Исполняла она "американ стандарт". С большей радостью,  "живьем",  я  слышу,
как гребут снег лопатой по утрам. За день до этого передавали концерт Натали
Колл, той самой дочери известного Над  Кинг  Колла.  У  нее  что,  звук  был
мертвым?
   Интересно, что все эти "сучки" лезут-таки к  ребятам-солдатам,  песни  им
поют  ("С  днем  рождения"  посвящается  всем  не  вернувшимся)  -  то  есть
претендуют на современных Мерилин Монро, на русский  вариант  Шэр.  Хотят  в
казармы, что ли?
   Господин Брынцалов тоже вот собирается заняться шоу-биз - выпускает  диск
"жены-красавицы" Наташи. Ну и правильно! Чем она не "сучка с  сумочкой"!  За
нее спеть Наташа  Королева  может.  Выглядит  Королева  как  падчерица  четы
Брынцаловых на фото в журнале "Лица" (№ 2, 1996 г.). А "сучковатости" ей  не
занимать - не больше сучка она росточком. И откуда в  такой  большой  стране
такие маленькие "сучки"?!
   Кому до сих пор не понятно, что такое "сучка с сумочкой", тот легко может
это выяснить, сходив на любую дискотеку. Там  полно  этих  маленьких  модных
девочек, которые всю ночь виляют жопами,  сосут  из  трубочек  коктейли,  не
забывая помахивать наклеенными ресницами, верещат без умолку, обещая всем  и
все. А потом тихонько, не забыв забрать пальто, сваливают. Им главное пальто
забрать.
   Потом вы, вспоминая о них, даже подумаете, что и "виляние" жопой было  не
очень-то особенным и сама она ничего такого...  "Сучка  с  сумочкой"  вполне
подойдет для ругательства в такой момент. Правильно, меня так не обзовешь  -
я большая...
   1996 г.

   P.S. У меня было еще что-то о Лике (Стар), но писала  я  этот  текст  для
журнала "ОМ" и Лика в то время исполняла роль большой подруги г-на  главного
редактора - и текст попросили... сократить. Сейчас дописывать о  ней  что-то
неохота. Тем более появилось столько новых "с.  с  с."...  Вообще,  они  как
менструация у хорошо защищенных - ежемесячно появляются.  И  это  верно  для
нашего времени, которое уже начало отсчет назад.  Хорошо,  что  они  так  же
быстро, как месячные, уходят, запачкав иногда только нижнее белье. Но и  тут
мы защищены "олдэйз", то есть всегда!
   1999 г.
   НИНКА
   Нинку убило током. А вообще-то, Нинка умерла от страха.  Страх  ее  убил.
Страх жить, быть. Страх, выросший больше самой Нинки. А Нинуля была высокой,
крупной, можно сказать, женщиной. Но стала маленькой.  Страх  ее  всю  съел.
Совсем не видно было Нинки. Виден был Страх. Так и назывался -  Страх-Нинка.
Или Нинкин Страх... Нет, неправильно. Нинки ведь почти не было.  Значит,  не
Нинкин, а она ЕГО, Страха, подданная. Страх и его Нинка.

   - Машуля, ой! Вы меня давно ждете?.. Ну, вы уж извините. А как нам  здесь
хорошо-то! А? Хорошо вам здесь, правда? - Нинка  шлепала  по  разъезжающейся
глине в коротеньких черных  ботах.  Чуть  не  поскользнулась  пару  раз.  Но
засмеялась. Будто себе под нос, в несуществующие усы. - Ой, хорошо нам, да?
   Они приехали к ней в Павловский Посад и ждали в шашлычной "У  Федора"  на
обочине. Нинка купила здесь дом, когда еще жила в Париже. И с Машкой-Машулей
была знакома еще с Франции. Вот теперь парижанки  встретились  в  Павловском
Посаде. Еще и  Сережу  Машка  привезла.  Того  самого,  при  котором  Нинка,
встретившись с Машкой в Москве, смеясь сказала: "Все мужики  козлы...  кроме
тебя, Сережа!" Ну, был бы на месте Сережи кто другой, она бы и  ему  сделала
исключение...
   -  У  меня  изба.  Самая  настоящая.  Ничего  лишнего.  Все  по-простому.
По-нашему. А что  нам  еще  нужно?  Машуль,  а?  Супчику  сварить,  салатику
намять... - Нинка отпирала свои владения, и у Машки создавалось впечатление,
что говорит она по-французски. С этим оборотом n'est ce pas - не правда  ли?
Будто ища поддержки. И будто уговаривая себя все время.
   Никакая это  была  не  изба.  Домик  с  большим  количеством  неосвоенных
помещений. А может, это зимой они не использовались. В них  хранились  вещи.
Все, что Нинка привезла из Парижа. Да... Сначала возила  в  Париж,  а  потом
обратно. Советские плакаты, флаги, эмблемы. Всюду  были  понатыканы  флажки,
висели вымпелы. Победителю соцсоревнования! С  ума  сойти!  Гигантский  бюст
Ленина стоял в гараже. Машины уже не  было.  "Пропила  машину!"  -  покачала
головой Нинка. У нее всю жизнь  была  проблема  с  алкоголем.  Это  так  она
говорила. Машке казалось, что у нее проблема с жизнью. Что  она  не  решила,
никогда не осмелилась решить - что же ей  делать  в  жизни  своей.  Вот  она
выходила замуж и была женой. Но оттого что не было у нее  безумной  любви  к
мужьям, преданности невероятной - ей не  хватало  этой  роли  жены.  И  даже
матери. Ее муж француз стащил их сына, выкрал и увез с собой  в  Алжир,  где
работал в дипкорпусе. Она, Нинка, поплакала, попереживала и... и потом стала
бояться, что ее еще как-нибудь накажут. Но уже официально. Франция ее  будто
накажет. Будто лишение сына уже не было наказанием...  Ну,  ладно.  Казалось
бы, вот она свободна - делай что хочешь. Дерзай! Так ей ничего не  хотелось!
Или нет, не так. Ей  сначала  хотелось,  она  даже  загоралась  энтузиазмом,
строила планы... Работать в галерее - класс! Или - работать  в  "Пале  Рояль
дез антикер" с антиком, с  драгоценностями,  которые  она  обожала.  Да-а...
Пропила и драгоценности свои.  Машка  пыталась  уловить  этот  момент  в  ее
историях - когда ей надоедает что-то. И получалось, что ей не  надоедает,  а
она просто боится, что не справится, не сможет, не выдержит ответственности.
Ей просто страшно влезать во что-то серьезное, уже заранее  страшно,  и  она
влезала в пьянство. Но даже с пьянством  у  нее  все  было  как-то  пугливо.
Машке,  выпив,   сразу   хотелось   куда-то   бежать,   веселиться,   что-то
организовывать-устраивать. А Нинка лежала на диванчике и бесконечно  слушала
Высоцкого. "Зачем ты во Франции живешь,  Нина?  Здесь  есть  Серж  Гинзбург!
Зачем  здесь  Высоцкий?!"  Нинка  вздыхала,  пила  "пивко":  "Ой,  не  знаю,
Машулина. Черт меня занес в эту Францию... и французов  я  ненавижу...  А  я
уеду. Уеду обратно, в деревню какую-нибудь растить морковку. Завяжу с пивком
и морковку буду есть... Приедешь ко мне, к старой  подружке-пьянчужке?..  Ты
только никому не рассказывай! А то меня не пустят!" Даже если это говорилось
шутливо, в этой боязни была вся Нинка. Не дай бог, кто-нибудь узнает, кто-то
увидит ее такой вот... "Какой? - думала Машка. - Какая она есть? Значит, она
все время не сама, не такая, какая  она  по-настоящему  есть.  От  этого  ей
страшно. Почему же она не станет другой, если ее это мучает, мешает жить, не
дает ничего делать..." Нинка игриво-плаксиво отмахивалась: "Ну не  нуди.  Не
это... не надо меня затюкивать, я и так пугливая. Налей лучше пивка..."
   Машка сидела в маленькой кухоньке, на плите стояла кастрюлька из  Парижа.
Такая мисочка даже, а не кастрюлька.  Старенькая.  Нинка  ее  привезла.  Ну,
бывает у женщин привязанность к каким-то дурацким предметам.  Но  Машку  это
как-то привлекло -  ведь  не  привезла  же  она  какую-то  хорошую  красивую
кастрюлю.  И  в  Париже,  Машка  помнила,  она  часто   видела   эту   самую
миску-кастрюлю на кухне, где она сидела и курила. И в Париже  у  Нинки  была
эта невзрачная, незаметная кастрюлька. Ей самой, видимо, хотелось быть такой
вот  -  незаметной.  Это  несмотря  на  то,  что  она  была  высокой,  очень
привлекательной, одевалась в хороших магазинах...  и  в  шкаф,  все  в  шкаф
складировала. Будто боялась быть  в  чем-то  уличенной.  То  есть  она  себя
ощущала виноватой в чем-то, получалось. В чем?
   - Ну, вы, Машуль, будете спать в большой комнате с Сережкой, а я  там,  в
коридорной. А то вы что-то делать захотите...
   - А где твой... мужчина-ухажер?
   - Солдат-то? А я с ним поругалась. Ну, он  меня  достал.  Ужас!  Какой-то
бред просто. Орет, чуть  что  командует,  кричит.  Солдат!  Это  я  его  так
называю.
   Уже на кухне Нинка продолжила для одной Машки:
   - Зачем он мне, такой дикарь? Это дело меня уже не интересует.  Тебе  еще
охота? Ну ладно, ты помоложе меня, и у тебя мальчик вон какой...
   Хотя  и  в  Париже  Нинка  не  была  сексуально  настроена.  Она   как-то
продемонстрировала Машке два  фаллоса  из  чудовищно  розовой  резины:  "Вот
прекрасный мужчина. Ни есть не хочет, ничего. В крайнем случае у  меня  есть
пальчики, да, Машуль?" Всегда эта формула - поиск поддержки - n'est ce  pas?
Вообще, Нинка, наверное, не  совсем  понимала,  что  такое  оргазм.  И  это,
видимо, от страха вникнуть, прислушаться к себе, понять. А вдруг она его  не
знает, оргазм?! И что же тогда: бросить мужчину? Или сказать ему? А вдруг он
ее бросит за это?! Мужик (козел!) ее пошлет - ты фригидная,  Нинка,  скажет.
Это она окажется  виновата.  Ее  пригвоздят,  что  называется,  к  позорному
столбу! Это же как страшно!!!
   - Слушай, ну твой Сережа молодец какой! Классный мальчик, вообще.
   Это Нинка так отреагировала на поленницу дров, которую  Сергей  заготовил
для  бани.  Собственно,  из-за  бани  они  с  Машкой  и  приехали.  Все  эти
неизлечимые  простуды  уже  просто  достали  обоих,  и  они   решили   круто
попариться. Да не один раз, а каждый день  здесь  париться,  пить  молоко  с
медом. Выгонять из себя болезни. Для местных жителей это, конечно, чудовищно
- каждый день топить баню! Но Машка предложила Нинке заплатить за дрова, раз
уж это такая ценность... "Сережа-молодец"  привез  с  собой  карты  Таро,  в
принципе он неплохо разбирался в эзотерике и оккультных премудростях.  Нинка
как человек пугливый да и вообще как современный  человек,  у  которого  нет
времени вникать, который много  знает,  хотя  и  не  понимает,  тяготела  ко
всякого рода астрологическим прогнозам и прислушивалась к ним, видимо, как к
прогнозам  погоды.  Эклектиче-ский  подбор  книг  от  Блаватской  до  просто
календарных гороскопов, то,  как  Нинка  хотела  "знать",  то  есть  желание
конкретики и практики, делало ее человеком,  предпочитающим  экзотерику,  то
есть  довольствующимся  внешней  картиной.  Она  хотела  внешне  производить
хорошее впечатление, "не дай бог, кто узнает" что-то...
   - Ну, вот Смерть... Это же не значит, что я умру, а, Сереж?  Ну,  ты  мне
объясни. Обучи меня... Вот как я должна себя вести, а?
   Машка захохотала. Вообще, Машка была  чересчур  эмоциональна  для  Нинки.
Ведь если та убежала из Франции обратно в Россию и даже не жила в Москве,  а
поселилась в этой  деревушке  -  станция  Буровая!  -  это  все-таки  как-то
говорило о ее страхе, боязни жизни. А Машка  олицетворяла  собой  не  просто
жизнь, а бурю жизни!
   - Ты, Нинуль, прямо как к учителю взываешь. Но в любом  случае,  мы  ведь
понимаем других только в той степени, в которой мы  сами  пережили  подобные
вещи.  Ровно  настолько,  насколько  сами  знаем.  Это   если   говорить   о
проявленном, то есть о фактах вот этого, нашего, физического  мира.  А  если
речь идет о  скрытых  сторонах  бытия?..  Всегда  есть  что-то,  что  нельзя
выразить никаким языком, что может быть познано и понято только через личный
опыт. Ну, все равно что объяснять Сережке, как живут во Франции, в Париже. В
общих чертах он, может, и поймет, но прочувствовать не сможет, не прожив там
какой-то отрезок жизни.
   Нинка была похожа на свинку. В Париже она напоминала мышонка. А  здесь  -
потолстела, и Машке сразу пришло  на  ум  сравнение  со  свинкой.  Маленькие
глазки, бегающие в испуге. Бегающие в поиске, куда  бы  спрятаться.  Видимо,
общение с живыми людьми  ей  доставляло  неудобство.  С  живыми  -  то  есть
связанными с активной деятельной жизнью. Она, Нинка, ведь убегала от жизни.
   - Я как в Москву съезжу, так больная всю неделю. Какой там  у  вас  ужас!
Чего всем надо?! Прут, лезут, нет? Ну ведь так, а? Здесь  ведь  куда  лучше.
Тихо, спокойно, никто не давит. Скажи, Сережа, а? Лучше ведь здесь...
   Лучше, лучше... Но Нинуля, видимо, хотела сделать еще лучше! Она вся была
обложена  француз-скими  журналами   "Мэзон   э   жардан",   "Вотр   мэзон",
американским "Гуд хаускипинг", вырезками  из  каталогов  мебельных  салонов,
декоративными  вырезками.  Атласные  шторы  на  подвязках-бантах   выглядели
довольно глупо на маленьких окнах. Пусть это и не была изба, домик  все-таки
был построен в  лучших  советских  традициях.  А  может,  просто  по-русски:
неряшливо, безалаберно, нерационально.
   - Сереж, а ты в электричестве разбираешься? Мне вот надо  сделать,  чтобы
колесико в другую сторону крутилось. На счетчике.  Обмануть  надо.  Ну,  что
делать. Я бедная...
   Оказалось, у нее не было нужной отвертки,  и  Нинка  срочно  собралась  в
город.
   - Вы только никуда не звоните, ладно... Я лучше даже отключу... Вам  ведь
никто не должен звонить?  Ну  и  вам  зачем...  Здесь  лучше  без  телефона.
Отдыхайте... Чего звонить-то... Здесь тихо так...
   Машке никуда не надо было звонить, но  сам  факт  запрета  ее  раздражил.
Зачем она, Нинка, вообще поставила здесь телефон, да еще с автоответчиком  и
факсом? Скорее всего для связи с Францией,  где  жил  ее  сын.  А  страх  за
телефон, страх перед телефонным счетом тоже остался у нее с Франции. Сколько
там по пьянке было наговорено по телефону... А платить  приходилось  уже  по
трезвому. Под страхом смерти сына Нинка и от  пьянства  закодировалась.  "Ты
только никому не говори, Машуль..." Машке некому было рассказывать о  Нинке,
но сама она думала, что это чудовищно. А знает ли ее сын об этом? Что бы  он
сказал, молодой француз уже, о таком вот мамином выходе из положения?  Да  и
вообще, само привлечение сына, и не просто, а вопрос его жизни и  смерти,  к
Нинкиному пьянству казалось Машке  странным,  если  не  сказать  страшным  и
опасным.
   Они уехали через три дня  на  переполненном  местными  бабками  автобусе.
Оставили Нинку с остановленным колесиком на счетчике.
   - Это ведь не опасно, да? Ну, я же не полная дура.  Я  ведь  отключу  все
электричество, чтобы его обратно подсоединить.  Я  же  увижу  этого  типа  в
окошко. Ну, кто там приходит снимать показания. Тут  тетка  какая-то  ходила
полуслепая. Потом мужик. Да я их увижу... Правда ведь, а?

   В комнате, где  висел  счетчик,  теперь  было  очень  тихо.  Колесико  не
верещало, и слышны были звуки, раньше не замечаемые Нинкой. Она  теперь  раз
по десять на дню подбегала к окну. В деревне и так люди на каждый лай собаки
в окошко смотрят, а с  этим  остановленным  колесиком  у  Нинки  прибавилось
волнений. Ей даже ночью снилось, как ее забирают в  милицию.  Или  как  она,
пьяная, забыла подключить счетчик к приходу электрика.  Ужас  какой-то.  Она
даже стала звонить своему "солдату", чтобы он  приехал,  подключил.  Но  тот
куда-то отбыл на десять дней, и Нинка представляла, как она сидит в доме все
десять дней, не выходя, карауля электрика. У нее были неплохие  отношения  с
Федором, владельцем шашлычной, но  все-таки  она  боялась  сказать  ему  про
колесико. Вдруг он ее заложит...  Она  хоть  и  поняла  вроде  бы  все,  что
объяснил ей Сергей, но сама боялась лезть в счетчик с отверткой. И у  нее  в
голове уже перепуталось - какой отверткой он там что завинчивал, отвинчивал.
Ей даже приснилось, как она звонит Машке и они опять  приезжают...  Но  было
стыдно и страшно - стыдно, что она такая дура, и страшно,  что  Машка  опять
приедет,  будет  разговаривать  громким  голосом,  громко  смеяться,  громко
ходить... Сережа еще ничего, хороший  мальчик...  с  ним  можно  было  бы  и
перепихнуться...
   Она услышала  остановившуюся  у  ее  дома  машину  и  сразу  бросилась  к
счетчику.  И  про  отвертки   забыла,   и   табуретку   дурацкую   схватила,
неустойчивую. Ее, что называется, долбануло электричеством, и от страха она,
конечно, не удержалась на табуретке и упала. И от страха же с  ней  случился
инсульт. Поэтому, наверное, вернее сказать, что она  умерла  от  страха.  Не
электрический ток ее убил, а страх.
   1998 г.

   Рациональное  поведение.  Поступая  по  логике  вещей.  Следуя   разумным
решениям. Логически рассуждая. Свободно, но не выходя  за  рамки  разумного.
Правильно...  Господи,  как  это  все  чудовищно  правильно!  Для   женщины,
по-моему, чудовищно. Хотя, если вспомнить похабный анекдот: "Ты с ней спал?"
- "Нет!" - "И я нет!" - "Во, блядь!", у мужчин тоже  не  всегда  срабатывает
логическое рассуждение.
   "Кто мной пренебрегает, тот меня теряет!" - помню, еще в юности, вычитала
у Бальзака. Но это как-то уж слишком просто. Теряет... Но и ты ведь  тоже  -
утрачиваешь, еще даже до него. Если  принять  Юнга  (последователя,  хоть  и
отличного, иного, Фрейда) стопроцентно, то либидо - сильное желание, импульс
- это единственная энергия, движущая миром.  Желание,  не  подчиняющееся  ни
авторитетам, ни морали, ни логике. Желание быть в центре внимания. Стать его
либидо. Быть всегда его вниманием, желанием.
   1998 г.
   СТЕРВА
   - ...не была, не была она блядью в таком прямом значении слова!
   - Да?! За последние пять лет у нее в год было ну... мужика по три-четыре.
Генрих  хоть  и  странный  тип,  увлеченный  до  одури  своим  бизнесом,  до
исступленности, я бы сказал, но не сумасшедший же он.  И  потом,  экспертиза
показала, что он даже не был пьян!
   - Он был в состоянии аффекта. Из-за того, что не мог понять ситуацию. Ему
все мозгами  надо  понимать.  А  женщины  часто  исключительно  по  интуиции
действуют, по наитию, поступают чисто эмоционально. Что вовсе  не  означает,
что у них нет мозгов и они идиотки!
   Двое, обсуждающие смерть - убийство  -  Маринки,  вышли  из  квартиры  ее
родителей, где собирались после похорон родственники,  друзья,  и  пошли  по
допотопной Каланчевке в сторону трех вокзалов.  Моросил  дождь.  Но  они  не
раскрыли зонт - бесконечные дожди этим летом уже стали привычными и  от  них
даже забывали укрываться.
   Девушка, "защищавшая" Маринку, дружила с  ней  еще  со  школы.  Они  были
ровесницы, с 65-го года. Маринка  чуть-чуть  не  дожила  до  тридцати  трех.
Внешне она принадлежала к типу женщин без определенного  возраста.  Ее  и  в
восемнадцать, и в тридцать можно было назвать молодой женщиной.  И  в  сорок
пять наверняка можно было бы.

   Она  всегда  нравилась.  В  ней  был  какой-то   магнетизм,   чувственное
притяжение.  Но  и  без  сексуальной  подоплеки  она  многим  была  приятна,
симпатична. И ощущалось, что в ней что-то есть. Это "что-то",  видимо,  было
неким  стержнем,  внутренней  силой,  уверенностью  и  драйвом.  То,  что  в
политиках называют харизмой.  Хотя  чисто  внешне  она  была  очень  легкой,
хохотушкой и даже казалась беззаботной.
   Маринка не была  расчетливой  рационалисткой  и  очень  хотела,  если  уж
выходить замуж, то только по любви. Так оно  и  получилось.  Даже  по  очень
большой любви получилось. Да и к тому же за  делового  типа,  очень  успешно
влившегося в новую экономическую систему страны... если вообще  она  была  -
страна... система. Он был ее старше на восемь лет, Генрих. "Огенри" называла
его Маринка, обожавшая всевозможные восклицания.  То  есть  это  сам  Генрих
смеясь предложил ей сократить начало каждой фразы, когда Маринка в очередной
раз что-то  предлагала,  восклицая:  "О!!!  Генрих!"  У  них  были  классные
отношения. Они хохмили, подтрунивали друг над другом, не давая  зазнаваться,
иронично  и  колко  отпускали  шуточки  в  адрес  некоторых  его   партнеров
(соратников! - как называл их Генрих). Но, по всей видимости,  Маринка  была
суперэгоист, стопроцентная самка-сучка. И несмотря на всю гордость за  мужа,
преуспевающего в делах, ей всегда хотелось забрать его от них.
   В первый раз она ему просто отомстила. Выспалась  с  новым  "соратником",
который почти сразу перестал им быть. Огенри был человеком  очаровывающимся,
увлекающимся, и каждый новый виток в деятельности ("Я деятель!" - говорил он
о  себе)  захватывал  всю  его  суть.  Для  Маринки  это  было   равнозначно
влюбленности.  Да-да,  будто  ее  муж   влюбился.   Потому   что   вся   его
психолог