т
уверенность в себе. Она отпускает Чарли, и  тот, дрожа от страха, забивается
в угол.
     - Гляди, - говорит она, - ты опять напугал его!
     - Я?
     - Ты всегда заводишь при нем такие разговоры.
     - Боже  мой! Пойдем, пойдем скорее!  Всю  дорогу к доктору они  молчат.
Тишина в автобусе, тишина,  пока  они идут три квартала до кабинета... Минут
через пятнадцать доктор Гуарино выходит в приемную и  здоровается с ними. Он
толстый и лысый, и у него такой вид, будто  он вот-вот  выпрыгнет из  своего
белого халата. Чарли восхищен  его  густыми  седыми  бровями  и шевелящимися
седыми усами.  Иногда сначала подергиваются  усы, а потом поднимаются брови,
но иногда первыми взлетают вверх брови, а усы дергаются вослед им.
     Большая белая комната,  куда Гуарино вводит их, Пахнет свежей краской и
почти пуста. Два  стола у  одной стены, у другой - огромная машина  с рядами
циферблатов  и  четырьмя длинными  рычагами, как у  бормашины. Рядом с ней -
черная кожаная кушетка с ремнями для пристегивания пациентов.
     - Чудненько, чудненько, - рокочет Гуарнно, поднимая брови - Так вот  ты
какой,  Чарли,  - Он  крепко  хватает  мальчика  за  плечо.  -  Мы  с  тобой
обязательно станем друзьями!
     Вы и в  самом  деле можете  сделать  что-нибудь для  него? - спрашивает
Матт. - У вас уже были похожие случаи? Знаете, мы не очень богаты.
     Гуарино хмурится, брови стремительно падают вниз.
     - Мистер Гордон, разве я обещал что-нибудь? Разве не нужно первым делом
осмотреть мальчика?  Может,  я смогу что-то сделать, а  может, и  не  смогу.
Сначала  нужны  физические  и  умственные   тесты,  чтобы  выяснить  причины
патологии.  Потом  у  нас  будет время поговорить  о  прогнозах.  Скажу  вам
откровенно, в настоящее время  я весьма занят  и  согласился  заняться вашим
ребенком  только  потому,  что интересуюсь  именно  такими случаями задержки
развития. Так что если у вас есть сомнения...
     Он с печальным видом замолкает и отворачивается, но Роза локтем толкает
Матта в бок.
     - Мой муж просто неудачно выразился, доктор. Он часто говорит невпопад.
- Взглядом она умоляет Матта извиниться.
     Матт вздыхает.
     -  Если существует  способ  помочь Чарли,  мы сделаем  все,  что от нас
требуется. Но  дела идут плохо.  Я торгую парикмахерскими принадлежностями и
буду рад...
     - Хочу сразу предупредить вас вот о чем,-доктор Гуарино складывает губы
трубочкой, словно принимая важное решение.- Начав курс лечения, мы не должны
прерывать  его.  Улучшение может наступить  внезапно,  после  долгих месяцев
безрезультатных на первый  взгляд усилий. Я  не обещаю непременного  успеха,
избави  Боже. Ничего  не гарантирую. Но вы  должны  слушаться  меня во всем,
иначе не стоит и начинать.
     Он внимательно смотрит  на родителей, давая  им время осознать важность
разговора. Его брови кажутся  белыми абажурами, под которыми горят две яркие
голубые лампочки.
     - Прошу вас выйти. Я осмотрю мальчика. Матту не хочется оставлять Чарли
наедине с ним, но Гуарино неумолим.
     -  Так  будет  лучше,   -  говорит  он,   выталкивая   их  в  приемную.
-Психосубстанционные тесты дают  наиболее  достоверные  результаты, когда  я
один  на  один  с пациентом.  Внешние  раздражения  вызывают массу  побочных
эффектов.
     Роза торжествующе улыбается мужу, и Матт покорно выходит вслед за ней.
     Доктор Гуарино гладит Чарли по голове. У него добрая улыбка.
     -  Все  в порядке, мальчик.  Ложись на кушетку. Чарли  не  двигается  с
места.  Тогда доктор осторожно поднимает его, кладет и пристегивает тяжелыми
ремнями. Кушетка пахнет кожей и потом.
     - Мама-а-а!
     - Она за дверью. Не бойся, Чарли, тебе совсем не будет больно.
     - Хочу  маму! -  Чарли  смущен тем,  что  ему нельзя  двигаться. Он  не
понимает происходящего,  но  уже  встречался с врачами, которые не были  так
добры, выпроводив родителей из кабинета.
     Гуарино пробует удержать его:
     - Успокойся, мой хороший. Видишь эту большую машину? Знаешь, что я хочу
сделать? Чарли вспоминает слова матери:
     - Сделать меня умным.
     - Правильно. По крайней мере ты знаешь, зачем пришел сюда. Закрой глаза
и лежи тихо, пока я включу ее. Она зашумит, как самолет, но тебе ни капельки
не будет больно. И, может быть, она сделает тебя чуть-чуть умнее.
     Гуарино  щелкает  переключателями,  большая   машина  начинает  гудеть,
красные и голубые огни зажигаются и гаснут. Чарли  в  ужасе. Его  трясет, он
вырывается  из  стягивающих ремней. Он начинает кричать,  но  Гуарино быстро
заталкивает ему в рот комок марли.
     - Ну, ну, Чарли. Хватит. Ты же хороший мальчик. Тебе не будет больно.
     Чарли снова пытается  закричать, ко изо рта доносится только сдавленный
стон, от звука  которого  его начинает тошнить. Он чувствует, как  по  ногам
расползается  сырость,  а запах  говорит,  что  мама снова  отшлепает его  и
поставит в угол. Контролировать некоторые функции организма ему не под силу.
При  малейшем  волнении он  пачкает  себя.  Он  задыхается...  ему  плохо...
тошнит... кабинет проваливается в темноту...
     Чарли  не знает,  сколько  прошло времени, но когда он открывает глаза,
марли во рту уже нет, ремни расстегнуты. Доктор Гуарино усиленно делает вид,
что в кабинете ничем не пахнет.
     - Ну что, было больно?
     - Н-н-нет...
     - Тогда почему ты так  дрожишь? Машина всего лишь  сделала  тебя умнее.
Как ты считаешь, стать умнее - это хорошо?
     Забыв свои страхи, Чарли широко раскрытыми глазами смотрит на машину.
     - А я стал умнее?
     - Конечно! Встань сюда. Что ты чувствуешь?
     - Мне мокро. Я наделал в штанишки.
     - Да, хм, что же... В  следующий раз ты так не сделаешь, правда? Ты уже
узнал,  что это не больно, и не будешь  бояться. А теперь скажи маме, что ты
стал умнее. Она два раза в неделю будет приводить тебя  сюда,  и мы займемся
энцефалорекондиционированием.  Ты  будешь становиться  все  умнее,  умнее  и
умнее.
     Чарли улыбается,
     - А я могу ходить спиной вперед!
     -   Правда?  Давай-ка  посмотрим,  -  тщательно  изображая   изумление,
произносит Гуарино.
     Медленно, с  огромным старанием,  Чарли делает несколько шагов назад  и
натыкается на кушетку. Гуарино удовлетворенна кивает головой:
     -  Здорово! Но  ты  только подожди! Когда мы закончим курс,  ты  будешь
самым умным мальчиком в своем квартале!
     Чарли краснеет от удовольствия.  Люди не часто улыбаются ему и говорят,
что он молодец. Даже ужас перед машиной и ремнями куда-то уходит.
     - Во всем квартале? - От  этой мысли у него спирает грудь. - Умнее, чем
Хайми? Гуарино снова улыбается:
     - Умнее, чем Хайми.
     Чарли глядит на машину с новым интересом и уважением - она  сделает его
умнее Хайми, который  живет через  два дома от них, умеет читать  и писать и
уже принят в бойскауты.
     - Это ваша машина?
     -  Пока  нет. Она  принадлежит банку,  но  скоро станет моей, и я смогу
многих  ребят сделать умными. - Он гладит Чарли  по  голове и  продолжает: -
Иметь с тобой дело куда  приятнее,  чем с теми  нормальными детьми,  которых
матери приводят ко мне в надежде, что я превращу их в гениев. А ты, Чарли...
оставайся самим собой - хорошим маленьким мальчиком.
     Доктор открывает дверь и выводит Чарли к родителям.
     - Вот он. Ничего страшного не случилось.  Замечательный мальчишка. Мы с
ним будем друзьями. А, Чарли?
     Чарли согласно кивает. Он хочет понравиться доктору Гуарино, но  вот он
встречает взгляд матери и ужас возвращается.
     - Чарли! Что ты натворил!
     -  Случайность,  миссис Гордон. Не наказывайте его.  Посещение врача не
должно ассоциироваться с наказанием.
     Но Роза Гордон сгорает от стыда.
     -  Отвратительно!  Доктор,  я  просто  не знаю,  что  делать. Он и дома
забывает... при гостях... Мне так стыдно за него!
     На  лице матери написано  неприкрытое  презрение, и Чарли начинает бить
дрожь.  На  мгновение ему  посчастливилось  забыть, какой  он плохой  и  как
заставляет  страдать маму и папу. Он не знает почему, но  ему страшно, когда
мама говорит,  что он заставляет чх страдать, и когда она плачет и кричит на
него, он отворачивается к стенке и тихо стонет.
     - Не пугайте его, миссис Гордон, и успокойтесь. Приводите его ко мне по
вторникам и четвергам в это же время.
     - Так поможет  ему это или  нет? - спрашивает Матт. - Десять долларов -
очень...
     - Матт!!! - Роза хватает его за рукав. - Ну как ты можешь! Твоя плоть и
кровь! Может  быть, доктор Гуарино с божьей помощью вылечит его, и он станет
похож на других, а ты твердишь про деньги!
     Матт Гордон хочет что-то сказать, передумывает и вытаскивает бумажник.
     - Ну что вы... - вздыхает Гуарино, изображая смущение при виде денег. -
Финансовые  вопросы  решает мой  ассистент...  Благодарю  вас.  -  Он слегка
кланяется Розе, пожимает  руку Матту,  хлопает  Чарли по спине. - Прекрасный
мальчик, прекрасный, - и, не переставая улыбаться, исчезает в кабинете.
     Всю дорогу  домой они  спорят. Матт жалуется, что в парикмахерском деле
застой, а сбережения их тают. Роза с жаром возражает,  что нет ничего важнее
благополучия их единственного сына.
     Чарли испуганно  хнычет. Ему больно от злобы  в голосах родителей.  Как
только они входят в дом, он стремглав  мчится на кухню  и  становится  там в
угол  за дверью,  прижавшись лбом к стене и тихо плача. Родители не обращают
на него внимания. Они забыли, что его нужно вымыть и сменить штанишки.
     - Я не истеричка! Просто меня мутит  от того, что когда  я хочу  что-то
сделать  для твоего  сына,  ты начинаешь  ныть.  Тебе все  равно,  каким  он
вырастет! Тебе плевать на него!
     - Мне не все  равно! Просто я  давно понял, что  никто ему не  поможет.
Такой ребенок - крест, и нам  остается  только нести его и любить.  С этим я
согласен,  но  не  собираюсь  потакать  твоим  дурацким  затеям.  Все   наши
сбережения  ушли шарлатанам, а на эти деньги я  давно мог открыть свое дело.
Да-да! Не гляди на меня так! На деньги, которые ты  швырнула на ветер, я мог
бы  завести  свою парикмахерскую, а  не выбиваться  из сил за прилавком! МОЕ
дело, где люди работали бы на МЕНЯ!
     - Не кричи так. Ему страшно.
     - Иди к черту! Теперь я знаю, кто осел в этом доме  -  я! Потому что не
остановил тебя вовремя!
     Он выскакивает на улицу и с треском хлопает дверью.
     - Прошу прощения, сэр, но мы уже  заходим на посадку. Застегните...  О,
вы так и просидели с ними от самого Нью-Йорка! Почти два часа...
     - Я совсем забыл  о  нем. Расстегну,  когда приземлимся.  Мне больше не
страшно.
     Теперь  я понимаю, от  кого  передалось  мне  это  так  поразившее всех
желание стать УМНЫМ. Роза  вставала и засыпала с ним. Ее  ужас, вина,  стыд.
Чарли - слабоумный! Ее мечта, что все можно исправить, И вечный вопрос - кто
виноват? Матт или она? Только  когда Норма  доказала, что она способна иметь
здоровых  детей  и  что  я  просто-напросто  урод,   Роза  оставила  попытки
переделать  меня.  Но сам  я  никогда не  оставлял  надежды  превратиться  в
нормального человека... Чтобы она полюбила меня.
     Вот что еще любопытно. Мне следовало бы затаить на Гуарино обиду за то,
что  он обманул меня,  Розу и Матта. Но я вспоминаю его с благодарностью. Он
всегда  был  добр  ко  мне.  Улыбка,  дружеское  похлопы-  вание  по  спине,
ободряющее слово - все  то,  что доставалось мне так редко. Он обращался  со
мной, даже тогда, как с разумным существом.
     Может, это  попахивает неблагодарностью, но что действительно злит меня
-  отношение ко  мне  как  к  подопытному  животному. Постоянные напоминания
Немура,  что он СДЕЛАЛ МЕНЯ ТЕМ,  КТО Я ЕСТЬ, или что в один прекрасный день
тысячи кретинов станут НАСТОЯЩИМИ ЛЮДЬМИ.
     Как заставить  его понять, что не он создал меня? Немур совершает ту же
ошибку, что и люди, потешающиеся над слаборазвитым человеком, не понимая при
этом,  что  он  испытывает  те  же  самые  чувства,  что  и  они.  Он  и  не
догадывается, что задолго до встречи с ним я уже был личностью.
     Я учусь  сдерживать обиду, быть терпеливее, ждать. Я расту. Каждый день
я узнаю о  себе  что-то новое, и воспоминания, начавшиеся с небольшой  ряби,
захлестывают меня десятибалльным штормом.

     11   ИЮНЯ.   Недоразумения   начались,  как   только   мы   прибыли   в
"Чалмерм-отель" в Чикаго  и обнаружили, что наши  комнаты освободятся только
завтра к вечеру  и заночевать нам придется в  ближайшем отеле "Индепенденс".
Немур был вне себя. Он воспринял это как личное оскорбление и переругался со
всеми - от посыльного до управляющего. Он ждал в фойе, пока  каждый из них в
свою очередь ходил за вышестоящим чином, в надежде,  что тот решит каверзный
вопрос.
     Мы стояли  посреди всего  этого смятения  - куч сваленного в беспорядке
багажа, летящих сломя голову носильщиков с тележками, участников симпозиума,
не  видевшихся целый год и теперь с чувством приветствовавших друг друга - и
с  растущим  с  каждой  минутой  смущением  наблюдали,  как  Немур  орет  на
представителей Международной ассоциации психологов.
     Наконец  стало ясно, что  ничего  нельзя поделать  и  до  Немура  дошла
безнадежность  нашего положения.  Случилось  так,  что  большинство  молодых
участников остановилось именно  в  "Индепепденсе". Многие из них  слышали об
эксперименте  Немура  и знали, кто  я такой. Куда  бы мы ни  шли, кто-нибудь
пристраивался сбоку и начинал интересоваться моим мнением о разнообразнейших
вещах  -  от нового налога до  археологических находок в  Финляндии. Это был
прямой вызов,  но  запас знаний позволял мне свободно обсуждать почти  любую
проблему.  Однако скоро я  заметил, что  с каждым обращенным ко мне вопросом
физиономия  Немура все больше мрачнеет. Поэтому, когда  симпатичная  молодая
врачиха  из  Фалмут-колледжа  спросила, чем  я  могу объяснить причину  моей
умственной отсталости, я сказал, что лучше  профессора Немура на этот вопрос
не ответит никто.
     Дождавшись момента  показать  себя, Немур впервые за все  время  нашего
знакомства изволил положить руку мне на плечо.
     - Нельзя с уверенностью  сказать,  что вызывает  подобную разновидность
фенилкетонурии   -   необычная  биохимическая  или  генетическая   ситуация,
ионизирующее излучение, естественная радиоактивность или вирусная  атака  на
эмбрион. Важно то, что результатом явился дефективный ген, вырабатывающий...
назовем   его   "блуждающий   энзим",   который    стимулирует   дефективные
биохимические реакции. Образовавшиеся в итоге новые аминокислоты конкурируют
с нормальными энзимами, вызывая повреждения мозга.
     Девушка  нахмурилась.  Она не  ожидала лекции, но  Немур  уже  захватил
кафедру и поспешил развить свою мысль:
     -  Я   называю  это  "конкурирующей  ингибицией   энзимов".   Например,
представьте  себе, что энзим, произведенный  дефективным геном, -  это ключ,
который можно вставить  в  замок центральной нервной системы, но  который не
ПОВОРАЧИВАЕТСЯ в нем. Следовательно, настоящий ключ -  нужный энзим - уже не
может проникнуть в замок. Результат? Необратимое нарушение протеина мозговой
ткани.
     -  Но  если  оно   необратимо,   -   вмешался  в   разговор   один   из
присоединившихся к аудитории  психологов, -  как  стало возможным  излечение
мистера Гордона?
     -  Ах,  - проворковал  Немур,  -  я сказал,  что необратимо  разрушение
тканей, но  не  сам процесс. Многим  ученым уже удавалось обратить его путем
инъекций веществ, реагирующих с  дефективными энзимами,  меняя, так сказать,
молекулярную  бородку  ключа.  Этот  принцип  является  основным  и  в нашей
методике.  Но сначала мы  удаляем  поврежденные участки  мозга  и заставляем
пересаженную мозговую ткань синтезировать протеин с высокой скоростью...
     - Минутку, профессор, -  прервал  я его на самой высокой ноте. - Что вы
скажете о работе Рахаджамати на эту тему?
     - Кого-кого? - непонимающе переспросил он.
     - Рахаджамати. В ней он критикует теорию Таниды  -  концепцию изменения
химической структуры блокирующих метаболизм энзимов.
     Немур нахмурился:
     - Где была переведена статья?
     -   Она  еще  не  переведена.   Я   прочел  ее   в  индийском   журнале
"Психопатология" несколько дней назад.
     Немур оглядел присутствующих и сделал попытку отмахнуться от меня:
     -  Не  стоит  придавать  этой статье  слишком  большого значения.  Наши
результаты говорят сами за себя.
     - Но Танида сам предложил теорию блокирования блуждающего энзима  путем
рекомбинации, а теперь утверждает, что...
     - Ну-ну, Чарли.  То,  что  человек первым предложил  теорию, отнюдь  не
означает,  что  последнее  слово  навсегда останется  за ним, особенно в  ее
экспериментальном  развитии.   Думаю,  все   согласятся,  что  исследования,
проведенные в США и Англии, далеко превосходят индийские и японские  работы.
У нас лучшие лаборатории и лучшее оборудование в мире.
     - Но этим нельзя опровергнуть утверждения Рахаджамати, что...
     -  Сейчас  не  время  углубляться  в  это.  Я  уверен, что  этот вопрос
подвергнется здесь детальному обсуждению.
     Немур заговорил с  каким-то старым знакомым  и полностью отключился  от
меня. Потрясающе. Я отвел в сторонку Штрауса и засыпал его вопросами:
     - Что  скажешь? Ты всегда  говорил,  что это я слишком чувствителен для
него. На что он так обиделся?
     - Ты дал ему почувствовать свое  превосходство,  а он терпеть  этого не
может.
     - Нет, серьезно. Скажи мне правду.
     -  Чарли, пора бы тебе перестать подозревать  всех в желании посмеяться
над тобой. Немур ничего не знает об этих статьях, потому что не читал их.
     - Он что, не знает хинди и японского? Не может быть!
     - Не у всех такие способности к языкам. как у тебя.
     - Тогда как же он  может отрицать выводы Рахаджамати,  отмахиваться  от
сомнений Таниды в достоверности методов контроля? Он должен знать...
     - Подожди, -  задумчиво  произнес Штраус. -  Должно  быть,  это  совсем
недавние работы. Их еще не успели перевести.
     - Ты хочешь сказать, что тоже не читал их? Он пожал плечами:
     -  Лингвист  из меня, пожалуй,  даже похуже,  чем  из него.  Правда,  я
уверен,  что перед публикацией  итоговой статьи Немур тщательно прочешет все
журналы.
     Я просто не знал, что сказать. Мысль о том, что оба они могут ничего не
знать о революционных работах в своей области, ужаснула меня.
     - Какие языки ты знаешь? - спросил я.
     - Французский, немецкий, испанский, итальянский и немного шведский.
     - А  русский?  Португальский?  Китайский? Тогда он  напомнил  мне,  что
является  практикующим  психиатром  и нейрохирургом и нс может уделять много
времени  изучению  языков. Из  древних  он может  читать только  по-латыни и
по-гречески. Никакого понятия о древних языках Востока.
     Было видно,  что Штраусу не терпится закончить дискуссию,  но отпустить
его просто так было выше моих сил. Интересно, что он вообще знает?
     Физика:  ничего  глубже  квантовой  теории  поля.  Геология:  ничего  о
геоморфологии, стратиграфии и даже петрологии.
     Математика: дифференциальное  исчисление  на  примитивнейшем  уровне  и
ничего о банаховых алгебрах и римановом пространстве.
     Все это было только первыми  каплями  из обрушившегося  на меня  потока
открытий.
     Я  не  смог  досидеть  до конца  так  называемого  дружеского  ужина  и
ускользнул, чтобы побродить  и  обдумать услышанное. Притворщики  -  вот они
кто. Оба. Как  ловко изображали они из себя гениев! Обычные люди, работающие
вслепую, но убедившие других в своей  способности осветить тьму.  Почему все
врут? Ни один из тех, кого я знаю, не выдержал проверки временем.
     Заворачивая за угол, я краем глаза увидел спешащего за мной Барта.
     -  Шпионишь?  -  спросил  я, когда  мы  поравнялись.  Он  неестественно
засмеялся.
     - Экспонат А, звезда первой величины. Если тебя задавит сегодня один из
этих моторизованных чикагских