брался с  женой к
ним...
     - И продал?..
     - Господь бог  уберег  да  моя  покойница.  Встала  со  смертного одра,
утащила меня от  них и  так заклинала,  что лучше я  помру,  а  продавать не
стану.  Ну,  теперь они  меня  заедят...  -  уныло прибавил Слимак,  понурив
голову.
     - Ничего они тебе не сделают.
     - Ну,  не они,  так старый Гжиб.  В случае Хаммеры отсюда уйдут, Гжиб у
них купит ферму. А он еще похуже немца.
     "Нечего сказать,  хорош пастырь!  - подумал про себя ксендз. - Мои овцы
грызутся между собой,  как волки, немцы их донимают, евреи дают им советы, а
я разъезжаю по гостям!.."
     - Побудь здесь, брат мой, а я заеду в деревню.
     Он поднялся с  порога.  Слимак еще раз поклонился ему в ноги и проводил
до саней.
     - Поезжай за мост, - приказал ксендз вознице.
     - За  мост?..  А  туда не поедем?  -  удивился кучер,  повернув к  нему
пухлое, точно искусанное пчелами, лицо.
     - Поезжай,  куда  велят!  -  нетерпеливо  ответил  ксендз  и  порывисто
опустился на сиденье.
     Сани тронулись. Слимак остался один; опершись на плетень, как когда-то,
в  лучшие времена,  он прислушивался к  замиравшему вдали звону бубенчиков и
думал:  "Откуда же это благодетель про нас узнал? Видать, от ксендза, как от
господа бога,  ничто не  укроется...  Чудеса!  Из  здешних никто не  мог ему
сказать:   ни  немцы,   ни  Собесская...  Может,  Иойна?  Добрый  он  еврей,
жалостливый,  коров моих  напоил,  но  какая ему  охота бежать среди ночи  в
этакую даль!  Да и  шел-то он в деревню.  Неслыханное дело:  сам благодетель
приехал к мужику,  накормил его,  напоил да еще обласкал.  Господи боже мой,
мне,  право, совестно, как это я его облапил... А я и к органисту не смел бы
подступиться..."
     Он стоял, задумавшись, и шептал:
     - Видать,  круто все переменилось на свете, ежели такой важный духовный
чин не  постыдился сидеть с  мужиком запанибрата,  да еще на пороге конюшни.
Или землю опять стали раздавать?.. Или, может, совсем упразднили шляхту?.. А
добрый у нас ксендз,  душевный.  Аккурат, как тот святой епископ, что своими
руками поднял Лазаря и перевязал ему раны.  Верно,  и наш тоже будет святой;
да,  пожалуй,  он и  сейчас уже святой,  раз он ясновидящий и знает,  что за
полмили  делается.   Теперь  сунься  ко  мне  кто-нибудь  с   советами,   не
поздоровится ему...  Эх, если б еще благодетель отпустил мне грех за беднягу
Овчажа и за сиротку, уж тогда бы я ничего не боялся.
     Слимак вздохнул и долго смотрел на небо, усыпанное звездами.
     - Любопытно мне знать, - пробормотал он, - как там на небе: жгут ли всю
ночь лампады, или само оно так светится?
     Вдалеке,  на  мосту,  снова  зазвенели бубенчики,  зафыркали лошади,  и
вскоре у хутора остановились сани ксендза. Мужик выбежал на дорогу.
     - Это ты, Слимак?
     - Я, благодетель.
     - Завтра у тебя будет старый Гжиб:  он хочет тебе помочь.  Помиритесь и
больше не ссорьтесь.  А к вечеру надо похоронить покойницу.  Я уже послал за
гробом в местечко.
     - Спаситель вы мой!.. - простонал мужик.
     - Ну, Павел, гони что есть мочи, - сказал ксендз кучеру.
     Он достал часы с репетиром и,  когда они пробили три четверти десятого,
пробормотал:
     - Да, поздновато, но еще успею!..
     Он  снова видел перед собой зеленоватые глаза -  то на снегу,  то среди
звезд, то на спине разжиревшего кучера.
     - Господи,  смилуйся надо мной... Господи, смилуйся... - шептал ксендз,
борясь с дьявольским искушением.
     Слимак стоял посреди дороги до тех пор,  пока сани не растаяли во тьме.
А  когда  все  кругом  затихло,  он  вдруг  почувствовал крайнюю усталость и
непреодолимое желание уснуть.  Он  медленно поплелся к  конюшне,  но туда не
вошел. Теперь он боялся спать подле умершей жены и лег в закуте.
     Сны у  него были тяжелые,  как всегда после сильных потрясений.  То  он
куда-то падал,  то тонул в ледяной воде или блуждал по незнакомой местности,
где царил вечный полумрак и  никогда не бывало дня,  то ему почудилось,  что
жена убежала из конюшни и хочет пробраться к нему в закут;  вот она тихонько
отворяет  дверь,  вот  отдирает доску  в  стене...  Он  проснулся усталый  и
печальный;  на  минуту  ему  показалось,  что  ночное посещение ксендза было
только сном. В тревоге он заглянул в конюшню и успокоился, лишь когда увидел
хлеб,  мясо и початую бутылку меду,  которую ему вчера оставил ксендз.  Свет
занимающейся  зари  упал  на  покойницу  и  зажег  два  тусклых  луча  в  ее
полуоткрытых глазах.
     "Нет, никуда она не уходила ночью", - подумал мужик и вздохнул, поминая
душу усопшей.
     Вдруг какие-то сани,  ехавшие по дороге,  остановились у  ворот.  Через
минуту во  двор вошли два  мужика с  большой корзиной.  Слимак с  изумлением
увидел, что это старик Гжиб и его батрак.
     - Ну,  Куба,  теперь поезжай в город за гробом,  да живо! - сказал Гжиб
батраку, когда они поставили корзину возле закута.
     Батрак ушел,  а Гжиб обернулся к Слимаку, но седая голова его тряслась,
а желтоватые глаза беспокойно бегали.
     - Моя вина, - крикнул он, ударяя себя в грудь. - Моя вина!.. Ну, что...
сердитесь еще?..
     - Пошли вам бог всякого благополучия за  то,  что вы не оставили меня в
моей беде, - проговорил Слимак и низко ему поклонился.
     Старику понравилось его смирение.  Он схватил Слимака за руку и  сказал
уже мягче:
     - Я вам говорю:  моя вина,  потому что так мне велел ксендз.  Оттого я,
старик,  к вам первый пришел и говорю:  моя вина!..  Но и вы, кум (не в укор
вам будь сказано), здорово мне досаждали.
     - Простите и  вы,  ежели я  кому что  сделал худого,  -  молвил Слимак,
склоняясь к плечу Гжиба,  -  но,  по правде сказать,  не припомню,  чем же я
вас-то обидел?
     - Да я не жалуюсь. А все ж таки с дорожниками вы торговали без меня...
     - Вот и наторговал... - вздохнул Слимак, показывая на пожарище.
     - Да,  тяжелое испытание послал  вам  отец  наш  небесный,  потому я  и
говорю:  моя вина!  Но и вы тоже могли тогда у костела, когда покойница ваша
(вечная ей  память!)  накупила себе  фуляров,  могли вы  хоть полчетверти на
радостях поставить,  а  то сразу возгордились и невесть чего наговорили мне,
старику...
     - Ох, правда, зря я лаялся.
     - Ну,  и с немцами вы тоже зря братались,  - подхватил Гжиб. - Ендрек -
тот даже пил с  ними (помните,  когда они место под дом выбирали?),  а  вы с
ними заодно молились...
     - Я только шапку снял. Ведь бог-то один - что у них, что у нас.
     Гжиб замахал руками.
     - Это так только говорится,  что один, - ответил он. - А я думаю, что у
них бог другой,  раз с  ним надо по-немецки лопотать...  Ну,  да что там!  -
вдруг повернул он  разговор.  -  Что  было,  то  прошло и  не  воротится.  А
благодетель вчера мне сказал, что вы много заслужили перед богом, потому что
землю  не  отдали немцам.  И  правильно сказал.  Вчера уже  приходил ко  мне
Хаммер: хочет на святого Яна продать свою ферму.
     - Может, и так!..
     - Так оно и есть. Прохвосты-то эти, швабы, - погрозил старик кулаком, -
всего год назад говорили, что всех нас отсюда помаленьку выкурят, гусей моих
на лугу перестреляли,  скотину раз захватили,  а теперь -  на-ка!.. Свернули
себе шею,  стервецы,  одного мужика на десяти моргах не одолели,  а ведь как
нос задирали!..  За  это одно,  Слимак,  стоите вы милости божьей и  людской
дружбы. Ну, что покойница?
     - Лежит в конюшне.
     - Пусть покоится с богом, покуда мы в святом месте ее не схороним. А не
раз она против меня вас подзуживала;  ну,  да я ни на кого не обижаюсь...  А
тут,  -  заговорил Гжиб о другом,  -  я привез вам из деревни,  от всех нас,
малость харчей.  Вот крупа, - показал он на один мешок, - а это горох, мука,
шматок сала...
     С  дороги,  на  этот  раз  сверху,  донесся топот копыт и  скрип саней,
которые тоже остановились возле хутора.
     - Неужто благодетель?.. - спросил Гжиб, насторожившись.
     - Нет,  это мужик,  -  ответил Слимак.  -  Вон как грузно шагает, вроде
старосты Гроховского.
     Действительно, показался Гроховский. Увидев Гжиба, он крикнул:
     - А!..  И вы тут?  А я к вам ехал... Что у тебя, Юзек? - обернулся он к
Слимаку.
     - Баба моя померла - вот что.
     - Говорил мне вчера Иойна,  да я ему не поверил.  Скажите-ка, а? Где же
она?.. Ага, тут...
     Взглянув на  покойницу,  староста снял шапку и  стал на  колени прямо в
снег.  Гжиб опустился рядом.  Несколько минут слышались шепот молитв и тихие
всхлипывания Слимака.  Потом мужики поднялись, поохали, похвалили покойницу,
помянув ее добродетели; наконец староста обратился к Гжибу.
     - Птенца вашего везу, - сказал он, - маленько подстрелен, но не шибко.
     - А? - спросил Гжиб.
     - Да  чего  "а"?  Ясека вашего привез.  Нынче ночью он  у  меня лошадей
воровал, ну я и влепил ему несколько дробинок.
     - Ах он, мерзавец!.. Да где он?..
     - Сидит в санях на дороге.
     Гжиб рысью побежал за ворота.  Оттуда послышались удары, крики, а затем
старик показался снова,  волоча за волосы Ясека,  который,  несмотря на свой
рост и красоту, ревел, как малое дитя.
     Вышитая куртка его  была изорвана,  высокие сапоги испачканы в  навозе,
левая рука обмотана окровавленной тряпкой, лицо залеплено пластырем.
     - Воровал ты лошадей у старосты?.. - спрашивал разгневанный старик.
     - А что мне не воровать? Воровал.
     - Но  тут  ему не  повезло,  -  вмешался Гроховский,  -  зато повезло у
Слимака: это ведь он украл у него лошадей.
     - Ты украл?.. - заорал Гжиб, бросаясь на сына с кулаками.
     - Я, я, только не сердитесь, тятенька, - хныкал Ясек.
     - Господи боже мой, что же это делается! - кричал Гжиб.
     - А  что  делается?   -  презрительно  возразил  Гроховский.  -  Парень
здоровый,  нашел  себе  дружков  под  стать,  вот  они  всех  по  очереди  и
обворовывали, пока я его вчера не подстрелил.
     - Что же теперь будет? - кричал старик, снова принимаясь тузить Ясека.
     - Больше не  буду,  тятенька...  Уж теперь-то я  женюсь на Ожеховской и
возьмусь за хозяйство...
     - Вот-вот,  в  самый раз!  Теперь-то впору в тюрьму идти,  а не свадьбу
играть, - заметил Гроховский.
     Старый Гжиб призадумался.
     - Вы, что же, будете на него жаловаться? - спросил он старосту.
     - Лучше бы  не  жаловаться,  а  то  из-за  такого дела  по  всей округе
завороха пойдет. Но ежели вы мне отступного не дадите, придется жаловаться.
     Гжиб снова задумался.
     - Ну, а сколько это будет стоить?
     - Со ста пятидесяти рублей гроша не скину,  - ответил староста, разводя
руками.
     - Господи  боже  мой!  -  возмутился Ясек.  -  Стреляли вы  в  меня  из
одностволки, а денег требуете, словно за пушку.
     - Коли так,  -  сказал Гжиб,  -  пускай посидит в  тюрьме,  я  за этого
мерзавца сто пятьдесят рублей не стану платить.
     - Мне сто пятьдесят за секрет,  -  продолжал Гроховский,  -  а  Слимаку
восемьдесят за украденных лошадей.
     Гжиб снова бросился колотить парня.
     - Ах ты разбойник!.. Говори, кто тебя подучил?..
     - Известно кто -  Иосель...  Да  хватит вам драться,  -  вопил Ясек,  -
право, совестно перед чужими людьми. Что вы все бьете меня да бьете?..
     - А ты зачем Иоселя слушал?
     - Да я ему задолжал сто рублей!
     - Господи Иисусе! - простонал Гжиб и принялся рвать на себе волосы.
     - Ну,  не с чего вам голову терять,  -  заметил Гроховский.  - Всего-то
триста тридцать рублей - мне, Слимаку да Иоселю. Для вас это пустое дело.
     - Нет, не буду столько платить! - заявил Гжиб.
     - Да я сам заплачу, как только женюсь на Ожеховской, - выкрикнул Ясек.
     - Холеру ты заплатишь!.. Дождешься от тебя!.. - не унимался старик.
     - Ну,  коли так, - рассердился староста, - пускай идет под суд. Ты не в
шутку у нас воровал, и я с тобой не стану шутить. Собирайся!
     И он потащил огромного парня за шиворот.
     - Тятенька, смилуйтесь... ведь один я у вас!.. - взмолился Ясек.
     Старый Гжиб поочередно взглядывал то на сына,  то на Гроховского, то на
Слимака.
     - Ух,  и жадный же вы,  тятя!..  Ни за грош губите меня на всю жизнь! -
причитал Ясек.
     - Вишь,  как он теперь запел,  - подтрунивал староста. - А помнишь, как
ты  возле правления курил сигару да  посмеивался,  что  меня  обворуют...  Я
сказал,  что не обворуют, и вышло по-моему, а ты теперь ревешь, как баба! Ты
вот сейчас посмейся...  Ну,  пойдем. Увидишь, отец твой не вытерпит, догонит
нас дорогой.
     - Постой,  постой!..  -  засуетился Гжиб,  видя, что староста и вправду
тащит парня к саням.
     Гроховский остановился. Гжиб кивнул Слимаку, и они отошли за сарай.
     - Вот что,  кум,  я вам посоветую,  - начал Гжиб понизив голос. - Ежели
хотите, чтобы мы жили с вами по-добрососедски, вы знаете, что сделайте?..
     - Почем я знаю? И откуда мне знать?
     - Женитесь на моей сестре.
     - На Гавендиной? - спросил Слимак.
     - Ну да. Вы вдовец и она вдова, у вас десять моргов, у нее пятнадцать и
нет детей.  Я  возьму себе ее  землю,  раз уж она рядом с  моей,  а  вам дам
пятнадцать моргов из Хаммеровой,  - вот и будет у вас двадцать пять моргов в
одной полосе.
     Слимак задумался.
     - Сдается мне, - заметил он, - будто ее земля, стало быть вашей сестры,
получше Хаммеровой.
     - Ну, так я вам дам побольше лугов. По рукам? - настаивал Гжиб.
     - Кто его знает? - протянул Слимак, почесывая затылок.
     - Ну,  по рукам,  -  твердил свое Гжиб. - А вы за мою доброту заплатите
сто пятьдесят рублей Гроховскому да сто Иоселю.
     Слимак заколебался.
     - Я  еще  не  схоронил свою бабу,  как  же  тут жениться на  другой?  -
вздохнув, сказал он.
     Старик вышел из себя.
     - Не  дури!  -  крикнул он.  -  Ты  что?  Разве без  бабы  обойдешься в
хозяйстве?  Все  равно  женишься,  не  сейчас,  так  через полгода!  Померла
покойница - и крышка! А кабы могла она теперь голос подать, сама бы сказала:
"Женись, Юзек, и не вороти нос от такого благодетеля, как Гжиб!"
     - Чего это вы повздорили? - спросил, подходя, Гроховский.
     - Я  говорю,  чтобы он  женился на  моей сестре,  на Гавендиной,  а  он
артачится, - ответил Гжиб.
     - Ну,  а  как  же!  Вы  хотите,  чтобы  я  из  своего  кармана заплатил
Гроховскому и Иоселю, - оправдывался Слимак.
     - А пятнадцать моргов земли,  а четыре коровы,  а пара лошадей и всякая
утварь - это что? - петушился Гжиб.
     - Дело стоящее,  -  вмешался Гроховский. - Да только как ему управиться
на двух полях?
     - А я с ними поменяюсь,  - объяснил Гжиб. - Сестрину землю возьму себе,
а им выделю пятнадцать моргов здесь, возле его хутора.
     - Да ведь это Хаммерова земля! - возразил Гроховский.
     - Какая там Хаммерова!  - крикнул Гжиб. - Они нынче же мне ее продадут,
а денька через три,  не позже,  мы съездим к нотариусу,  и я куплю у Хаммера
всю ферму.  Вот для этого лоботряса! - прибавил он, кивнув головой в сторону
Ясека.
     - Так они, что же, удирают отсюда? - спросил Гроховский.
     - Э-э-э...  Они бы  тут до скончания века сидели,  да Слимак не захотел
продать свою землю и спутал все их расчеты. Они и обанкротились...
     Гроховский размышлял.
     - Ну,  ничего не поделаешь,  Юзек, женись, - вдруг сказал он Слимаку. -
Будет у тебя двадцать пять моргов земли, да и женка хоть куда.
     - Фью!.. - присвистнул Гжиб. - Дородная баба.
     - И достатки у нее немалые, - прибавил Гроховский.
     - И еще народит душ шесть ребятишек, - подхватил Гжиб.
     - Барином заживешь, - заключил Гроховский.
     Слимак вздохнул.
     - Эх! - сказал он. - Одно жалко, что моя Ягна этого не увидит...
     - А  кабы  она  видела,  не  было  бы  у  тебя двадцати пяти моргов,  -
вразумлял его Гроховский.
     - Ну, так по рукам? - спросил Гжиб.
     - Воля божья! - снова вздохнул Слимак.
     - Жалко, нечем вспрыснуть, - подосадовал Гроховский.
     - Осталось у меня чуток меду, что привез благодетель, - сказал Слимак и
медленно, повесив голову, пошел в конюшню.
     Через  минуту  он  принес бутылку и  зеленоватую рюмку,  наполнил ее  и
обратился к Гжибу.
     - Ну,  кум,  -  поклонился он, - ну, кум, пью за ваше здоровье и за то,
чтоб никогда больше у  нас с вами не было ссор.  А еще прошу вас,  как брата
или как отца,  замолвить за меня словечко перед вашей сестрицей,  стало быть
Гавендиной,  ибо  имею  я  охоту на  ней  жениться -  с  вашего дозволения и
благословения господня.
     Он выпил, поклонился Гжибу в ноги и подал ему полную рюмку.
     - А я тебе говорю,  брат Слимак,  -  отвечал Гжиб,  - что дражайшая моя
сестрица уже  вчера,  когда был  у  нас ксендз,  подумала о  тебе.  А  нынче
прислала тебе самый большой кулек крупы,  пшеничную булку и кусок масла,  да
еще наказывала,  чтобы ты  перешел к  ней жить,  покуда сызнова не отстроишь
свою хату. И я, то же самое, от души тебе рад, как родному брату, потому что
ты один изо всей деревни не поддался этим вероотступникам и  немало потерпел
в войне с ними, за что тебя наградит господь.
     Гжиб выпил и подал рюмку Гроховскому.
     - Очень я доволен,  - сказал староста, когда ему налили меду, - очень я
доволен,  что все так хорошо обернулось.  А потому желаю тебе,  брат Слимак,
радости от новой жены и от Ендрека, благо его нынче выпустят из каталажки. А
вам, брат Гжиб, желаю радости от нового зятюшки и от вашего непутевого Ясека
да еще - чтоб этот негодяй наконец остепенился. А тебе, Ясек, желаю на новом
месте хозяйничать лучше немцев и в чужие конюшни не заглядывать, а то против
тебя  мужики уже  сговариваются и  раскроят тебе  башку  при  первой оказии,
аминь.
     - На той неделе куплю у Хаммера ферму, а после праздников сыграем сразу
две свадьбы! - крикнул повеселевший Гжиб.
     После этих слов все четверо принялись обниматься и лобызать друг друга,
а Слимак,  заметив, что мед уже выпили, послал батрака Гроховского в деревню
к Иоселю за бутылкой водки и бутылкой арака.
     - Мало будет,  брат!  -  вмешался Гроховский.  - Накажи Иоселю прислать
штофа  три  водки  да  бочонок пива:  увидишь,  нынче на  похороны покойницы
привалит тьма народу.
     Слимак послушался разумного совета старосты и правильно сделал.
     Под вечер,  когда привезли гроб из местечка, проводить Слимакову пришло
столько народу, что и старожилы не помнили таких похорон.
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     Договор  свой  мужики  выполнили в  точности.  Гжиб  в  течение  недели
приобрел у  Хаммеров ферму и  еще  до  великого поста справил обе  свадьбы -
Ясека с Ожеховской и Слимака с Гавендиной.
     Как  раз  к  началу весны в  деревню приехал землемер и  произвел обмен
земель между Гжибом и  Слимаком.  А  в  тот самый час,  когда забили в землю
первый колышек, из колонии выехали фургоны, увозившие имущество Хаммеров.
     Осенью Ясек  Гжиб с  женой перебрался на  ферму,  а  у  Слимака к  тому
времени уже  была хата и  все основания надеяться на  прибавление семейства.
Пользуясь этим обстоятельством,  вторая жена Слимака частенько отравляла ему
жизнь,  обзывала нищим и  кричала,  что ей  он обязан всем своим богатством.
Расстроившись,  Слимак удирал из  хаты  на  холм  и  там,  лежа под  сосной,
размышлял о  той удивительной борьбе,  в которой немцы потеряли землю,  а он
четырех близких ему людей.
     В  деревне давно  позабыли Слимакову,  Стасека,  Овчажа и  сиротку,  но
Слимак помнил даже околевшего Бурека и корову, которую из-за нехватки кормов
отдали мясникам на убой!..
     Из других лиц,  причастных к  борьбе Слимака с немцами,  дурочка Зоська
умерла в тюрьме,  а старуха Собесская -  в корчме Иоселя.  Остальные,  в том
числе и Иойна Недопеж и поныне живы и здоровы.


        "ПРИМЕЧАНИЯ"

        "ФОРПОСТ"

     Повесть  впервые  опубликована  в   1885  году  в  журнале  "Вендровец"
("Путешественник"),  пропагандировавшем в  то  время  обращение  к  народной
тематике.   Во   главе   журнала   стояли