ь,  сеет  разрушения  среди  pauperum  tabernas
{Лачуг бедняков (лат.).} и без разбора играет богачами и бедняками, злодеями
и праведниками. Мне не раз приходило на ум, когда на нашей  улице  появлялся
тощий, бледный молодой старьевщик, оглашая  воздух  своим  гнусавым  "старье
бере-ем!" - мне не раз, повторяю, приходило на ум, что  узел  с  допотопными
панталонами и куртками, придавивший ему спину, - не единственное его  бремя;
и кто знает, какой горестный вопль рвется из его души, покуда он,  оттопырив
к самому носу небритую губу, выводит  свое  пронзительное,  смешное  "старье
бере-ем!". Вон он торгуется за старый халат с лакеем из  номера  седьмого  и
словно бы только и думает, как побольше выгадать на этих обносках. Так ли? А
может  быть,  все  его  мысли  сейчас  на  Холивелл-стрит,  где  живет  одна
вероломная красотка, и целый ад клокочет в груди этого  бедного  еврея!  Или
возьмем  продавца  из  мясной  лавки  в  Сент-Мартинс-Корт.  Вон  он  стоит,
невозмутимо спокойный на вид, перед говяжьей тушей, с утра до захода солнца,
и, кажется, от века до века. Да и поздним вечером, когда уже заперты  ставни
и все кругом притомилось и затихло, он, верно, все стоит тут,  безмолвный  и
неутомимый, и рубит, и рубит, и рубит. Вы вошли в лавку, выбрали кусок  мяса
на свой вкус и ушли с покупкой; а он все так же невозмутимо продолжает  свою
Великую Жатву Говядины. И вам кажется, если где-нибудь Страсть  должна  была
отступить, так именно перед этим человеком, таким непоколебимо спокойным.  А
я в этом сомневаюсь и дорого бы дал, чтобы узнать его историю. Кто знает, не
бушует ли огненный вулкан внутри этой мясной горы, такой безмятежной на вид,
- кто поручится, что сама эта безмятежность не есть спокойствие отчаяния?

                                   * * *

     Если читателю непонятно, что заставило мистера Хэйса принять  угощение,
предложенное  капралом,  пусть   еще   раз   перечитает   высказанное   выше
соображение, а если он и тогда не  поймет,  значит,  у  него  котелок  плохо
варит. Хэйс не мог вынести мысли,  что  мистеру  Буллоку  удастся  без  него
повидать мисс Кэтрин, а может  быть,  и  поухаживать  за  ней;  и  хотя  его
присутствие никогда не мешало молодой девушке кокетничать с другими,  скорей
даже напротив, - самые мученья, которые он при  этом  испытывал,  доставляли
ему некую мрачную радость.
     На  сей  раз  неутешный  влюбленный  мог   вволю   наслаждаться   своим
несчастьем, ибо Кэтрин ни разу не поговорила с ним, даже не взглянула в  его
сторону; в тот  вечер  все  ее  улыбки  предназначались  красивому  молодому
незнакомцу, приехавшему на вороном коне. Что до бедного Томми  Буллока,  его
страсти чужды были бурные вспышки; вот и сейчас он удовольствовался тем, что
вздыхал и пил пиво. Вздыхал и пил, вздыхал и пил и снова пил, пока не размяк
от щедрого угощенья капрала настолько, что не смог отказаться и от гинеи  из
его кошелька;  и,  протрезвившись  за  ночь,  проснулся  солдатом  армии  ее
величества.
     Но каковы были страдания мистера Хэйса, когда  из  угла,  где  собрался
кружок новых капраловых приятелей, он смотрел на капитана,  расположившегося
на почетном мосте, и перехватывал улыбки, расточаемые ему прекрасной Кэтрин;
когда та, пробегая мимо с ужином для капитана, указала  Хэйсу  на  медальон,
некогда украшавший  грудь  голландской  красавицы  из  Бриля,  и  с  лукавым
взглядом сказала: "Посмотри, Джон, что мне подарил  его  милость!"  И  в  то
время, как у Джона лицо пошло зелеными и  лиловыми  пятнами  от  ревности  и
злобы, мисс Кэтрин засмеялась еще громче и  воскликнула:  "Иду,  милорд!"  -
торжествующе звонким голоском, который вонзился мистеру Джону Хэйсу в  самое
сердце, так что у него даже дыхание сперло.
     На другого поклонника Кэтрин, мистера Томаса, ее проделки не  оказывали
действия: он и еще двое его друзей к этому времени уже полностью подпали под
чары капрала, и слава, доблесть, кружка пива, принц Евгений, боевые награды,
еще кружка пива, ее королевское  величество,  еще  кружка  пива  -  все  эти
образы, навеваемые то Марсом, то Вакхом, проносились в их помутненных мозгах
с быстротой поезда железной дороги.
     Случись тут в "Охотничьем Роге" опытный газетный репортер,  он  бы  мог
записать в свою книжку любопытный разговор о любви и о войне - предметы  эти
обсуждались каждый особо в разных углах  харчевни,  но  происходило  это  на
манер дуэта, в котором  обе  партии  исполняются  одновременно,  сливаясь  в
гармонии, подчас весьма причудливой. Так, покуда капитан  нашептывал  разные
галантные пустячки, капрал во  весь  голос  прославлял  военные  подвиги  и,
подобно гостю Пенелопы, на столе exiguo pinxit  praelia  tota  mero  {Каплей
вина рисовал все битвы (лат.).}. Например:
     Капитан. Любите ли вы платья с серебряной вышивкой, прелестная  Кэтрин?
Пожалуй, вам бы очень пошел алый костюм для верховой езды, богато отделанный
кружевом, - не правда ли? -  и  серая  шляпа  с  голубым  пером.  Вообразите
только: вы едете в таком наряде на хорошенькой  гнедой  кобылке,  а  солдаты
отдают вам честь и говорят друг другу: "Это любезная нашего капитана выехала
на прогулку". Или вы танцуете  на  балу  менуэт  с  милордом  маркизом,  или
приезжаете в театр "Линкольн-Инн" и входите в боковую...
     Капрал. Ложу его ружья, сэр, оторвало напрочь, а пуля  прошла  по  руке
вверх, и на следующее утро наш полковой лекарь, мистер Сплинтер, извлек  ее,
- откуда бы вы думали, сэр? - слово джентльмена, она оказалась у него...
     Капитан. На шее ожерелье, в ушах  бриллиантовые  серьги,  щеки  осыпаны
мушками,  которые  так  украшают  женское  лицо,  и  чуть-чуть  подрумянены.
Впрочем, что я! К чему румяна таким щечкам, подобным спелому персику, -  ах,
мисс Кэтрин, признайтесь,  верно,  птички  иной  раз  клюют  их,  приняв  за
плоды...
     Капрал. На дереве; сижу и вижу, как еще  двадцать  три  человека  наших
один за другим перепрыгивают через ограду. Ну и жаркое же было  дело,  скажу
тебе, друг Томас! Посмотрел бы ты  на  этих  мусью,  когда  двадцать  четыре
осатанелых молодца с ревом и с гиком, рубя и коля,  ворвались  в  их  редут!
Трех минут не прошло, как у  пушек  валялось  не  меньше  голов,  чем  ядер,
заготовленных для пальбы. Только и слышно  было:  "Ah  sacre!"  -  "Получай,
скотина!" - "О mon Dieu!" - "Проткни его насквозь!" - "Ventrebleu!" И не зря
он  кричал:  "Ventrebleu!",  -  потому  что  "bleu"   по-французски   значит
"насквозь", а "ventre" - "ventre", к вашему сведению, это...
     Капитан. Талия очень низкая, как нынче в моде; уж что до кринолинов, вы
даже и вообразить не можете, - клянусь своей шпагой, милочка, - на ассамблее
в Уорике я видел одну даму (она прибыла  в  дорожной  карете  милорда),  чей
кринолин был величиной с походную  палатку;  под  ним  свободно  можно  было
пообедать - ха-ха, черт возьми! И там...
     Капрал.  Мы  нашли  герцога  Мальборо  в  обществе   маршала   Таллара,
заливавшего  свою  печаль  старым  иоганнисбергером;  неплохое,  должен  вам
сказать, винцо, хотя куда ему до уорикского пива. "Кто из вас совершил  этот
подвиг?" - спросил наш благородный полководец. Я выступил вперед.  "Скольких
же ты всего обезглавил?" - спрашивает  он.  "Девятнадцать,  говорю,  да  еще
ранил нескольких". Как он это услышал (вы совсем  ничего  не  пьете,  мистер
Хэйс), так даже прослезился, не сойти  мне  с  этого  места.  "Ты,  говорит,
истинный герой. Не  взыщите,  маркиз,  что  я  хвалю  человека,  перебившего
столько ваших соотечественников.  Истинный  герой!  Вот  тебе  сто  гиней  в
награду", - и вручает мне кошелек. "Что ж, - говорит маршал, - он  солдат  и
исполнял свой долг". С этими  словами  он  достает  роскошную  табакерку  из
чистого золота с бриллиантами и предлагает мне взять...
     Мистер Буллок. Как, золотую табакерку! Ну, и счастливчик же ты, капрал!
     Капрал. Да нет, не табакерку, а понюшку табаку -  хо-хо,  разрази  меня
гром, если вру! Посмотрели бы вы, как расцвел наш неулыба Джек Черчилль  при
виде  столь  великодушного  поступка!  Он  тотчас  же  подозвал   полковника
Кэдогана, притянул его за ухо к себе и шепнул...
     Капитан. "Не окажете ли мне честь протанцевать со мной менуэт, миледи?"
Тут все в зале так и прыснули  со  смеху.  Ведь  у  леди  Сьюзен,  как  вам,
разумеется, известно, одна нога деревянная, - а бедняга Джек этого не  знал.
Ха-ха-ха! Менуэт с деревянной ногой - можете себе представить, милочка?..
     Мисс Кэтрин. Хи-хи-хи! Ох, уморили! Ну и озорник же вы, капитан...
     Второй стол. Хо-хо-хо! Да, сержант, вы малый не промах, сразу видно.

                                   * * *

     Этот  небольшой   образчик   происходившей   беседы   достаточно   ясно
показывает, сколь успешно действовали оба доблестных офицера.  Из  отряда  в
пять человек, атакованного капралом, трое сдались. То были:  мистер  Буллок,
прекративший сопротивление еще в начале  вечера,  -  десятка  пивных  залпов
оказалось довольно, чтобы он с позором сложил оружие и оказался под  столом,
затем подручный кузнеца Блексмита и еще один поселянин, имени  которого  нам
так и не удалось узнать. Сам мистер Бутчер, мясник,  уже  было  дрогнул  под
натиском противника, но тут ему на выручку подоспело мощное  подкрепление  в
лице его супруги, которая под истошный визг  двух  державшихся  за  ее  юбку
детишек ворвалась в "Рог", надавала мистеру Бутчеру пощечин  и  обрушила  на
капрала такой ураганный огонь воплей  и  проклятий,  что  тот  вынужден  был
отступить. После чего она вцепилась мистеру Бутчеру в волосы и потащила  его
прочь из харчевни, завершив этим  поражение,  нанесенное  мистеру  Броку.  В
случае с Джоном Хэйсом он потерпел  неудачу  еще  более  досадную,  ибо  сей
молодой джентльмен, столь беззащитный против любви, оказался несокрушим  для
хмеля и вышел из пивного сражения даже не разгоряченным,  чего  нельзя  было
сказать о самом капрале. Учтиво пожелав последнему доброй ночи, он  спокойно
взял свою шляпу и пошел к двери; но по дороге оглянулся  на  Кэтрин,  и  тут
спокойствие изменило ему. Кэтрин даже не ответила на его прощальный  поклон;
она сидела за столом напротив капитана и играла с ним в крибедж; и хотя граф
Густав Максимилиан все время оставался в проигрыше,  он  приобретал  больше,
чем терял, хитрец, - где было Кэтрин тягаться с ним!
     Должно быть, Хэйс успел шепнуть словечко миссис Скоур, хозяйке  "Рога",
- кое-кто видел, что при выходе он замешкался у стойки,  и  не  прошло  пяти
минут, как мисс Кэтрин была вызвана на кухню; а когда  граф  спросил  сухого
вина с гренками, ему подала то и другое  сама  хозяйка.  Не  менее  получаса
понадобилось monsieur де Гальгенштейну, чтобы выпить вино и  съесть  гренки;
при этом он то и дело с нетерпением и беспокойством поглядывал на дверь,  но
Кэтрин так и не появилась.  Наконец  он,  насупясь,  потребовал,  чтобы  его
проводили в комнату для ночлега, и направился к двери, стараясь  шагать  как
можно  решительней  (признаться,  благородный  граф  уже  не  совсем  твердо
держался на ногах).  Провожала  его  миссис  Скоур;  войдя  в  комнату,  она
заботливо задернула занавески и  с  гордостью  обратила  внимание  гостя  на
белизну простынь.
     - Милорду будет удобно здесь, - сказала она, - хоть  это  и  не  лучшая
комната в доме. Вашей милости по праву следовало занять лучшую, но в  ней  у
нас две постели, и туда уже забрался капрал со своими пьянчугами-рекрутами и
заперся на все замки и засовы.  Но  ваше  сиятельство  останетесь  довольны,
постель эта очень удобная, и здесь не душно; я сама  сплю  на  ней  вот  уже
восемнадцать лет.	- "----"---
     - Как, любезнейшая, вам, стало быть, придется не  спать  всю  ночь?  Не
слишком ли это тяжело для столь почтенной матроны?
     - Не спать ночь, милорд? Что вы, господь с вами!  Я  лягу  с  Кэт,  как
делаю всегда, когда у нас много гостей.  -  И,  низко  присев  на  прощанье,
миссис Скоур удалилась.

                                   * * *

     Рано утром хлопотливая хозяйка со  своей  проворной  помощницей  подали
блюдо  жареной  грудинки  и  кувшин  эля  на  завтрак  капралу  и  его  трем
новобранцам и накрыли чистой белой  скатертью  стол  для  капитана.  Молодой
кузнец ел без всякого аппетита; но мистер Буллок с  приятелем  если  и  были
малость не в себе, то не более, чем это обыкновенно бывает с перепоя. Они  с
готовностью сходили к доктору Добсу, чтобы он  внес  их  имена  в  книгу,  -
доктор Добс был не только священником, но и мировым судьей; а затем,  собрав
свои скудные пожитки,  распрощались  с  друзьями;  прощанье,  впрочем,  было
недолгим, ибо оба джентльмена, выросши в  приюте  для  бедных,  не  обладали
широким кругом знакомств.
     Уже недалеко было до полудня, а благородный граф все не шел завтракать.
Его спутники в  ожидании  успели  спустить  изрядную  долю  тех  денег,  что
получили накануне, запродав себя королеве. Должно быть, и мисс  Кэтрин  было
невтерпеж: она уже несколько раз вызывалась сбегать наверх - снести  милорду
его  сапоги  -  подать  горячую  воду  -  проводить  мистера  Брока,   порой
снисходившего до обязанности брадобрея. Но миссис Скоур неизменно удерживала
ее и шла сама - хоть и без попреков, а напротив, с ласковой улыбкой. Наконец
она спустилась сверху, улыбаясь особенно ласково, и сказала:
     - Кэтрин, дитя мое, его сиятельство граф очень проголодался за  ночь  и
не прочь бы съесть куриное крылышко. Сбегай, душенька, к фермеру  Бригсу  за
курочкой - да смотри, не забудь ощипать ее на месте, и мы приготовим милорду
вкусный завтрак.
     Кэтрин схватила корзинку и была такова.  Но  для  сокращенья  пути  она
побежала задами, мимо конюшни  -  и  услышала,  как  юный  конюх  возится  с
лошадьми, насвистывая и напевая, как все юные конюхи; и узнала,  что  миссис
Скоур ловко обманула ее, дабы услать из дому. Парнишка  сказал,  что  сейчас
должен подавать коней к крыльцу харчевни; только что приходил капрал и велел
ему поторопиться, так как они сию минуту отправляются в Стрэтфорд.
     Вот что произошло на самом деле: граф Густав  Адольф,  проснувшись,  не
только не выражал желания закусить куриным крылышком, но  почувствовал,  что
ему противно думать о какой бы то ни было еде  и  о  каких  бы  то  ни  было
напитках, кроме разве самого слабенького пивца, каковое и было  ему  подано.
Проглотив кружку, он объявил о своем намерении сразу же ехать в Стрэтфорд и,
распорядившись насчет лошадей, любезно спросил миссис Скоур,  "какого  черта
она сама суетится тут, почему не пришлет девчонку". В ответ он услышал,  что
"наша милая Кэтрин" отправилась на прогулку со своим нареченным и до  вечера
не вернется. Услышав это,  капитан  потребовал,  чтобы  лошади  были  поданы
немедленно, и принялся честить на чем свет стоит вино, постель, дом, хозяйку
и все сколько-нибудь связанное с "Охотничьим Рогом".
     И   вот   лошади   уже   у   крыльца;   сбежались   со   всей   деревни
ротозеи-мальчишки; прибыли рекруты с кокардами из  лент  на  шляпах;  капрал
Брок с важным видом хлопнул по спине польщенного кузнеца и велел  ему  сесть
на  свою  лошадь,  вызвав  этим  шумный  восторг   мальчишек.   И   наконец,
величественный и мрачный, появился в дверях капитан. Мистер Брок  отдал  ему
честь, рекруты, ухмыляясь и хихикая, неуклюже попытались сделать то же.
     - Я пойду пешком вместе с этими молодцами, ваша честь, - сказал капрал,
- мы встретимся в Стрэтфорде.
     - Хорошо, - ответил капитан, вскочив в седло.
     Хозяйка низко присела,  мальчишки  зашумели  еще  громче,  юный  конюх,
державший повод одной рукой, а стремя другой  и  рассчитывавший  по  меньшей
мере на крону от столь знатного всадника, получил лишь пинок ногой и крепкое
словцо, после чего фон  Гальгенштейн  крикнул:  "Прочь  с  дороги,  ко  всем
чертям!" - дал лошади шпоры и ускакал; и  Джон  Хэйс,  все  утро  беспокойно
бродивший вокруг харчевни, с облегчением перевел дух, видя, что  граф  уехал
один.

                                   * * *

     О, неразумная миссис  Скоур!  О,  простофиля  Джон  Хэйс!  Не  вмешайся
хозяйка, дай она капитану и Кэтрин свидеться  перед  разлукой  на  глазах  у
капрала, рекрутов и всех прочих, ничего  бы  не  случилось  дурного,  и  эта
повесть скорей всего не была бы написана.
     Когда граф Гальгенштейн, подавленный и угрюмый, как Наполеон на пути от
романтического селения Ватерлоо, проехал с полмили по Стрэтфордской  дороге,
впереди у поворота он увидел нечто, заставившее его круто осадить  лошадь  и
почувствовать, как кровь бросилась ему в лицо, а сердце глухо  заколотилось:
тук-тук-тук. По тропинке неторопливо шла  девушка;  на  руке  у  нее  висела
корзинка,  в  руке  был  букет  полевых  цветов.  Время   от   времени   она
останавливалась сорвать цветок-другой, и капитану казалось, вот-вот она  его
заметит; но нет, она не смотрела в ту сторону и брела  себе  дальше.  Святая
невинность! Она громко распевала песенку, словно  зная,  что  кругом  никого
нет; ее голос уносился к безоблачным небесам, и капитан  свернул  с  дороги,
чтобы не нарушать гармонии этих звуков топотом лошадиных копыт.

                          Уж коров доить не надо,
                          Овцы заперты в загон.
                          Подышать ночной прохладой
                          Вышли в поле Молль и Джон.

                          И порой, сэр, над рекой, сэр,
                          Где синеет лунный свет,
                          Джон у Молли ласки молит,
                          Но в ответ лишь: нет, нет, нет.

     Капитан свернул с дороги, чтобы не нарушать гармонии топотом  копыт,  и
опустил поводья, а лошадь  тотчас  же  принялась  щипать  травку.  Потом  он
тихонечко соскользнул с седла, подтянул свои ботфорты, с лукавой усмешкой на
цыпочках подкрался к певице  и,  когда  она  выводила  последнее  "э-э-э"  в
последнем "нет" вышеприведенного творения Тома д'Эрфи, легонько обнял ее  за
талию и воскликнул:
     - А вот и я, моя прелесть, к вашим услугам!
     Мисс  Кэтрин  (вы  ведь  уже  давно  догадались,  что  это  была   она)
вздрогнула, вскрикнула и, наверно, побледнела бы, если б могла. Но  так  как
это ей не удалось, она только вымолвила еле слышно, вся дрожа:
     - Ах, сэр, как вы меня напугали!
     - Напугал, мой розовый бутончик? Разрази меня гром, если я помышлял  об
этом! Ну скажите-ка, моя крошка, неужели я в самом деле так страшен?
     - О нет, ваша честь, я совсем не то хотела сказать; просто я  никак  не
ожидала встретить вас здесь,  да  и  вообще  не  думала,  что  вы  так  рано
соберетесь в путь. Я ведь как раз иду за курочкой для вашей милости: хозяйка
сказала, что вам угодно курочку  на  завтрак;  только  она  меня  послала  к
фермеру Бригсу - это по Бирмингемской дороге - а я решила сходить к  фермеру
Пригсу, у него куры лучше откормлены, сэр... то есть, милорд.
     - Она сказала, что мне угодно курицу на завтрак? Ах, старая карга -  да
я вовсе отказался от завтрака, потому что мне кусок не  шел  в  горло  после
вчерашней попо... то есть я хотел сказать - после вчерашнего сытного  ужина.
Я спросил только кружку слабого пива и велел прислать его  с  вами;  но  эта
ведьма сказала, что вы ушли гулять со своим женихом...
     - Что? С этим ублюдком Джоном Хэйсом? Ах, негодная старая лгунья!
     - ...что вы ушли гулять со своим  женихом  и  что  мне  вас  не  видать
больше;  услышав  это,  я  пришел  в  такое  отчаяние,  что  хотел  тут   же
застрелиться, - да, да, моя прелесть.
     - О, что вы, сэр! Не надо, не надо!
     - Вы меня об этом просите, мой нежный ангел?
     - Да, прошу, умоляю, если мольбы бедной девушки могут что-либо  значить
для такого знатного господина.
     - Хорошо, в таком случае я останусь жить - ради вас; хотя,  впрочем,  к
чему? Гром и молния, без вас мне все равно нет счастья - и  вы  это  знаете,
моя обворожительная, прекрасная, жестокая, злая Кэтрин!
     Но Кэтрин вмес