А  к  белому  мальчику,
помимо мерзкого, какой бы я эпитет добавила?" - Женщина не успела  додумать,
потому  что  уже  пришла  домой  и  стала  показывать  мужу  белые  брюки  и
рассказывать о  своих  не  братских  мыслях.  Потом  она  поставила  недавно
приобретенную пластинку с песней, текст которой приводится выше. И она стала
перечислять: "Мухаммед Али не мой герой, Джэсси  Джексон  тоже  нет,  Маджик
Джонсон тоже нет, Натали Колл тоже нет, но я не могу отказаться от  любви  к
Джеймсу Брауну. Значит, я все-таки не расист".
   Вечером в новостях объявили о начавшемся "эффекте Паскуа". С  подавляющим
большинством правых в парламенте, в связи с их победой на выборах, министром
внутренних дел был вновь, как и в 86-м году, назначен Шарль Паскуа.  Это  он
как раз  ввел  в  существующие  уже  12  видов  французской  полиции  новый,
используемый  против  демонстрантов.  Отряды  полицейских  на  мотоциклах  с
большей эффективностью могли преследовать участников  протестов  и  даже  на
совсем узеньких улочках, нагоняя их и  лупя  дубинами.  Полицейские,  видно,
были очень рады возвращению Паскуа и в течение первой  же  недели  правых  у
власти убили "по ошибке" нескольких арабов. Женщина негодовала. Арабы  тоже.
Тем более в Лос-Анджелесе ждали приговора полицейским  в  деле  по  избиению
черного Родни Кинга и население потихоньку вооружалось*. Очереди в оружейные
магазины,  показанные  в  новостях,  видимо,  накаляли   страсти   в   душах
темнолицего населения Парижа. И Женщина, сочувствующая  им,  заключила,  что
она не только не расистка, но даже и не ксенофоб.
   Она никак не могла уснуть и встала ночью покурить, взяв на  кухню  первую
попавшуюся газету бывшей родины. Это ее муж-писатель  все  время  читал  их,
накаляя в себе страсти. И  она  стала  искать,  как  же  называется  это  ее
качество? И нашла! Такое слово несимпатичное, придуманное каким-то  веником,
надо сказать, очень ей не  нравящееся.  Совковость!  То  есть  -  страсть  к
справедливости. Да-да, именно этому учили в "совке"! Правда, и в  Библии  об
этом говорится. Но так как  XXI  век  еще  не  настал,  а  именно  он  будет
спиритуалистическим, заботящимся о духе, ну и о справедливости, как  завещал
Андре Мальро**, Женщина была впереди своего времени.
   1993 г., Париж.
   ОТДЫХ В НИЦЦЕ
   С середины июля до 1 августа начиная с 36-го года, когда  был  установлен
оплачиваемый отпуск, во Франции происходит Великий исход, безумие: все! едут
в отпуск! 6 миллионов автолюбителей  на  дорогах,  пробки  длиной  в  5  км,
переполненные вокзалы и аэропорты - все это свидетельствует о  том,  что  не
поехать - значит быть хуже, чем все.
   До поездки в Ниццу оставалась еще целая неделя,  а  радио  Монте-Карло  -
единственная станция, отчетливо слышимая в деревне  Кампрафо  (около  города
Безье),  -  уже  объявляло  о  начавшейся  на  пляжах  борьбе  с  мужчинами,
"аккомпанируемыми"  фотоаппаратами.  Располагаясь  в   доме   перед   огнем,
разводимым здесь 200 лет назад пастухами, радио  Монте-Карло  представлялось
дрожащим ожерельем из блесток на горле моря. Так же, видимо,  перламутрились
зубы на загорелых уже (конечно, с мая!) лицах Аманды Лир и Ариэль Домбазл  -
две салонные акулы беседовали  об  "искусстве",  а  именно  об  американской
телесерии, в которой снялась последняя.
   Поезд на Ниццу был наполнен моряками, остриженными под ноль, спешащими  в
увольнение на уик-энд. В последние  двадцать  минут  прибавились  мужчины  в
трусах и кепках, цыгане, сумасшедшие старухи.
   Ницца оказалась плоским Сан-Франциско и оевропеенной Санта-Моникой.  Если
в шестидесятые здесь можно было сбегать за  молоком  на  ферму,  то  сегодня
молоко  можно  было  купить   в   казино-супермаркете.   Тогда   мечтали   о
супермаркете, сегодня о ферме... О, это  ничем  не  довольное  человечество,
застынь, как Будда, не надо будет жалеть ни о чем!
   Было такое впечатление, что все американские студенты получили  гранты  и
оккупируют город. Так  называемый  местный  расизм  проявлялся  в  том,  что
американцы виделись здоровенными мужчинами, орущими повсюду: "Honey, they've
got hamburgers here!"* В то время как французы в Америке, помнится, казались
-  помимо  носителей   европейской   культуры   -   маленькими,   противными
провинциалами с дурацким акцентом, пропадающей буквой эйч и сумками  от  Луи
Виттона.
   "О море Ниццы! О пальмы юга!" - могу теперь воскликнуть я, увидев и  море
и пальмы города Победы, так, впрочем, и не  выяснив,  кому  принадлежат  эти
строки.
   Люди, видимо, произошли не только от обезьян, но и от собак тоже.  Избрав
однажды место на булыжниках пляжа, они вновь и вновь возвращаются на них же.
И сразу виден характер -  вот  тихони,  издали  увидели,  что  их  привычный
кусочек пляжа занят, и растерялись, не  знают,  что  делать  дальше.  А  вот
агрессивные - их вчерашнее место оккупировано, но они идут прямо на  лежащих
уже, стелют свои подстилки на головах у занявших их место под солнцем.
   Странно, что раздеваются люди сидя. Укрепив рогожки по краям булыжниками,
люди спешно опускают на них тела и только потом начинают стаскивать  с  себя
одежки. Люди хотят поскорее сравняться с пляжем, с  присутствующими  уже  на
нем, то есть лежащими. Ну, футболку  снять  сидя  ничего  не  стоит,  а  вот
штаны... Сколько странных движений надо совершать, подскакивая на  ягодицах,
перевешивая тело с левой на правую. Видимо, момент снимания штанов  остается
в сознании людей чем-то интимным и постыдным.  Впрочем,  момент  этот  может
быть очень комичным, особенно если стоять на одной ноге. Мужчины  ужасно  не
любят быть застуканными со штанами в руках - либо в них, либо без, но  не  в
момент... А сидя вы гарантируете  себе  больше  уверенности,  так  как  сидя
больше "под ногами" почвы.
   Мужчины  всех  национальностей   в   разноцветных   трусах   по   колено,
надувающихся парусниками. И в городе, и на пляже. Американских женщин  легко
узнать по их трусам до подмышек и лифчикам  до  ушей.  Но  это  не  Жан-Поль
Готье, "ретро-лук". Обычная калифорнийская спортодежда  с  отголоском  эпохи
Рейгана плюс укрепившийся "лук" бабушки Буш. Легкая промышленность, а именно
производящая купальники, а еще точнее - только низ, веревочки, бегущие между
ягодиц,  схватывающие  бедра,  -  видимо,  прогорела.  Все  женщины,   кроме
американок, в купальниках цельных.
   И вот все лежат.  Но  не  долго.  Минут  через  десять  по  прибытии  все
спохватываются, вспоминая, что индустрия загарных кремов предупреждала,  уже
начиная с марта месяца, о раке кожи, и начинают  мазать  себя  разнообразной
продукцией, обогащая таким  образом  ее  производителей.  Эти  производители
забывают в инструкции указывать, что - женщина! твое лицо не  рожа,  не  три
его, как умалишенная, а совершай движения нежные, как  если  бы  ты  ласкала
любимого. В женщинах, вероятно, любви нет или чувства эти таятся в глубинах,
то есть не развиты, - мажут они  свои  лица  озлобленно-остервеневше,  будто
стараясь  увеличить  количество  кожи,  которую  надо  будет  отрезать   при
пластической операции. Так что, можно сказать, что все  еще  заботятся  и  о
хирургах, чтобы было им что отрезать. Пары, как обезьяны, заботливо  втирают
кремы друг в друга, не забывая оглядываться по сторонам, когда рука касается
более интимного места, чем колено. И вот опять все лежат.
   Но... "покой нам  только  снится!"  Наступает  момент,  ради  которого  и
толпятся наверху,  вдоль  Ан-глийского  променада,  мужчины.  С  ними  радио
Монте-Карло как раз объявляло борьбу.
   Ну, они, знаете, такие не очень,  как  бы  сказать,  светлые.  Да,  такие
немножко серенькие, нет, не серенькие, а больше в бежевенький, да  больше  в
коричневый, такие как бы не беленькие, а смугленькие. A-a-a-а-а! SOS Расизм!
Но это не мой расизм, а их темперамент! На месте этих арабов можно прекрасно
представить людей с Кавказа, приезжающих в Ленинград. Они там обычно стоят у
станции метро "Невский проспект", выход  к  Гостиному  Двору  и...  смотрят.
Наблюдают  за  девушками.  Ну  что  такого,  пусть  смотрят,  такие  у   них
пристрастия. Лучше пусть смотрят, чем...  Ай-яй-яй,  что  такое,  недержание
просто какое-то. Еще уподобься Ридли* и скажи, кто для немцев  французы.  Но
он ошибся - в немецких глазах французы - это почти арабы, рассказывал  друг,
гостивший в Берлине. Куда я  залезла,  что  происходит,  я  ведь  о  солнце,
пляже... Или о наблюдении? "За эту страсть можно не любить,  но  отказать  в
ней нельзя", - так вроде Труман Капоти говорил.
   "Зачем ты купила этот купальник?" -  хочется  спросить  у  каждой  второй
лежащей на пляже. Они все из них вылезают. То есть на всякий  случай  все  в
купальниках. Ясно теперь, что ТиВи - это обман: они показывали уже в  начале
мая голые груди в заставках о погоде во Франции. Никто не показывает  просто
так свои груди. И эта группа молодых немцев напрасно сидит  -  они  даже  не
ложатся, чтобы удобней  и  дальше  видеть,  -  никто  ничего  показывать  не
собирается. Вот одна легла  на  живот  и,  лежа  на  нем  и  на  грудях  же,
стаскивает свой купальник до копчика и не собирается поворачиваться. Местные
парни - они в плавках и очень загорелые - ждут  не  демонстрации  грудей,  а
разносчика прохладительных напитков. И не для  того,  чтобы  купить  у  него
"кольдь дриньксь"! - прохладительные  напитки  по-английски  с  француз-ским
акцентом, - а незаметный кусочек  гашиша.  Покурив,  они  увидят  не  только
груди. Мужчины используют фотоаппараты как бинокли. Сразу три направлены  на
одну - но у нее такая рожа, что никакие груди не спасут.
   За шесть дней, проведенных на  публичном  -  бесплатном  -  пляже  города
Ниццы,  была  увидена  единственная  девушка  в  единственных   трусах.   Не
натягивающая купальник, идя плавать, не натягивающая его,  идя  под  душ,  а
гордо покачивающая своими девятнадцатилетними млечными железами.
   Там были, правда, женщины-кубики, рассуждающие, видимо, так:  "Если  Дина
Верни лежит в саду Тюильри* посреди Парижа, почему не могу я?" - забыв,  что
Дине тогда было 20 лет. Они же в бальзаковском возрасте. Имелось в  виду  их
материальное  положение  или  нет,  должны   ли   они   были   финансировать
возлюбленных?  Мне  неизвестно  -  любовь  русских   к   литературе   иногда
необъяснима. Так эти бальзаков-ские женщины очень  свободно  демонстрировали
груди, даже когда предмет демонстрации не торчал дынями в небо, а стекал под
мышки киселем. Но они были как бы поющими революционную песню о том, что  им
уже нечего терять.
   Мужчины,  "аккомпанируемые"  фотоаппаратами,  больше   всех   не   любили
булыжники пляжа Ниццы. Из-за них-то они и не могли легко  так,  вроде  между
прочим, прогуливаться по пляжу и время от  времени  прищелкивать  аппаратом.
Они  вынуждены  были  стоять  наверху,  на  променаде,  и   оттуда   щелкать
аппаратами. Фотографии у них не получились, как и у меня, -  солнце  светило
прямо в объектив, и, даже когда не совсем, фото получились темными и  ничего
не различить.

   Спешу сообщить, что я не показывала свои груди. Но это потому, что уже  с
детства я не хотела быть как все. Я купила себе купальник, обнажающий нижний
бюст - только ягодицы в нем были обнажены. Я показывала их, лежа  все  время
на животе, дабы наблюдать. Таким образом, я могу закончить мою  зарисовку  с
возгласом, что, как и все французы, я была на море!

   Камнями избиты груди,
   Сгорела ж...а дотла:
   На Ницценском пляже, люди,
   Я отпуск свой провела!
   1990 г., Париж
   ЛЮБОВНАЯ АФЕРА С ФБР
   (фикция - реальность)
   Со второго на третье октября 84-го года, жаркой  лос-анджелесской  ночью,
Светлана Огородникова разделяла супружеское ложе с  Николаем  Огородниковым.
Радостным шепотом она рассказывала  су-пругу  о  своих  успехах  в  вербовке
агента ФБР Ричарда Миллера.  Вдруг  послышался  скрежет.  Может,  мыши?  Дом
старый... Или то иссохшиеся пальмы шелестят своими панковыми головами? Но  -
безветрие. На всякий случай Николай схватил пистолет и в трусах  (он  всегда
спал в трусах) выбежал в гостиную, к дверям квартиры (в клетках голливудских
зданий прихожих не было). "Ху? - прокричал  Николай  Огородников  с  ломовым
акцентом. - Стрелять буду!" За дверью взмолились: "Ой, не надо! Свои,  свои!
ФБР!" Успокоившись, Николай распахнул дверь, как объятье.
   Двадцать вооруженных до зубов янки ворвались в апартаменты и накинули  на
Николая и Светлану пуленепробиваемые жилеты.  Тут  же  послышалось  жужжание
сверхсовременной модели  вертолета.  На  нем  семейство  Огородниковых  было
отправлено в тюрьму для особо опасных государственных преступников. По земле
их сопровождало восемь бронированных машин.
   В   операции   участвовало   пятьдесят   сверхобученных   десантников   и
вышеупомянутый вертолет  последней  конструкции.  Так  закончилось  одно  из
крупнейших и наиболее смелых по размаху и  тонкости  ведения  дел  шпионское
расследование двадцатого века!

   Николай Огородников - урожденный Исаак Кац. Во время финской  войны  отец
Изи Каца сообщил кому-то по секрету, что "мы здесь умираем от ран, а наши на
Украине умирают от голода!" Это были последние его слова. Что он говорил  на
допросе в КГБ  -  одному  богу  известно.  Изя,  уже  будучи  Николаем,  так
относился к этому событию: "Ну  и  правильно  сделали.  А  что  он  подрывал
обороноспособность Красной Армии?!" Истинный патриот, Николай.
   В первые годы Второй мировой Изя не столько  учился,  сколько  воровал  и
беспризорничал. Как-то к матери его приехала подруга - фронтовая санитарка -
и предложила Изе поехать с ней на фронт. Он  тут  же  согласился.  Ехал  он,
скрываясь под лавками и на багажных полках. Так что, прибыв на место, он был
такой вшивый, что с головы вшей горстями собирал. Беспризорников в  те  годы
часто брали в воинские  части,  где  они  становились  "сыновьями  полка"  и
оказывали немаловажные услуги - были прекрасными разведчиками. Таким  "сыном
полка" стал и Изя Кац. Во  фронтовых  газетах  писали  о  его  подвигах.  Но
никакого Исаака и в помине не было. Был Коля. В самом начале храбрых  деяний
Изи его вызвали в спецотдел: "Какой же  ты  Кац?  Все  жиды  пристроились  в
тылах, торгуют и наживаются... Ты  -  Коля!  Огородников!"  Может,  так  его
назвали за то, что он какими-то огородными путями  вывел  из  окружения  6-ю
армию. За что и получил медаль. А может, умная санитарка представила  Изю  с
самого начала Колей...
   По окончании войны, увенчанный наградами, Коля был  направлен  в  лучшее,
Суворовское, училище. К тому времени у него было четыре класса  образования.
Но не тут-то было. С необузданной энергией, жаждой приключений и отсутствием
дисциплины, Коля быстро дал деру из Суворовского и примкнул к шайке воров.
   В  общей  сложности  -  пятнадцать   лет   по   тюрьмам   и   лагерям   с
кратковременными выходами на волю. В своей среде Коля пользовался уважением.
Он был вором в законе и во  время  "сучьей  войны"  неизменно  придерживался
кодекса честных и справедливых воров. После очередного  разгрома  воровского
мира Николай сам, видимо, "ссучился" и встал на путь исправления.
   Приехав к матери  в  Киев,  он  устроился  работать  таксистом.  В  Туле,
славящейся своими самоварами (так что со своим туда ехать не надо, что  Коля
и сделал), он  познакомился  со  Светланой,  на  двадцать  лет  моложе  его.
Женился.
   К тому времени Коля стал  загребать  хорошие  деньжищи.  Все  цыганье,  а
заодно и милиция пили в доме Огородниковых. Из Москвы  к  Коле  наведывались
следователи. Посоветоваться, как  с  опытным  человеком.  Не  раз  помог  он
раскрыть преступление...
   Однажды Колиным пассажиром в такси оказался... американец из  Вашингтона.
Он сообщил ему (на  каком,  интересно,  языке?!)  сногсшибательные  вещи.  А
именно: таксисты в Америке имеют собственные  такси,  безработные  ездят  за
пособием на машинах, джинсы стоят десять долларов и  вообще...  очень  много
колбасы! Коля даже в затылке не поскреб - в мгновение ока  защитник  Родины,
вор, осведомитель-консультант, тем не менее горячий патриот,  превратился  в
лютого антисоветчика. Светлана подумала, что Николай свихнулся.
   Человек действий, Николай не ограничился одной руганью советской  власти.
В  один  прекрасный  день  он  взял  билет  и  махнул  в  Москву.  У   ворот
американ-ского посольства он воочию убедился,  что  "свободы"  в  СССР  нет.
Доказательством  тому  служили  милиционер  на  посту  и  куча  мальчиков  в
штатском,  провожающих  каждого  цепким  взглядом.  Пятнадцать   лет   тюрем
подсказали Коле, что это за люди. Вернувшись в гостиницу,  Коля  позвонил  в
посольство США. Он  сообщил,  что  ему  необходимо  связаться  с  послом,  и
попросил, чтобы за ним прислали машину, так как идет слежка.  Машина  должна
была остановиться за несколько кварталов от гостиницы.
   Знаками он остановил автомобиль с иностранным номером и жестами  приказал
шоферу открыть багажник. В него и нырнул. Попав в посольство,  Коля  заявил,
что желает переехать со всей семьей - к тому времени уже был сын  -  в  США.
Свое желание Коля объяснил давнишним несогласием с  советской  властью.  Что
подтверждал отборной руганью, заставляя посла  (?!)  всячески  изощряться  в
манипулировании руками, взывая не говорить вслух. "Мне  даже  не  предложили
кофе, - возмущался позднее  Николай,  -  и  отправили  к  выходу!"  У  ворот
знакомые уже мальчики поджидали его. Обвинение простое и ясное - "шпионаж  в
пользу США".
   Год провел Коля в особой следственной  тюрьме.  Но  дело  о  шпионаже  не
клеилось. Наконец к Светлане пришел "доверенный"  человек.  Светлана  быстро
все поняла и "подписалась" - 1000 рублей (в  начале  70-х  годов!),  и  дело
будет закрыто за "отсутствием состава преступления". Через три  дня  Николай
Огородников был на свободе. Выехала семья из СССР по  израиль-ской  визе.  В
конце концов, Коля был Изей.

   Уже в Италии Светлана почувствовала, что червь сомнения закрался в Колину
душу. "Все сволочи, задушат за копейку,  ментов  больше,  чем  в  Союзе!"  -
негодовал Николай. А по прибытии в Америку Коля стал махровым антиштатником,
а заодно  и  антисемитом.  Мысленно  потрясая  кулаком  в  адрес  проклятого
пассажира - американца из Вашингтона!
   На Колину просьбу "вернуться" в Советском консульстве  ему  сказали,  что
возвращение на Родину надо  заслужить.  Так  открывается  новая  страница  в
Колиной биографии - шпионаж в пользу СССР под кодовым названием  "Культурный
обмен".
   Несмотря  на  более  важное  значение  Лос-Анджелеса   по   сравнению   с
Сан-Франциско, в нем, надо  сказать,  ничего,  в  общем-то,  не  было  -  ни
консульства, ни  каких-либо  советских  представительств.  Если  не  считать
задрипанного книжного магазина в  пуэрториканском  районе,  после  посещения
которого даже местные жители дрейфили. А ведь должен же кто-то  "заботиться"
о советских  артистах,  кинодеятелях,  инженерах,  приезжающих  с  визитами.
Каждый раз посылать кого-то из Сан-Франциско слишком накладно. Почему же  не
воспользоваться слезливыми эмигрантами, которые  сами  из  кожи  вон  лезут,
чтобы помочь соотечественникам?!
   Светлана обивала пороги консульства, задаривала подарками его прожорливых
работников и входила в доверие. Наконец над ними сжалились,  и  Огородниковы
оказались в "должности" представителей кинопроката.
   В 9:45 утра в воскресенье  на  Сансет-бульваре  у  кинотеатра  "Ориэнтал"
толпа эмигрантов. Заспанные и  припухшие  лица  после  субботних  загулов  в
ресторане "Миша", водки и отплясываний под "Ах, Одесса - жемчужина у  моря!"
Коля Огородников организовывает бывших  советских  евреев  у  кассы  -  дают
"Москва слезам не верит". Светлана раздает брошюры,  оповещающие  о  приезде
советских  артистов.   На   стенде   журналы   "Родина",   "Спутник"...   Из
Сан-Франциско  Огородниковым  присылали  советские  фильмы  для  бесплатного
ознакомления   общественност