относится и ко  всему, что считает неважным.  Ей  просто все
равно. Однажды я обнаружил в углу  за  креслом пачку  штрафных  квитанций за
стоянку в неположенном месте. Штук сорок Или пятьдесят. Я спросил, зачем она
коллекционирует их.
     -  А,  эти, - она рассмеялась. - Как только получу чек от бывшего мужа,
надо  будет  заплатить. Представь себе, я  держу  их за  креслом специально:
когда я вижу  их,  меня начинает мучить совесть.  Но можно ли винить  бедную
девушку?  Куда  не  поедешь,  везде  понавешаны  знаки "Стоянка запрещена!".
Стоянка  запрещена!  Я просто не могу заставить себя  смотреть  по  сторонам
каждый раз, когда хочу вылезти из машины.
     Так  что  я  пообещал, что  не буду переделывать ее. С  ней  интересно.
Великолепное  чувство юмора. Но прежде  всего - ее свобода и  независимость.
Единственное,  от  чего можно  устать  -  от бесконечных танцев.  На прошлой
неделе мы каждый день плясали до трех ночи. У меня почти не остается сил.
     Это  чувство  - не  любовь,  но  я  обнаружил,  что  начал  по  вечерам
нетерпеливо ждать, когда же послышатся на лестнице  ее шаги. Чарли больше не
подсматривает за нами.

     5 ИЮЛЯ. Посвятил  Фэй свой Первый  концерт  для фортепиано с оркестром.
Она потрясена  тем,  что ей  может быть что-то посвящено, но  концерт Фэй не
понравился. Что ж, нельзя иметь все сразу в одной женщине. Весомый  аргумент
в пользу полигамии.
     Важно то, что сердце у нее доброе. Сегодня я узнал, почему Фэй осталась
без  денег  в  самом  начале  месяца.  За  неделю  до  моего  появления  она
познакомилась в "Звездной пыли" с какой-то девицей,  и та сказала, что у нее
в городе совсем нет знакомых, что она сломлена и ей  негде переночевать. Фэй
пригласила ее к  себе. Через  два  дня  девица нашла  в ящике  стола  двести
тридцать  два доллара и исчезла вместе с деньгами. Фэй не заявила в полицию,
она не знала даже полного имени своей "подруги".
     -  Зачем мне идти  в  полицию?  - вопрошала она. - Наверно, этой стерве
действительно нужны были  деньги, если она решилась на  кражу. Не стану же я
ломать ей жизнь из-за пары сотен. Не  то  чтобы они мне самой не  нужны,  но
шкура ее мне тоже ни к чему. Понимаешь?
     - Конечно.
     Я  никогда  не встречал  более  открытого  и доверчивого  человеческого
существа. Она - именно то, что нужно мне в  данный момент. Я изголодался  по
простому человеческому общению.

     8  ИЮЛЯ.  Времени  для  работы  остается  совсем  ничего   -  крошечный
промежуток  между  утренними похмельями  и  вечерними кривляньями  в  клубе.
Только  с  помощью аспирина и какой-то адской смеси,  которую  Фэй самолично
изобрела, мне удалось закончить лингвистический анализ глаголов языка урду и
послать статью в "Международный лингвистический бюллетень".
     Представляю, как  толпы языковедов бросятся с  магнитофонами в  Индию -
статья подрывает всю их методологию.
     Не могу не  восхищаться  структурными  лингвистами - выдумали для  себя
науку, которая зиждется на ухудшении письменных коммуникаций. Вот еще пример
того,  как люди посвящают свою жизнь все  более полному  изучению  все более
малого  и заполняют  тома  и библиотеки лингвистическим  анализом  ХРЮКАНИЯ.
Пожалуйста,  на здоровье, однако нельзя же это использовать  как  повод  для
подрыва стабильности языка.
     Сегодня позвонила Алиса, хотела узнать, когда я вернусь. Я ответил, что
мне нужно закончить несколько дел и что я надеюсь получить от фонда Уэлберга
разрешение на  самостоятельную работу. Все  же она  права -  нельзя  тратить
время так бездумно.
     Единственное желание Фэй  - танцевать.  Вчера  вечером мы начали пить и
плясать в клубе "Белая лошадь",  потом перебрались  в "Пещеру", а оттуда - в
"Розовые  шлепанцы"...  После  этого все  окуталось туманом, но танцевали мы
так,  что я с  ног валился от усталости. Кажется,  я  лучше  стал переносить
алкоголь, потому  что  Чарли  появился, когда я  уже здорово набрался. Помню
только,  что  он  успел   сплясать  довольно  пошлую   чечетку  на  сцене  в
"Аллаказаме".  Ему долго  аплодировали, потом  администратор  вышвырнул  нас
оттуда, а Фэй сказала, будто все уверены, что я - великий комик и что сцена,
где  я изображаю слабоумного, просто восхитительна.  Остального не помню, но
мышцы спины жутко болят. Наверно, растяжение. Я думал, что от танцев, но Фэй
уверяет, что я упал с проклятой кушетки.
     Поведение   Элджернона   снова   становится  хаотичным.  У  меня  такое
впечатление, что Минни боится его.

     9 ИЮЛЯ. Сегодня случилось нечто  совершенно  ужасное.  Элджернон укусил
Фэй. Я просил, чтобы она не играла с ним,  но  ей всегда  нравилось  кормить
мышку.  Обычно, когда Фэй  входила  в комнату, он  бежал  ей  навстречу,  но
сегодня все было иначе. Свернувшись в  белый пушистый комок, Элджернон лежал
у  дальней  стенки. Фэй  просунула  внутрь  руку, и он  забился  в угол.  Ей
захотелось выманить  его, открыв дверь в лабиринт, и не успел я предупредить
ее, как она совершила ошибку, попытавшись взять Элджернона в руки. Он цапнул
ее за палец, злобно посмотрел на нас и убежал в лабиринт.
     Минни  мы нашли в  другом конце  лабиринта, в  комнатке для наград.  Из
ранки на ее груди капала кровь, но она  была еще жива. Когда я захотел взять
ее  в  руки, к  нам ворвался  Элджернон  и  прямо-таки  бросился на  меня  -
ухватился зубами за рукав и висел, пока я не стряхнул его.
     После этого он  успокоился. Я наблюдал  за  ним целый  час.  Хотя он  и
продолжал  решать  новые  проблемы  без  видимых  наград,  в  действиях  его
появилась   не   свойственная   ему  раньше  торопливость.   Вместо  прежних
осторожных, но решительных  движений  по  коридорам лабиринта  -  суетливые,
неконтролируемые броски. Раз за разом он поворачивает за угол слишком быстро
и врезается в барьер.
     Я не  тороплюсь  с выводами.  Они  будут зависеть  от  многих факторов.
Обязательно  нужно  взять Элджернона  с  собой  в  лабораторию. Получу ли  я
дотацию от фонда Уэлберга? Завтра утром позвоню Немуру.


ОТЧЕТ No 15

     12  ИЮЛЯ.  Немур, Штраус,  Барт и  еще  несколько человек ждали меня  в
кабинете.  Все постарались  сделать вид,  что рады  мне, но трудно  было  не
заметить, как хотелось, например, Барту забрать Элджернона. Никто  не сказал
ничего  плохого, однако я сознавал, что Немур не скоро  простит  меня за то,
что я обратился в фонд Уэлберга через его голову. Ну и пусть. Мне нужна была
уверенность,  что   я   смогу  вести  свои  собственные  исследования.  Если
отчитываться перед Немуром в каждой мелочи, не хватит времени на работу.
     Решение совета директоров фонда было уже известно  ему, и потому  прием
носил прохладный и формальный  характер. Он протянул  мне руку, но улыбки на
его лице не было.
     - Чарли, - сказал Немур, - все мы рады твоему возвращению и предстоящей
совместной  работе.  Лаборатория  и персонал в  твоем  полном  распоряжении.
Вычислительный центр будет брать твои расчеты вне всякой очереди и, конечно,
если я сам могу быть чем-нибудь полезен...
     Немур изо всех сил  старался казаться приветливым, но на лице его  было
написано   сомнение.   Прежде  всего,   я   не   имел   никакого   опыта   в
экспериментальной психологии. Что я знал о технической стороне эксперимента,
на  разработку  которой  он потратил столько лет? Но, как я уже упоминал, он
старался казаться дружелюбным и готов был отложить свои суждения  до будущих
времен.  У него просто  не было выбора. Если  не удастся объяснить поведение
Элджернона, вся  его работа летит к чертям. В случае успеха я вознесу вместе
с собой и всех остальных.
     Я прошел в лабораторию,  где  Барт  уже запустил  Элджернона в один  из
множества лабиринтов. Вздохнув и покачав головой, Барт сказал:
     -  Бедняга  многое забыл.  Такое  впечатление,  будто  почти  все самые
сложные ответные  реакции стерлись из  его  памяти.  Он работает  на  весьма
примитивном уровне.
     - Тебе так кажется?
     -  Раньше  он  мог  рассчитывать  простые  последовательности  образов,
например, что  нужно  входить  только в  каждую  вторую  дверь или  в каждую
третью, только в красную  дверь или  только  в зеленую. Сейчас  он  проходит
лабиринт уже в третий раз и все еще ошибается.
     - А может, причина в том, что он просто давно здесь не был?
     - Не исключено... Пусть пообвыкнется, а завтра посмотрим.
     Раньше я  много времени  проводил  в лаборатории, но теперь пришла пора
оценить все  ее возможности. За несколько дней мне предстояло усвоить то, на
что у других уходили годы.
     Барт четыре  часа водил меня  по комнатам, и я смог  получить  довольно
цельное  представление  о месте, где мне  предстояло работать. В самом конце
обхода я заметил дверь, в которую мы еще не заглядывали.
     - Что там?
     - Холодильник и  печь  для  сжигания.  - Барт толкнул тяжелую  дверь  и
включил  свет.  - Прежде чем  сжечь умершее животное,  мы его  замораживаем.
Помогает избавиться от запаха.
     Он уже хотел выйти, но я остановил его.
     - Только не Элджернона! Слушай... если... когда...  в общем, я не хочу,
чтобы он попал сюда... Отдай его мне, я сам позабочусь о нем.
     Он не улыбнулся. Он только кивнул. Немур приказал ему исполнять все мои
желания.
     Наперегонки  со  временем. Если  я хочу успеть  получить ответы на свои
вопросы, нельзя терять ни  минуты. Я взял у Барта список необходимых книг, у
Немура  и Штрауса  -  их записи и уже собрался уходить, но тут мне  в голову
пришла странная мысль. Я спросил Немура:
     -  Объясните мне одно обстоятельство.  Я  видел вашу  печь для сжигания
погибших экспериментальных животных.  Какие  планы  были у  вас в  отношении
меня?
     Мой вопрос ошеломил его.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Я уверен, что  вы с самого  начала продумали  все возможные варианты.
Что должно было случиться со мной?
     Профессор растерянно молчал, но я не унимался:
     -  Я вправе  знать все, что  имеет  отношение  к  эксперименту.  В этот
перечень входит и моя собственная судьба.
     - Что ж, не вижу причин отказывать тебе в этом. - Немур поднес спичку к
уже дымящейся сигарете. - Ты, конечно,  понимаешь,  что  мы были практически
уверены  в необратимости  результатов  эксперимента  и  до  сих  пор... есть
надежда...
     - Понимаю, понимаю...
     - Конечно, в твоем случае мы взяли на  себя большую ответственность. Не
знаю,  что  ты  помнишь о начале  эксперимента или  как отдельные его стадии
складывались в  твоем мозгу в единое целое, но мы ясно дали тебе понять, что
повышение уровня разумности может оказаться временным.
     - Да, это записано в отчетах, - согласился я. -  Хотя в то время я вряд
ли мог понять, что это означает.
     - Мы решили  рискнуть,  - продолжал Немур, - поскольку чувствовали, что
вероятность  причинить  тебе  вред ничтожно мала,  особенно по  сравнению  с
вероятностью того, что ты станешь человеком.
     - Не надо оправдываться.
     - Нам нужно было  получить разрешение на  операцию от кого- то из твоих
ближайших родственников. Решить этот вопрос сам ты был не в состоянии.
     - Мне известно и это. Вы говорите о моей сестре Норме. Я читал газеты и
вряд  ли  ошибусь, если предположу, что  разрешение  на экзекуцию  она  дала
весьма охотно.
     Немур поднял брови, но решил не заострять внимание на этих словах.
     - Мы объяснили ей, что, если эксперимент провалится, вряд ли ты сможешь
вернуться обратно в пекарню.
     - Почему?
     - Ты стал бы другим.  Хирургическое  вмешательство и  инъекции гормонов
могли  дать  эффект  со  значительной  задержкой.  На  тебе  могли  оставить
отпечаток впечатления и жизненный опыт, приобретенные  уже после операции. Я
имею  в  виду возможные эмоциональные расстройства, которые  могут осложнить
обычное слабоумие...
     - Изумительно. Как будто у меня других забот не хватало.
     -  И еще... Неизвестно, вернешься  ли  ты в свое прежнее состояние.  Не
исключена регрессия и до более примитивного уровня.
     Вот он и выдал мне самое худшее. Снял груз с души.
     - Мне  нужно узнать все, пока я еще в состоянии  влиять на ход событий.
Каковы были ваши дальнейшие планы?
     - Фонд устроил все так, что тебя отослали бы в Уоррен.
     - Какого черта?!
     - В соглашении с  мисс Гордон было оговорено, что все расходы по твоему
содержанию возьмет на себя фонд  Уэлберга.  Он  же  обязался до конца  твоей
жизни выделять ежемесячно сумму, необходимую для твоих личных потребностей.
     - Но  почему  туда? Когда умер дядя Герман, я ухитрялся обходиться сам.
Даже  Доннер не допустил, чтобы  меня забрали  в Уоррен,  я жил и работал  у
него. Почему мне предназначили именно Уоррен?
     - Если ты сможешь заботиться о  себе сам, никто  не станет держать тебя
там насильно. Людям разрешают  жить отдельно в куда более тяжелых случаях...
Но мы должны были обеспечить тебя - на всякий случай.
     Конечно,  он прав.  Мне  не на что  жаловаться. Они подумали  обо всем.
Уоррен  -  самое логичное  решение, там я смогу спокойно дожить до  глубокой
старости.
     - Ну что же, по крайней мере это не печь.
     - Что?
     - Не обращайте внимания. Шутка. - Мне пришла в голову мысль. - Скажите,
можно ли посмотреть лечебницу в Уоррене? В качестве посетителя.
     -   У  них  там  все  время  посетители.  В  рамках  взаимоотношений  с
общественностью. Но зачем?
     - Мне хочется узнать, что  произойдет  со мной,  пока я еще могу что-то
изменить.  Пожалуйста, организуйте  мне такое посещение,  и чем  скорее, тем
лучше.  Видно  было,  что  идея  ему  не  по  вкусу.  Как будто  я  примерял
собственный гроб. Не могу винить  профессора.  Он  просто  не  понимает, что
познание  самого себя включает не только прошлое, но и будущее, не только те
места,  где  я был,  но и  те,  где  буду.  Я не только НЕКТО,  но  и способ
существования этого  НЕКТО - один из  многих способов, и  мне необходимо  не
только знание той дороги, по которой я иду, но и всех возможных дорог.
     На  несколько  дней  я  погрузился  в  книги:  клиническая  психология,
психометрия,  обучение,  экспериментальная психология, психология  животных,
физиологическая психология, теория поведения. Аналитические, функциональные,
динамические,  органистические и все прочие древние и новые учения,  школя и
течения. Плохо то, что большинство  идей,  на которых психологи  строят свои
заключения  о человеческом  разуме  и памяти,  представляют собой  ничем  не
подкрепленные умозаключения.
     Фэй хочет посмотреть лабораторию, но  я запретил ей. Не хватало только,
чтобы она столкнулась тут с Алисой. Как будто у меня других забот нет.


ОТЧЕТ No 16

     14  ИЮЛЯ. День для  поездки в Уоррен я выбрал  явно неудачный - серый и
дождливый -  и этим отчасти объясняется тяжелый  осадок, с  которым  связаны
воспоминания  о  нем.  Хотя  не исключено,  что  я  просто обманываю себя, и
сумеречное состояние духа объясняется тем,  что я  и  сам могу  оказаться  в
лечебнице. Автомобиль я  одолжил у Барта.  Алиса хотела поехать со  мной, но
она помешала бы мне. Фэй я вообще не сказал, куда направляюсь.
     Полтора часа езды привели меня в фермерскую общину Уоррен, Лонг-Айленд.
Найти  нужное  мне место  не  составило  труда. Широко  раскинувшееся  серое
поместье  являло миру только вход в него  - два  бетонных столба по сторонам
боковой дороги и до блеска отполированная медная табличка:

     ГОСУДАРСТВЕННАЯ ЛЕЧЕБНИЦА
     СПЕЦИАЛЬНАЯ ШКОЛА
     УОРРЕН

     Знак у дороги гласил, что скорость ограничена пятнадцатью милями в час,
и в поисках  административного  здания  я медленно повел машину  мимо  серых
домов.
     Через  луг  по направлению ко мне двигался трактор, на  котором,  кроме
водителя, примостились еще двое. Я высунулся в окно и крикнул:
     -  Не подскажете ли, где найти мистера Уинслоу? Водитель остановил свою
машину и показал рукой:
     - Главный госпиталь. Поверните налево, и он окажется справа от вас.
     Я  не мог не  обратить внимания  на  прицепившегося  сзади  к  трактору
молодого человека,  на  чьем  небритом лице блуждала тень пустой  улыбки. На
голове  его  была  матросская  шляпа  с  широкими, по-мальчишески  загнутыми
полями, защищавшая глаза от солнца. На мгновение я поймал его вопросительный
взгляд  и  сразу отвел  глаза. Когда трактор затарахтел дальше, я заметил  в
зеркале, что человек не сводит  с меня любопытных глаз. Он до того был похож
на Чарли, что мне стало не по себе.
     Главный  психолог удивил  меня  своей молодостью.  Он оказался высоким,
стройным  мужчиной,  и хотя  лицо его  выглядело усталым, в  голубых  глазах
читались воля и решительность.
     Он показал мне свои "владения" из  окна  собственного автомобиля - залы
для развлечений,  больницу, школу и двухэтажные кирпичные здания,  в которых
обитали пациенты и которые он называл коттеджами.
     - Почему не видно забора? - спросил я.
     -  А  его  и  нет.  Только  ворота  и  живая  изгородь  для  защиты  от
праздношатающихся.
     - Но как вы охраняете... их... Они ведь могут уйти...
     Он улыбнулся и пожал плечами.
     - Да, некоторые уходят, но большинство возвращаются.
     - Вы разыскиваете их?
     Уинслоу посмотрел на меня так, словно почувствовал, что в моих вопросах
скрыто нечто большее, чем пустое любопытство.
     - Нет. Если у  них случаются неприятности, мы  очень  быстро  узнаем об
этом от соседей-фермеров. Или полиция привозит их обратно.
     - А если нет?
     -  Тогда  нам  остается  только  предполагать,  что  они   нашли  некий
удовлетворяющий их способ  существования... Поймите  меня  правильно, мистер
Гордон, это  не тюрьма. Власти требуют, чтобы мы  предпринимали все мыслимые
усилия  для предотвращения  побегов, но мы не в состоянии  постоянно держать
под наблюдением четыре тысячи человек.  Бегут в основ- ном  легкие пациенты,
хотя их у нас становится все меньше и меньше. В последнее время наш  главный
контингент составляют больные с  повреждениями  мозга,  требующие неусыпного
надзора,  но для  остальных  свобода  передвижения не ограничена.  Побыв  на
"воле"  неделю-другую и  поняв, что там для них нет НИЧЕГО хорошего, беглецы
возвращаются. Общество отвергает  их  и  не  затрудняется в  выборе средств,
чтобы дать им понять это.
     Мы выбрались из машины и подошли к  одному из  коттеджей.  Стены внутри
были  выложены белой плиткой,  пахло хлоркой.  Из  холла первого этажа дверь
вела  в  большой  зал,  в  нем  несколько   десятков  мальчишек  сидели   на
расставленных вдоль стен скамейках и ждали, когда звон колокольчика  позовет
их к ленчу. Первым, на кого упал мой взгляд, был  один из старших ребят - он
сидел в углу и баюкал на коленях голову другого, лет четырнадцати. При нашем
появлении все лица повернулись к нам, а самые храбрые из мальчишек подошли и
уставились на меня.
     -  Не бойтесь, - сказал Уинслоу, заметив выражение моего лица, - они не
сделают вам ничего плохого.
     К нам подошла заведующая отделением - крупная, красивая женщина. Рукава
ее рубашки были закатаны до локтей, а  поверх накрахмаленной белой  юбки был
повязан  фартук.  На поясе  позвякивала связка  ключей. Когда она  повернула
голову, я заметил,  что одна сторона ее лица покрыта багрово-красным родимым
пятном. Она сказала:
     -  Мы  никого не  ждали сегодня,  Рэй.  Ведь обычно ты всегда приводишь
посетителей по четвергам.
     - Это  мистер Гордон, из  университета Бекмана.  Ему хочется оглядеться
вокруг  и  получить представление  о нашей  работе...  А что  касается тебя,
Тельма, я же знаю, что тебе все равно, какой сегодня день, любой хорош.
     - Точно! - громко и весело засмеялась Тельма. - Но по средам мы  меняем
матрасы, и по четвергам тут пахнет значительно лучше.
     Я заметил, что пряча родимое пятно, Тельма старалась держаться слева от
меня.  Она показала мне спальни, прачечную, кладовую, обеденный  зал - столы
были уже накрыты  и ждали только,  когда еду доставят  из центральной кух