и. Секунду Женька раздумывала, убежать ли ей обратно в
процедурный  от  греха  подальше,  или все-таки  посмотреть,  что  же  такое
происходит.   В  этот  момент  странная  посетительница  обернулась.  Женька
остолбенела: мужчина! Тот  самый, что приходил вчера  с клетчатым стариком и
негром  и  был  одет  в  кожанную безрукавку.  Тогда  не  видно  было  этого
удивительного  хвостика  сзади...  Кто бы мог  подумать, что  где-то мужчины
носят такие прически!
     Иностранец уставился  на Женьку, а она -  на него.  Но сигнал опасности
тут  же  зажегся  в  сознании:  правило номер четырнадцать  предписывает при
появлении незнакомых лиц стоять прямо, руки по швам, голову опустить. Только
Женька хотела принять надлежащую позу, как мужчина заговорил.
     - Ви тоже наверное хотеть вкусный  конфет?  -  у  него оказался низкий,
приятный  голос,  но акцент  придавал ему  большую  долю  комичности. Однако
избыточная  вежливость  проявлялась во всем:  мягком голосе, наклоне головы,
движении   руки  в   направлении   девчонок,  все  еще  суетливо  толпящихся
неподалеку. - Кушайте конфет, это разрешено.
     Женька  мотнула  головой.  Она не  понимала,  что происходит,  но знала
наверняка,  что  в  таких сложных  ситуациях  лучше всего быть в  стороне от
толпы. К  тому  же  ей хотелось как следует разглядеть иностранца: все равно
правило  четырнадцать было нарушено... Поразительно,  что поблизости не было
никого из больничного  начальства; видимо, поэтому девчонки так странно себя
ведут.
     Решив, что Женька не любит  сладкого, мужчина в свитере подошел поближе
и протянул ей руку.
     - Разрешите представиться, Алекс Потомак.
     Женька испугалась  этого  жеста и отпрянула  к  стене.  Что  ему  надо?
Протянутая  рука в  здешних местах  означала приказ  что-либо  отдать. Но  у
Женьки в руках ничего не было, и она показала иностранцу пустые ладони.
     Тут он  сделал совсем странное. Подошел еще ближе, взял женькину руку и
подержал какое-то время в своей. При этом смотрел прямо ей в лицо!
     Женьку  как будто облили кипятком.  Вот уж чего она никак не ожидала от
члена  этой  важной  комиссии!  Сколько  комиссий побывало в третьем  нижнем
отделении  за  эти  четыре  года,  но так себя никто не вел. Ладонь, которую
иностранец уже отпустил, была как  раскаленная болванка, а лицо  пылало так,
что на  глаза выступили слезы. Сквозь их пелену Женька могла разглядеть, что
ее визави был тоже сильно смущен. Наверное, он все-таки не хотел ее обидеть,
просто у них там где-то далеко были совсем другие понятия о приличиях.
     В  это  время  в месте скопления народа появилась Кривуленция и  быстро
навела порядок. Свободные от процедур пациенты были посланы в актовый зал на
репитицию  хора.  Кому  еще  надо  было  посетить  кабинеты  в  процедурном,
отправились  туда. Иностранец  с хвостиком  и  еще один,  в  строгом  темном
костюме, которого Женька не заметила, были подхвачены, окружены  вниманием и
поведены в комнату отдыха. Коридор мгновенно опустел.
     В  растрепанных  чувствах  Женька пришла в  свою  палату. На  хор  было
совершенно неохота, и она решила, что в такой суматохе, какая теперь царит в
отделении, ей ничего за это не будет. В палате  уже сидела Лидка. Помаргивая
от волнения белыми ресницами, она рассказала Женьке последние новости.
     Спустя полчаса после завтрака в отделение  явились двое  -  инстранец с
хвостиком  и парень в костюме,  который  оказался вовсе  не  иностранцем,  а
специальным  сопровождающим  этого важного посетителя. Кривуленция  уже была
наготове  и  бодро  запела  им  вечные  песни про  "прогрессивные  методы  и
продуманные  программы",  но  у  иностранца,  видать,  было  что-то на  уме.
Остановившись посередине коридора, он достал  из кармана телефонную трубку и
стал что-то  в нее  по-своему  говорить. Лидка как  раз в  это  время  шла в
процедурный  к  Берте.  Боясь  проходить  мимо  посетителей,  она  встала  в
сторонке, глядя к себе под ноги и ожидая подходящего момента для попадания в
другой корпус. Поскольку иностранец разговаривал довольно долго, возле Лидки
собралось  еще  несколько  девчонок, которые  тоже  хотели пройти  в  другую
половину коридора и, к тому же, кто-то пришел из любопытства. Кривуленция не
успела их разогнать, потому что сопровождающий тоже послушал трубку и что-то
ей  сообщил.  По-видимому, Кривуленции надо было срочно куда-то  идти, и  на
лице  у нее появилась невозможная смесь  ненависти, возмущения и страха. Она
так  глядела на иностранца, будто он вот-вот откроет свой кожаный дипломат и
вынет оттуда листовки, или бомбу,  или еще что-нибудь  такое  же ужасное. Но
строгий молодой человек заверил ее, что непременно за всем присмотрит и она,
Каролина Борисовна, может быть  совершенно  спокойна, отлучаясь  всего-то на
пятнадцать-двадцать минут.
     Кривуленция понеслась в административный корпус,  а  иностранец  тут же
начал  оправдывать ее худшие опасения. Он таки открыл свой дипломат и достал
оттуда здоровенную коробку. Обращаясь к застывшим от удивления девчонкам, он
объявил, старательно выговаривая слова:
     - Мое имя  Александр  Потомак. Я рад быть у вас в  гостях. Я специально
учить  русский язык, чтобы  сам говорить. Я хочу угощать  вас  этим  конфет.
Пожалуйста, кушайте.
     И поставил раскрытую коробку на пустую коридорную тумбочку.
     Девчонки в оцепенении разглядывали содержимое коробки. Конфет там вовсе
и не  было.  Были золотые  и  серебряные  шарики, каждый в своем  углублении
синего  дна.   Тяжело   повисшую   паузу  прервал  молодой   сопровождающий.
Доброжелательно улыбнувшись, он сказал спокойно:
     - Угощайтесь, не робейте! Это конфеты такие, не опасно.
     Обратившись к иностранцу, он спросил, можно ли ему тоже попробовать, и,
получив  утвердительный ответ,  запросто протянул руку, взял  золотой шарик,
развернул  бумажку  и  показал  глазеющим  девчонкам:  вот,  мол,  смотрите,
всего-навсего шоколад, а потом отправил конфету в рот.
     Что тут началось!  Рассказывая, Лидка заливалась тонким смехом. Сначала
брали  по одной конфете, разворачивали и чинно ели. Потом кто-то  понял, что
неплохо было бы сделать запасы. Стали хватать горстями. Но конфеты, конечно,
довольно  быстро  кончились,  и  предметом  повышенного  внимания  оказалась
разноцветная коробка. Щупали бумагу, хотели даже оторвать кусочки на память,
а потом кто-то  -  кажется, Раиса  -  подцепил сбоку  картонку дна и - ах! -
открылся второй такой же блестящий конфетный парад.
     Лидка так  смеялась, изображая в лицах,  как  хватали  конфеты Зинка  с
Кабонихой, что закашлялась и  долго не могла успокоиться. Женьке было уже не
до смеха. С жалостью смотрела она на худенькие лидкины плечи, желтые пальцы,
прижимающие  к  лицу скомканное  вафельное полотенце,  и сердце сжималась от
страха: последнее время Лидке было все хуже и хуже. Тонкая сеть морщин легла
на  лицо, и синяки под глазами уже не проходили за выходные. Лидка старалась
держаться  и не жаловалась  врачам  - только бы  не  попасть  в боксы. Вот и
сейчас  она  душила  свой  хриплый  кашель,  чтобы  не  услышали  сестры,  а
откашлявшись, слабо улыбнулась:
     - Кто бы мог  подумать, Жень,  что мы  будем тут шоколадными  конфетами
угощаться? Может, и правда, лучше станет, а?
     -  А что, вполне возможно, - кивнула  Женька серьезно.  -  Ты уж давай,
держи хвост пистолетом, может быть, все изменится...
     Веснушчатое  лидкино лицо прояснилось. Она достала из кармана блестящий
фантик,  и, закладывая  за ухо  непослушную прядь тонких белых  волос, стала
разглаживать его, что-то даже напевая. Женька сглотнула подступивший к горлу
комок. Вот  бы процедуры отменили еще на пару недель! Иначе  Лидке  долго не
продержаться...
     Хлопнула  дверь,  в палату ворвалась встрепанная  Софка. Срывающимся от
радости  голосом  она  объявила,  что  у  нее  есть две  конфеты  (с  разной
начинкой!)  и  три фантика,  и она  готова  сейчас же меняться.
        х х
х


     На следующее утро Дарья не могла сдержать улыбки, глядя прихорошившихся
обитателей  третьего  нижнего.  Видно,  ночью  и  спозаранку была  проведена
основательная   работа:  белоснежные  воротнички  ложились  на   выглаженные
рубашки; к  тому же  на  свет божий были  вытащены из  тайников всевозможные
украшения:  заколки,  бантики,  брошки,  колечки,  браслетики,   пояски.   А
прически! Дарья только качала головой:
     - И что это с вами сегодня, красавицы? На  бал собрались? Что-то у меня
сегодня в расписании нет такого пункта...
     В принципе  такое  "разнаряживание" в будние  дни не разрешалось, и все
напряженно ожидали дарьиных  распоряжений: запретит или  нет?  Может  ведь и
погнать в палаты принимать "приличный вид"...
     Но Дарья только пожала плечами:
     - Ах, Золушки, Золушки... Принца  заморского ожидаете...  Ну, смотрите,
не разочаруйтесь. А я должна вас пока огорчить: процедуры сегодня будут все.
     Все,  так  все, никто и не подумал  расстраиваться.  Ведь  сказал же он
тогда:"До  свиданья, до завтра", значит, придет. Даже  еще и  лучше, если во
второй половине дня - ведь сегодня  рукоделье. В отделении царил праздничный
дух.
     В  художественную  мастерскую Женька ходила  с  удовольствием.  Грустно
только было, когда готовое украшение приходилось отдавать  Анне Леонидовне -
чтобы никогда больше  не  увидеть. Сегодня  Женька тоже заканчивала  большую
работу - плетеное кашпо. Довязывая последние узелки,  Женька жалела,  что не
растянула  это  дело  на  подольше,  и  вот  уже  пришел  срок  прощаться  с
произведением собственных рук. Но очень медленно работать было тоже нельзя -
Анна  Леонидовна  следила  за производительностью,  ей  же  тоже  надо  было
выполнять  свой   план  по  выпуску  скольких-то  изделий  в  квартал.  Анна
Леонидовна  все  время  переживала  из-за  низкой  производительности  своей
мастерской  и  нервно  ходила  вдоль  столов,  потирая  толстенькие  ручки и
внимательно  поглядывая,  не отлынивает ли  кто  от  дела.  Женьке нравилось
плести макраме, и она старалась  делать красивые вещи, чтобы Анна Леонидовна
была  довольна. Ведь остальные работы в  мастерской  были не  по ней: вязать
Женька не  умела, хотя и очень любила смотреть, как  у Большой  Розы  или  у
Фатимы  потихоньку-полегоньку получаются  чудесные свитера и кофты. Вышивать
было  скучно, а еще скучнее -  плести фриволите, узелочки  там  были  совсем
малюсенькие  и  плелись  не  руками,  а каким-то  челночком.  Неспособных  к
"художествам" Анна  Леонидовна  сажала  шить большие  лоскутные  одеяла  или
(иногда в  качестве наказания) распутывать бракованные мотки шерсти, которые
бесплатно приходили сюда с фабрики.
     Сегодня  Анна  Леонидовна нервничала гораздо больше обычного. То и дело
она  подходила  к зеркалу, взбивала свои  рыжеватые  локоны  обеими  руками,
подкрашивала ярко-красные губки и поправляла все-все-все складочки на пышной
блузке. Потом быстрым шагом отправлялась осматривать мастерскую, в  волнении
вытирала себе лоб платочком, вспоминала, что только  что пудрилась, и бежала
к зеркалу снова приводить себя в порядок.
     Когда  наконец  мистер Потомак и его  молодой  сопровождающий  пришли в
мастерскую,  все  переглянулись: Кривуленции с  ними не было. Похоже, кто-то
умерил ее  пыл, или же  она сама  решила умывать руки при таком ненормальном
положении  дел.  Мистер  Потомак  был  в  прекрасном  настроении:  улыбался,
рассматривал работы, хвалил и  пытался разговаривать  с девчонками,  которые
сразу теряли дар речи при приближении иностранца.
     Женька старалась не смотреть в сторону пришедших, изо всех  сил считала
последние  узелки, но  все  равно чувствовала  все  передвижения  мистера  с
хвостиком:  вот  он задержался  у вышивальщиц, обогнул  разложенное  пестрое
одеяло, пробрался между скамейками с мотками шерсти.
     - Здравствуйте, я вас узнавать! - прозвучало у Женьки над самым ухом, и
она подняла глаза.
     Мистер  Потомак смотрел на  нее  весело  и внимательно.  В  ярком свете
мастерской  было легко рассмотреть его:  крупные черты лица,  широкие скулы,
густые черные  брови  и  большие карие  глаза. Кого же он напоминал  Женьке?
Какую-то картинку из книжки, что ли?
     - Мы  встречались  вчера  с  вами,  -  объявил мистер Потомак,  вежливо
наколняя  голову,  - но вы не  сказать свое  имя. Это можно? Всегда  приятно
познакомиться.
     Женька  перевела  взгляд  на  парня  в  костюме.  Он  произвел  на  нее
впечатление своей чрезмерной ухоженностью. Если  бы не добродушное выражение
лица, можно было  бы подумать, что это манекен: так идеальны были складки на
брюках, так выверены  все  линии  строгого костюма  и  так точно  приглажены
светлые волосы. Тот кивнул ей поощрительно.
     -  Меня зовут  Овсянникова  Евгения,  -  сказала Женька по  возможности
строгим голосом и глядя в сторону.
     Мистер Потомак выглядел растерянным.
     -  Овсия...  Я  не понимаю... Какое есть имя?  О, я не  могу запоминать
такой  сложный  русский  имена! Можно,  я запишу? -  и  он быстро  достал из
кармана кожанную записную книжку.
     Сопровождающий  что-то  негромко  сказал ему на ухо.  Потомак  согласно
закивал:
     - Да, да, конечно, это есть только для меня.  Чтобы я мог обращаться по
имени конкретно!
     Молодой  человек учтиво  обратился  к  Женьке и  осведомился,  можно ли
мистеру  Потомаку  называть  ее просто  Женя. Она кивнула.  Такие  китайские
церемонии!  Интересно, он что, собирается  здесь еще  долго бывать  и  много
разговаривать?
     По крайней мере в  этот раз мистер собирался пообщаться как следует. Он
обрадовался, что в его  присутствии Женька не превращается в восковую куклу,
и всячески выказывал свои благие намерения.
     - Можете  называть  меня  Алекс, э...  Женья.  Какую  красивую вещь  вы
сделали! Вы долго работали? Вы этому учились? О, это очень большая,  славная
работа! Это вы заканчивать уже или нет?
     Женька  потихоньку  отвечалана  вопросы, поглядывая на приглаженного  и
Анну Леонидовну, и видела, что они вполне довольны таким милым разговором, и
кары за общение  с иностранцем ей вроде бы не грозит. Тут мистер Потомак все
испортил.
     - Мне очень нравится эта вещь - как вы ее называть? Да, кашпо. - сказал
он. - Продавайте мне его! Сколько это будет стоить?
     Анна  Леонидовна прижала руки к груди. Ах, что он говорит?  Что  теперь
делать? Ах, почему тут нет Каролины Борисовны?
     Женька  подавила  в  себе  желание созорничать. Она  подумала, девчонки
будут потом  ворчать, что она  струсила и  упустила такой  шанс для создания
маленького ЧП, но уж больно жалкий вид был у вспотевшей Анны Леонидовны.
     - Я не продаю свои работы, - произнесла Женька важно и выдержала паузу.
Вдруг  оказалось, что ей не  составляет никакого труда смотреть прямо в лицо
мистеру Потомаку (у него был очень  приятный, какой-то  мягкий взгляд). - Но
эту я могу вам подарить. Через пять минут она будет готова.
     Приглаженного вполне удовлетворило такое решение  вопроса, и он  быстро
уверил  смущенного  Потомака,  что это хорошо, что это нормально, в больнице
всегда рады гостям и подарок от души - самый лучший сувенир. Чтобы не мешать
Женьке, они вышли ненадолго из мастерской, а  Анна Леонидовна так и осталась
стоять, дрожащими пальцами расправляя на кашпо завернувшиеся кое-где уголки.
     Забирая макраме, мистер Потомак долго благодарил Женьку и говорил,  что
рассчитывает еще когда-нибудь с ней побеседовать.
     -  Я  забывать  дать  вам  свой  визитный  карточка!  -  воскликнул  он
напоследок.  - Если вы будете в  наших краях, звоните, пожалуйста, я  всегда
буду рад встрече.
     Женька не выдержала и засмеялась. Сколько уж она не  смеялась,  думала,
что  и  разучилась вообще.  А тут -  пожалуйста, в  такой  опасный  момент -
расхохоталась вовсю,  настолько  забавной  показалась  ей  мысль "побывать в
краях мистера Потомака".
     Мистер,  конечно,  не понял  причину  ее смеха,  но  за компанию широко
улыбнулся. Сопровождающий  уже показывал  ему  на  часы. Маленький квадратик
плотной  бумаги,  врученный  иностранцем, Женька аккуратно положила на  край
стола, откуда он тут же исчез.
     - До  свидания, до завтра!  -  провозгласил мистер Потомак,  выходя  из
мастерской, и закрыл за собой дверь.
     Всем показалось, что в мастерской стало темнее.

х х х


     В  понедельник  вечером  Женька  почувствовала,  что   сходит   с  ума.
Собственно говоря, обстановка в отделении была  вполне  сумасшедшая,  и всем
обитателям третьего  нижнего казалось,  что у  больницы  едет  крыша. Мистер
Потомак наладился ходить сюда  каждый день, и явился  даже в субботу, что уж
совсем ни  в какие ворота не лезло. Хотя он и сказал накануне "До  свидания,
до завтра", девчонки решили, что это просто у него такое заученное прощание.
Ведь  выходные дни  были  в полном смысле  "днями закрытых  дверей"! Никаких
процедур,  обходов, комиссий  - больница пустела в эти  чудесные  дни, давая
хоть какой-то отдых от лечения и дисциплины.
     Но   "неразлучная   парочка",    как   прозвали   Потомака   со   своим
сопровождающим,  пришла и в  субботу,  и  в воскресенье.  Чтобы было  что им
показать, Капитолине поручили организовать досуг  пациентов в эти  особенные
дни,   и  она  была  в  ударе.  Наконец-то  ей  можно  заниматься  настоящей
культмассовой  работой!  За  полдня  в  одной  из  кладовок  был  оборудован
замечательный красный  уголок  с  газетами  и журналами.  Как  по  мановению
волшебной палочки возникли кружки  по пению,  художественному декламированию
стихов, составлению шарад и отгадыванию загадок. Нельзя сказать, что больные
оказались  благодарными  участниками  всех этих мероприятий, они все  больше
норовили  усесться в  кружок  и поболтать вдоволь,  но  с помощью задушевной
певицы тети Таси и безотказной Профессорши дела шли вполне успешно. Кино про
зверей  и природу крутили четыре раза в  день! Было от чего решить,  что мир
сошел с ума.
     Но  у  Женьки, в  отличие  от других, было  тяжело на  сердце. Какие-то
странные мысли,  нелепые  чувства  обуревали  ее!  Последние  дни  ей  стало
казаться,   что  все   происходящее   имеет   к  ней   самое  личное,  самое
непосредственное   отношение...   Как  только  мистер  Потомак  появлялся  в
отделении, Женька  чувствовала на  себе  его пристальное внимание. Ей  сразу
начинало  казаться, будто бы  он хоть  и  слушал все,  что рассказывала  ему
Капитолина,  рассматривал наглядные  пособия, задавал  вопросы, но  на самом
деле  только и ждал,  когда можно будет наконец пойти туда, где сидит Женька
(а она всегда усаживалась  где-нибудь в уголке) и  радостно объявить:"Женья,
вот вы где, как ви поживайте?" И тут он уже усаживался поудобнее, вытаскивал
из дипломата  свои блестящие сладости, угощал собравшихся вокруг  девчонок и
заводил разговоры про жизнь.
     Женька  уже  давным-давно  не  боялась  этого  здорового  иностранца  с
длинными черными волосами, завязанными в хвостик, как у индейца. Вот на кого
он показался ей похож! На индейца, нарисованного в детской  книжке, одной из
немногих,  оставшихся  еще  от  детства с  родителями.  Алекс был  такой  же
большой,  загорелый, с большими  глазами и большим ртом,  когда он  смеялся.
Теперь Женька могла общаться с ним без всякого стеснения: всем известно, что
индейцы  добрые и  справедливые.  Словно веселый  вихрь поднимал ее на своих
крыльях,  когда  начинался их  разговор  с шутками  и  прибаутками. Конечно,
приглаженный  сопровождающий  сидел  тут  же и посматривал  на  всех  своими
доброжелательными глазами, но ему было бы не к чему придраться, разговор шел
о  совершенных пустяках. Наверное, Алекс  и сам понимал,  что надо  выбирать
безопасные темы, а Женька с удовольствием обнаружила, что почти  ничего и не
забылось, и она  может  спокойно болтать о природе,  о деревенской жизни,  о
прочитанных  книгах,  о  стихах.  Так  они  просиживали  до  тех  пор,  пока
приглаженный не на