Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
оль пронзила мое сердце.
- Я не могу оставить больницу раньше субботы, - сказал я.
- Это годится. Очень мило с вашей стороны. Все друзья Эдуарда будут вам
благодарны. Когда вы вернетесь?
- Я должен быть в Лондоне в понедельник рано утром.
- Тогда приходите вечером ко мне на чашку чаю. Я буду ждать вас с
нетерпением. Слава богу, это улажено. Теперь я должна попытаться разыскать
Эдуарда.
Я догадался, что мне пора уходить. Олгуд Ньютон тоже распрощался и
вместе со мной спустился вниз.
- Сегодня в нашей Изабел было что-то от Екатерины Арагонской. Это ей
необыкновенно идет, - прошептал он, когда дверь за нами закрылась. - Ей
представился блестящий случай, и я думаю, что мы можем быть уверены - она
его не упустит. Очаровательная женщина, золотое сердце. Venus toute
entiere a sa proie attachee [Венера, мыслью всей прильнувшая к добыче
(Расин Ж. Федра)].
Я не понял, что он имел в виду; то, что я уже рассказал читателям про
миссис Бартон Траффорд, я узнал много позже. Но я сообразил, что он сказал
о ней что-то довольно злое и, вероятно, смешное, так что я усмехнулся.
- Полагаю, ваша молодость располагает вас к пользованию тем, что наш
добрый Дизраэли неудачно назвал лондонской гондолой?
- Я поеду на автобусе, - ответил я.
- Да? Если бы вы хотели поехать на извозчике, те я собирался попросить
вас подвезти меня до дому, но раз вы намерены воспользоваться этим
скромным средством передвижения, которое я по своей старомодности все еще
предпочитаю называть омнибусом, то я все же взгромозжу свое неуклюжее тело
в экипаж.
Он помахал извозчику и протянул мне два мягких пальца.
- Я зайду в понедельник - узнать результаты вашей утонченно-щекотливой
миссии, как назвал бы это старина Генри.
"20"
Но прошло много лет, прежде чем я снова увиделся с Олгудом Ньютоном.
Приехав в Блэкстебл, я нашел там письмо от миссис Бартон Траффорд (которая
позаботилась записать мой адрес) с просьбой - по причинам, которые она
объяснит при встрече, не приходить к ней домой, а встретиться с ней в
шесть часов в зале ожидания первого класса на вокзале Виктория. Поэтому,
как только я в понедельник смог освободиться из больницы, я направился
туда и после недолгого ожидания увидел ее. Она приближалась ко мне легкими
быстрыми шажками.
- Ну, можете ли вы мне что-нибудь рассказать? Давайте найдем тихий
уголок и присядем.
Мы отыскали себе место.
- Я должна объяснить, почему пригласила вас сюда, - сказала она. - У
меня живет Эдуард. Сначала он не хотел, я его едва уговорила. Но он
нервничает, болен и раздражителен. Мне не хотелось бы, чтобы он вас видел,
и я решила не рисковать.
Я вкратце рассказал миссис Траффорд то, что узнал; она внимательно
слушала, время от времени кивая головой. Но я при всем желании не сумел бы
дать ей почувствовать то смятение, какое застал в Блэкстебле. Город был
вне себя от возбуждения. Много лет здесь не случалось ничего столь
захватывающего, и никто больше ни о чем и говорить не мог. Шалтай-Болтай
упал со стены! Лорд Джордж Кемп сбежал! С неделю назад он объявил, что
собирается в Лондон по делу, а два дня спустя против него было возбуждено
дело о банкротстве. Оказалось, что его строительная деятельность была
неудачной, его попытки превратить Блэкстебл в модный морской курорт не
встретили поддержки, и ему пришлось добывать деньги всеми доступными
способами. По городку ходили всевозможные слухи. Множество людей скромного
достатка, доверивших ему свои сбережения, теперь потеряли все, что у них
было. Подробности были довольно туманными, потому что ни мой дядя, ни тетя
ничего не понимали в делах, а я тоже не разбирался в них достаточно, чтобы
понять, о чем они рассказывали. Но дом Джорджа Кемпа был заложен, а его
имущество должны были продать с молотка. Жена его осталась без гроша. Двое
сыновей, один двадцати, другой двадцати одного года, были партнерами его
углеторговой фирмы, но и ее коснулось общее разорение. Джордж Кемп скрылся
со всеми наличными деньгами, какие только мог собрать, - примерно с
полутора тысячами фунтов, как мне сказали, хотя я и не мог понять, откуда
это стало известно; говорили также, что есть приказ о его аресте.
Предполагали, что он уехал за границу: одни называли Канаду, другие -
Австралию.
- Надеюсь, что его поймают, - сказал дядя. - Его надо бы отправить на
пожизненную каторгу.
Все были возмущены. Прощения ему не было - потому что он всегда был
таким шумным и жизнерадостным, потому что он подшучивал над ними, угощал
их и устраивал для них приемы, потому что ездил в такой шикарной тележке и
так лихо заламывал свою коричневую мягкую шляпу. Но самое ужасное
рассказал моему дяде воскресным вечером после богослужения в ризнице
церковный староста. Последние два года Лорд Джордж почти каждую неделю
встречался в Хэвершеме с Рози Дриффилд, и они вместе проводили ночь в
гостинице. Хозяин ее вложил деньги в одно из сумасшедших предприятий Лорда
и разболтал все, обнаружив, что деньги пропали. Он бы еще смирился, если
бы Лорд Джордж надул других, но тот надул и его, хоть и прибегал к его
помощи и считал его своим приятелем, - это было уж слишком.
- Я думаю, они сбежали вместе, - сказал дядя.
- Я бы не удивился, - сказал староста.
После ужина, пока горничная убирала со стола, я зашел на кухню
поболтать с Мэри-Энн. Она тоже была в церкви и слышала эту историю. Не
думаю, чтобы прихожане с большим вниманием слушали проповедь моего дяди.
- Дядя говорит, они сбежали вместе, - сообщил я. О том, что было мне
известно, я не проронил ни слова.
- Ну конечно же! - ответила Мэри-Энн. - Он один только ей и нравился.
Стоило ему только пальцем поманить, и она бросила бы кого угодно.
Я опустил глаза. Меня мучила горькая обида; я был зол на Рози и считал,
что она поступила со мной очень нехорошо.
- Мы уж, наверное, ее больше не увидим, - сказал я, почувствовав при
этих словах внезапную боль в сердце.
- Да уж наверное, - весело ответила Мэри-Энн.
Когда я рассказал миссис Бартон Траффорд ту часть всей этой истории,
которую ей, по моему мнению, следовало знать, она вздохнула - но я не
понял, с грустью или с удовлетворением.
- Ну что ж, во всяком случае, с Рози на этом покончено, - сказала она,
встала и протянула мне руку. - И почему все эти литераторы так неудачно
женятся? Очень, очень жаль. Большое спасибо за то, что вы сделали. Теперь
мы знаем, как обстоит дело. Самое главное - чтобы это не помешало Эдуарду
работать.
Ее замечания показались мне несколько бессвязными. Не сомневаюсь, что
на меня она не обращала ни малейшего внимания. Мы вышли на улицу, и я
посадил ее в автобус, шедший по Кингз-роуд, а потом пешком направился
домой.
"21"
Я потерял связь с Дриффилдом. Разыскивать его я стеснялся; кроме того,
я был занят экзаменами, а когда сдал их, уехал за границу. Смутно
припоминаю, что как-то видел в газете сообщение о его разводе с Рози.
Больше ничего о ней слышно не было. Ее мать время от времени получала
небольшие суммы денег - по десять, двадцать фунтов. Они приходили в
конвертах с нью-йоркским штемпелем, но обратный адрес указан не был,
никаких писем не было тоже, и считалось, что они приходят от Рози, только
потому, что больше некому было посылать деньги миссис Гэнн. Потом мать
Рози в преклонном возрасте умерла, и можно предположить, что известие об
этом как-то дошло до Рози, потому что деньги приходить перестали.
"22"
Мы встретились с Элроем Киром, как и договорились, в пятницу на вокзале
Виктория незадолго до отправления поезда 5:10 на Блэкстебл. Мы с удобством
расположились друг против друга в купе для курящих. Теперь я наконец узнал
от него в общих чертах, что произошло с Дриффилдом после того, как сбежала
его жена. Со временем Рой очень близко сошелся с миссис Бартон Траффорд.
Зная его и помня ее, я понял, что это было неизбежно. Я не удивился,
услышав, что он вместе с ней и с Бартоном путешествовал по континенту,
целиком разделяя их страстное восхищение Вагнером, картинами
постимпрессионистов и архитектурой барокко. Он аккуратно обедал у них в
Челси, а когда преклонные годы и слабеющее здоровье не позволили миссис
Траффорд покидать свою гостиную, он, несмотря на крайнюю занятость,
регулярно раз в неделю приходил посидеть с ней. У Роя было доброе сердце.
После ее смерти он написал о ней очень прочувствованную статью, в которой
отдал должное ее чуткости и прозорливости.
Я с удовлетворением подумал, что за свою доброту он неожиданно оказался
вознагражден по справедливости: миссис Бартон Траффорд много рассказала
ему об Эдуарде Дриффилде, и это не могло не пригодиться ему в работе над
книгой, которой он был сейчас занят. Когда после бегства жены Эдуард
Дриффилд находился в таком состоянии, какое Рой мог описать только
французским словом desempare [покинутый (фр.)], - миссис Бартон Траффорд
не только мягко настояла на том, чтобы он переехал к ним, но и убедила его
прожить у них почти год. Она проявила к нему любовную заботливость,
неисчерпаемую доброту и мудрую чуткость подруги, сочетающей женский такт с
мужской энергией и золотое сердце с безошибочной оценкой ситуации. Здесь,
у нее, он окончил свой роман "По плодам их". Она с полным правом считала
этот роман своей книгой, а то, что он был ей посвящен, показывает, что
Дриффилд сознавал, насколько он ей обязан. Она возила Дриффилда в Италию
(конечно, с Бартоном: миссис Траффорд слишком хорошо знала злокозненность
человеческой натуры, чтобы дать пищу для сплетен) и там с томиком Рескина
в руке раскрывала перед ним бессмертную красоту этой страны. Потом она
подыскала ему комнаты в Темпле и там, очень мило выступая в качестве
хозяйки, устраивала небольшие обеды, на которые он мог приглашать людей,
привлеченных его растущей известностью.
Нужно признать, что этой растущей известностью он был во многом обязан
ей. Слава пришла к нему только в последние годы его жизни, когда он уже
давно перестал писать, но основы ее были, несомненно, заложены неустанными
усилиями миссис Траффорд. Она не только вдохновила (а может быть, отчасти
и написала: у нее было бойкое перо) статью, которую Бартон в конце концов
представил в "Куортерли" и в которой впервые говорилось, что Дриффилда
следует поставить в один ряд с мастерами английской литературы - она еще и
организовывала хороший прием каждой выходящей его книге. Она везде бывала,
встречалась с редакторами и, что еще важнее, с владельцами влиятельных
изданий; она давала вечера, на которые приглашала каждого, кто мог
оказаться полезным. Она заставляла Эдуарда Дриффилда читать отрывки из
своих произведений на благотворительных собраниях в домах самых
высокопоставленных персон; она следила за тем, чтобы его фотография
появлялась в иллюстрированных еженедельниках; она лично просматривала
каждое интервью, которое он давал. В течение десяти лет она была
неутомимым литературным агентом. Она упорно держала его в центре внимания
публики.
Миссис Бартон Траффорд наслаждалась вовсю. Но она оставалась верна
себе. Приглашать его в гости одного, без нее, было бесполезно: он
отказывался. А когда на какой-нибудь обед приглашали ее, Бартона и
Дриффилда, они и приезжали вместе, и уезжали вместе. Она ни на минуту не
спускала с него глаз. Хозяйки могли приходить в ярость, но им
предоставлялось только мириться с этим. Как правило, они мирились. Если
миссис Бартон Траффорд случалось быть немного не в духе, это проявлялось
только через него: сама она оставалась очаровательной, а Эдуард Дриффилд
становился необычно резок. Но она прекрасно знала, как его расшевелить, и,
когда общество было достаточно изысканным, умела заставить его блистать. С
ним она вела себя безукоризненно. Она не скрывала от него своего
убеждения, что он - величайший писатель современности; она не только за
глаза неизменно называла его мастером, но и в глаза всегда так к нему
обращалась, и это звучало, может быть, отчасти шутливо, но лестно.
Некоторую игривость она сохранила до самого конца.
А потом произошло нечто ужасное. Дриффилд схватил воспаление легких и
был серьезно болен; некоторое время его даже считали безнадежным. Миссис
Бартон Траффорд делала все, что могла сделать такая женщина, и с радостью
ухаживала бы за ним сама, но ей было уже за шестьдесят и здоровье не
позволяло - пришлось нанять профессиональных сиделок. Когда в конце концов
он поправился, доктора рекомендовали ему пожить за городом и, поскольку он
был все еще очень слаб, настояли на том, чтобы с ним поехала сиделка.
Миссис Траффорд хотела, чтобы он отправился в Борнмут, куда она могла бы
каждую неделю приезжать к нему и присматривать, чтобы все было в порядке,
но Дриффилду нравился Корнуолл, и доктора согласились, что мягкий климат
Пензанса будет ему полезен. Можно было бы ожидать, что женщина, наделенная
тонкой интуицией Изабел Траффорд, почувствует приближающееся несчастье; но
нет - она его отпустила. Она внушила сиделке, что возлагает на нее
серьезную ответственность, что ее заботам поручается если не будущее
английской литературы, то, по крайней мере, жизнь и благополучие самого
выдающегося из ее живых представителей - сокровище, не имеющее цены.
Три недели спустя Эдуард Дриффилд сообщил ей в письме, что женился на
своей сиделке.
Я думаю, еще никогда миссис Бартон Траффорд не проявляла столь
выдающимся образом величие своей души. Кричала ли она "Иуда! Иуда!"? Рвала
ли на себе волосы, катаясь по полу и колотя ногами в истерике? Кидалась ли
на кроткого ученого Бартона, называя его презренным старым идиотом?
Поносила ли неверность мужчин и распущенность женщин или изливала свои
оскорбленные чувства, выкрикивая во весь голос те непристойности, с
которыми, как уверяют нас психиатры, ко всеобщему удивлению, оказываются
знакомы чистейшие из женщин? Нет, нет и нет. Она написала Дриффилду
очаровательное поздравление, а его новоиспеченной супруге - письмо, где
выражала свою радость при мысли, что у нее теперь будет два любимых друга,
а не один. Она умоляла их обоих после возвращения в Лондон пожить у нее.
Она рассказывала каждому встречному и поперечному, что эта женитьба
сделала ее очень-очень счастливой, потому что Эдуард скоро уже будет стар,
и нужно, чтобы кто-нибудь за ним ухаживал - а кто может делать это лучше
больничной сиделки? Она ни разу не произнесла худого слова о новой миссис
Дриффилд, а только хвалила ее. "Она не очень красива, - говорила миссис
Бартон Траффорд, - но лицо у нее очень приятное. Конечно, она не то чтобы
настоящая леди, но Эдуарду было бы только не по себе с какой-нибудь очень
знатной дамой. Это как раз такая жена, какая ему нужна". По-моему, будет
вполне справедливо сказать, что миссис Бартон Траффорд просто источала
бальзам доброты и благоволения; и тем не менее сдается, что если
когда-либо в бальзам доброты и благоволения была подмешана изрядная доза
яда, то это как раз такой случай.
"23"
Когда мы с Роем прибыли в Блэкстебл, его ждал автомобиль - ни нарочито
великолепный, ни явно дешевый, а для меня у шофера была записка от миссис
Дриффилд с приглашением к завтрашнему обеду. Я сел в такси и поехал в
"Медведь и ключ". От Роя я узнал, что на набережной есть новый отель, но я
не хотел променять прибежище моей молодости на роскошь цивилизации.
Перемены начались еще на станции, которая оказалась не на своем прежнем
месте, а дальше по новой дороге; и, конечно, ехать по Хай-стрит на
автомобиле было немного странно. Но "Медведь и ключ" не изменился. Он
встретил меня с тем же грубоватым равнодушием: у входа никого не было,
шофер поставил мой чемодан и уехал: я позвонил, никто не ответил. Я вошел
в бар и обнаружил там стриженую девушку, которая читала книгу м-ра
Комптона Маккензи. Я спросил ее, нельзя ли мне здесь остановиться. Она
бросила на меня слегка обиженный взгляд и сказала, что, наверное, можно,
но так как этим всякий ее интерес ко мне был, по-видимому, исчерпан, я
вежливо спросил, не покажет ли кто-нибудь комнату. Она встала и, открыв
дверь, пронзительно крикнула:
- Кэти!
- Чего? - услышал я.
- Тут одному нужна комната.
Через некоторое время показалась древняя и изможденная женщина в
замызганном ситцевом платье, с неряшливой седой прической и провела меня
на третий этаж, в очень маленькую грязную комнату.
- Нельзя ли найти что-нибудь получше? - спросил я.
- Коммерсанты всегда здесь останавливаются, - ответила она
презрительно.
- А других у вас нет?
- Одиночных нет.
- Тогда дайте двухместную.
- Пойду спрошу у миссис Брентфорд.
Я спустился за ней на второй этаж. Она постучала, ей разрешили войти,
и, когда дверь открылась, я увидел плотную женщину с тщательно завитыми
седыми волосами. Она читала книгу. Очевидно, все население "Медведя и
ключа" интересовалось литературой. Когда Кэти сказала, что номер седьмой
меня не устраивает, она равнодушно взглянула на меня.
- Покажи ему номер пятый, - сказала она.
Я начал чувствовать, что несколько поторопился, так высокомерно
отклонив приглашение миссис Дриффилд пожить у нее, а потом в приливе
сентиментальности отвергнув мудрый совет Роя остановиться в отеле. Кэти
снова повела меня наверх и показала мне довольно большую комнату,
выходившую на Хай-стрит. Немалую часть ее занимала двуспальная кровать.
Окна за последний месяц наверняка ни разу не открывались.
Я сказал, что это подойдет, и спросил, как насчет обеда.
- Можете заказать, что хотите, - сказала Кэти. - У нас здесь ничего
нет, но я сбегаю и принесу.
Зная английские харчевни, я заказал жареную рыбу и отбивную. Потом я
пошел прогуляться. Дойдя до пляжа, я обнаружил, что там построили
эспланаду, а в том месте, где на моей памяти были только продуваемые
ветром поля, стоял ряд бунгало и вилл. Но они выглядели грязными и
запущенными, и я подумал, что даже столько лет спустя мечта Лорда Джорджа
о превращении Блэкстебла в популярный морской курорт не сбылась. По
потрескавшемуся асфальту шли какой-то отставной военный и две пожилые
дамы. Было невероятно уныло. Резкий ветер нес с моря моросящий мелкий
дождь.
Я вернулся в город. Там, между "Медведем и ключом" и "Герцогом
Кентским", несмотря на холодную погоду, кучками стояли люди. Глаза у них
были такие же бледно-голубые, а выступающие скулы - такие же багровые, как
у их отцов. Странно было видеть, что некоторые моряки в синих фуфайках все
еще носят в ухе маленькую золотую серьгу, и не только старики, но и парни,
которым едва минуло двадцать. Я побрел по улице. Банк отремонтировали, но
писчебумажный магазин, где я когда-то покупал бумагу и воск, чтобы снимать
оттиски вместе со случайно мною встреченным никому не известным писателем,
не изменился. Рядом появилось два или три кинематографа, и их кричащие
афиши неожиданно придали чинной улице разгульный вид, сделав ее похожей на
респектабельную пожилую даму, хлебнувшую лишнего.
В столовой, где я в одиночестве съел свой обед за обширным столом,
накрытым на шестерых, было холодно и безрадостно. Прислуживала грязнуха
Кэти. Я спросил, нельзя ли зажечь камин.
- В июне? Нет, - ответила она. - Мы кончаем топить в апреле.
- Я заплачу, - возразил