е  веря своим глазам.  Так  они  смотрели
мгновение, но уже хлопнула страшная дверь, и Димка бежал к машине, показывая
всем своим видом, что  обошлось, не было  ничего  особенно  важного и  можно
ехать.  Женька  скорее  стала  закрывать  окно, но  в  последний  момент  не
сдержалась и, протянув наружу ладонь, сунула Алексу синюю пуговицу, которую,
конечно же, не забыла переложить из больничного кармана в новый.
     Димка видел это, но ничего не сказал, рванул машину, торопясь вырваться
наконец из гнетущего больничного пространства.
     Застучал  по крыше настоящий сильный октябрьский дождь. Но  даже  когда
они проехали длинной аллеей и миновали кирпичную будку проходной, Женьке все
казалось, что  за серой  пеленой дождя  она различает  высокого  человека  в
черном плаще, глядящего им  вслед и сжимающего  в кармане обыкновенную синюю
пуговицу.


ОАЗИС НА  ПОТОМ


         После двух часов бега по каменистой равнине мир стал заволакиваться
соленой пеленой. На какое-то время я превратился в бесчувственную машину,
полностью подчиненную четкому ритму движений "раз-два",  в голове не было ни
одной мысли, и все мое внимание поглотил равномерный звук хриплого дыхания.
Потом ноги стали наливаться тяжестью, слушались все меньше и меньше,  и тут же
где-то в животе появился страх, что я не выдержу. Испугавшись этого страха, я
немедленно разозлился. Черт бы побрал эту пустынную дорогу и это палящее солнце!
Черт бы побрал этих куррарцев с их ненавистью к технике! Я уж не говорю, что все
это расстояние можно было бы запросто пройти на краулере или осмотреть с
авиетки, но ладно - раз нельзя машины, так нельзя, а вот почему не разрешается
носить противосолнечные шлемы в этой чертовой каменной сковородке, вот это
совершенно  не понятно! Хорошо хоть, что не голышом бежим.
        В раздражении я уставился на сельгины лопатки, обтянутые желтой тканью
комбинезона. Они двигались равномерно и, как мне показалось, без всякого
напряжения. Раз-два, раз-два... Железная она, что ли? Так и будет топать без
остановки целый день? Очень хотелось облизнуть губы, но они покрылись такой
жесткой коркой, что было страшно даже к ним прикасаться. Воздух здесь, что ли,
какой-то соленый, черт бы его побрал тоже?
         Я стал всерьез обдумывать, как именно отдать Сельге команду на отдых,
но она сама вдруг стала замедлять темп и перешла на шаг. Со злорадством я
заметил, что она тоже порядком выдохлась. Потихоньку мы остановились, Сельга
слегка пошевелила губами и сказала:
         - Надо отдохнуть.
         Ну что за манера выражаться! На мгновение мне показалось, что она
хотела сказать: "тебе надо отдохнуть", но передумала. И вообще, чего она
командует? Впрочем, злости уже не было - привал! С наслаждением я потряхивал
ватными руками и ногами, приходя в себя. Сельга протянула мне фляжку. Я выбрал
местечко поровнее, улегся на спину, задрал ноги. Хлебнул водички. Кра-со-та.
Чего это я, собственно, испугался? Что мы, марафонов, что ли не бегали,
марш-бросков не совершали? Ну, положим, в несколько лучшей одежке, но все равно
нагрузочки бывали еще те. И вообще - бравые орлы Уликапа не сдаются и не позорят
славное имя учителя Йохана! Урра!
         Развеселившись от того, что страх и уныние скрылись без следа, я
приподнялся и посмотрел, где там Сельга. Она сидела рядом, скрестив ноги
по-турецки, устало опустив голову. Кепка лежала на коленях, и мокрые светлые
пряди закрывали сельгино лицо. Я отдал ей фляжку. Разозлился ни с того ни с сего
на девчонку... Никакая она не железная, лицо осунулось, губы тоже покрылись
коркой. Радоваться надо, что она мне в пару досталась, не придется ее на горбу
через пески тащить. Ну, не досталась, правда, а сама... И чего это она вызвалась
со мной идти? Ничего интересного в этой прогулке не предвидится, впрочем...
причем тут интерес. Надо же было кому-то пойти искать этих юных следопытов.
         Сельга пошевелилась, откинула челку, повернулась ко мне  и как всегда
ни с того ни с сего спросила:
         - Странно, да?
         Действительно, ситуация вытанцовывалась довольно странная. Мне
оставалось только согласиться:
        - Непонятно, как это они успели так далеко уйти. Та встрепанная тетка
говорила, что вечером все были на месте, и только рано утром обнаружился
самовольный уход из лагеря. То есть, у них было всего часов восемь, не больше.
Вряд ли они бежали так же, как мы.
         - Правда, - Сельга покивала головой. - И те трое, которых мы нашли у
подножия гор, были совсем плохи. Логично было бы найти оставшихся где-то
неподалеку.
         Угу, Хельмут так и думал. Они с Василиной и Питом относят несчастных
искателей приключений на базу, а мы продвигаемся еще немного вперед, подбираем
двоих и обратно. Но мы никого не нашли, и теперь непонятно, что делать дальше.
Может быть, не стоит идти в пески, а пошуровать по окрестностям? Вот ведь как
плохо без радио, без компаса, разрази гром эти куррарские порядки. Страшновато
отходить от дороги в незнакомой местности. Куррарцы и пальцем не пошевельнут
искать нас потом, а  наша группа маловата для прочесывания таких пространств. Да
и уезжать собрались уже послезавтра...
        Ничего не скажешь, неплохие выдались сборы, с приключениями. Будет о чем
рассказать в институте. Я представил себе Пита - загорелого, со шрамами на
плечах, во всю ширину рук показывающего, ка-акой величины ящерицы выскочили на
нас из пещеры. Подожду, пока он нахвастается всласть, а потом расскажу, что он
всего-навсего сдуру взвалил кусок огненного дерева на спину, чтобы нести на
базу, и поплатился за это.  А ящерицы в основном были не больше кошки, да еще и
совсем ручные. Пусть девчонки не охают от его рассказов, а хихикают.
        Хихикают... Хорошо, что именно Сельга со мной пошла. Была бы
какая-нибудь другая девчонка, извели бы насмешками и намеками. Но подопечных
Осипа Астатоновича еще никто не мог заподозрить в неравнодушии к
противоположному полу. Это железно. Хотя Пит и подмигнул мне на прощанье, когда
мы расставались у подножья, это скорее всего значило: не подкачай, не посрами
честь сильной половины человечества и "Веселых медведей". Знал, конечно, как
тяжело идти наравне с этой хрупкой на вид девушкой...
        Ух, не засиделись ли мы? Я поскорей взглянул вверх, пытаясь по солнцу
прикинуть время и сообразить, сколько мы уже отдыхаем. Взглянул с опаской на
Сельгу - она сидела, прикрыв глаза, положив на колени руки вверх ладонями. Что
же, пора трубить подъем, чтобы перехватить инициативу.
        Как ни тяжело вставать, а надо. Руки-ноги вроде слушаются. Девчонку тоже
жалко, а что делать?
        - Сель, вставай, пора.
Подождал, пока она встанет, отряхнется, и на всякий случай спросил:
        - Как ты себя чувствуешь? Может, повернем на базу?
Разбежался. Если кто-то и будет жаловаться, то не она. Прекрасно, значит,
вперед. Но все-таки командовать парадом буду я. Стараясь, чтобы голос мой
выглядел как можно более сухо, сообщил:
        - Больше не бежим, но идем быстро. Раз уж решили идти, то дойдем до
самой Тацры, оттуда свяжемся как-нибудь с нашими. Вряд ли, конечно, мальчишки
обнаружатся в песках, но для очистки совести надо посмотреть.
        Сельга кивает, шевелит губами. Сбивает меня с толку такая ее привычка.
Будто собралась что-то сказать, но передумала и выключила звук. Я вот, например,
сначала про себя думаю, а потом говорю.
        А она порылась в аптечке и протягивает мне желтую таблетку:
        - Не глотай, положи под язык.
        Небось, Астатоныч снабдил своей медициной. Все его девчонки перед
соревнованиями лопают какие-то цветные шарики. Только подойдет ли это мне?
Только хотел ляпнуть, но во время прикусил язык и поскорей схватил лекарство.
Почему не подойдет? Все мы одной крови, нечего тут.
        Как хорошо, что не надо бежать!  Я даже не заметил, как прошел час и мы
дошли до конца каменистой дороги. Но с первых же шагов по песку стало ясно, что
самое сложное еще впереди. Дороги не было совсем, ориентировочные палки торчали
прямо из барханов, наклонясь в разные стороны. Ноги проваливались не очень
сильно, но удовольствия от ходьбы больше не было. Когда мы немного прошли
вперед, я оглянулся - черная равнина и дорога почти скрылись из виду. Сразу
стало очень неуютно. Даже Сельга как-то неуверенно оглянулась по сторонам.
        Я поймал себя на этом "даже" и разозлился. Что это я, как старухи на
лавочке, все смотрю на нее, как на какого-то монстра? Старух еще можно понять,
они напуганы древними происшествиями с андроидами, киберами и всякими там
другими нечеловеками. Но те времена уже давно прошли. И девчонки Осипа
Астатоновича - настоящие люди, люди, только чуть-чуть "усовершенствованные", вот
и все. Для них и слова-то никакого специально не было придумано. И если бы они
сами не выделяли себя - не жили бы в одном коттедже, не держались бы все время
стайкой, как дочки, вокруг своего ненаглядного папаши, не завоевывали бы
несметное количество почетных грамот и наград по всем предметам в школе и
институте, - никто бы ни за что не отличил бы их от обычных девчонок нашего
городка.
        Когда в сентябре прошлого года все пятеро явились к Йохану, многие наши
радовались такому подкреплению. Действительно, "Веселые медведи" здорово взяли
старт в сезоне и крепко обосновались в верхней части таблицы. И Сельга, и ее
"сестры" тренировались на совесть. Но все время держались сами по себе.
Разговоры - только по делу. Ни в гости, ни в кино, ни на пляж. Йохан аж похудел
от усилий включить их в коллектив. В конце концов, мы же "Веселые медведи", а не
"Суровые медведицы". Может, он и сборы эти на тьмутараканской Курраре придумал,
чтобы нас немножечко сплотить?
        Я скосил глаза влево: идет себе, чуть наклонившись вперед, брови немного
сведены, как будто от размышлений, шаги так легки, как будто мы только что вышли
с базы. Я не успел отвести взгляд, а Сельга уже повернула голову и смотрит
вопросительно: что? Пришлось сказать ни к селу ни к городу:
        - А классно было бы тут на санд-бордах пройтись, а? И чего эти куррарцы
выдумали никакой техники к себе на планету не пущать?
        -  Это их дело. - Сельга лишь слегка приподняла брови. - В гостях надо
просто соблюдать хозяйские порядки, и все.
        Ну ясный перец, надо соблюдать.  К тому же экзотика, местный колорит и
так далее, очень подходит для туризма. Да и в тренировочном лагере особенной
необходимости в технических приспособлениях мы не испытывали. Но в экстремальных
ситуациях, вроде нашей - неужели нельзя сделать исключение? Я попытался
втолковать Сельге, что, если куррарцы действительно претендуют на роль гуманного
и цивилизованного сообщества... Тут она вдруг остановилась и взяла меня за
локоть. Это что еще за штуки? От неожиданности я замолчал и уставился на нее. А
Сельга на меня даже не глядела. Медленно-медленно поворачивала голову, будто
прислушиваясь, и потом сообщила:
        - Сейчас приду.
        От удивления я даже не запретил отходить от тропы. Только предупредил,
чтобы не исчезала из видимости. Ладно уж, пусть посмотрит, что ее там
заинтересовало - мы не собъемся с пути, если я буду видеть ориентировочный
столбик, а Сельга - меня.
        Но нам не пришлось далеко отходить. В шагах двадцати, но с другой
стороны бархана, так что не было видно с дороги, лежал куррарец, основательно
засыпанный песком. Я хоть здешних жителей почти и не видел, но сразу понял, что
это - типичный их представитель, такой же вылитый Тарас Бульба, как и те
несколько, что встречали нас по прибытии на Куррару. Большая лысая голова,
толстые складки на затылке, здоровенные оттопыренные уши... Даже чуб был в
точности такой, как на картинке в учебнике по литературе - хотя, как объяснил
нам Борис, это у куррарцев совсем не волосы, а специальный орган ориентирования
в пространстве. Глаза обнаруженного аборигена были закрыты, а нижнюю часть лица
скрывала грязная намотанная кое-как тряпка. Мы с Сельгой одновременно опустилась
на колени, чтобы пощупать пульс, и одновременно кивнули друг другу - жив. Сельга
сразу же вытащила флягу и, отодвинув тряпку, смочила запекшиеся губы, но
куррарец не подавал никаких признаков жизни. Тогда мы, не сговариваясь, стали
осторожно освобождать его от песка.
        С этим пришлось порядочно повозиться, куррарец оказался огромным
детиной, одну его руку я с трудом мог удержать на весу. А когда мы с Сельгой
вытянули его наконец-то на дорогу, то оба еле стояли на ногах. Я в изнеможении
уселся рядом с неподвижным телом, обмахиваясь кепкой и судорожно пытаясь
сообразить, что же нам теперь делать. Искали пропавших мальчишек, а нашли... Вот
уж только Тараса Бульбы нам не хватало в этой дурацкой пустыне! Мне отчаянно
захотелось, чтобы незнакомец сию же секунду очнулся и ушел своей дорогой, не
создавая нам дополнительных хлопот. В отчаянной надежде я уставился на мясистую
физиономию куррарца, пытаясь разглядеть на ней малейшее движение, но не мог
понять даже, дышит он или нет.
        Собираясь с мыслями и соображая, что же нам теперь делать, я
рассматривал грубый темно-зеленый комбинезон и серые, вроде бы сплетенные из
коры дерева, ботинки. Руки у куррарца были толстые, с крупными мясистыми
пальцами, и в кулаке крепко зажат какой-то небольшой предмет, похожий на
деревянный сосуд. Я хотел посмотреть, нет ли там чего-нибудь попить, но пальцы
не разжимались, да и Сельга отрицательно мотнула головой: мало ли, что там
такое, для нас даже запах может оказаться ядовитым.
        Пока я осматривал карманы комбинезона на случай оружия, Сельга уселась
возле головы куррарца и положила руки ему на виски. Я бы, честно говоря, не стал
бы на ее месте этого делать - все-таки не землянин, кто знает, какая реакция
может образоваться из тесного взаимодействия разных полей. Но Сельга уже
сосредоточилась, взгляд расплылся, и я не стал ее отвлекать - только смотрел
внимательно, все ли в порядке. Тарасу Бульбе стало лучше на удивление быстро:
через три минуты он приоткрыл глаза и захрипел, стараясь что-то сказать. Потом
он судорожным движением прижал к себе деревянную бутыль, испуганно кося на нее
глазами: не пропала ли. Убедившись, что не пропала, успокоенно закрыл глаза.
Сельга поила его из фляжки, а я прикидывал, куда теперь лучше двигаться - вперед
или назад. На карте, которую мне сегодня утром второпях показывал Борис, кусочек
пустыни, который мы сейчас пересекали, выглядел как маленький отросток,
протянувшийся от огромного желтого пятна. Дорога чуть заметным пунктиром шла как
раз поперек, отсекая этот хвостик от основного печаного массива. "Километров
пятнадцать будет", - говорил Борис, недовольно морщась. - Потом дорога пойдет
через маленькие деревушки, еще километров через десять начнется Тацра. С
местными жителями старайтесь не общаться, они туристов не любят. Постарайтесь
нанять повозку и двигайте в наше посольство. А лучше всего так далеко не
ходите."
        Как ни протестовало мое нутро против встречи с деревенскими жителями,
было очевидно - дорога вперед короче, чем назад. К тому же, если тащить эту
огромную тушу - то лучше, конечно, по песку, чем по каменистой дороге. Я достал
из кармана туго свернутый лоскут синтекса, завязал в двух местах узлы и позвал
Сельгу, чтобы вместе перекатить куррарца на расстеленный  материал и двигаться,
наконец, дальше. Но очнувшийся Тарас заволновался - не понял, бедняга, что
происходит - и затрещал, забулькал на своем гортанном языке, тараща глаза и
выразительно двигая бровями. Вот ведь засада! Как теперь с ним объясняться?
Может, ему придет в голову с перегрева, что мы его в плен забираем и начнет
сопротивляться? Бог знает, какие тут обычаи существуют по обращению с найденными
в пустыне! И как положено обходиться со спасителями - пришло мне в голову в
самый последний момент.
        Сельга внимательно вслушивалась в клокочущие звуки, потом вдруг
запрокинула голову и изобразила нечто, напоминающее полоскание горла. Тарас тут
же замолчал, похлопал глазицами, а потом откликнулся длиннющей трелью с очевидно
требовательной интонацией. Сельга коротко ответила и посмотрела на меня
вопросительно, как бы спрашивая совета - как объяснить ситуацию этому типу.
        - Ты что, знаешь куррарский? - только и мог выговорить я. Это был
сюрприз - пожалуй, приятный, но ухудшающий положение с нашим "равноправным"
партнерством.
        - Да, просмотрела кое-что по приезде... Но словарный запас не очень
большой. Что ему сказать? - буркнула Сельга как бы неохотно.
        - Скажи, мы постараемся дотащить его до ближайшего жилья и обратимся к
местным жителям за помощью. Спроси... как-нибудь осторожно, какие тут традиции в
смысле спасания чело... живого существа из пустыни. Не наказуемо?
        Сельга с Тарасом обменялись несколькими очередями, состоящими и рычащих,
свистящих и шипящих звуков, и результат переговоров не замедлил сказаться:
куррарец довольно живо перекатился на подстилку и улегся поудобнее, прижимая к
животу свой ненаглядный деревянный сосуд. Я почувствовал, как горячей волной
меня пробрала настоящая злость.  Устроил нам чудесное приключение по дороге и
развалился! Везите, мол, поживее! А пешочком потопать не охота?
        Сдерживаясь, чтобы не пнуть зеленый комбинезон, я буркнул Сельге:
        - Пусть бросает свою бутылку, если там нет питья. Я не нанимался его с
багажом таскать.
        Сельга сообщила это Тарасу, и он тут же отреагировал: выкатив до
невозможности глаза, пророкотал что-то поразительно низким басом, а потом
зажмурился и прижал деревяшку к лицу, всем своим видом показывая, что лучше
умрет на месте, чем расстанется со своей штуковиной.
        Сельга пошевелила губами, а потом сказала неуверенно:
        - Он этого не сделает, потому что там у него... джин.
        Усталость давала о себе знать и я еле сдержался, чтобы не выругаться
солидным заковыристым выражением, в котором помянул бы и пустыню, и Тараса, и
его привязанность к спиртным напиткам.
        - Плевать мне на его джин. Пусть в Тацре себе накупит хоть водки, хоть
минералки. А то останется здесь - и не увидит прилавков с бутылками уже никогда.

        - Да нет, ты не понял, - Сельга наморщила лоб в какой-то гримасе - то ли
пыталась скрыть успешку, то ли, наоборот, хотела улыбнуться. - Он говорит, что
там у него живой джин, который... как с Алладином... выполняет желания...
        Ах, Хоттабыч! Да, чего только не узнаешь про характер местных жителей в
неформальной обстановке. А Борис говорил, что у них напрочь отсутствует чувство
юмора. Куда там! Этот разлюбезный Тарас только что чуть не отбросил коньки (ну
какая вероятность была вообще, что его кто-нибудь найдет?), а шутит, понимаешь,
напропалую... Ну, если у него есть силы шутить, то пусть...
        Тут любитель джина (или джинов) опять подал голос - как мне показалось -
совсем другим тоном, тревожным, даже жалобным. Сельга послушала его и сказала,
что Тарас предупреждает о приближении песчаной бури. Он чувствует, что она уже
близко. И предлагает спрятаться в убежище, приготовленном специально для таких
случаев. Убежище это, вроде бы, должно быть совсем недалеко, возле
ориентировочного шеста с темным флажком.
        Мне вся эта история уже порядком надоела. Хотелось оказаться наконец
если не дома, то в каком-нибудь более цивилизованном месте, чем эти пески - хотя
бы в нашем посольстве в Тацре. Поэтому я молча подошел к Тарасу, взялся за узел,
и, увидев, что Сельга тоже готова, медленно тронулся в путь, волоча за собой
зеленую тушу, стараясь шагать с Сельгой в такт.
х х х
        Палка с выцветшей тряпкой показалась не очень скоро, но все же раньше,
чем я решил, что дотащить Тараса до ближайшего жилья нам не под силу. Хотя мысли
на эту тему уже начали роиться у меня в голове. Впрочем, привал в убежище от
песчаных бурь несколько примирил меня с присутствием зеленого комбинезона.
Выходит, что буря настигла бы нас с Сельгой в пути, а сами мы вряд ли догадались
бы рыться в песке возле шеста