нас,  баб!"  Идиотка,  вот  твое
достижение! Добиться, чтобы неотъемлемая твоя половина тебя боялась! Ты либо
конь с яйцами, либо немощь с вечной жалобой о порванных колготках!
   Если ты чего-то не понимаешь, ты не скажешь об этом. Райх тебя в  этом  и
винит: "Никогда я не слышал от тебя жалобы - вы хотите, чтобы я был хозяином
себя самого, да еще и мира, но вы так и  не  научили  меня  хозяйничать  над
самим собой, так и не указали на мои ошибки, чтобы мне было  понятно,  моими
словами". Мы тебе говорим! Прекрати вопить о своих правах!  Ты  ведешь  себя
как восточная женщина, отчего же ты удивляешься, что твое место  на  кухне?!
Прекрати вопить: "Верните мужа!" Научись разговаривать с мужем до того,  как
он удрал от твоего занудства. Какое совместное занятие ты можешь  предложить
ему, кроме стирки белья,  перед  тем  как  орать,  что  он  только  футболом
увлечен? Тобой-то он увлечен? Ты-то в  нем  азарт  вызываешь?!  Тебе  нельзя
отказать в любопытстве - ты, конечно  же,  обзавелась  сотнями  американских
брошюр-пособий в помощь достижения оргазма, превращая секс в физкультуру, от
которой твой мужик потерял последнюю надежду на то, что у него "встанет".
   Что ты плачешь, что твой сын-подлец совсем о тебе не заботится?!  Что  ты
сделала, чтобы он хотел вернуться  в  твой  дом,  полный  внимания,  которое
заключается не в  стирке  его  вонючих  носков,  а  в  умении  поговорить  с
человеком. В умении создать атмосферу для откровенности. Твой сын в  детстве
никогда не видел тебя беседующей  с  мужем,  его  отцом.  Не  видел  он  вас
заботливыми друг к другу, в обнимочку. Чего же ты от  него  хочешь,  раз  не
научила ты его этой заботе?! Он тебя помнит из детства - орущей, очумевшей и
вечно бегущей куда-то!
   А вы, семьи из бабушки, мамы, тетушек и племянниц,  -  каких  дочерей  вы
воспитываете? Мужененавистниц! Все их детство вопя  о  "мерзком  мужике",  о
том, что "мужик ни на что не способен" и "без мужика лучше - не стирать  его
вонючее белье, козла этого!" Что за стервы вырастут из ваших доченек! Ой как
их пи...дить будут эти "мужики-козлы", и правильно сделают!
   Отмороженные! Двадцать первый век на носу, вашу  мать!  Да,  именно  мать
имеет формирующее влияние на ребенка. Что же вы можете сформировать, если  у
самих вас все искажено - и любовь, и секс, и добро,  и  зло,  и  радости,  и
горести! Если вместо стремления к гармонии инь и ян, мужского и женского, вы
только стремитесь заграбастать все в свои ненасытные руки  и  доить,  доить,
доить! А давать? Ой, что я! Давая, вы делаете из  этого  просто  героический
поступок, самопожертвование,  которым  неустанно  и  попрекаете,  напоминая,
повторяя, что "я тебе дала!" Отомороженные, сами-то вы от "давания" в  любом
смысле этого действия удовольствия не получаете?! Так  размораживайтесь  же!
Ей-богу! С 8 Марта!
   Марго Фюрер*, 1995 г.

   В БАНЕ
   Дни профессиональных встреч
   женщин-писательниц
   (сатирическое воспоминание)
   В "Литературке" критика на сборник женской прозы... В парижском  магазине
"Глоб" антология жен-ской поэзии... Молодая  женская  проза...  А  старая?..
Встречи женщин-писательниц... В мозгу у меня срабатывает какой-то механизм и
выдает картинку - моя любимая баня на рю де Розье  в  Париже,  по  средам  и
пятницам... в женские дни...
   В бане этой всегда удивляли меня толстые тетки. Они обычно  сидели  не  в
парилках, не в душах, а наверху, в буфете, и играли... в карты! Обернутые  в
халаты, выдаваемые баней, они гоняли чаи, тянули  пиво  и  трескали  рюмочки
кальвадоса. Хорошо закусывая. Внизу же, уже голые, размещались женщины более
приемлемых размеров.
   Там была такая комнатка-зальчик, между двумя парилками,  где  можно  было
рассесться в кружок и...  дремать,  отдыхая,  либо  общаться.  Голыми.  Либо
сидеть на скамеечке вдоль стены и... наблюдать. Что я и делала.
   Там было столько жоп, ляжек, грудей,  подмышек,  лобков,  волос,  обритых
частей,  волосатейших,  толстых,  жирных,  розовых  и  серых,  складчатых  и
костлявых, животов, животов,  животов...  Плоских,  округлых,  вдавленных  и
выпирающих полушарий... Те, кто был "ничего", обычно друг друга  осматривали
оценивающе. А те, кто "совсем никуда", лежали, развалившись на шезлонгах,  и
почесывали себе всякие... И самыми горластыми  и  ногастыми  были,  конечно,
американки.
   Ну... ладно, там, кто как мылился-терся... интересней было  потом  видеть
этих же самых женщин одетыми. Получалось как в  кино  -  молниеносная  смена
кадров на экране мозга: одета-гола,  одета-гола,  одета-гола.  И  не  просто
одета, а со знанием о какой-то ее особенной тайне...
   И вот меня пригласили на эти самые дни профессиональных  женщин-банщиц...
тьфу! писательниц! Но не в качестве последней - т.к. вышла  у  меня  к  тому
времени всего одна книжечка, - а как переводчицу. В помощь  профессиональным
бан... ну, ясно.
   В одном из залов Франко-Советского, а ныне Пушкинского, центра за круглым
столом и расположились. Писательницы вплотную к столу,  а  переводчицы  чуть
позади. Но переводить  особенно  было  нечего.  Русские  женщины  все  равно
говорили  о  своем!  Между  собой.  И  только  время  от   времени   просили
резюмировать: "Чего она сказала?.. А-а-а... Ну,  ладно...",  продолжая  свою
беседу о том, как чего-то надо... помыть! одеть и... можно  класть  трахать.
Эта  "кто-то"  и  ее  мать,  о  ком  беседовали,  были  ужасные  грязнули...
Американки тем временем, как всегда лидирующие,  восхваляли  героиню  нового
романа знаменитой Алисон Лури. Возраст самой писательницы был  не  ясен,  но
всю почти жизнь она посвятила борьбе за права  женщин,  за  их  освобождение
из-под гнета... и пиком этой борьбы стал как раз последний ее роман, где она
выводит на  авансцену  женщину  за  сорок  пять.  К  всеобщему  удовольствию
присутствующих. "Надоели уже эти длинноногие гадкие  утята!..  Реальности...
Живых людей... Взрослая  женщина...  Хватит  этих  красоток-акселераток!"  -
наперебой вскрикивали довольные писательницы. Я немного спряталась за  спину
той, для которой переводила, - Победа Столярова была обладательницей как раз
такой спины, как и женщины, что  в  бане  сидели  в  буфете...  Мне  еще  не
исполнилось к тому времени тридцати. И героиня моего романа  была  девчонкой
14-15 лет, так что присоединиться к восторгам дам средних лет  я  не  могла.
Алисон Лури криво улыбалась. Но не от того, что стыдилась похвал, а просто у
нее была такая улыбка, заработанная, видимо, длительной борьбой.
   Когда очередь за круглым  столом  доходит  до  русских,  то  слово  берет
женщина, отмеченная в программе как знаток жизни  рабочих.  За  старательным
переводом моей соседки-переводчицы я никак  не  могу  понять,  о  чем  речь.
"Совки и лопатки... лопатки и  совки..."  и  что-то  о  Тургеневе...  или  о
Чехове... О похоронах, что ли? Но я тоже старательно  перевожу  американской
писательнице: "Шовл энд скупс... скупс энд шовл..." А,  она  рассказывает  о
сохранении домика Чехова! Или Тургенева? Как рабочие с  совками  и  лопатами
ночевали в нем, протестуя его сносу. Присутствующие  парижские  писательницы
почему-то не говорят, что у нас тут не то что домиков  знаменитых  писателей
не сохраняют, доски мемориальной нигде нет - ни Селину, ни Жене, что  ателье
Мэн Рэя продается, что... Ладно, я переводчица.
   Победе  Столяровой,  видимо,  надоела  вся  эта  интеллектуально-гуманная
болтовня. Тем более что ее дебют приветствовал Сергей Михалков, отметив, что
ее сила в деталях, так что она переходит на  эту  самую  деталь  современной
советской жизни: "Все наши русские женщины хотят выйти замуж за иностранца".
Кстати, это из ее творчества я почерпнула, что подбородок  надо  подвязывать
жесткой  тряпочкой!  Она  меж  тем  оборачивается  на  меня,  оглядывает   и
спрашивает: "А ты как здесь очутилась?!" - думая, может  быть,  использовать
меня в новом произведении: "...на ней была мини-юбка и чудные  чулочки  чуть
выше коленок... замуж она вышла за еврея и уехала  с  ним  в  Америку..."  В
одном этом предложении детали сообщат очень много:  чулочки  такие  модны  в
восьмидесятые  в  Париже,  то  есть  девушка,  уехав,  как  и  множество  ее
соплеменниц в Америку через Израиль, и Америку, и еврея бросила,  вернувшись
на старый континент!
   В перерыве - полдник. И все мы устремляемся в буфет. И толстые  и  худые!
Появляется Елена Прекрасная - директор советской  коллекции  в  одном  Южном
издательстве. Она часто цитирует  Т.  Толстую.  Толстая  сказала...  Толстая
заметила...  Толстая  написала...  Самой  Толстой  нет.  Сказав  о  русской,
советской  женщине,  что  ее  особое  качество   -   авторитарность,   своим
отсутствием Толстая и себя включила в их разряд. Живые, энергичные и  полные
наблюдательности эссе  Толстой  передают  так  называемое  народное  чувство
юмора. В прозе же Толстая почему-то надевает махровый  модернистский  халат,
и, читая ее, самому охота надеть халат и тапочки. Кстати, писать  она  стала
после  операции  на  глаза,  сделанной  знаменитым   Федоровым...   Остается
надеяться, что не все им прооперированные очнутся писателями.
   Елена Прекрасная сообщает, что именно она открыла для  Запада  Толстую  и
Победу Столярову. По-следнюю совершенно необходимо выдвигать -  в  ней  есть
смелость! Это она написала о женщине, швыряющей свою искусственную грудь  на
стол директора! В то же время она не пугает - гениталий не описывает... хоть
и рассказывает о том, что кого-то надо класть и тра...
   В отличие от бани, в здешнем буфете женщины не набрасываются на  закуски.
И кувшины с красным вином обходят стороной. Жажда продолжить жен-ские  споры
пересиливает у них жажду к  выпивке!  Сознательные!  Посетив  ватерклозет  и
узнав - как и все там присутствующие, - что у Елены Прекрасной и ее  соседки
по кабине менструация: "Ой! У нас с тобой в один день!" - я спешу в  зальчик
за круглый стол.
   Дискуссия сразу принимает агрессивный характер.  (На  кого  эта  агрессия
направлена, если ни  одного  даже  самого  захудаленького  мужичонки  нет?!)
Женщина как второсортный пол. Я объясняю писательнице рабочих, вооружившейся
карандашом и блокнотом: "Ну, вот как в анкетах вы ставите  крестик  на  "ж",
так во Франции вы должны поставить крестик  на  цифре  "два"...  Потому  что
женщина второй считается. В Католическом институте, где я училась, например,
до сих пор такие анкеты... На эту тему у Симоны де Бовуар, жены Сартра,  ну,
этот в очках, была книга, так и называлась  "Второй  пол",  "второй  род"...
Писательницу рабочих эта тема как-то не очень воодушевляет.  Может,  потому,
что в русском языке вообще три рода и  женщину  чаще  именно  к  третьему  и
приписывают... "То ли кошка, то ли птица, то ли женщина была..."
   На следующий день  встреча  профессиональных  писательниц  переносится  в
профессиональный Дом писателей. И я иду с гордостью и ухмылкой, представляя,
что будто бы в ЦДЛ или Союз писателей. Меня, конечно же,  туда  на  пушечный
выстрел бы не подпустили. Или изгнали  бы!  За  аморалку  и  хулиганство.  В
компании наверняка принимали бы участие в основном  женщины-писательницы.  И
одна из них, после  вынесения  мне  приговора,  догнала  бы  в  коридоре  и,
оглядываясь, шепотом быстро проговорила бы: "Чулочки-то продай! На кой  тебе
чулочки на 101-м км? А у меня дочке 17  лет!"  Может,  это  была  бы  Победа
Столярова...
   Сегодня нас всех запихивают в  одну  общую  комнату.  Писательницы  -  за
круглым столом, переводчицы - по стеночкам. Сегодня  это  даже  не  баня,  а
зоосад! Целая комната  обезьян!  Мы  все  слегка  это  ощущаем  и  стараемся
хохмить, подшучивать, становясь еще  более  обезьянистей.  Со  всеми  нашими
тряпочками, чулочками и колготками, сережками и волосами. Толстые  и  худые,
маленькие и большие. Мы все что-то говорим, хором и по отдельности.  Даже  я
что-то вякаю, пытаясь  принять  участие  в  беседе.  Голоса  сливаются.  Вот
американская черная поэтесса кричит о том,  какими  негодяями  оказались  ее
коллеги, профессора университета! Она, мол, написала две  поэмы  о  своем  и
дочернем   влагалищах,   так   некоторые   профессора   пытались   проверить
аутентичность  написанного!  Глава  советской  делегации,  в  свою  очередь,
кричит:  "Товарищи  женщины!"  -   и   приводит   пример   одной   советской
писательницы, досконально описавшей роды. "Все как есть!"  -  кричит  бывшая
жена поэта советского истеблишмента, написавшего, что  "красивая  женщина  -
это профессия, а все остальное - сплошное  любительство"...  Но  время  дать
слово самой главной борчихе? борице?.. за женские права - Кэйт Миллет. Она в
центре стола, рядом с единственным мужчиной  -  директором  Дома  писателей.
Кстати, вскоре после этих встреч он  скончается...  Кэйт  Миллет  похожа  на
русскую Бабу Ягу. Седые длинные волосы рассыпаются у нее по плечам и грудям.
   Когда я сказала  своему  французскому  приятелю-журналисту,  что  иду  на
встречу женщин-писательниц, он засмеялся и пообещал: "Одна половина будет  с
плетками, другая - в намордниках!" Кэйт Миллет, видимо, относится к той, что
с плетками. Но другая "плеточная", Катрин  Рио,  перебивает:  "Как  говорила
Эмили Дикинсон, если бы я написала всю правду, то стены бы  обрушились!"  За
многочисленными переводами  сказанное  Рио  остается  непонятным:  "Что  она
сказала?.. Стены обрушились...  Она  не  пишет  правды,  потому  что  боится
разрухи...  Кто  это  сказал?..  Чарльз   Диккенс!"   Писательнице   рабочих
наконец-то удается вставить слово, и длится оно минут двадцать. Это  рассказ
о пережитых ею угрозах со стороны рабочих за то, что описала она их не  так,
как им того хотелось: "С матом угрожали! С матом!" В комнату ввозят Антуанет
Фук - женщину-инвалида, ее  приветствуют  восторженными  возгласами,  и  она
произносит речь. Но перевести ее  нет  никакой  возможности,  настолько  все
рвутся быть первыми в переводе. "А-а-а, что там говорить! Писать нечего! Мне
вчера дали свободу, что я  с  ней  делать  буду?"  -  качает  головой  глава
советской делегации. Уф...
   Всех  женщин-писательниц  просят  одеться  и  выйти  во  двор  для  общей
фотографии. Я смотрю за их группой из окна. И, как в бане, на  экране  моего
мозга сменяются кадры - одета-гола, одета-гола, одета-гола... И будто я знаю
какой-то особенный секрет каждой.
   1993 г., Париж
   ВИАГРА НА КАБЛУЧКАХ
   Причисление меня к сильной половине мира  подтвердилось  предложением  из
"Плэйбоя". Мне предложили испробовать виагру и описать затем свои  ощущения!
Ну да, недаром и на  презентации  моего  последнего  диска  "А  у  них  была
страсть..." какой-то тип воскликнул, что  я  восполняю  недостаток  муж-ских
голосов в нашей стране. ("Ха-Ха-Ха" басом!) Шуточки, шуточки, Медведева... А
потом удивляешься, что тебя по плечу хлопает какой-нибудь журжлоб.
   "Виагра"... "Виагра"...  слово  какое...  Всяческие  каламбуры  в  голову
лезут. Виагра - Ниагара! Очень близко к цели.  Ниагарой  должно  хлынуть  из
воспламененного фаллоса. Хотя может случиться и  летальный  исход.  Так  вот
рассказывает Каттенштайн в  своей  книжке-брошюрке.  Исходя  из  результатов
побочных эффектов, которые может причинить импотентам эта самая агивра  (вот
еще каламбурчик!), ее вообще могут принимать только те, которые  и  без  нее
прекрасно все могут. А у импотента как раз все вообще может опухнуть и,  кто
знает... отвалиться?!
   Меня заверили, что это не наркотик, ни-ни! Ну конечно, виагру  уже  и  по
ящику рекламируют. Очень  патетичный  тип  обещает,  что  есть  еще  шанс...
заработать редкое заболевание глаз, называемое пигментальным ретинитом, язву
желудка... если вы еще ее не заработали, злоупотребляя алкоголем,  отчего  и
лишились эрекции!
   Люди настойчиво хотят чуда! Верят в чудо!  В  какие-то  винтики-шпунтики,
штучки-дрючки, таблеточки-укольчики... Ну,  а  с  другой  стороны  -  чудеса
сбываются.  Придумали  же  японцы  мобильный  видеотелефон!  Мечта  детства!
Разговариваешь с кем-то и видишь его! Надо только сказать - не каждому мечта
доступна. В смысле стоимости. Как сообщили мне в том же "Плэйбое", на черном
рынке эта виагра стоит сто баксов! Одна таблетка. То есть... одна эрекция?!
   КОРОТЕНЬКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В ПРОШЛОЕ
   Когда лет в четырнадцать мы знакомились с алкоголем,  понятие  стимулятор
нам было неизвестно. Мы, скорее всего, хотели приблизиться к взрослому миру.
К киношным картинкам, на которых женщины в облегающих юбках, нога на ногу, в
одной руке сигарета, которую подносят к ярким губам, в другой - бокал. То же
самое с гашишем - если мы и стимулировали  что-то,  то  только  смех.  Гогот
нечеловеческий.
   С  американской  верой  в  научный  прогресс,  с  фанатизмом  просто!   я
столкнулась в семнадцать.  В  Лос-Анджелесе.  Этот  город  вообще  пуповина,
центр, откуда в мир выбрасывается все "новое" - от стимуляторов  до  религий
(что тоже является драг/опиумом). В  те  годы  все  "сидели"  на  витаминах.
Помню,  манекенщицы  таскали  с  собой  громадные  банки   с   разноцветными
таблетками и  капсулами.  Правда,  было  немало  и  таких,  кто  предпочитал
"анджел'з даст", или "снежок", - кокаин, стимулирующий работоспособность,  а
именно движение: перед камерой, на подиуме. "Каннабиз" - травка, марихуана -
вообще, как бы и не считалась: ее не  курили  только  ленивые,  не  желающие
скручивать джоинты. Но для них были изобретены трубочки. Ах,  помню  у  меня
была  прекрасная  "вотер-пайп"...  К  тому  времени   уже,   конечно,   было
проэкспериментировано, под каким драг лучше  всего  заниматься  сексом,  под
каким - танцевать, а под каким улетать - в ирреальность.  Как  говорил  один
мой знакомый врач, "можно и в грязи поваляться -  как  свинья,  но  не  надо
надолго там оставаться". Не буду долго задерживаться на историях о "паперс",
мескалине, "фри бэйз" кокаине и т.п. и т.д., а то неизвестно, как  действует
Уголовный кодекс РФ. Только ли на сегодняшнюю деятельность  распространяется
или же карает и за употребление в прошлом?!
   Любое употребление, ставшее  системой,  -  рутина.  Мне,  видимо,  всегда
хотелось бросать  вызов  этому  и  так  уже  рутинному  миру.  Нет  никакой,
собственно, разницы - жизнь буржуа  или  жизнь  наркомана:  у  каждого  своя
четкая,  отлаженная  система/рутина.  Я  не  зачитывалась   Кастанедой,   но
интуитивно, видимо,  прочувствовала,  что  состояния  измененной  реальности
нужны/полезны только для того, чтобы вынести  из  них  все  необходимое  для
осознания магического характера обычной, нашей с вами, реальности. Запомнить
их  под  стимулятором  и  пытаться  воссоздать  вживую.  Или,  как   говорят
наркоманы, "на чистяке"!
   ИТАК...
   Эту самую виагру мне доставили в день  концерта.  Съесть  ее  целиком,  в
одиночестве, мне совершенно не хотелось. И с любимым мы решили отведать  эту
химозу напополам. Чтобы быть в одинаково нитрато-эрогенном  состоянии  прямо
на сцене. Состав  этой  голубой  таблетки  мой  фармацевтически  подкованный
любимый  сразу  прочел.  Я  тоже  ознакомилась  с  листиком-вкладышем,   где
говорилось  об  эрекции,  которая  также  называется  импотенцией.  То  есть
проблемы с эрекцией, конечно! Вообще-то, у нас никаких проблем  не  было.  И
тем более у меня, да еще с эрекцией! Но мы живем в унисексуальном мире,  так
что у меня тоже, видимо, что-то должно стоять!  Хотя  товарищи,  которым  мы
объявили о намерениях, захохотали: "На кой тебе таблетка?  Ты  сама  ходячая
виагра!" А моего любимого, Сереженьку, стали запугивать! Во-первых, сказали,
что он умрет! Потом, что у него отвалится! Ну и что, вообще, больше не будет
- ни эрекции, ни потенции. Да и по почкам долбанет.  В  общем,  мой  любимый
решил попортить себе почки алкоголем и принимать виагру уже не было  смысла.
Мы отыграли наш концерт, оставшись в традициях православного Нового года,  -
по-старому, по-русски! Виагра же присутствовала на сцене  в  моем  лице,  на
каблучках.
   На следующий день  в  пр