я  увидел себя в заднем  зеркале, глядящим в
переднее, и на  какое-то время  оно оказалось  под таким  углом, что создало
иллюзию глубины  - бесконечного коридора меня самого,  смотрящего на  самого
себя... на себя... на себя...
     Который? Кто из них - я?
     А  что, если не говорить ему?  Что хорошего принесет ему  эта  новость?
Просто уйти, не сказав ни слова. Но ведь мне хотелось,  чтобы он ЗНАЛ, что я
жив, что я - КТО-ТО, чтобы завтра он мог хвастать перед клиен- тами родством
со  МНОЙ. Это сделало бы мое существование РЕАЛЬНЫМ. Если он признает во мне
сына, значит, я - личность.
     -  Вы  прекрасно постригли  меня, так  может, теперь  вспомните, кто  я
такой? - сказал я, вставая с кресла и стараясь поймать в его взгляде хотя бы
намек...
     Матт нахмурился:
     - Как прикажете вас понимать? Это шутка?
     Я уверил его, что это не розыгрыш, и если  он посмотрит повнимательнее,
то наверняка узнает  меня. Он пожал  плечами и принялся убирать  со  столика
ножницы и расчески.
     - У меня нет  времени  разгадывать головоломки, пора закрываться. С вас
три пятьдесят.
     Неужели  он забыл меня?  Неужели  мечты останутся пустой  фантазией? Он
протянул руку за деньгами, а я не мог заставить себя сдвинуться с места.
     Он ДОЛЖЕН вспомнить. ДОЛЖЕН узнать.
     Но нет, конечно же нет... И когда я почувствовал горечь во рту и пот на
ладонях, то  понял,  что через  минуту мне станет  плохо. В  мои расчеты  не
входило, чтобы это случилось на его глазах.
     - Эй, мистер, что с вами?
     - Все в порядке... Подождите... - я  наткнулся на  хромированное кресло
и,  хватая  ртом  воздух,  согнулся  пополам. Господи, только  не  сейчас...
Господи, не дай опозориться перед ним...
     - Воды... пожалуйста... - нет, не пить, а только чтобы он отвернулся от
меня...
     Когда Матт принес стакан воды, мне уже стало лучше.
     - Вот, выпейте, отдохните минуточку. Все будет хорошо.
     Пока я  пил, он не сводил с  меня глаз, и я буквально  чувствовал,  как
полузабытые воспоминания ворочаются у него в голове.
     - Мы и в самом деле уже встречались?
     - Нет... спасибо, я пойду. КАК сказать ему? ЧТО сказать?
     Эй, посмотри-ка на меня,  это же я, Чарли, которого ты списал из  своих
бухгалтерских  книг.  Не то  чтобы я виню  тебя за это, но  вот он  я,  меня
сделали  лучше,  чем раньше. Проверь  сам. Поспрашивай. Я говорю на двадцати
живых и  мертвых  языках, я - гениальный  математик, я сочиняю  фортепианный
концерт, который навеки оставит мое имя в памяти чело- вечества.
     КАК сказать ему?
     До  чего же  глупо  выгляжу я,  наверно,  со стороны, сидя в занюханной
парикмахерской  и  надеясь,  что  отец погладит  меня  по голове  и  скажет:
"Хороший мальчик"... Как сияли его глаза, когда я научился завязывать шнурки
и застегивать рубашку... За этим я сюда  и пришел,  но понял, что не  получу
ничего.
     - Позвать доктора?
     Нет, я не его сын. То был Чарли. Разум и знания сделали меня другим,  и
Матт обидится, как и те, в пекарне, ведь я перегнал его.
     -  Все  прошло.  Извините,  что  причинил  вам  столько  неприятностей.
Наверно, съел что-то... Вам пора закрываться.
     Я направился к двери, но в спину мне вонзился резкий голос:
     - Минуточку!
     Я обернулся, он с подозрением смотрел на меня.
     - Вы кое-что забыли.
     - Не понимаю...
     Рука его была вытянута вперед, большой палец терся об указательный.
     - Три пятьдесят.
     Я  извинился, но  он  явно не  поверил,  что  я  просто-напросто  забыл
заплатить. Я дал ему пятерку, отказался от сдачи и  не  оглядываясь вышел на
улицу.

     21 ИЮНЯ. Я добавил временные ловушки ко все услож- няющемуся лабиринту,
но Элджернон  прекрасно справляется  и  с ними. Оказывается, совсем  не надо
заманивать его едой, успешно решенная проблема  сама  по себе становится ему
наградой.
     Поведение   его   (Барт   упоминал   об  этом  на   симпозиуме)   стало
непредсказуемым. Иногда он начинает злиться и бросаться на стенки лабиринта,
а иногда сворачивается  клубком и отказывается работать. Раз-  дражение? Или
что-то глубже?

     5.30. Эта чокнутая Фэй  сегодня  утром влезла в окно и принесла с собой
белую мышь  женского  пола,  чтобы,  как она выразилась, скрасить Элджернону
одинокие  летние ночи.  Она отмела в сторону все мои возражения и решительно
заявила, что Элджернону это ничего кроме пользы не принесет. Прежде всего  я
удостоверился, что  Минни  обладает крепким  здоровьем и твердыми моральными
принципами, и только тогда согласился окончательно. Мне было очень интересно
посмотреть,  что  произойдет, когда Элджернон познакомится  с  ней,  но  как
только мы запустили ее  в клетку, Фэй  схватила меня за руку  и  вытащила из
комнаты.
     - Где твое чувство приличия?! - с негодованием  спросила она,  включила
радио и  с угрожающим  видом приблизилась ко мне. - Сейчас я буду учить тебя
танцевать.
     Ну разве можно на нее сердиться?
     Как бы то ни было, я счастлив, что Элджернон больше не одинок.

     23  ИЮНЯ. Поздно ночью -  смех на  площадке и стук в  мою дверь. Фэй  и
какой-то мужчина.
     - Привет, Чарли, - захихикала при виде меня  Фэй. - Лерой,  это  Чарли,
мой   сосед.  Прекрасный  художник.  Он  делает  скульптуры  с  одушевленным
элементом.
     Не дав Фэй врезаться  в  стену, Лерой  поймал ее, потом с беспокойством
посмотрел на меня и что-то пробормотал в знак приветствия.
     - Встретила  Лероя  в  "Звездной пыли", - объяснила Фэй.  -  Он здорово
танцует. -  Она направилась  в  свою квартиру, но остановилась на  полпути и
снова хихикнула.- А почему бы нам не пригласить Чарли выпить?
     Лерою такая идея  пришлась  не  по душе, но  я  ухитрился  извиниться и
закрыть  дверь.  Потом  до  меня  донесся  их  смех. Я попробовал  отвлечься
чтением, но перед глазами  все время стояла  картина: большая белая кровать,
прохладные белые простыни и они, в объятиях друг друга.
     Мне захотелось позвонить Алисе, но я сдержался. Зачем мучить себя? Я не
мог  вспомнить даже  ее лица. Фэй,  одетую или  раздетую,  с  пронзительными
голубыми  глазами и короной светлых  волос,  я мог  представь себе  в  любую
секунду. Алиса  же  окуталась  в моем воображении каким-то туманом. Примерно
через час  я услышал из квартиры Фэй громкие голоса, потом ее вопль и звуки,
как будто швыряли что-то тяжелое. С намерением узнать, не нуждается ли она в
помощи, я начал выбираться из постели, но в этот момент хлопнула дверь и  до
меня донеслась  ругань  сбегающего  по лестнице Лероя. Прошло еще  несколько
минут, и в  мое  окно  постучали.  Я открыл.  Фэй в черном  шелковом  кимоно
скользнула внутрь и уселась на подоконнике.
     - Привет, - прошептала она. - У тебя сигареты не найдется?
     Сигареты у меня были. Спрыгнув с подоконника,  Фэй устроилась на софе и
вздохнула.
     -  Обычно я в  состоянии  позаботиться о себе, но существует тип людей,
которых можно образумить только так.
     - Конечно, - сказал  я.  - Ты привела его к себе, чтобы образумить. Она
поняла намек.
     - Не одобряешь?
     - А  кто я такой, чтобы одобрять или не одобрять?  Если  ты подцепила в
танцевальном  зале   парня,  то  должна  ожидать  соответствующего  развития
событий. Он считает, что имеет на это право.
     Она отрицательно покачала головой.
     - Я хожу туда танцевать и не понимаю,  почему, если я позволила кому-то
проводить  себя, должна лезть  с ним в постель.  Думаешь,  я была  с  ним  в
постели? -  Помолчав и не дождавшись ответа на свой вопрос, она добавила:  -
Если бы на его месте был ты, я бы не отказалась.
     - Как прикажешь тебя понимать?
     - Так и понимай. Попроси меня, и я не откажусь.
     Спокойнее, Чарли, спокойнее...
     - Тысяча благодарностей. Постараюсь не забыть. Сварить тебе кофе?
     -  Никак  не возьму в толк, что ты за человек. Я либо нравлюсь мужчине,
либо  нет, и это сразу видно. А ты, кажется, боишься меня...  Ты случайно не
гомосексуалист?
     - Этого только не хватало!
     - Я хотела  только сказать, что не надо  скрывать от меня  таких вещей.
Тогда мы просто останемся хорошими друзьями.
     - Нет-нет.  Когда ты заявилась ко  мне с  этим  парнем,  мне захотелось
оказаться на его месте.
     Она обняла меня, явно  ожидая ответных действий.  Я знал,  что от  меня
требовалось.  А  почему бы  и нет? Может быть, на этот  раз  все  обойдется?
Главное, инициатива исходит  от нее.  И еще  - похожей на нее  женщины  я не
встречал, и не исключено, что на данном уровне эмоционального развития она -
как раз то, что мне нужно.
     Я тоже обнял ее.
     - Вот это другое дело, - проворковала она,  - а  то мне уже показалось,
что тебе все равно.
     Я поцеловал ее в шею и прошептал:
     - Нет, мне не все равно.
     И  в этот  момент я  увидел  нас  глазами  третьего,  стоящего  у двери
человека Я  увидел обнявшихся  мужчину и женщину, и это не произвело на меня
ровным счетом никакого  впечатления. Паники не было, это верно. Но не было и
волнения, желания.
     - Здесь останемся или ко мне пойдем?
     - Подожди минутку.
     - В чем дело?
     - Может, лучше не надо? Мне сегодня что-то не по себе.
     - Если хочешь, чтобы я что-нибудь сделала... Скажи...
     - Нет, - твердо ответил я. - Просто сегодня я плохо себя чувствую.
     Присутствие Фэй тяготило меня, но слова прощания застряли в  горле. Она
долго смотрела на меня, а потом сказала:
     - Послушай, ты не будешь против, если я здесь переночую?
     - Зачем?
     Она пожала плечами:
     - Ты мне нравишься. Не знаю. Лерой может вернуться. Миллион причин.  Но
если не хочешь...
     Она снова застала меня врасплох, и я сдался.
     - У тебя есть джин? - спросила Фэй.
     - Нет, я же почти не пью.
     -  У  меня  есть. Подожди,  сейчас принесу. Я  не  успел  отказаться. В
мгновение ока она выскочила в окно  и тут же вернулась с полной на две трети
бутылкой и лимоном. Взяв на кухне  два стакана, Фэй плеснула в  них  джина и
сказала:
     - Держи. Хуже не  будет. Искривим  линии. Тебе плохо именно от этого  -
все  кругом прямое, ровное,  и ты сидишь, как в ящике... как Элджернон в той
скульптуре.
     Сначала я  не собирался пить,  но мне было так  тоскливо, что  я  решил
махнуть на все рукой.  Да, хуже не будет, может, даже глоток джина  притупит
чувство,  будто   я  смотрю  на   себя   глазами  человека,  не  понимающего
элементарных вещей.
     Она заставила-таки меня напиться.
     Помню первый стакан, помню, как влез в постель и Фэй с бутылкой  в руке
скользнула  рядом.  Потом  все  пропало - до полудня следующего дня, когда я
проснулся с  ужасным похмельем. На скомканной подушке  лицом к стене все еще
спала Фэй. На столике,  рядом с забитой  окурками пепельницей, стояла пустая
бутылка, но  последнее, что я запомнил перед тем, как  опустился  занавес, -
это, как я смотрю сам на себя, выпивающего второй стакан.
     Фэй потянулась и повернулась - голая.  Я сделал  попытку  отодвинуться,
упал с кровати, схватил одеяло и обернулся им.
     - Привет. - Она зевнула. - Знаешь, чего мне хочется?
     - Чего?
     -  Написать  тебя  обнаженным.  Как Давид  Микеланджело. Ты  прекрасен.
Самочувствие?
     - Нормально, только голова трещит. Я... перебрал вчера?
     Она рассмеялась и приподнялась, опершись на локоть.
     - Да-а, ты здорово набрался. И, парень, каким же ты стал жутким, нет, я
не про гомосексуализм, каким-то совсем чудным.
     - Ради всего святого, что я натворил?
     -  Совсем   не  то,  что  мне  хотелось.  Никакого  секса.  Но  ты  был
феноменален. Целое представление! Просто жуть берет! На сцене тебе цены б не
было.  Ты стал глупым и  сконфуженным. Знаешь, как  будто  взрослый начинает
изображать ребенка. Ты рассказал, как хотел пойти в школу и научиться читать
и писать, чтобы стать умным, как остальные, и еще много чего. Ты стал совсем
другим... и все твердил, что не будешь играть со мной, потому что тогда мама
отберет орешки и посадит тебя в клетку.
     - Орешки?
     -  Точно! -  Фэй еще  немного посмеялась  и почесала  в затылке.  -  Ты
говорил, что не отдашь мне орешки. Жуть в полосочку! Но КАК ты  говорил! Как
те  идиоты, что стоят на углах и доводят себя до белого каления,  всего лишь
ГЛЯДЯ  на женщину.  Совсем  другой...  Сначала мне казалось, что  ты  просто
дурачишься,  а теперь думаю, не слишком ли ты впечатлителен или что-нибудь в
этом  роде..