чинал  поглядывать на  часы слишком часто.  Тогда Алекс  с
видимым сожалением прощался, и обязательно прибавлял "до завтра".
     Когда  посетители уходили,  Женьку начинали мучить  подозрения: было ли
все действительно  так, как ей казалось?  Нет, конечно же,  нет,  не  станет
важный  иностранец   проявлять  какой-то  особенный  интерес  к   ее  жалкой
персоне... Все  это глупости, бред от скуки... Но  этот взгляд?  Эта радость
при встрече -  только  дань вежливости? Иногда  Женька начинала бояться, что
внимание к ней Алекса будет  замечено девчонками, но в бесконечных  вечерних
разговорах  услышала  совершенно  обратное:  каждая  из  пациенток  третьего
нижнего гордилась  замечательным отношением  посетителя. Софка  уверяла, что
именно  ей  мистер   Потомак  протягивает  коробки   со  сладостями.  Фатима
причитала:"Как  смотрит,  как он смотрит, а?",  Раиса  загадочно  тянула:"На
кого-то  он, конечно,  смотрит, да на тебя  ли?" От  этих  разговоров Женьке
становилось еще хуже. Ругая себя распоследней дурой, она старалась думать  о
чем-нибудь  отвлеченном,  но  в ушах снова  и  снова звучал  густой  веселый
голос:"Женья, а что есть  чердак? О да, я имею дома чердак тоже! А сьеновал?
Что есть это?"
     Во вторник во время выдачи процедурных листков Дарья сказала:
     -  Овсянникова,  после  завтрака  останься,  я  дам   тебе  направление
отдельно.
     Но и потом никакого направления она Женьке не дала, а велела идти с ней
в   процедурный  корпус.   По  дороге,  после  некоторого  молчания,   Дарья
произнесла:
     - Сегодня мистер Потомак находится  в нашей  больнице больше как  врач,
чем проверяющий. Он тебя  немножко посмотрит. Ты не бойся, в этом нет ничего
опасного. Но... будь осторожна в разговорах. Поняла?
     Женька  молча кивнула, хотя ничего не поняла, кроме того, что надо быть
осторожной. Ну а как же иначе?
     Мистер  Потомак сидел  за  большим  столом в  просторном, почти  пустом
кабинете с  тяжелыми синими шторами на окнах. Раньше Женька здесь не бывала.
В белом халате,  который был ему  маловат, Алекс выглядел необычно, и лицо у
него  было строгое и замкнутое. Он жестом предложил Женьке сесть и посмотрел
на Дарью,  как  бы  ожидая от нее  необходимой  информации, но  Дарья только
сказала:
     - Не больше получаса, пожалуйста, - вышла, и закрыла дверь.
     Потомак посмотрел Женьке в лицо, натянуто улыбнулся.
     - Вот,  Женья, сегодня я здесь как врач. Я правда  есть  врач,  я давно
изучать такие сложные заболевания... такие  явления... как в вашей больнице.
Мой институт разрабатывать методы,  аппаратуру для взаимодействий... врача и
пациента. Мне разрешили попробовать здесь  тоже. Это абсолютно не  больно! И
не вредно. Я надеюсь, вы не возражайте?
     Если бы он не был очень важным проверяющим и к тому же врачом, подумала
Женька, то я решила бы, что он волнуется. Но с чего ему волноваться? За свой
опыт? Вряд ли он будет проводить в таких условиях что-нибудь сложное... Да и
что ему грозит в случае неудачи - не выволочка же в Шишаке, как  нашим белым
халатам?
     Все так же натянуто улыбаясь, Алекс протянул ей легкий обруч с ведущими
к  нему  на  стол  проводками.  На  столе  располагалась  плоская  панель  с
управлением.  Это было похоже на музыкальную комнату, и Женька не удивилась,
когда Потомак предложил ей просто посидеть и подумать о чем-нибудь приятном.
Поудобней  устроившись  на  стуле,  она  привычно  прикрыла  глаза.  Видения
появились сразу. Женька  шла по огромному лугу с высокой нескошенной травой.
Трава была высоченная,  она не только путалась  под ногами, мешая  идти,  но
доходила до груди, и ее приходилось  раздвигать руками... Продвигаться через
это  зеленое  море было трудно, но  очень приятно:  снизу шел  влажный запах
земли, а  поверху  ветер  гонял  медовые ароматы  клевера. "Женя-а-а!"  звал
далекий голос  где-то  впереди  - и манил, манил к себе...  Женьке  хотелось
идити и  идти сквозь эту траву, но чувство тревоги  неожиданным  диссонансом
ворвалось  в  гамму  ощущений,  и  Женька   замерла,   прислушиваясь.  Потом
приоткрыла  глаза, глянула на Алекса: он сидел,  отрешенно глядя в стол, но,
кажется, думал  о чем-то своем,  сложном, и даже, наверное,  тяжелом, потому
что руки его  сжимал рукоятки на панели с такой силой, что побелели костяшки
пальцев.  Женька посидела немного, глядя  на него, а  потом  хотела снять  с
голвы обруч;  вдруг раздался резкий  щелчок, и  рукоятка с мясом взлетела  в
воздух.  С  недоумением взглянул  Алекс  на обломок, оказавшийся в его руке,
швырнул его на стол и взволнованно заходил по кабинету:
     -  Нет,  я не понимать такого!  Это  не есть болезнь!  Это есть чистый,
ясный поток энергии! Я не понимать диагноз! Impossible! Женья!
     Теперь он  уже обошел вокруг  стола и наклонился  над Женькой, но из-за
большого  роста  ему  было  неудобно  стоять  так  сильно согнувшись,  и  он
опустился перед ней на колени, жадно говоря ей прямо в лицо:
     - Я  вижу, Женья, вы не такой  больной, чтобы  так лечить, как здесь. Я
чувствую у  вас много сил, я слышу много энергий  - мы можете сильно думать,
сильно переживать, я  чувствую это каждый день, что  я здесь!  Я  слышу этот
поток, этот ветер - вы больше живой, чем другие! Я буду  вам помогать. Ви же
хотите отсюда уходить?
     Не то  чтобы Женька испугалась такого натиска - нет, ей было  совсем не
страшно. Но  она  вся  подобралась  в  ожидании  и  удивилась  -  неужели он
действительно думает,  что они одни, что так себя ведет? Или  это тоже часть
опыта? Но страдающее лицо  Алекса не давало его заподозрить: он, похоже, сам
не понимал, что с ним стряслось.
     -  Почему  вы  молчите, Женья?  Ви не говорить  мне правда! Ви тоже! Ви
молчите - я не  понимать, я  только  чувствовать! Что  у вас в руке? - вдруг
выпалил он, вглядываясь Женьке в глаза, - Что у вас там?
     Женька медленно вытащила из  кармана руку и медленно разжала  кулак,  в
котором все это  время  сжимала  синюю  пуговицу. Потомак уставился на нее с
оторопелым видом.
     - Обыкновенная пуговица, - сказала Женька бесстрасстным голосом.
     - Обыкновенный  пуговица?  Ви  говорить, обыкновенный пуговица! - Алекс
хотел дотронуться до  пуговицы,  но  потом отдернул руку  и поднялся,  чтобы
опять расхаживать по кабинету.  - Нет, я  не  знать  ничего.  Я не  понимать
ничего.  Я  только чувствовать, что даже  самый обыкновенный пуговица  у вас
имеет огромный энергия. Я не понимать, но я помогать.
     Придя к  какому-то решению, Алекс внезапно успокоился и уселся прямо на
стол перед Женькой. Она уже убрала пуговицу обратно в карман и с облегчением
видела, что загорелое лицо снова стало оживленным и привычным.
     -  Я могу помогать, Женья, - говорил он, будто убеждая ее  бежать прямо
сейчас же, из этого занавешенного  синим кабинета. - Есть такая программа по
кооперации, я  могу настаивать!  Только  не  говорите нет, Женья,  только не
говорите нет!  - и Женька  только  качала головой от удивления  - неужели он
думает, что здесь хоть что-то зависит от ее "да" и "нет"?
     Но Алекс все смотрел умоляющими глазами:
     - Это тяжело понимать, Женья, все это так быстро. Но  у меня нет больше
времья, завтра - мой  последний день. Я вам помогу. Я  знаю, никто не хотеть
быть здесь, никто.
     Пришла Дарья и забрала Женьку  обратно в  отделение, и весь день как-то
незаметно скатился к концу, а Женька как будто спала на ходу, и все  сжимала
свою  синюю пуговицу в кармане,  и  все повторяла про  себя: никто не хотеть
быть здесь, никто.

х х х


     Назавтра Дарья объявила  все процедуры, и  девчонки решили,  что мистер
Потомак придет вечером,  но он явился перед  самым  тихим  часом. У него был
очевидно  усталый  и  грустный  вид,  а  оттого,  что  он  пытался  шутить и
улыбаться,  как раньше,  делалось  еще  грустнее. Все притихли  и  старались
смириться  с  этим  прощанием;  сказки быстро  заканчиваются, закончилась  и
сказка  про заморского принца. Уходя, Алекс  задержался поговорить с Дарьей,
будто убеждал ее в чем-то, а когда Дарью позвали к телефону, остался ждать с
напряженным лицом. Приглаженный сегодня тоже был невеселый и даже не казался
таким уж идеальным манекеном.
     Вернувшись  после телефонного разговора,  Дарья сразу стала  прощаться.
Видно было,  что она  торопилась,  и, пожелав  собеседникам удач и  встреч в
будущем,  поспешила  по  делам, оставив Потомака с неразрешенным вопросом  в
глазах.
     Перед тем, как спуститься вниз, Дарья заглянула во вторую палату.
     - Овсянникова, ты  знаешь на втором этаже бывшую рентгеновскую комнату?
От лифта налево? Зайди туда через десять минут.
     Оттого, что Дарья  не дала  никаких  других  указаний - приодеться, или
взять бумаги, девчонки решили, что ей дадут задание по-хозяйству.
     - Скажи, что  не  имеют права лишать  тихого часа,  - проворчала Раиса,
раздеваясь. - Даже собственный распорядок дня - и то нарушают!
     -  А может, там  будут девчонки  из  второго отделения, -  предположила
Лидка, снимая заколки и потряхивая белыми волосами. - Так ты спроси, Женюша,
как там у них с иностранцами, и вообще.
     Женька  была рада  поработать в этот тихий час. Мысли об Алексе, хотя и
неяркие,  расплывчатые, витали над ней  с утра,  не давали  расслабиться. Не
принимая всерьез его слов, Женька все же задумывалась над своей  собственной
реакцией на  вчерашее и размышляла, хотела бы  она сейчас каких-то серьезных
перемен в своей  жизни, или нет. "Никто не хотеть быть здесь" - это ясно, но
привычка  к  больничному  распорядку,  относительная  безопасность  и  страх
неизвестности затягивали, как болото.
     Подходя  к бывшему  рентгеновскому кабинету, Женька  подумала, что  вот
сегодня  Алекс  уедет, все  пойдет  по-старому,  и  ведь  никто особенно  не
огорчится  - эта неделя посещений была хоть  и интересной, но напряженной, и
народ будет не прочь отдохнуть, погрузившись в тишину больничных будней.
     В   бывшем   рентгеновском  оказалось   сумрачно   из-за   составленной
беспорядочно  старой  мебели  и  черных кожанных занавесок, перегораживающих
пространство. В глубине слышался  дарьин голос,  и еще один  - от которого у
Женьки замерло сердце.
     Дарьин собеседник говорил удивительно напористо и даже сердито:
     - Я очень уважаю ваше мнение, Дарья Витальевна, но сказать ей все равно
надо. Никто не может решать, только она сама.
     Женька прошла между сломанными шкафами, отодвинула тяжелую занавеску, и
увидела Дарью и Димку, стоящих у окна. Они так запросто разговаривали! Прямо
как старые знакомые! Но Женька все равно побоялась подойти к Димке  поближе,
и остановилась, прижимая руки к груди.
     Дарья махнула рукой:
     -  Говори,  пожалуйста, все, что считаешь нужным, только не долго.  - И
повернулась  к  окну,  оперевшись  руками о  подоконник. Странно,  окно  это
выходило не во  двор,  а наружу, но было не закрашено, и взгляду открывалось
большое нескошенное поле под серыми осенними тучами.
     Женька молча посмотрела  на Димку - взволнованного, с  красными пятнами
на скулах. Он порывисто шагнул вперед:
     -  Женя, здравствуй!  Все это  выходит  так  нелепо, так спешно,  но мы
должны торопиться. Я...  За эти два месяца я подготовил  тебе  документы  на
выписку... Мы могли бы жить вместе... если ты захочешь... И все  уже готово,
но... ты  должна  знать...  Теперь  это не  единственный способ  тебе отсюда
выйти. Этот  мистер Потомак  - он  получил  разрешение  забрать  тебя в свою
клинику. Он  еще пока не  знает,  но бумага  подписана... Наверное, это даже
лучше! Ты подумай сейчас, ладно? Только ты как следует подумай!
     Теперь Димка смотрел не на Женьку, а в сторону, лицо у него скривилось,
как от боли. Он быстро  шагнул  за груды мебели и там  двигался неуклюже, за
все задевая.
     Женька продолжала стоять  в недоумении. Выписка, Потомак, все кружилось
в  голове. Неужели она может здесь  чего-то решать? Уж сколько времени - да,
пожалуй, и всю жизнь - кто-то всегда решал за нее!
     Дарья повернулась, притянула Женьку крепкой сухой ладонью к окну.
     - Не волнуйся, Женя, подумай. Конечно, Дима - очень славный мальчик. За
эти два месяца я познакомилась  с ним поближе...  Он проделал  действительно
огромную работу... Тебе даже и не представить, а я-то уж знаю, что это такое
-  документы  на  выписку.  Даже со  связями  и  средствами  его отца -  это
тяжеленный труд, часто и неподъемный. Видно, он и правда... очень привязан к
тебе. Я могу пожелать вам  только счастья, и я  думаю, оно  у вас будет. Но,
заботясь прежде всего о тебе... он считает, что никогда не сможет  дать тебе
всего того,  что  могут  там - за  границей,  и  первую очередь  - настоящей
безопасности. Впрочем... Дима, ты действительно считаешь,  что там она будет
в безопасности?
     Димка уже вышел из-за мебельных гор, лицо его было мрачно.
     -  Почему   нет?   Чем   дальше   отсюда...  Уж  раз   случилось  такое
неправдоподобное дело, и Потоцкая подписала разрешение...
     - Неужели ты не понимаешь, что Потоцкая подписала ему бумаги от страха,
просто из-за безумного желания, чтобы  он  наконец  исчез из  ее владений  и
оставил больницу  в  покое? Вот-вот начнут срываться эксперименты, ведущиеся
годами! Да  пропади  он  пропадом,  этот  мистер Потомак,  впридачу со своей
Овсянниковой! Потоцкой в каком-то смыле развязаны руки: Санина  - в отпуске,
Ромкин  -  в  командировке,  Каролина  Борисовна на  больничном,  правда, на
настоящем,  заслуженном... Кто упрекнет ее потом, что она прекратила всю эту
ужасную историю с комиссией, отпустив всего-навсего одну незаметную больную?
Но кое-у-кого проблему  только начнутся, когда Женя выйдет на свет божий, да
еще в сопровождении иностранцев, да еще и намереваясь пересечь границы! Мало
ли что  может рассказать эта маленькая пациентка о нравах здешних коридоров?
Мало ли что вообще может выползти наружу вместе с ее скромной персоной? Нет,
ей не дадут далеко уйти, уверяю тебя - эти руки слишком длинны.
     - А со мной? Почему ей дадут уйти со мной?
     - Ну,  я вижу тут здравые резоны. Ясно, что  любой, здесь побывавший, и
каким-то  счастьем вышедший на  волю,  обратно  не  стремится.  Страх  будет
закрывать ему рот  и пригибать к земле.  Ведь  достать его  - очень  и очень
легко.  Пусть  живет  себе  тихонько,   если  ведет  себя  хорошо.  А  какие
возможности разобраться  с мистером Потомаком и прочими ревнителями порядка!
Выписана - и все, никаких  концов. Личная неприкосновенность и неразглашение
данных. У них, кстати, есть все основания предполагать, что с  исчезновением
именно  Овсянниковой  пыл  по  освобождению  наших  больных  у  него  сильно
охладится...
     Дарья выразительно  посмотрела  на  Женьку. Женька глядела  в окно - на
желтую  полегшую  от  дождей  траву,  на  серые  низкие   тучи,  на  дальний
потемневший  без  листвы  лес.  Какие загадки  загадывает ей  судьба!  Алекс
Потомак и заграница с  риском для жизни - или  Димка, тихая  жизнь  в  тихом
знакомом городе? Как  сложно выбирать  и как хорошо, что  ей вообще  не надо
выбирать!  Женька быстро повернулась  и  шагнула к  Димке,  подняв лицо.  На
всякий случай она еще положила ему руки на плечи - чтобы точно знать, что он
говорит правду.
     - Ты честно хочешь меня отсюда забрать? - спросила  она,  вглядываясь в
серьезные серые глаза. - Или ты думаешь, что ты должен?
     Вместо  ответа Димка  обнял ее за плечи,  прижался щекой к виску. Молча
стиснул.
     Они  стояли бы так вечно, если бы не  чувствовали: Дарья ждет, надо уже
действовать. Женька спросила:
     - А когда?
     - Прямо сейчас, и поскорее, -  сообщила Дарья, направляясь к  дверям. -
Если  я  вас  правильно поняла, то  надо всем вместе спуститься вниз, там вы
подождете, когда я вынесу бумаги. В такой ситуации надо ковать  железо, пока
горячо.
     Все трое  молча  вышли  из кабинета, прошли коридором и  спустились  на
первый  этаж. На мгновенье Женьке даже  стало жаль,  что нельзя  забежать  к
девчонкам,  попрощаться,  обняться,  и  шепнуть,  что  Кривуленция  болеет -
понервничала,  наверное,  старушка, от  всех этих комиссий.  Но  тут  же она
испугалась  и  этих  мыслей, и того, что  именно сейчас что-нибудь случится,
Димке не дадут ее забрать, и тогда уж все будет гораздо хуже, чем сейчас.
     Дарья вела их незнакомыми переходами, открывая двери  ключом и закрывая
их  снова.  Неожиданно появилась лестница, ведущая  еще вниз - в подвал, что
ли?  На  нижнем  этаже  Дарья  отворила  скрипящую  дверь  в мрачное  темное
помещение, оставила  их тут  подождать и пошла по коридору дальше. В комнате
было  сыро,  на полу  валялся  мусор  -  не хотелось даже садиться  на узкие
деревянные скамейки, стоящие у стен. Женька зябко ежилась и молчала, робея.
     Димка накинул на нее свой свитер и сказал, утешая:
     - Я принес тебе  уличную, теплую одежду,  но она  лежит  где-то там,  в
приемном покое... Если... все будет хорошо, то ее принесут.
     Так они  и  стояли  рядом, боясь проронить  слово  под тяжелыми низкими
сводами и прислушиваясь к шагам в  коридоре. Вот застучали  тупые каблуки...
Кажется,  мимо - нет, дверь чуть приоткрылась, пожилая сестра с накинутым на
плечи серым вязаным  платком бросила мешок  с  одеждой, велела одеваться,  и
скрылась. Женька  бросилась  судорожно вытаскивать вещи и  натягивать поверх
больничного, потом спохватилась:  сестра наверняка придет забирать казенное.
Димка принялся  помогать:  спешно  снимать уже  одетое, разбираться, что  из
принесенных вещей надо  одевать сначала,  что потом,  и в  этой суматохе они
даже согрелись.
     Как  раз в  последний  момент  одевания  пришла та же  угрюмая сестра с
пачкой документов. Женьке надо было расписаться за получение, сдачу чего-то,
и  еще  маленькие и большие бланки. Сразу  стало страшно - Женька  не  могла
прочитать,  что  стоит  в  бумагах - буквы прыгали перед глазами, а смысл  с
трудом  прочитанных слов тут же  ускользал. Но  Димка  просмотрел  и  кивнул
головой: давай пиши, можно. С трудом Женька царапала первые буквы: Ов, и тут
же бросала, такой туман стоял перед глазами.
     Часть  документов  сестра отдала Димке,  часть забрала себе, зажав  под
мышкой.  Потом медленно  прошла  через все  помещение,  позвенела  ключами и
открыла незаметную дверь - ведущую, оказывается, прямо на улицу!  Ничего  не
сказала, только махнула рукой, мол, идите уже, чего тянуть.
     Дверь  вела во двор,  где раньше  разрешали  гулять,  а  теперь  стояли
какие-то контейнеры, строительные вагончики, высилась  гора наваленных труб.
Тут  же  была стоянка машин, и Димка,  отворачиваясь  от  холодного  ветра с
водяной  крошкой, потянул скорее к одной из машин, серым  Жигулям, торопясь,
открыл  дверь.  Только  сейчас,  в машине,  Женька  вспомнила,  что  ведь  с
Дарьей-то  она  не попрощалась, ни сказала  ей ни  одного доброго  слова.  С
грустью обернулась она на дверь, из которой только что вышла, и -  вцепилась
в димкин рукав: на пороге  стояла сестра, кутаясь в серый  платок, - кричала
им вдогонку, размахивая рукой. Они что-то забыли? Или...
     Димка хрипло сказал:
     - Подожди, я сейчас... - выскочил из машины, подбежал к сестре и вместе
с ней скрылся в дверях.
     Нет, нет,  нет, только не сейчас -  бешено колотилось  у Женьки сердце,
хотя  в  глубине  души  она  уже не  могла  представить  себе неудачу. Дверь
оставалась закрытой - минуту,  две... Вдруг кто-то в  темном  плаще заслонил
свет,  проходя  между машинами. Женька нагнулась поглядеть:  Алекс!  Засунув
руки глубоко в карманы, он шел, опустив  голову, но глядел не под ноги себе,
а сквозь.  У  Женьки сжалось сердце:  и  с ним она тоже  не попрощалась,  не
поблагодарила  даже за все, что он старался для нее сделать.  Не задумываясь
ни  секунды,  Женька уже крутила  ручку, опуская стекло, и позвала негромко.
Алекс вздрогнул, обернулся по сторонам, не сразу сообразил  посмотреть вниз,
а  увидев Женьку, замер, как  бы  н