было что-то человеческое.
   Наконец миссионер умолк.  На  мгновение  воцарилась  тишина,  потом  он
сказал:
   - А теперь прочтем "Отче наш".
   Они прочитали эту молитву и вслед за ним поднялись с колен. Лицо миссис
Дэвидсон стало бледным и умиротворенным. На душе у нее, видимо, было легко
и спокойно. Но доктора и миссис Макфейл внезапно охватило смущение. Они не
знали, куда девать глаза.
   - Я, пожалуй, спущусь поглядеть,  как  она  себя  чувствует,  -  сказал
доктор Макфейл.
   Когда он постучал к ней, дверь  открыл  Хорн.  Мисс  Томпсон  сидела  в
качалке и тихонько плакала.
   - Почему вы встали? - воскликнул доктор. - Я же велел вам лежать.
   - Мне не лежится. Я хочу видеть мистера Дэвидсона.
   - Бедняжка, зачем вам это? Вы не сможете его убедить.
   - Он сказал, что придет, если я за ним пошлю.
   Макфейл кивнул торговцу.
   - Сходите за ним.
   Они молча ждали, пока Хорн поднимался наверх. Дэвидсон вошел.
   - Извините, что я попросила вас спуститься сюда, - сказала она,  мрачно
глядя на него.
   - Я ожидал, что вы пошлете за мной. Я знал,  что  господь  услышал  мою
молитву.
   Секунду они глядели друг на друга, потом она отвела глаза. Она смотрела
в сторону все время, пока говорила.
   - Я вела грешную жизнь. Я хочу покаяться.
   - Хвала господу! Он внял нашим молитвам!
   Он повернулся к Макфейлу и торговцу.
   - Оставьте меня наедине  с  ней.  Скажите  миссис  Дэвидсон,  что  наши
молитвы были услышаны.
   Они вышли и закрыли за собой дверь.
   - Мда-а-а! - сказал торговец.


   В эту ночь доктор Макфейл никак не мог заснуть; когда миссионер  прошел
к себе, он поглядел на часы. Было два. И все-таки Дэвидсон лег не сразу  -
через разделявшую их деревянную перегородку доктор слышал, как он молится,
пока сам наконец не уснул.
   Когда они встретились на следующее утро, вид миссионера удивил доктора.
Дэвидсон был бледнее, чем обычно, и  выглядел  утомленным,  но  глаза  его
пылали нечеловеческим огнем. Казалось, его переполняла безмерная радость.
   - Вы не могли бы теперь же спуститься к Сэди? - сказал он. - Боюсь, что
ее тело еще не нашло исцеления, но ее душа - ее душа преобразилась.
   Доктор чувствовал себя расстроенным и опустошенным.
   - Вы долго пробыли у нее вчера, - сказал он.
   - Да. Ей трудно было остаться одной, без меня.
   - Вы так и сияете, - сказал доктор раздраженно.
   В глазах Дэвидсона засветился экстаз.
   - Мне была ниспослана величайшая милость. Вчера я  был  избран  вернуть
заблудшую душу в любящие объятия Иисуса.
   Мисс Томпсон сидела в качалке. Постель не была убрана. В комнате  царил
беспорядок. Она не позаботилась одеться и сидела в грязном халате, кое-как
зашпилив волосы в пучок. Ее лицо распухло  и  оплыло  от  слез,  хотя  она
обтерла его мокрым полотенцем. Вид у нее был неряшливый и неприглядный.
   Когда доктор вошел, она безучастно посмотрела на него. Она была  совсем
разбита и измучена.
   - Где мистер Дэвидсон? - спросила она.
   - Он скоро придет, если он вам нужен, - кисло ответил доктор. - Я зашел
узнать, как вы себя чувствуете.
   - А, да ничего со мной нет. Не беспокойтесь обо мне.
   - Вы что-нибудь ели?
   - Хорн принес мне кофе.
   Она беспокойно посмотрела на дверь.
   - Вы думаете, он скоро придет? Мне не так страшно, когда он со мной.
   - Вы все-таки уезжаете во вторник?
   - Да, он говорит, что я должна уехать. Пожалуйста, скажите  ему,  чтобы
он пришел поскорее. Вы ничем мне помочь не можете. Кроме него, мне  теперь
никто не может помочь.
   - Очень хорошо, - сказал доктор Макфейл.
   Следующие три дня миссионер почти все время проводил у Сэди Томпсон. Он
встречался с остальными только за столом. Доктор Макфейл заметил,  что  он
почти ничего не ест.
   - Он не щадит себя, - жаловалась миссис Дэвидсон. -  Он  того  и  гляди
заболеет. Но он не думает о себе.
   Сама она тоже побледнела и осунулась. Она говорила миссис Макфейл,  что
совсем не спит. Когда миссионер уходил от  мисс  Томпсон  и  поднимался  к
себе, он молился до полного изнеможения, но даже  и  после  этого  засыпал
лишь ненадолго. Часа через два он вставал, одевался и шел гулять на берег.
Ему снились странные сны.
   - Сегодня утром он сказал мне,  что  видел  во  сне  горы  Небраски,  -
сообщила миссис Дэвидсон.
   - Любопытно, - сказал доктор Макфейл.
   Он вспомнил, что видел их из окна поезда,  когда  ехал  по  Соединенным
Штатам. Они напоминали огромные кротовые кучи, округлые и гладкие, и круто
поднимались  над  плоской  равниной.  Доктор  Макфейл  вспомнил,  что  они
показались ему похожими на женские груди.
   Лихорадочное возбуждение, снедавшее Дэвидсона, было невыносимо даже для
него самого. Но всепобеждающая радость поддерживала его силы. Он с  корнем
вырывал последние следы греха, еще таившиеся в сердце бедной  женщины.  Он
читал с ней Библию и молился с ней.
   - Это просто чудо, -  сказал  он  как-то  за  ужином.  -  Это  истинное
возрождение. Ее душа, которая была чернее ночи, ныне  чиста  и  бела,  как
первый снег.  Я  исполнен  смирения  и  трепета.  Ее  раскаяние  во  всем,
содеянном ею, прекрасно. Я не достоин коснуться края ее одежды.
   - И у вас хватит духа послать ее в Сан-Франциско? - спросил  доктор.  -
Три года американской тюрьмы! Мне кажется, вы  могли  бы  избавить  ее  от
этого.
   - Как вы не понимаете! Это же необходимо. Неужели вы думаете,  что  мое
сердце не обливается кровью? Я люблю ее так же, как мою жену и мою сестру.
И все время, которое она проведет в тюрьме, я буду испытывать те же  муки,
что и она.
   - А, ерунда! - досадливо перебил доктор.
   - Вы не  понимаете,  потому  что  вы  слепы.  Она  согрешила  и  должна
пострадать. Я знаю, что ей придется вытерпеть. Ее  будут  морить  голодом,
мучить, унижать. Я хочу, чтобы кара, принятая ею из рук человеческих, была
ее жертвой богу. Я хочу, чтобы она приняла эту кару с  радостным  сердцем.
Ей дана возможность, которая ниспосылается лишь немногим из  нас.  Господь
неизреченно добр и неизреченно милосерд.
   Дэвидсон задыхался от волнения. Он уже  не  договаривал  слов,  которые
страстно рвались с его губ.
   - Весь день я молюсь с ней, а когда я покидаю ее, я снова молюсь,  весь
отдаваясь молитве, молюсь о том, чтобы  Христос  даровал  ей  эту  великую
милость. Я хочу вложить в ее сердце столь пылкое желание  претерпеть  свою
кару, чтобы, даже если бы я предложил ей не ехать, она сама настояла бы на
этом. Я  хочу,  чтобы  она  почувствовала  в  муках  тюремного  заключения
смиренный дар, который она слагает  к  ногам  благословенного  Искупителя,
отдавшего за нее жизнь.
   Дни  тянулись  медленно.  Все  обитатели  дома,   думавшие   только   о
несчастной,  терзающейся  женщине  в  нижней  комнате,  жили  в  состоянии
неестественного напряжения. Она была словно жертва,  которую  готовят  для
мрачного ритуала какой-то  кровавой  языческой  религии.  Ужас  совершенно
парализовал ее. Она ни на минуту не отпускала от себя Дэвидсона; только  в
его присутствии к ней  возвращалось  мужество,  и  она  в  рабском  страхе
цеплялась за него. Она много плакала, читала  Библию  и  молилась.  Порой,
дойдя до полного изнеможения, она впадала в апатию. В такие минуты  тюрьма
действительно казалась ей спасением - по крайней мере это была  конкретная
реальность,  которая  положила  бы  конец  ее  пытке.  Ее  смутный   страх
становился все  более  мучительным.  Отрекшись  от  греха,  она  перестала
заботиться о своей внешности и теперь бродила по комнате в пестром халате,
неумытая и растрепанная. В течение четырех  дней  она  не  снимала  ночной
рубашки, не надевала чулок. Вся комната была замусорена. А дождь все лил и
лил с жестокой настойчивостью. Казалось, небеса должны были  уже  истощить
все запасы воды, но он по-прежнему падал, прямой и тяжелый, и с  доводящей
до исступления монотонностью барабанил  по  крыше.  Все  стало  влажным  и
липким. Стены и лежавшие  на  полу  башмаки  покрыла  плесень.  Бессонными
ночами сердито ныли москиты.
   - Если бы дождь перестал хоть на день, еще можно  было  бы  терпеть,  -
сказал доктор.
   Все как избавления ждали вторника, когда должен был прийти  пароход  из
Сиднея. Напряжение становилось невыносимым.  Жалость  и  негодование  были
вытеснены из  души  доктора  Макфейла  единственным  желанием  -  поскорее
отделаться от несчастной. Приходится принимать неизбежное. Он  чувствовал,
что, когда этот пароход наконец отчалит, ему станет легче дышать. На  борт
ее должен был доставить чиновник канцелярии губернатора. Он зашел  вечером
в понедельник и  попросил  мисс  Томпсон  собраться  к  одиннадцати  часам
следующего утра. У нее был Дэвидсон.
   - Я присмотрю, чтобы все было готово. Я сам намерен проводить ее.
   Мисс Томпсон молчала.
   Когда доктор Макфейл задул свечу и  осторожно  забрался  под  москитную
сетку, он испустил вздох облегчения.
   - Ну, слава богу, все кончилось. Завтра в это время  ее  здесь  уже  не
будет.
   - Миссис Дэвидсон тоже будет рада. Она говорит, что он  совсем  замучил
себя, - сказала миссис Макфейл. - Она изменилась до неузнаваемости.
   - Кто?
   -  Сэди.  Я  бы  не  поверила,  что  возможно.  Невольно   проникаешься
смирением.
   Доктор Макфейл не ответил и вскоре уснул. Он был очень утомлен  и  спал
крепче обычного.
   Его разбудило чье-то прикосновение. Он испуганно вскочил и увидел рядом
с кроватью Хорна. Торговец приложил палец к губам и поманил его за  собой.
Обычно он носил парусиновый костюм, но на этот раз был бос и одет только в
лава-лава, как туземец. От этого он неожиданно стал  похож  на  дикаря,  и
доктор,  выбираясь  из  постели,  заметил,  что  все  его   тело   покрыто
татуировкой. Хорн вышел на  веранду.  Доктор  Макфейл  слез  с  кровати  и
последовал за ним.
   - Не шумите, - шепнул торговец. - Вы  очень  нужны.  Накиньте  на  себя
что-нибудь и наденьте башмаки.
   Доктор подумал, что случилось что-то с мисс Томпсон.
   - В чем дело? Захватить инструменты?
   - Скорее, ради бога, скорее.
   Доктор Макфейл прокрался в спальню, надел поверх пижамы  плащ  и  сунул
ноги в туфли на резиновой подошве.  Он  вернулся  к  торговцу,  и  они  на
цыпочках спустились по лестнице. Наружная дверь была  открыта,  перед  ней
стояли несколько туземцев.
   - В чем дело? - повторил доктор.
   - Пойдемте, - сказал Хорн.
   Он вышел, и доктор последовал за ним. Туземцы кучкой  шли  позади.  Они
пересекли шоссе и вышли к пляжу. Ярдах  в  двадцати  пяти  доктор  заметил
группу туземцев, толпившихся вокруг чего-то, лежавшего у самой  воды.  Они
ускорили шаг; туземцы расступились  перед  доктором.  Торговец  тащил  его
вперед. Затем он увидел труп, лежавший наполовину в  воде,  наполовину  на
песке, - труп Дэвидсона. Доктор Макфейл нагнулся - он был не из  тех,  кто
теряется в трудную минуту, - и перевернул его. Горло  было  перерезано  от
уха до уха, а правая рука все еще сжимала роковую бритву.
   - Он совсем остыл, - сказал доктор. - Он умер уже довольно давно.
   - Один из них только что заметил его - по дороге на работу, - пришел  и
сказал мне. Как вы думаете, он сам это сделал?
   - Да. Надо послать за полицией.
   Хорн сказал что-то на местном наречии, и двое юношей  пустились  бежать
со всех ног.
   - Его нельзя трогать до прихода полиции, - добавил доктор.
   - Я не позволю отнести его в мой дом. Я не хочу, чтобы он лежал в  моем
доме.
   - Вы сделаете то, что вам скажут,  -  резко  ответил  доктор.  -  Но  я
полагаю, его отправят в морг.
   Они стояли и ждали. Торговец достал  из  складок  своей  лава-лава  две
папиросы и протянул одну доктору. Они курили и глядели на труп. Доктор  не
мог понять, что произошло.
   - Как, по-вашему, почему это он? - спросил Хорн.
   Доктор пожал плечами. Вскоре подошли с носилками  туземные  полицейские
под командой белого матроса, а за ними  два  морских  офицера  и  флотский
врач. Они принялись деловито распоряжаться.
   - Надо бы поставить в известность его жену, - сказал один из офицеров.
   - Раз вы, пришли, я пойду домой  и  оденусь.  Я  позабочусь,  чтобы  ей
сообщили. По-моему, ей не стоит на него смотреть, пока его не  приведут  в
порядок.
   - Пожалуй, да, - сказал флотский врач.
   Когда доктор Макфейл поднялся к себе, его жена кончала одеваться.
   - Миссис Дэвидсон страшно беспокоится  о  муже,  -  сказала  она,  едва
увидев его. - Он не ложился всю ночь. Она слышала, как  он  ушел  от  мисс
Томпсон в два часа, но он вышел из дому. Если он  столько  времени  гулял,
то, конечно, будет смертельно измучен.
   Доктор  Макфейл  рассказал  ей  о  несчастье   и   попросил   осторожно
подготовить миссис Дэвидсон.
   - Но почему он это сделал? - спросила она в ужасе.
   - Не знаю.
   - Я не могу. Не могу.
   - Надо.
   Она испуганно посмотрела на него и вышла. Он слышал, как  она  вошла  в
комнату миссис Дэвидсон. Подождав минуту, чтобы  собраться  с  силами,  он
начал бриться и одеваться. Потом сел на кровать и стал ждать жену. Наконец
она вернулась.
   - Она хочет видеть его.
   - Его отнесли в морг. Нам, пожалуй, следует проводить ее. Как  она  это
приняла?
   - По-моему, ее словно оглушило. Она  не  плакала.  Но  она  дрожит  как
осиновый лист.
   - Нужно пойти немедленно.
   Когда они постучались, миссис Дэвидсон сразу  вышла  к  ним.  Она  была
очень бледна, но не плакала. В ее спокойствии  доктору  почудилось  что-то
неестественное. Не обменявшись ни единым словом, они молча пошли по шоссе.
Когда они приблизились к моргу, миссис Дэвидсон заговорила:
   - Я хотела бы побыть с ним одна.
   Они отступили в сторону. Туземец открыл перед ней дверь  и  закрыл  ее,
когда она вошла. Они сели и стали ждать. Подошли несколько белых и шепотом
заговорили с ними. Доктор  снова  рассказал  о  трагедии  все,  что  знал.
Наконец дверь тихо отворилась, и миссис Дэвидсон вышла.
   - Теперь можно идти, - сказала она.
   Ее голос был ровен и строг. Доктор Макфейл не понял выражения ее  глаз.
Ее бледное лицо было сурово. Они шли  медленно,  не  нарушая  молчания,  и
наконец приблизились к повороту, за которым находился  дом  Хорна.  Миссис
Дэвидсон ахнула, и все трое остановились как вкопанные. Их  слух  поразили
немыслимые звуки. Граммофон, который  столько  времени  молчал,  хрипло  и
громко играл разухабистую песенку.
   - Что это? - испуганно вскричала миссис Макфейл.
   - Идемте, - сказала миссис Дэвидсон.
   Они поднялись на крыльцо и вошли в  переднюю.  Мисс  Томпсон  стояла  в
дверях своей  комнаты,  болтая  с  матросом.  В  ней  произошла  внезапная
перемена. Это уже не была насмерть перепуганная  женщина  последних  дней.
Она облачилась в свой  прежний  наряд:  на  ней  было  белое  платье,  над
лакированными сапожками нависали обтянутые бумажными чулками икры,  волосы
были уложены в прическу,  и  она  надела  свою  огромную  шляпу  с  яркими
цветами. Ее щеки были нарумянены, губы ярко накрашены,  брови  черны,  как
ночь. Она стояла выпрямившись.  Перед  ними  была  прежняя  наглая  девка.
Увидев их, она  громко,  насмешливо  захохотала,  а  затем,  когда  миссис
Дэвидсон невольно остановилась, набрала слюны и сплюнула. Миссис  Дэвидсон
попятилась, и на ее щеках запылали два красных пятна. Потом,  закрыв  лицо
руками, она бросилась вверх по  лестнице.  Доктор  Макфейл  был  возмущен.
Оттолкнув мисс Томпсон, он вбежал в ее комнату.
   - Какого черта вы себе позволяете? -  закричал  он.  -  Остановите  эту
штуку.
   Он подошел к граммофону и сбросил пластинку.
   - А ну, лекарь, не распускай рук. Что тебе понадобилось в моей комнате?
   - То есть как? - закричал он. - То есть как?
   Она подбоченилась. В ее глазах было неописуемое презрение, а в ответе -
безграничная ненависть:
   - Эх вы, мужчины! Поганые свиньи. Все вы одинаковы. Свиньи! Свиньи!
   Доктор Макфейл ахнул. Он понял.



   КОММЕНТАРИИ

   ...после  двух  лет  на  фронте  -  события,  описываемые  в   рассказе
происходят после первой мировой войны.
   Апия, Паго-Паго и др. географические названия - действие происходит  на
островах Океании.
   Пианола (англ. - pianola) - механическое пианино, созданное в конце XIX
в., вытесненное затем граммофоном.
   Миссионер (от лат. missio - посылка, поручение) - человек,  посвятивший
себя обращению инаковерующих в свою веру.
   Лава-лава - вид одежды туземцев: у  мужчин  -  набедренная  повязка,  у
женщин - кусок ткани, обернутый вокруг туловища.
   Канаки  -  уроженцы  островов  Океании.  Их  труд  часто  использовался
колонизаторами на плантациях сахарного тростника.
   Метис (от франц. metis - смешанный) - отпрыск межрасового брака. Обычно
метисами называли тех, кто рождался  от  брака  европейцев  и  индейцев  в
Америке.
   Копра (португ. copra) - высушенная мякоть кокосового ореха используемая
для добывания кокосового масла, технических целей и корма скоту.
   Если  я  попадусь  быкам...  -  быками  в  США  называют   на   Жаргоне
полицейских.
   ...к Христу привели женщину, взятую в прелюбодеянии... - речь  идет  об
эпизоде из Евангелия от Иоанна. Когда книжники и фарисеи привели к  Христу
"женщину взятую в прелюбодеянии", чтоб он осудил ее, и напомнили ему закон
Моисея побивать таких камнями, Христос им ответил: "Кто из вас без  греха,
первый брось на нее камень". И когда они,  устыдившись,  разошлись,  Иисус
сказал ей: "И Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши" (Иоанна, 8; 3-11).
   ...бичи, которыми господь наш Иисус выгнал продающих  и  покупающих  из
Храма всевышнего - пастор Дэвидсон, используя изустный эпизод из Евангелия
об изгнании мытарей из храма, выразил тем самым свое намерение  перейти  к
решительным действиям.



    Сомерсет Моэм.
    Гонолулу

   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. - О.Тихомирова.
   Авт.сб. "Каталина". Киев, Политиздат, 1990.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 2 April 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   Мудрый путешественник странствует лишь в своем воображении. Один старый
француз (точнее савояр) написал книгу под названием "Voyage autour  de  ma
chambre" ["Путешествие вокруг моей комнаты" (фр.)]. Я не читал этой  книги
и даже не знаю, о чем она, но ее заглавие будоражит мою фантазию. Подобным
образом я мог бы совершить кругосветное  путешествие.  Икона,  стоящая  на
каминной полке, может перенести меня в Россию с ее бескрайними  березовыми
рощами и куполами белых церквей. Катит свои волны широкая Волга, и на краю
беспорядочно разбросанной деревни, в пивнушке сидят и  выпивают  бородатые
мужики в грубых тулупах. Я стою на невысоком холме,  с  которого  Наполеон
впервые смотрел на Москву, и вижу этот огромный город. Я  спущусь  вниз  и
увижу людей, которых я знаю значительно ближе, чем многих моих  друзей,  -
Алешу  и  Вронского  и  многих  других.  Мой  взгляд  упал  на  фарфоровую
безделушку, и я почувствовал острый аромат Китая. Меня несут  в  паланкине
по узкой тропке  меж  рисовых  полей,  или  же  я  огибаю  гору,  поросшую
деревьями. Мои носильщики весело болтают в это ясное утро,  пробираясь  по
тропе с нелегкой ношей, и время от  времени  до  меня  доносится  далекий,
таинственный, глухой удар монастырского колокола. На улицах Пекина пестрая
толпа,  расступающаяся,  чтобы  дать  дорогу  каравану   мягко   ступающих
верблюдов, которые несут груз шкур  и  неведомых  снадобий  из  каменистых
пустынь Монголии. В Англии, в Лондоне,  зимой  бывают  предвечерние  часы,
когда тяжелые облака низко нависают над городом, и свет такой тусклый, что
сердце болезненно сжимается, но тогда, посмотрев в окно, вы можете увидеть
купы кокосовых пальм на берегу кораллового острова.  И  вот  вы  идете  по
берегу, и солнце зажигает серебристый песок  таким  ослепительным  светом,
что вам больно смотреть. Над головой щебечут пичужки, и неумолчный  прибой
разбивается о рифы. Самые прекрасные путешествия  -  это  те,  которые  вы
совершаете, сидя у камина, ибо то