о  Джек
Кейпер подарил мне меховую накидку? Ведь ты же  не  можешь  такую  купить,
верно?
   - Конечно нет.
   И Тед не может. Не отказываться же  мне  от  меховой  накидки,  которая
стоит двести шестьдесят фунтов! Я всю жизнь о такой мечтала. А  для  Джека
это ничего не стоит.
   - Не думаешь же ты, что я поверю, будто он сделал это просто по дружбе?
   - А почему бы и нет? Во всяком случае, он  уехал  в  Амстердам,  и  кто
знает, когда он приедет снова?
   - Да он и не единственный.
   Я смотрел на Рози с гневом, обидой, возмущением, а она улыбалась мне  -
как жаль, что я не умею описать милую доброту ее чудесной улыбки! Голос ее
звучал удивительно мягко.
   - Милый, ну зачем тебе думать о каких-то других? Разве тебе это мешает?
Разве тебе со мной плохо? Разве ты со мной не счастлив?
   - Очень.
   - Ну и хорошо. Глупо злиться и ревновать. Почему  не  радоваться  тому,
что у тебя есть? Я всегда говорю - наслаждайся жизнью, пока можешь;  через
сотню лет мы все будем в могиле, и тогда уж ничего не будет. А пока можно,
надо проводить время с удовольствием.
   Она обняла меня за шею и прижалась губами к моим губам.  Я  забыл  свой
гнев - я мог думать только о ее прелести, о ее всепоглощающей доброте.
   - Придется уж тебе принимать меня такой, какая  я  есть,  -  прошептала
она.
   - Придется, - ответил я.



        "18"

   За все время я очень мало виделся с Дриффилдом. Большую  часть  дня  он
занимался своими  редакторскими  делами,  а  по  вечерам  писал.  Конечно,
субботние вечера он проводил с нами,  дружелюбно  болтая  и  забавляя  нас
своими ироническими замечаниями. Казалось, он всегда был рад меня видеть и
разговаривать со мной на всякие общие темы, хотя и не подолгу, потому  что
больше  внимания,  естественно,  уделял  гостям  постарше  и  поважнее.  И
все-таки у меня было ощущение,  что  между  ним  и  нами  растет  какое-то
отчуждение; он уже не  был  тем  веселым,  чуть  вульгарным  собеседником,
которого я знал  в  Блэкстебле.  Может  быть,  дело  было  просто  в  моей
обострившейся чувствительности, которая и позволила мне ощутить  невидимый
барьер между ним и теми, с кем он болтал и  шутил.  Похоже  было,  что  он
живет какой-то воображаемой жизнью, рядом с которой повседневность кажется
чуть  призрачной.  Время  от  времени  его  приглашали  говорить  речи  на
публичных  обедах;  он  вступил  в  литературный  клуб,   познакомился   с
множеством людей за пределами того узкого кружка, с которым его  связывала
литературная работа, и все чаще получал приглашения на обеды и чаепития от
дам, стремившихся собирать вокруг  себя  известных  писателей.  Рози  тоже
приглашали, но она ходила в гости редко, говоря, что не любит  приемов,  и
потом ведь не она же им нужна - им нужен только  Тед.  Я  думаю,  в  таких
случаях она робела и чувствовала себя не  в  своей  тарелке.  Может  быть,
хозяйки не  раз  давали  ей  понять,  как  им  неприятно,  что  приходится
принимать и ее, а уж пригласив ее  приличия  ради,  они  ее  игнорировали,
потому что их раздражала необходимость обходиться с ней вежливо.
   Как раз тогда Эдуард Дриффилд напечатал  "Чашу  жизни".  Разбирать  его
произведения - не мое дело, и к тому же за последнее время о них  написано
столько, что этого вполне  хватит  для  любого  обычного  читателя.  Но  я
позволю себе сказать, что "Чаша жизни" хоть и не  самая  знаменитая  и  не
самая популярная из его книг, но, на мой взгляд, самая интересная.  В  ней
есть какая-то хладнокровная беспощадность, которая резко  выделяет  ее  на
фоне  сентиментальности,  присущей  английской  литературе.  В  ней   есть
свежесть и терпкость. Она как кислое яблоко - от нее сводит скулы, но в то
же время в  ней  чувствуется  какой-то  едва  заметный  и  очень  приятный
горьковато-сладкий привкус.  Из  всех  книг  Дриффилда  это  единственная,
которую я был  бы  рад  написать  сам.  Каждому,  кто  ее  читал,  надолго
запомнится страшная, душераздирающая, но описанная без всякой слюнявости и
ложной чувствительности сцена смерти ребенка и следующий за  ней  странный
эпизод.
   Именно эта часть книги  и  вызвала  внезапный  шквал,  обрушившийся  на
голову  бедного  Дриффилда.  Первые  несколько  дней  после  выхода  книги
казалось, что все пойдет так же, как и с прежними его  романами:  что  она
будет удостоена обстоятельных рецензий, в целом похвальных, хотя и не  без
оговорок,  и  будет  раскупаться  понемногу,  но  в  общем  неплохо.  Рози
рассказывала мне, что он надеялся заработать фунтов триста, и поговаривала
о том, как бы на лето снять дачу у реки. Первые два или три отзыва были ни
к чему не обязывающими; а потом одна из утренних газет  разразилась  целым
столбцом резких нападок. Книга была объявлена намеренно  оскорбительной  и
непристойной; попало и выпустившим ее издателям. Газета  рисовала  ужасные
картины того разлагающего влияния, которое возымеет  книга  на  английскую
молодежь, и называла ее  вопиющим  оскорблением  женственности.  Рецензент
возмущался тем, что книга может попасть в руки юношей и невинных  девушек.
Другие газеты последовали примеру  первой.  Те,  что  поглупее,  требовали
запретить книгу, и кое-кто с серьезным видом задавал вопрос, не следует ли
тут вмешаться прокурору. Осуждение было единодушным; если время от времени
какой-нибудь  отважный  писатель,   привычный   к   более   реалистической
континентальной литературе, и утверждал, что Эдуард  Дриффилд  не  написал
ничего лучше этой книги, то на него не обращали внимания,  приписывая  его
искреннее  мнение  неизменному   желанию   угодить   галерке.   Библиотеки
прекратили выдачу книги, а  хозяева  книжных  киосков  на  железнодорожных
станциях отказывались ее брать.
   Все это, естественно, было Эдуарду Дриффилду  очень  неприятно,  но  он
держался с философским спокойствием и только пожимал плечами.
   - Они говорят, что это неправда, - улыбался он. - Пусть катятся к черту
- там все истинная правда.
   Немалую поддержку в то трудное время он черпал в верности своих друзей.
Восхищаться "Чашей жизни" стало признаком  эстетической  проницательности;
возмущаться ею - значило сознаться в  своем  филистерстве.  Миссис  Бартон
Траффорд без колебаний объявила книгу  шедевром,  и,  хотя  для  появления
статьи Бартона в "Куортерли" момент был сочтен  неподходящим,  ее  вера  в
будущее  Эдуарда  Дриффилда  осталась  незыблемой.   Сейчас   странно   (и
поучительно) читать эту книгу, вызвавшую такую  сенсацию:  в  ней  нет  ни
одного  слова,  способного  заставить  покраснеть  даже  самого  невинного
читателя, ни одного эпизода, который мог бы хоть чуточку смутить человека,
привыкшего к нынешним романам.



        "19"

   Месяцев через шесть шум, поднятый вокруг "Чаши жизни", пошел на  убыль,
и Дриффилд начал писать роман, позднее опубликованный  под  названием  "По
плодам  их".  Я  в  то  время  учился  на  четвертом  курсе  и  работал  в
перевязочной. Однажды на дежурстве  я  вышел  в  вестибюль  больницы,  где
должен был подождать хирурга, чтобы идти с ним на  обход.  Я  взглянул  на
стойку для писем, потому что  иногда  люди,  не  знавшие  моего  домашнего
адреса, писали мне в больницу. С большим удивлением я обнаружил телеграмму
на свое имя. В ней говорилось:
   "Пожалуйста, непременно зайдите ко мне сегодня в пять часов. Это важно.
Изабел Траффорд".
   Зачем я ей понадобился? За последние два года я видел ее,  может  быть,
раз десять, но она никогда не обращала на меня внимания, и у нее я ни разу
не был. Я знал, какой большой спрос в это время дня на мужчин; может быть,
хозяйка в последнюю  минуту  обнаружила,  что  среди  гостей  их  окажется
меньше, чем женщин, и решила, что студент-медик все же лучше, чем  ничего?
Но, судя по тексту телеграммы, речь шла не о приеме.
   Хирург, которому я ассистировал, был нуден  и  болтлив.  Я  освободился
только в шестом часу, и мне  понадобилось  добрых  двадцать  минут,  чтобы
добраться до Челси. Миссис Бартон Траффорд  занимала  квартиру  в  большом
доме на набережной. Было уже почти шесть, когда я позвонил у ее  дверей  и
спросил, дома ли  она.  Но  когда  меня  провели  в  гостиную  и  я  начал
объяснять, почему опоздал, она перебила меня:
   - Мы так и думали, что вы задержались. Это пустяки.
   Ее муж был тут же.
   - Наверное, он не откажется от чашки чаю, - сказал он.
   - По-моему, для чая уже поздно, не правда ли? - Она нежно взглянула  на
меня своими мягкими, прекрасными, полными доброты глазами. -  Ведь  вы  не
хотите чая?
   Я был голоден и хотел пить, потому что мой обед состоял из чашки кофе и
булочки с маслом, но я об этом умолчал и от чая отказался.
   - Вы знакомы с Олгудом Ньютоном? -  спросила  миссис  Бартон  Траффорд,
сделав движение в сторону  человека,  который,  когда  я  вошел,  сидел  в
большом кресле, а теперь встал. - Я думаю, вы встречали его у Эдуарда.
   Я его встречал. Он приходил не часто, но его имя было мне знакомо, и  я
его помнил. Я всегда очень волновался в его  присутствии  и,  кажется,  ни
разу с ним не разговаривал. Хотя сейчас он совершенно забыт, но в  те  дни
он был самым известным в Англии критиком. Это был крупный, толстый блондин
с мясистым бледным лицом, светло-голубыми глазами  и  седеющими  волосами.
Галстук он обычно носил тоже  светло-голубой,  под  цвет  глаз.  Он  очень
дружелюбно обращался с авторами, которых встречал у Дриффилдов, говорил им
приятные и лестные слова, но, когда они уходили,  отпускал  по  их  адресу
очень смешные шутки. Он разговаривал тихим, ровным голосом, умело подбирая
слова; никто не мог с большим ехидством  рассказать  про  своего  приятеля
злую сплетню.
   Олгуд Ньютон обменялся со мной рукопожатием, а миссис Бартон  Траффорд,
стараясь со  своей  всегдашней  заботливостью,  чтобы  я  чувствовал  себя
свободно, взяла меня за руку и усадила на диван рядом  с  собой.  Чай  еще
стоял на столе, и она, взяв сандвич с джемом, изящно откусила кусочек.
   - Вы бывали у Дриффилдов в последнее время? - спросила она,  как  будто
занимая меня разговором.
   - Был, в прошлую субботу.
   - А с тех пор вы никого из них не видели?
   - Нет.
   Миссис Бартон Траффорд взглянула на  Олгуда  Ньютона,  потом  на  мужа,
потом снова на Ньютона, как будто молча призывая их на помощь.
   - Обиняками мы ничего  не  добьемся,  Изабел,  -  сказал  Ньютон  своим
масленым отчетливым голосом, и в  глазах  у  него  едва  заметно  блеснуло
ехидство.
   Миссис Бартон Траффорд повернулась ко мне.
   - Значит, вы не знаете, что миссис Дриффилд сбежала от мужа?
   - Что?!
   Я был ошарашен и не мог поверить своим ушам.
   - Может быть, вы лучше изложите ему  все  факты,  Олгуд?  -  предложила
миссис Траффорд.
   Критик откинулся  назад  в  своем  кресле,  сложил  руки  перед  собой,
соединив кончики пальцев, и со смаком заговорил:
   - Вчера вечером я должен  был  встретиться  с  Эдуардом  Дриффилдом  по
поводу одной статьи, которую я для него пишу,  и  после  обеда,  поскольку
погода была хорошая, я решил пройтись до его дома пешком.  Он  ждал  меня;
кроме того, я знал, что он никогда никуда не ходит  по  вечерам,  если  не
считать особенно важных случаев - скажем, банкета у лорд-мэра или обеда  в
Академии. И представьте себе мое удивление, нет, мое полное  и  абсолютное
изумление, когда я, приблизившись, увидел, как открывается дверь его  дома
и появляется Эдуард Дриффилд собственной персоной!  Вы,  конечно,  знаете,
что Иммануил Кант ежедневно выходил на прогулку  в  определенное  время  с
такой точностью,  что  жители  Кенигсберга  привыкли  проверять  по  этому
событию свои часы, и, когда  однажды  он  вышел  из  дома  на  час  раньше
обычного, они пришли в ужас, поняв, что случилось нечто страшное.  Они  не
ошиблись. Иммануил Кант только что получил сообщение о падении Бастилии.
   Олгуд Ньютон на мгновение остановился, чтобы насладиться  произведенным
впечатлением. Миссис Бартон Траффорд удостоила его понимающей улыбки.
   - Правда, когда я увидел, как Эдуард спешит мне навстречу,  у  меня  не
возникло  предчувствия   какой-нибудь   столь   же   потрясающей   мировой
катастрофы, но я тут же понял, что произошло какое-то несчастье.  При  нем
не было ни трости, ни перчаток. Он  был  одет  в  свою  рабочую  куртку  -
почтенное одеяние из черной альпаки, и широкополую шляпу. В лице у него  я
заметил что-то дикое, а в поведении - что-то безумное.  Зная  превратности
супружеской жизни, я спросил себя, не  семейный  ли  разлад  заставил  его
сломя голову выбежать из дома или же он просто спешит к  почтовому  ящику,
чтобы отправить письмо. Он бежал, как Гектор в погоне  за  благороднейшими
из ахейцев. Меня он, казалось, не заметил, и у меня  блеснуло  подозрение,
что он сделал это намеренно. Я остановил его. "Эдуард",  -  сказал  я.  Он
вздрогнул. Готов поклясться, что в первое  мгновение  он  меня  не  узнал.
"Какие  мстительные  фурии  гонят  вас  с  такой  поспешностью  по  темным
закоулкам Пимлико?" - спросил я. "Ах, это  вы",  -  сказал  он.  "Куда  вы
идете?" - спросил я. "Никуда", - ответил он.
   Я понял, что при таком  темпе  Олгуд  Ньютон  никогда  не  кончит  свой
рассказ, и миссис Хадсон будет сердиться на меня за получасовое  опоздание
к обеду.
   - Я сообщил ему, по какому делу направляюсь к  нему,  и  предложил  ему
вернуться домой, где мы могли бы более спокойно обсудить  вопрос,  который
меня волновал. "Не могу я идти домой, мне не сидится на  месте,  -  сказал
он. - Давайте пройдемся. Мы можем поговорить по дороге".  Согласившись,  я
повернул назад. Но он шел слишком быстро, и я  был  вынужден  просить  его
умерить шаги. Даже доктор Джонсон не смог бы поддерживать разговор, несясь
по Флит-стрит со скоростью экспресса. Эдуард выглядел так  странно  и  вел
себя так возбужденно, что я счел разумным  повести  его  по  менее  людным
улицам. Я начал говорить о своей статье. Предмет,  который  меня  занимал,
оказался значительно  обширнее,  чем  выглядел  с  первого  взгляда,  и  я
пребывал в сомнении, смогу ли я вообще отдать  ему  должное  на  страницах
еженедельника. Я обстоятельно и беспристрастно изложил дело и спросил  его
мнение. "Рози ушла от меня", - ответил он. В первое мгновение я не  понял,
о чем он говорит, но тут же мне пришло в голову, что он имеет  в  виду  ту
свежую и не лишенную привлекательности особу,  из  рук  которой  я  иногда
принимал чашку чаю. По его тону я предположил, что он ждет от меня  скорее
соболезнования, чем поздравления.
   Олгуд Ньютон снова сделал паузу, и его голубые глаза блеснули.
   - Вы великолепны, Олгуд! - сказала миссис Бартон Траффорд.
   - Неповторимы, - сказал ее муж.
   - Поняв, что в данном случае от меня  требуется  сочувствие,  я  начал:
"Мой дорогой друг!" Он прервал меня.  "Я  только  что  получил  письмо,  -
сказал он. - Она сбежала с Лордом Джорджем Кемпом".
   У меня захватило дух, но я промолчал. Миссис Траффорд бросила  на  меня
быстрый взгляд.
   - "Кто такой Лорд Джордж Кемп?"  -  "Один  человек  из  Блэкстебла",  -
ответил он. Я не имел времени на размышления и решил быть откровенным. "Ну
и скатертью дорога", - сказал я. "Олгуд!" - вскричал он. Я  остановился  и
положил ему руку на плечо. "Вы должны знать, что она изменяла вам со всеми
вашими друзьями. Она вела себя просто скандально. Дорогой Эдуард,  давайте
посмотрим  фактам  в  глаза:  ваша  жена  была  не  кто  иная,  как  самая
обыкновенная потаскуха". Он стряхнул с плеча мою руку и издал нечто  вроде
рычания, как орангутанг из лесов Борнео, у которого силой отняли кокосовый
орех. И прежде чем я успел остановить его, он вырвался и побежал прочь.  Я
был так потрясен, что не мог ничего сделать, а только стоял и слушал,  как
вдали затихают его вопли и поспешные шаги.
   - Вы не должны были его отпускать, - сказала миссис Бартон Траффорд.  -
В этом состоянии он может броситься в Темзу.
   - Эта мысль приходила мне в голову, но я заметил, что он побежал  не  в
сторону реки, а скрылся в  убогих  переулках  той  части  города,  где  мы
находились. Кроме того, я подумал, что история литературы не знает случая,
чтобы писатель совершил самоубийство, не закончив своего произведения. Как
бы велико ни было его горе, он не захочет оставить потомкам  незавершенный
опус.
   То, что я услышал, поразило меня и привело в ужас; тревожило меня и то,
что я не мог понять, зачем миссис Траффорд послала за  мной.  Она  слишком
мало меня знала, чтобы полагать, что эта  история  может  представить  для
меня особый интерес; не стала бы она и трудиться только ради  того,  чтобы
поскорее сообщить мне такую новость.
   - Бедный Эдуард, - сказала она. - Конечно, никто не может отрицать, что
в конечном счете все получилось к лучшему, но я боюсь, не принял бы он это
слишком близко к сердцу. К счастью, он не  совершил  никаких  опрометчивых
поступков. - Она повернулась ко мне. - Как только мистер Ньютон  рассказал
нам, что произошло, я отправилась на  Лимпус-роуд.  Эдуарда  не  было,  но
горничная сказала, что он только что ушел; значит, он побывал  дома  после
того, как убежал от Олгуда. Вы, наверное, удивляетесь, зачем я  пригласила
вас к себе.
   Я молча ждал, что она скажет дальше.
   - Вы впервые познакомились с Дриффилдами в Блэкстебле, верно? Вы можете
рассказать нам, что за человек этот Лорд Джордж Кемп. Эдуард  сказал,  что
он из Блэкстебла.
   - Он средних лет, у него жена и двое детей. Мои ровесники.
   - Но я не могу понять, кто он такой.  Я  не  нашла  его  в  справочнике
Дебретта.
   Я чуть не рассмеялся.
   - О, на самом деле он не лорд. Он местный торговец углем. В  Блэкстебле
его зовут Лорд Джордж потому, что он очень важный. Это просто шутка.
   - Причуды буколического юмора нередко с трудом доступны  непосвященным,
- заметил Олгуд Ньютон.
   - Мы все должны помочь дорогому Эдуарду, чем можем,  -  сказала  миссис
Бартон Траффорд. Ее глаза задумчиво  остановились  на  мне.  -  Если  Кемп
сбежал с Рози Дриффилд, он, вероятно, ушел от своей жены.
   - Вероятно, - ответил я.
   - Вы не можете оказать одну услугу?
   - Конечно, если это в моих силах.
   - Не съездите ли вы в Блэкстебл и не выясните ли,  что  на  самом  деле
произошло? Мне кажется, нам надо было бы связаться с его женой.
   Я никогда не любил совать нос в чужие дела.
   - Не знаю, смогу ли я это сделать, - отвечал я.
   - Разве вы не можете с ней встретиться?
   - Нет.
   Если миссис Бартон Траффорд  сочла  мой  ответ  резким,  она  этого  не
показала и только слегка улыбнулась.
   - В конце концов, это можно отложить. Самое срочное сейчас - узнать все
про Кемпа. Сегодня вечером я попытаюсь увидеться с Эдуардом. Я не  могу  и
подумать о том, чтобы он оставался в этом ужасном доме один. Мы с Бартоном
решили привезти его сюда. У нас есть свободная комната, и  я  устрою  так,
чтобы он мог здесь работать. Олгуд, вы согласны, что это для него было  бы
самое лучшее?
   - Абсолютно.
   - Я не вижу, почему бы ему не остаться здесь на неопределенное время, и
уж во всяком случае на несколько недель, а на лето он может уехать  вместе
с нами. Мы собираемся в Бретань. Я уверена, что ему  там  понравится.  Это
будет для него полная перемена, обстановки.
   - Вопрос, который нас интересует  сейчас,  -  сказал  Бартон  Траффорд,
устремив на меня свой взгляд, почти столь же добрый, как и у его  жены,  -
состоит в том,  поедет  ли  этот  молодой  костоправ  в  Блэкстебл,  чтобы
выяснить все, что сможет.  Мы  должны  знать,  что  произошло.  Это  самое
главное.
   Бартон  Траффорд  искупал  свой  интерес  к  археологии  добродушием  и
шутливой, даже жаргонной манерой выражаться.
   - Он не может отказаться, - сказала его супруга, бросив на меня нежный,
умоляющий взгляд. - Вы ведь не откажетесь? Это  так  важно,  и  только  вы
можете нам помочь.
   Она, конечно, не подозревала, что мне так же, как  и  ей,  не  терпится
узнать, что случилось; ей и в  голову  не  могло  прийти,  какая  горькая,
ревнивая б