Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
оих, и пугалом для пожилых дам, которые при виде его шарахались на
обочину. Я долго завидовал мальчикам, приезжавшим в школу на своих
велосипедах. Они имели прекрасную возможность покрасоваться, когда
въезжали в ворота, не держась за руль. Я выпросил у дяди позволение
завести велосипед, как только начнутся летние каникулы, и хотя тетя была
против и говорила, что я только шею на нем сломаю, но дядя поддался на мои
уговоры, в особенности потому, что платил за велосипед, конечно, я сам из
собственных денег. Я заказал велосипед еще до конца занятий, и через
несколько дней посыльный доставил мне его из Теркенбери.
Я был полон решимости научиться ездить самостоятельно: ребята из школы
говорили, что им понадобилось на это каких-нибудь полчаса. После
многократных попыток я наконец пришел к выводу, что отличаюсь из ряда вон
выходящей неуклюжестью. И даже унизившись до того, чтобы позволить
садовнику меня поддерживать, я к концу первого дня все равно был так же
далек от умения самостоятельно садиться на велосипед, как и в самом
начале. Тем не менее на следующий день я решил, что дорожка для экипажей,
которая вела к нашему дому, слишком извилиста, и выкатил велосипед на
шоссе невдалеке от дома, которое было, как я знал, совершенно ровным,
прямым и достаточно безлюдным, чтобы никто не видел, как я буду срамиться.
Несколько раз я пытался сесть на велосипед, но каждый раз падал. Я ободрал
щиколотки о педали, весь вспотел и обозлился. Примерно через час я пришел
к выводу, что господу не угодно, чтобы я научился кататься, но твердо
решил наперекор ему добиться своего, боясь и подумать о тех издевках,
которые ждут меня со стороны его представителя в Блэкстебле - моего дяди.
Тут я с неудовольствием увидел на пустынной дороге двух велосипедистов. Я
немедленно откатил свою машину на обочину и уселся на ступеньку перелаза
под изгородью, беззаботно глядя на море, как будто я накатался и теперь
просто сижу, погрузившись в созерцание океанских далей. Я старался не
глядеть в сторону приближавшихся людей, но знал, что они все ближе и
ближе, и уголком глаза мог разглядеть, что это мужчина и женщина. Когда
они поравнялись со мной, женщина вдруг резко свернула вбок, врезалась в
меня и упала.
- Ох, извините, - сказала она. - Я так и поняла, что упаду, как только
вас увидела.
При таких обстоятельствах было совершенно невозможно притворяться,
будто ничего не замечаешь, и я, покраснев до ушей, сказал, что это
пустяки.
Увидев, что она упала, мужчина слез с велосипеда.
- Не ушиблась? - спросил он.
- О нет.
Тут я узнал его - это был Эдуард Дриффилд, тот писатель, которого я
несколько дней назад встретил с дядиным помощником.
- Я только учусь ездить, - сказала его спутница. И стоит мне что-нибудь
увидеть на дороге, как я падаю.
- Вы не племянник священника? - спросил Дриффилд. - Я вас на днях
видел. Гэллоуэй сказал мне, кто вы. Познакомьтесь - это моя жена.
Она как-то очень непосредственно протянула мне руку и, когда я взял ее,
горячо и крепко пожала мою. Она улыбалась и губами, и глазами, и в этой
улыбке я даже тогда почувствовал что-то странно привлекательное. Я
смутился. С незнакомыми людьми я всегда впадал в ужасную застенчивость, и
поэтому никаких подробностей ее внешности я не заметил. У меня осталось
только общее впечатление - довольно крупная светловолосая женщина. Не
знаю, заметил ли я тогда или только вспомнил потом, что на ней была
широкая синяя шерстяная юбка, розовая блузка с крахмальным передом и
воротничком, а на пышных золотистых волосах - соломенная шляпка, какие в
те годы назывались "канотье".
- Мне очень нравится кататься на велосипеде, а вам? - спросила она,
поглядев на мою великолепную новую машину, прислоненную к изгороди. - Это,
должно быть, замечательно, когда хорошо умеешь.
Я почувствовал в ее словах нотку восхищения моей сноровкой.
- Это дело практики, - ответил я.
- У меня сегодня третий урок. Мистер Дриффилд говорит, что у меня
прекрасно получается, но я чувствую себя такой неуклюжей, что просто
досадно. Сколько вам понадобилось времени, чтобы научиться?
Я покраснел до корней волос и едва выдавил из себя позорное признание.
- Я не умею, - сказал я. - Я только что купил велосипед и пробую в
первый раз.
Здесь я немного слукавил, но успокоил свою совесть, добавив про себя:
"Если не считать вчерашнего, у себя в саду".
- Если хотите, я вас поучу, - добродушно предложил Дриффилд. - Поехали!
- Нет, что вы, - возразил я. - Разве я могу...
- А почему бы и нет? - сказала его жена, а ее голубые глаза все так же
дружески мне улыбались. - Мистер Дриффилд с удовольствием это сделает, а я
пока немного отдохну.
Дриффилд взял мой велосипед, а я хоть и стеснялся, но не мог
противиться его дружескому настоянию и неловко взгромоздился в седло. Меня
качало из стороны в сторону, но он поддерживал меня своей сильной рукой.
- Быстрее, - подгонял он.
Мотаясь от одной обочины к другой, я нажимал на педали, а он бежал
рядом. Когда, несмотря на его усилия, я все-таки свалился, нам обоим было
очень жарко. При таких обстоятельствах трудновато сохранять высокомерие,
подобающее племяннику священника по отношению к сыну управляющего мисс
Вулф, и когда я пустился в обратный путь и какие-нибудь тридцать или сорок
метров проехал сам, а миссис Дриффилд, подбоченясь, выбежала на середину
дороги и закричала: "Давай! Давай! Два против одного на фаворита!" - я так
смеялся, что совершенно забыл о своем положении в обществе. Мне удалось
слезть самостоятельно, и мое лицо, несомненно, выражало полное торжество,
когда я без всякой застенчивости выслушивал поздравления Дриффилдов с тем,
что в первый же день научился ездить.
- Попробую - может, и я смогу сама, - сказала миссис Дриффилд, я снова
присел на ступеньку и вместе с Дриффилдом смотрел на ее безуспешные
старания.
Потом, немного огорченная, но не унывающая, она уселась отдохнуть рядом
со мной. Дриффилд закурил трубку, и мы принялись болтать. Тогда я еще,
конечно, этого не понимал, но теперь знаю, что она держалась с
обезоруживающей простотой, так что каждый чувствовал себя с ней совершенно
свободно. Говорила она оживленно, как ребенок, кипящий радостью жизни, а в
ее глазах постоянно светилась обаятельная улыбка. Я не понимал тогда,
почему эта улыбка мне так нравится. Я бы, пожалуй, назвал ее чуть-чуть
лукавой, но лукавство - качество неприятное, а она улыбалась слишком
невинно. Ее улыбка была скорее шаловливой, как у ребенка, который сделал
что-то, что он считает смешным, но не сомневается, что вам это покажется
озорством; и в то же время он знает, что вы на самом деле не очень
рассердитесь, и если сами не догадаетесь сразу, он придет и все расскажет.
Но тогда я, конечно, понимал только одно: когда она улыбалась, мне
становилось хорошо.
Вскоре Дриффилд посмотрел на часы и сказал, что им пора. Он предложил
нам всем вместе с шиком поехать обратно. Как раз в это время дядя и тетя
должны были возвращаться домой после ежедневной прогулки по городу, и мне
не хотелось рисковать, что меня увидят с людьми, которые им не нравились.
Поэтому я попросил Дриффилдов ехать вперед: ведь они едут быстрее меня.
Миссис Дриффилд не хотела об этом и слышать, а Дриффилд как-то странно на
меня взглянул, и у него в глазах проскочила веселая искорка. Я подумал,
что он понял мою уловку, и покраснел, а он сказал:
- Пусть едет один, Рози. В одиночку ему будет легче.
- Ну, ладно. Вы будете здесь завтра? Мы приедем.
- Постараюсь, - ответил я.
Они уехали, а я через несколько минут последовал за ними. Очень
довольный собой, я доехал до самых ворот и ни разу не упал. Наверное, за
обедом я немало хвастался, но о своей встрече с Дриффилдами умолчал.
На следующий день, около одиннадцати часов, я вывел свой велосипед из
каретного сарая (так его называли, хотя там не было даже двуколки, -
садовник держал в нем свою косилку для газонов и каток да Мэри-Энн - корм
для цыплят). Я подвел велосипед к воротам, не без труда сел на него и
поехал по дороге на Теркенбери до старого шлагбаума, а там свернул на
проселок.
Небо было голубое, воздух теплый и в то же время свежий, как будто
потрескивал от жары. Яркий, но не слепящий солнечный свет падал на дорогу
и, казалось, отскакивал от нее, как резиновый мячик.
Я катался взад и вперед, поджидая Дриффилдов, и скоро они показались. Я
помахал им, развернулся (для чего мне пришлось слезть), и мы покатили
вместе. Миссис Дриффилд и я поздравили друг друга с достигнутыми успехами.
Мы ехали старательно, мертвой хваткой вцепившись в руль, но торжествовали,
и Дриффилд сказал, что, как только мы освоимся, нужно будет объездить все
окрестности.
- Я хочу снять оттиски с нескольких бронзовых надгробий здесь
поблизости, - сказал он.
Я не знал, что это такое, но он не стал объяснять.
- Потерпите, я вам покажу, - пообещал он. - Как вы думаете, под силу
вам будет завтра проехать четырнадцать миль - семь туда и семь обратно?
- Конечно.
- Я захвачу для вас бумаги и воску, и вы сами сможете снять оттиски.
Только попросите разрешения у дяди.
- Это вовсе не обязательно.
- Все-таки лучше попросите.
Миссис Дриффилд бросила на меня этот свой особенный взгляд, озорной и в
то же время дружеский, и я покраснел. Я знал, что если спрошусь у дяди, то
он скажет "нет", лучше уж ничего ему не говорить. Но как только мы
двинулись дальше, я увидел, что навстречу едет в двуколке доктор. Когда он
проезжал мимо, я глядел прямо перед собой в тщетной надежде, что, если я
на него не посмотрю, он меня не заметит. Мне было не по себе. Если он меня
видел, об этом быстро станет известно дяде или тете, и я размышлял, не
будет ли безопаснее самому раскрыть секрет, который все равно больше
хранить не удастся. Прощаясь со мной у наших ворот (мне пришлось вместе с
ними доехать до самого дома), Дриффилд сказал, что, если мне можно будет
завтра кататься с ними, лучше всего зайти к ним как можно раньше.
- Вы знаете, где мы живем? Рядом с церковью конгрегационалистов. Дом
называется Лайм-коттедж.
За обедом я только и ждал повода невзначай сообщить, что случайно
повстречал Дриффилда; но в Блэкстебле слухи распространяются быстрее.
- С кем это ты катался утром? - спросила тетя. - Мы встретили в городе
доктора Энсти, и он сказал, что видел тебя.
Дядя с недовольным видом жевал ростбиф, угрюмо глядя в тарелку.
- Это Дриффилды, - ответил я небрежно. - Знаете, тот писатель. Мистер
Гэллоуэй их знает.
- Они очень дурные люди, - сказал дядя. - Я не желаю, чтобы ты с ними
общался.
- А почему? - спросил я.
- Я не собираюсь тебе объяснять. Достаточно того, что я этого не желаю.
- Как тебя угораздило с ними познакомиться? - спросила тетя.
- Просто я катался, и они катались, и предложили мне проехаться с ними,
- приврал я.
- Какая навязчивость, - сказал дядя.
Я надулся. Тут подали сладкое, и, хотя это был мой любимый пирог с
малиной, я, чтобы показать, как я обижен, отказался от своей порции. Тетя
спросила, не заболел ли я.
- Нет, - ответил я как только мог надменно, - я чувствую себя хорошо.
- Ну съешь кусочек, - сказала тетя.
- Я не голоден.
- Ну, ради меня!
- Не хочет - не надо, - возразил дядя.
Я покосился на него.
- Ну, разве что маленький кусочек, - сказал я.
Тетя положила мне изрядный ломоть пирога, и я съел его с видом
человека, который из чувства долга делает что-то крайне ему неприятное.
Пирог был очень вкусный. Песочное тесто, которое делала Мэри-Энн, так и
таяло во рту. Но когда тетя спросила меня, не осилю ли я еще кусочек, я с
холодным достоинством отказался. Она не настаивала. Дядя произнес
благодарственную молитву, и я, по-прежнему в оскорбленных чувствах, пошел
в гостиную.
Но как только прислуга, по моим расчетам, кончила обедать, я пришел на
кухню. Эмили чистила серебро, а Мэри-Энн мыла посуду.
- Послушай, чем плохи эти Дриффилды? - спросил я ее.
Мэри-Энн работала у нас с восемнадцати лет. Она купала меня еще
маленького, давала мне порошки в сливовом джеме, когда это было нужно,
собирала меня в школу, нянчила, когда я болел, читала мне, когда я скучал,
и ругала, когда я шалил. Горничная Эмили была молода и легкомысленна, и,
как говорила Мэри-Энн, неизвестно, что стало бы со мной, если бы ухаживать
за мной поручили Эмили. Мэри-Энн родилась в Блэкстебле. За всю жизнь она
ни разу не была в Лондоне, да и в Теркенбери, по-моему, бывала не больше
трех-четырех раз. Она никогда не болела. Она никогда не брала выходных.
Платили ей двенадцать фунтов в год. Раз в неделю она уходила вечером в
город повидаться с матерью, которая на нас стирала, да по воскресеньям
ходила в церковь. Тем не менее Мэри-Энн знала все, что происходит в
Блэкстебле. Она знала всех: кто на ком женился, от чего умер чей отец, и
сколько у кого детей, и как их зовут.
Когда я задал Мэри-Энн свой вопрос, она с плеском швырнула в раковину
мокрую тряпку.
- Правильно сделал твой дядя, - сказала она. - На его месте я тоже не
пустила бы тебя с ними, будь ты моим племянником. Подумать только -
предложили тебе с ними кататься! Вот уж действительно есть такие люди, от
которых всего можно ожидать.
Я догадался, что ей рассказали о нашем разговоре за обедом.
- Я не ребенок, - возразил я.
- Тем хуже. И как у них хватило наглости вообще сюда приехать! Сняли
дом и делают вид, как будто они леди с джентльменом. Не тронь пирог.
Пирог с малиной стоял на кухонном столе; я отломил кусочек корки и
сунул его в рот.
- Это на ужин. Если тебе хотелось добавки, почему не ел за обедом? Тед
Дриффилд всегда был непоседой. А ведь хорошее образование получил. Кого
мне жаль, так это его мать. Он доставлял ей хлопоты с самого рождения. А
потом взял и женился на Рози Гэнн. Мне говорили, когда он сказал матери,
что у него на уме, она слегла и лежала три недели и ни с кем не хотела
разговаривать.
- Миссис Дриффилд была до замужества Рози Гэнн? Это какие же Гэнны?
Фамилия Гэнн была одной из самых распространенных в Блэкстебле.
Могильные плиты на кладбище так и пестрели ею.
- О, ты их не знаешь. Ее отец был старый Джозия Гэнн. Тоже непутевый.
Пошел в солдаты, вернулся с деревянной ногой. Он малярничал, но чаще сидел
без работы. Рядом с нами они жили, в соседнем доме. Мы с Рози вместе
ходили в воскресную школу.
- Но она же моложе тебя, - сказал я со всей прямотой своего возраста.
- Ей уже давно стукнуло тридцать.
Мэри-Энн была небольшого роста, курносая и с плохими зубами, но
прекрасным цветом лица; не думаю, чтобы ей тогда было больше тридцати
пяти.
- Рози на четыре-пять лет моложе меня, не больше, как бы она там ни
молодилась. Говорят, ее теперь не узнать - разодета в пух и прах, и все
такое.
- А правда, что она была буфетчицей? - спросил я.
- Да, в "Железнодорожном гербе", а потом в "Перьях принца Уэльского" в
Хэвершеме. В "Железнодорожный герб" взяла ее на работу миссис Ривз, только
кончилось это плохо, и пришлось ей от нее избавиться.
"Железнодорожный герб" был очень скромный маленький трактир как раз
напротив станции на линии Лондон - Чатам - Дувр. В нем всегда царило
какое-то зловещее веселье. Зимними вечерами, проходя мимо, можно было
увидеть через стеклянную дверь мужчин, коротавших время у стойки. Мой дядя
очень не любил это заведение и на протяжении многих лет добивался, чтобы
его хозяев лишили разрешения на торговлю. Завсегдатаями трактира были
железнодорожные носильщики, матросы с угольщиков и батраки.
Респектабельные жители Блэкстебла брезговали заходить туда и если хотели
выпить стаканчик пива, то шли в "Медведь и ключ" или в "Герцога
Кентского".
- Да ну? А что же она такого натворила? - спросил я, вытаращив глаза.
- А чего она только не вытворяла, - ответила Мэри-Энн. - Как ты
думаешь, что сказал бы твой дядя, если бы узнал, что я тебе все это
рассказываю? Не было такого человека из тех, кто заходил туда выпить, с
кем бы она не путалась. Все равно, кто бы он ни был. И ни с кем не
оставалась надолго - меняла их одного за другим. Просто стыд и срам - так
все и говорили. Там и началась эта история с Лордом Джорджем. Он в такие
места не ходил - слишком важный был - но, говорят, случайно забрел туда,
когда его поезд опоздал, и увидел ее. А потом так оттуда и не вылезал и
водился со всеми этими забулдыгами, и все, конечно, знали, почему он там
сидит, и это при жене и трех детях! Да мне было просто ее жаль. А сколько
было разговоров! Ну, и в конце концов миссис Ривз объявила, что больше ни
единого дня не намерена этого терпеть, дала ей расчет и велела забрать
вещи и сматываться. Туда ей и дорога - вот что я сказала.
Лорда Джорджа я прекрасно знал. Его звали Джордж Кемп, а это
ироническое прозвище он получил за то, что очень важничал. Он торговал у
нас углем, но, кроме того, подрабатывал продажей недвижимости и был в доле
с владельцами нескольких угольщиков. Жил он в новом кирпичном доме на
собственной земле и ездил в собственной двуколке. Это был дородный человек
с остроконечной бородкой, красным лицом и нахальными голубыми глазами.
Сейчас, припоминая его, я думаю, что он, наверное, был похож на
какого-нибудь веселого краснолицего купца с картин старых голландцев.
Одевался он всегда очень крикливо, и когда он резвой рысцой проезжал по
середине Хай-стрит в коротком пальто песочного цвета с большими
пуговицами, надетом набекрень коричневом котелке и с красной розой в
петлице, не поглядеть на него было просто невозможно. По воскресеньям он
обычно являлся в церковь в глянцевом цилиндре и сюртуке. Все знали, что он
хотел стать церковным старостой, и с его энергией он, конечно, принес бы
много пользы, но дядя сказал, что только через его труп, и стоял на своем,
хотя Лорд Джордж, обидевшись, целый год ходил в церковь
конгрегационалистов. Встречая его на улице, дядя с ним не разговаривал.
Потом их помирили, и Лорд Джордж снова стал ходить к нам в церковь, но
дядя смягчился лишь настолько, что назначил его помощником старосты.
Местные землевладельцы-дворяне считали его вульгарным, и я не сомневаюсь,
что он был в самом деле тщеславен и хвастлив. Ему ставили в упрек громкий
голос и резкий смех - когда он с кем-нибудь разговаривал, каждое слово
было слышно на другой стороне улицы, - а его манеры считали ужасными. Он
был слишком общителен и вел себя с ними так, как будто вовсе и не
занимался торговлей, и они говорили, что он чересчур навязчив. Но если он
надеялся, что его панибратство, участие в общественных мероприятиях,
щедрые взносы на проведение ежегодной регаты или праздника урожая и
готовность оказать всякому услугу могут пробить для него дорогу в
Блэкстебле, то он ошибался. Его общительность вызывала к нему лишь
враждебное отношение.
Помню, как-то у тети сидела в гостях жена доктора. Вошла Эмили и
сказала дяде, что с ним хочет поговорить мистер Джордж Кемп.
- Но ведь звонили, по-моему, в парадную дверь, - сказала тетя.
- Да, он пришел с парадного хода.
Наступила неловкая пауза. Никто не знал, как себя вести при таких
необычных обстоятельствах, и даже Эмили, прекрасно понимавшая, кто должен
входить через парадную дверь, кто - че