никто его не звал, потому что и имения-то не
было.
     Иногда он  по нескольку дней совсем ничего не делал.  Покуривал трубку,
шатался по двору или ходил осматривать дружные всходы на полях. Однако самым
любимым его  развлечением было  подняться на  холм и,  улегшись под  сосной,
смотреть, как из земли вырастают, словно грибы, дома немецких колонистов.
     К  концу мая Хаммер уже совсем построился,  у  других соседей Слимака -
Трескова,  Геде  и  Пифке -  тоже  закончилась постройка ферм.  Приятно было
взглянуть на их хозяйство.  Все фермы стояли посреди поля и были похожи одна
на  другую как  две  капли воды.  У  дороги большой сад,  обнесенный дощатым
забором;  к  забору с  одной стороны примыкает крытый дранкой дом из четырех
просторных  комнат,  а  за  домом  тянется  огороженный строениями  огромный
квадратный двор.
     Постройки их были несравненно выше, длиннее и шире, чем у крестьян, но,
несмотря на чистоту и  аккуратность,  казались неуютными,  суровыми,  должно
быть,   оттого,   что  на   крестьянских  хатах  и   сараях  крыши  делались
четырехскатные, а у немцев - двухскатные.
     Зато в  немецких домах окна были большие,  в  шесть стекол,  а  двери -
столярной работы. Ендрек, постоянно таскавшийся к немцам, рассказывал, что в
горницах у  них везде настланы полы,  а  кухни отдельные и  печи с железными
плитами.
     Лежа под сосной,  Слимак присматривался к  их хозяйству и  мечтал,  что
когда-нибудь и он построит себе такой же дом,  только крышу поставит другую.
Но  порой среди этих мечтаний вдруг что-то  заставляло его вскочить на ноги.
Ему хотелось вдруг куда-то идти, взяться за любую работу, становилось скучно
и стыдно,  что он бездельничает;  им овладевала внезапная тревога, как будто
кто-то стучался в его грудь и спрашивал: "А что будет дальше?"
     Иногда его охватывала тоска по имению, по тем полям, где еще недавно он
ходил за плугом и  где сейчас выросла колония.  То вдруг одолевал его страх,
что ему не  устоять против немцев.  Вырубили же они лес и  раздробили камни,
мало того - самого помещика выгнали...
     Но он скоро собирался с духом и успокаивался. Живет же он рядом с этими
немцами уже почти два месяца,  а ничего дурного они ему не сделали. Работают
у  себя по  хозяйству,  следят,  чтобы скот не  лез  в  чужое поле,  и  даже
ребятишки у  них  не  озорничают,  а  учатся в  доме Хаммера,  где поселился
больной учитель.
     "Ничего,  степенный народ, - говорил себе Слимак, - с ними-то, пожалуй,
лучше, чем было при помещике".
     Лучше потому,  что  с  первого же  дня  они много покупали у  Слимака и
хорошо ему платили.
     За это время он продал им двух телят,  тринадцать поросят,  одиннадцать
гусей и  шестнадцать мер зерна,  а  уж кур,  масла,  картошки -  этого и  не
счесть.  Даже связка заплесневелых грибов -  и та пригодилась,  и за нее ему
заплатили.
     Меньше чем  за  месяц Слимак заработал у  них  рублей сто  без  всякого
труда, а за эти деньги в имении целый год пришлось бы гнуть спину.
     Правда, жена не раз говорила ему.
     - Ты что же думаешь,  Юзек,  так они и будут всегда у тебя покупать?  У
них  тоже свое хозяйство,  да  еще получше твоего.  Не  надолго эта радость,
самое большее - до зимы, а тогда они и на ломаный грош у тебя не купят.
     - Там видно будет, - отвечал мужик.
     Но про себя он думал,  что, если немцы и не станут у него покупать, все
равно он немало заработает на тех,  что строят дорогу, только бы они подошли
поближе.   Он  даже  делал  кое-какие  закупки.  Приобрел  двух  боровков  у
Гроховского,  несколько гусей  у  Вишневского,  а  когда  немцы  стали  реже
спрашивать масло, велел жене собирать его и солить.
     - Ты не бойся,  - говорил он, - все разберут дорожники. Забыла, что нам
инженеры говорили?
     За  время  своих  поездок по  торговым делам  он  неоднократно встречал
Иоселя, и всякий раз тот насмешливо поглядывал на него и усмехался.
     "Злобится на меня,  -  думал Слимак. - Боится, пес, как бы я дорогу ему
не перебежал".
     Однажды шинкарь остановил его.
     - Ну, Слимак, - сказал он, - сделаем с вами дело.
     - Чего еще?
     - Постройте на своей земле хату для моего шурина.
     - А что он будет делать?
     - Он будет торговать с дорожниками.  Не то, сами увидите, что немцы все
у нас заберут из-под носа.
     Слимак подумал и ответил:
     - Нет,  не  хочу  еврея на  своей земле.  Сколько уж  вы  народу заели,
нехристи; вас только пусти к себе.
     - С евреем не хотите жить, - сердито сказал Иосель, - а с немцами уже и
молитесь вместе. Ну, посмотрим, что вы на этом выгадаете.
     "Чует,  старый пес,  большие барыши!"  -  сказал себе Слимак,  глядя на
побледневшего от злости Иоселя.
     И,  не торопясь, продолжал делать закупки. Раз он купил четверть пшена,
в другой раз полмеры ячневой крупы, еще как-то миску сала.
     Шатаясь  по  окрестным деревням  (свои  мужики  ничего  не  хотели  ему
продавать), он узнал, что продукты сильно вздорожали. А когда он допытывался
у мужиков и хозяек, отчего они столько запрашивают, ему отвечали:
     - Чего ради мы будем вам отдавать по дешевке, ежели не нынче-завтра нам
дадут больше.
     - Кто же вам даст?
     - Да те же немцы из вашей деревни.
     - Так они и у вас покупают? - заинтересовался Слимак.
     - Давным-давно...  Чуть  чего  побольше  отложишь  на  продажу,  сейчас
приезжает немец, еще вперед евреев, и, не рядясь, все сразу забирает. А муки
сколько мелют для них на мельнице!.. Все равно как на войну.
     "Гм! - подумал Слимак. - Хлеба-то еще в поле, а народу у них много, вот
они и скупают по деревням".
     Торговые операции Слимака и братанье с немцами чрезвычайно не нравились
мужикам его  деревни.  По  воскресным дням  у  костела мало кто  отвечал ему
теперь:  "Во  веки  веков".  Стоило  Слимаку  подойти  к  собравшимся кучкой
мужикам,   как  кто-нибудь  громко  заговаривал  об  отступниках  от  святой
католической веры, которые могут навлечь на людей гнев божий.
     Даже Собесская все реже забегала к  ним в  хату,  да и  то украдкой,  а
однажды, выпив водки, сказала:
     - Чего-то болтают у нас, будто вы совсем перекрестились в немцы... Оно,
конечно,  -  прибавила она,  помолчав, - господь бог везде один, а все-таки,
что там ни говори, поганый народ эти швабы!..
     Чтобы прекратить сплетни, Слимак, по совету жены, заказал в воскресенье
обедню и  в тот же день вместе с ней и Ендреком исповедался у викария.  Но и
это  не  помогло.  Тотчас же  Гжиб  у  костела,  а  вечером Иосель в  корчме
растолковали мужикам,  что не стал бы Слимак молиться с таким усердием, кабы
не было у него столько грехов.
     - Видать,  натворил он  дел,  раз  уж  с  бабой ходил к  исповеди!..  -
гуторили мужики, потягивая пиво.
     В конце мая Овчаж сообщил Слимаку,  что уже несколько дней подряд,  еще
до зари, немцы посылают куда-то пустые подводы. Угоняют они подводы на целый
день,  а возвращаются поздно вечером.  Затем Овчаж подсмотрел, как Вильгельм
Хаммер вывозит из дому мешки муки,  крупы и свиные туши.  Едет он вроде в ту
деревню,  где костел,  но потом сворачивает в овраг,  а уж куда дальше -  не
разглядеть.
     Известия эти  снова  заставили Слимака раньше  подниматься и  следить с
холма за  происходящим в  окрестностях.  Он убедился,  что действительно еще
затемно из всех немецких колоний выезжают подводы,  а куда - этого он не мог
сообразить.
     Зато однажды,  глядя в  поле,  он  заметил на  горизонте немного правее
костела какую-то желтую точку.  К  вечеру эта точка увеличилась и  на другой
день уже казалась черточкой; постепенно она росла и, наконец, превратилась в
желтую полосу,  подвигающуюся к Бялке. Одновременно он узнал от Ендрека, что
подводы немцев возвращаются испачканными песком и глиной.
     - А ты не спросил, куда они ездят? - поинтересовался Слимак.
     - Спросить-то спросил, но меня живо прогнал Фриц Хаммер, тот бородатый,
- ответил мальчик.
     Слимак вдруг догадался.
     - Эге!  -  вскрикнул он.  - Теперь-то я знаю, где они пропадают! Верно,
начали строить железную дорогу... Так оно и есть, тут думать нечего!..
     - Чудно,  отчего это  к  нам  не  пришел ни  один  дорожник чего-нибудь
купить, - вмешалась Слимакова.
     - Они еще далеко. Да я сам к ним съезжу, - ответил Слимак.
     - Ох,  и прохвосты эти швабы!  -  прибавил он,  подумав.  -  Гляди, как
таятся, чтобы другим не достались барыши...
     - Да поезжай ты скорей!  -  закричала хозяйка.  - Теперь только и можно
заработать как следует...
     Мужик  обещал  поехать завтра с  утра.  Но  он  проспал,  потом  как-то
замешкался, а напоследок сказал, что ехать уже поздно. Только на другой день
жена насилу прогнала его из дому.
     По  дороге мужик завернул в  ту  деревню,  где был костел.  Там все уже
знали,  что в  миле или полутора от них с прошлой недели копают рвы и свозят
песок для насыпи под железнодорожное полотно.
     Было тут даже несколько человек,  которые ходили наниматься на земляные
работы,  но  приняли только  одного,  да  и  тот  через  три  дня  вернулся,
надорвавшись.
     - Собачья работа,  нашим  мужикам не  под  силу,  -  говорили Слимаку в
деревне.  -  Хотя,  если у кого есть лошади,  стоит поехать:  с подводой там
зарабатывают рубля по четыре в день.
     "Четыре рубля? - думал Слимак, подгоняя лошадей. - Об этаких заработках
в имении и не слыхивали!.."
     С  час он  кружил окольными дорогами,  пока не  выехал наконец к  месту
работ.  Уже издали он  увидел огромные,  как холмы,  кучи глины,  на которых
копошилось не меньше сотни людей.  Народ был все пришлый,  рослые, бородатые
мужики в цветных рубахах,  силачи как на подбор.  Одни копали глину,  другие
вывозили ее в огромных тачках, которые не всякая лошадь сдвинула бы с места.
     Слимак покачал головой.
     - Ого! - бормотал он. - Нет, нашему брату этого наверняка не одолеть.
     Он  с  изумлением смотрел на  горы и  пропасти,  в  такой короткий срок
вырытые руками людей.
     Подъехав ближе,  он обратился было к  одному из тачечников,  но тот ему
даже не ответил,  поглощенный своей тяжелой работой.  К счастью, его заметил
какой-то еврей в коротком сюртучке,  стоявший в кучке людей,  не принимавших
участия в работе.
     - Чего тебе, хозяин? - осведомился он.
     - Да я приехал спросить... - оторопело забормотал мужик, теребя шапку в
руках, - приехал спросить, не потребуется ли панам крупы или сала?..
     - Дорогой мой,  у нас есть свои поставщики.  Хороши бы мы были, если бы
нам пришлось покупать у мужиков каждую мерку крупы!
     "Важные,  видать,  господа!  - подумал оробевший Слимак. - У мужиков не
хотят покупать: верно, все берут у шляхты".
     Еврей уже повернулся,  собираясь уйти. Вдруг Слимак, поклонившись ему в
ноги, снова спросил:
     - Скажите,  пан,  будьте столь милостивы,  не найду я у вас работенки с
подводой?
     Тому понравилось смирение мужика.
     - Поезжай,  голубчик,  -  сказал он,  - в ту сторону, где возят песок и
гравий; там тебя, может быть, возьмут.
     Мужик  поклонился еще  ниже,  сел  на  подводу  и,  проехав часть  пути
оврагами,  снова добрался до железнодорожного полотна, где насыпали огромный
песчаный вал.  Тут  он  увидел десятки подвод и  среди  них  телеги немецких
колонистов.
     Они тоже его заметили,  и перед ним тотчас же очутился Фриц Хаммер.  Он
был, по всей видимости, надсмотрщиком.
     - Ты откуда взялся? - сердито спросил он Слимака.
     - Хочу и я тут наняться на работу.
     Немец нахмурил брови.
     - Ничего ты здесь не заработаешь, - сказал он.
     Но  видя,  что Слимак оглядывается по  сторонам и  ждет,  он  подошел к
писарю и с минуту о чем-то с ним говорил.
     Писарь поспешил к мужику, уже на ходу крича ему:
     - Не надо нам подвод! Не надо... И этих много... Нечего тут дожидаться,
только другим дорогу загораживаешь. Сворачивай в сторону!..
     Приказание было отдано самым резким тоном,  и  смешавшийся мужик совсем
растерялся.
     Он повернул лошадей с такой быстротой, что едва не опрокинул подводу, и
еще быстрее уехал.  Ему казалось,  что он  оскорбил какую-то  высшую власть,
которая  вырубила  здесь  лес,   выгнала  помещика,   напустила  на  деревню
колонистов,  а  теперь даже  землю выворачивает наизнанку,  вырывая пропасти
там, где были горы, и воздвигая новые горы на равнине.
     Слимак ехал домой,  нахлестывая лошадей;  в  голове у  него проносились
тревожные мысли:  ему казалось,  что вот-вот кто-то схватит его за шиворот и
бросит в тюрьму с криком:  "Ты как посмел,  хам этакий,  просить работу,  за
которую взялись немцы!.."
     Не  меньше часу проблуждал он  по  оврагам,  пока не выбрался наконец в
открытое поле.  Он  обернулся и  увидел вдалеке желтые холмы  нарытой глины,
поглядел вперед - и узнал костел соседней деревни. Это отрезвило его.
     "Ведь ходили же  мужики из этой деревни наниматься,  и  никто на них не
сердился", - подумал Слимак.
     Затем ему пришло на ум,  что песок и  гравий возили не только немецкие,
но и мужицкие подводы.  Стало быть,  мужикам тоже можно работать на железной
дороге,  не только швабам. А если так, то почему же его прогнали, да еще так
скоро, что и осмотреться не дали?
     Тут  ему  вспомнился Фриц Хаммер,  его  сдвинутые брови,  его  сговор с
писарем,  и он сообразил,  что происходит. Вначале он не хотел этому верить,
но  вскоре нашел  новые  основания для  подозрений.  Почему колонисты тайком
уезжали из дому? Ясное дело, чтобы Слимак не подглядел. А почему Фриц Хаммер
прогнал Ендрека,  когда тот  спросил батраков,  куда они ездят?  Опять-таки,
чтобы Слимак не узнал о выгодной работе.
     - Ах вы собачьи сыны! - ругнулся мужик, впервые почувствовав отвращение
к немцам. Его не удивляло, что они с такой жадностью бросаются на заработки,
но  возмутило до  глубины души,  что  они  хотят  скрыть работу на  железной
дороге, хоть она у всех на виду.
     - Хитрые,  Иуды!  Еще почище евреев!..  -  твердил мужик,  и сердце его
кипело от гнева.
     Вернувшись домой,  Слимак коротко сказал жене,  что работы не  получил.
Потом решил сходить в колонию к Хаммеру.
     Подходя к  новенькой ферме,  Слимак заметил нескольких немок,  копавших
грядки в огороде,  а возле плетня группу мужчин. Это были старик Хаммер, два
незнакомых колониста и веснушчатый еврей,  уполномоченный Гиршгольда.  По их
жестам и пылающим лицам Слимак догадался,  что разговор у них очень горячий,
а может, даже не разговор, а ссора.
     Хаммер тоже узнал мужика,  но,  видимо, хотел избежать этой встречи. Он
повернулся спиной к  дороге,  пошел со своими спутниками во двор и скрылся в
риге.
     - Гляди,  какой умный!  -  проворчал Слимак. - Знает, зачем я пришел...
Так я же тебя все равно поймаю и все выложу прямо в глаза!
     Однако  с  каждым шагом  решимость его  ослабевала и,  наконец,  совсем
исчезла.
     "У него и  вся повадка барская,  -  думал мужик о Хаммере.  -  А я что?
Бедняк.  Скажи ему слово против,  он еще,  пожалуй,  ударит, а я куда сунусь
жаловаться?"
     - Придется идти домой, - прошептал он.
     Однако страх потерять заработок не позволял ему вернуться ни с чем.  Он
колебался. Ступит несколько шагов, потом обопрется на забор, словно смотрит,
как  немки  копают  гряды.  Таким  образом  он  понемножку добрался до  дома
Хаммера, но войти во двор у него не хватило смелости.
     В  доме  колониста было  открыто одно  окно,  и  оттуда  доносился гул,
напоминавший жужжание пчел в  улье.  Мужик подвинулся ближе и увидел большую
комнату, а в ней целую ораву детишек, сидевших на лавках. Один что-то громко
рассказывал,  остальные бормотали вполголоса.  Посредине комнаты  расхаживал
больной учитель с линейкой в руке, время от времени покрикивая:
     - Still!*
     ______________
     * Тихо! (нем.)

     Случайно выглянув в окно,  учитель заметил Слимака и подал ему какой-то
знак.  Через мгновение дети забормотали еще громче,  а  в  комнате появилась
дочь учителя с  книжкой;  время от  времени она повторяла звучным,  глубоким
голосом:
     - Still!
     "Верно, командует им "смирно", - подумал мужик.
     Вдруг он услышал позади себя тяжелые шаги и кашель. Он обернулся: перед
ним стоял учитель.
     - Что, пришли посмотреть, как учатся наши дети? - спросил он, улыбаясь.
     - Бог  с  ними  совсем!  -  ответил мужик.  -  Я  пришел сказать вашему
Хаммеру, что он - подлец: ведь не дал мне наняться на работу!
     И он рассказал, как, по наговору Фрица Хаммера, его прогнали с железной
дороги.
     Учитель покачал головой.
     - То же самое Хаммеры проделывают и с нашими,  - сказал он. - Как раз в
эту самую минуту Тресков и Фабриций скандалят с Хаммером из-за того,  что он
отстранил их от поставок на железную дорогу и  что уполномоченный Гиршгольда
пристает к ним с ножом к горлу, требуя денег за землю.
     - Пусть себе немцы ругаются между собой и с евреем,  - ответил мужик. -
Но я-то чем виноват,  за что они меня-то хотят погубить? Через их хитрость я
теперь  гроша  ломаного не  заработаю.  Мне,  что  же,  с  голоду,  что  ли,
подыхать?.. Да за что?
     - Правду сказать,  вы у них крепко засели в печенках, - подумав, сказал
учитель.
     - А что я им сделал?
     - Ваша  земля  расположена как  раз  посередине земель Хаммера,  а  это
нарушает его хозяйство,  - продолжал учитель. - Это бы еще ничего, но Хаммер
рассчитывал,  что  вы  продадите ему хотя бы  гору с  сосной,  где он  хочет
построить мельницу для Вильгельма.
     - На что им мельница понадобилась, когда у них столько земли?
     - Большой доход дает. А если не построит мельницы Хаммер, то на будущий
год, наверное, построит для своего племянника Геде.
     - Почему же Хаммер не строит на своей земле?
     - Да у них вся земля в низине.  Самая плодородная во всей колонии.  Они
ведь  с  умом  выбирали,  -  говорил  учитель,  -  но  мельницу  на  ней  не
поставишь...
     - Далась им эта мельница!  - сердито перебил Слимак, стукнув кулаком по
забору.
     - Для них это важное дело, - понизив голос ответил учитель. - Если бы у
Вильгельма Хаммера сейчас была мельница,  он  через две недели женился бы на
дочери мельника Кнапа из  Воли и  взял бы  за  ней  двадцать тысяч рублей...
Двадцать тысяч рублей!..  А  без  этих  денег Хаммеры могут обанкротиться...
Потому-то вы и  стали им поперек горла,  -  закончил учитель.  -  Но если вы
продадите им  свою землю,  они и  вам хорошо заплатят,  и  сами избавятся от
неприятностей.
     - Не продам,  -  отрезал мужик.  - Я их сюда не звал и не хочу погибать
ради их выгоды. Стоит мужику уйти с родной земли - тут ему и крышка...
     - Беда будет, - сказал учитель, разводя руками.
     - Ну и пускай. А по своей воле не стану я ради них погибать.
     С этими словами Слимак простился с учителем и отправился домой;  у него
пропала всякая охота видеть Хаммера.  Только сейчас он понял, что помириться
они не могут и что выиграет тот, кто дольше вытерпит.
     - На все воля божья! - решил мужик и всю дорогу шептал молитвы.
     Неясное  предчувствие  говорило  ему,  что  для  него  настают  тяжелые
времена.
     Через  несколько  дней  после  разговора с  учителем  Слимака  на  заре
разбудил Овчаж.
     - Вставайте,  хозяин!  -  запыхавшись,  говорил батрак.  - Вставайте да
выходите скорей, у реки народу собралось видимо-невидимо.
     Слимак  вскочил,  наскоро  оделся  и  бегом  бросился в  овраг,  откуда
доносились какие-то  голоса.  С  четверть часа  он  продирался сквозь кусты,
разросшиеся в  оврагах и  на  холмах,  пока не вышел наконец на равнину.  На
берегу  Бялки  он  увидел  толпу  рабочих  с  лопатами  и  тачками,  подводы
колонистов и крестьянские телеги. Среди возчиков оказался и Вишневский.
     Слимак кинулся к нему.
     - Что тут делается? - спросил он.
     - Плотину  будут  строить,   а  потом  мост  через  Бялку,   -  ответил
Вишневский.
     - А вы здесь зачем?
     - Нас нанял Фриц Хаммер возить пес