нек, в самом деле! Нищий из приюта, да еще в солдатском
мундире! Лучше она умрет или пойдет  грабить  на  большую  дорогу!  И  можно
поверить, что она в самом деле предпочла бы такую участь, ибо в целом  свете
трудно было найти существо более тщеславное,  а  тщеславие  (как  всякий,  я
полагаю, знает) некоторым женщинам заменяет все, - оно  -  те  очки,  сквозь
которые  они  смотрят  на  мир,  оно  их  совесть,  их  хлеб  насущный,   их
единственное мерило добра и зла.
     Мистер Томми, как мы уже видели,  отнесся  к  брачному  предложению  не
менее враждебно, чем сама Кэт; что же до капрала, то он с притворным унынием
объявил, что, раз  его  заветная  мечта  неосуществима,  ему  остается  лишь
напиться с горя, что он и сделал.
     - Пойдем, друг Томас, - сказал он мистеру Буллоку. - Наша желанная  нам
не досталась, так давай хоть выпьем, черт возьми, за ее здоровье! -  Каковое
предложение было Буллоком одобрено.
     Столь  тяжким   явилось   для   честного   капрала   Брока   испытанное
разочарование, что, даже когда выпитое без счету пиво почти лишило его  дара
речи, он, проливая слезы, клял заплетающимся  языком  злую  судьбу,  которая
отняла у него не только жену,  но  и  ребенка,  -  ему  так  хотелось  иметь
сыночка, утешенье на старости лет.
     Меж тем подоспел  назначенный  природой  срок,  и  Кэтрин  благополучно
разрешилась от бремени, произведя на свет здорового младенца мужского  пола,
наделенного правом на герб Гальгенштейнов, только  с  поперечной  полосой  в
левом поле. Новые  заботы  и  обязанности  оставляли  ей  сравнительно  мало
времени для ссор с графом; впрочем, этот последний, то ли из уважения  к  ее
материнству, то ли справедливо полагая, что она нуждается в покое, не  бывал
теперь дома ни утром, ни днем, ни вечером.
     Следует признать, что все это время  капитан  не  терял  понапрасну,  а
проводил в игре; и так как после первой  победы  над  уорикширским  сквайром
фортуна продолжала ому  благоприятствовать,  он  мало-помалу  накопил  почти
тысячу фунтов. Выигранные деньги он приносил  домой  и  запирал  в  железный
ящик, для верности привинченный к полу под его  кроватью.  Разумеется,  мисс
Кэтрин, стлавшая ему постель, очень скоро проникла в тайну этого  сокровища.
Но ключ благородный граф всегда носил при себе,  а  кроме  того,  он  самыми
страшными  заклятьями  (пополам  с  проклятьями)   обязал   ее   никому   не
рассказывать о железном ящике и его содержимом.
     Но не в натуре женщины хранить подобную тайну; а капитан, целыми  днями
пропадая на стороне, не подумал о том, что она станет искать, с кем  отвести
душу  в  его  отсутствие.  За  неимением  женского  общества,  ей   пришлось
осчастливить своей дружбой капрала Брока, который в качестве приближенного к
графу лица постоянно  бывал  в  доме  и  который  уже  оправился  от  удара,
нанесенного ему отказом мисс Кэтрин выйти за него замуж.
     Когда ребенку было два месяца, капитан, устав от детского писка,  отдал
его на воспитание в деревню и отпустил ходившую за ним няньку.  Мисс  Кэтрин
вернулась к своим обязанностям, вновь совместив в  своей  особе  служанку  и
хозяйку дома. В ее распоряжении находились ключи от погреба,  где  хранилось
пиво, и это обстоятельство служило  надежным  залогом  преданности  капрала,
сделавшегося, как уже было сказано, ее другом и наперсником. Верная  женской
природе, она вскоре поверила ему все  домашние  секреты  и  открыла  причины
недавних своих огорчений, рассказав о том, как дурно обращался с  ней  граф;
какой бранью он ее осыпал; каких денег стоили ее наряды; как он даже бил ее;
какую крупную игру он вел; как ей  однажды  пришлось  снести  в  заклад  его
кафтан; как недавно он приобрел четыре новых, расшитых золотом, и уплатил за
них сполна; как лучше всего чистить  и  сохранять  золотое  шитье,  готовить
вишневую  наливку,  солить  рыбу  и  проч.  и  проч.  Все  эти   confidences
{Откровенности (франц.).} следовали подряд одна за другой,  и  скоро  мистер
Брок знал историю жизни графа за последний год едва ли не лучше, его самого,
- граф был небрежен и многое забывал, а  женщины  не  забывают  ничего.  Они
хранят в памяти все слова и ничтожнейшие поступки того, кого  любят,  вплоть
до самых пустяков, помнят, когда у него болела  голова,  какое  и  когда  он
носил платье, что и когда заказывал на обед, - подробности, которые сразу же
вылетают из памяти мужчины, но навсегда остаются в памяти женщины.
     Тому же Броку, и лишь ему одному (поскольку больше некому было)  Кэтрин
под строжайшим секретом поведала о выигранных графом деньгах и о том, что он
прячет их в железный ящик, привинченный к полу в спальне; и  Брок  подивился
удаче своего командира, сделавшей его обладателем столь крупной суммы. Они с
Кэт даже осмотрели ящик; он был невелик, но на  редкость  прочен  и  надежно
защищен от кражи или взлома.  Ну  что  ж,  кто-кто,  а  капитан  заслуживает
богатства ("однако ж не купил мне хоть несколько ярдов кружев, которые я так
люблю", - перебила Кэт) - капитан заслуживает богатства,  потому  что  умеет
тратить деньги с княжеской широтой и всегда готов их тратить.
     Пришло время сказать, что, пока  Кэт  сидела  в  одиночестве,  внимание
monsieur де Гальгенштейна привлекла к себе некая молодая  особа,  наследница
изрядного состояния, часто посещавшая бирмингемские ассамблеи, и что  он,  в
свою очередь, произвел на нее немалое  впечатление  своим  титулом  и  своей
изящной наружностью. "Четыре новых кафтана,  расшитых  золотом",  о  которых
упоминала  мисс  Кэт,  без  сомнения,  были  приобретены  для  того,   чтобы
окончательно пленить наследницу; и в короткий  срок  графу  и  его  кафтанам
удалось добиться признания в нежных чувствах и готовности вступить  в  брак,
если папенька даст согласие.  Последнее  удалось  получить  без  труда,  ибо
папенька был купец, а читателю, я думаю, и самому известно, сколь магическое
действие оказывает титул на людей низшего сословия. Да, видит бог,  ни  одна
деспотия Европы  не  знает  такого  духа  угодничества,  такого  раболепного
благоговения перед аристократией, какое присуще  свободным  сынам  Британии.
Только здесь да еще в Америке можно встретить что-либо подобное.
     Обо всем этом Кэт не имела  ни  малейшего  представления;  и  поскольку
капитан твердо решил не поздней, чем  через  два  месяца  выбросить  молодую
женщину sur le pave {На  улицу  (франц.).},  он  пока  что  сделался  с  ней
необыкновенно ласков; так часто поступают,  когда  обманывают  человека  или
замышляют против него подлость.
     Бедная женщина была чересчур  высокого  мнения  о  своих  чарах,  чтобы
допустить мысль о возможной неверности графа, и совершенно не  догадывалась,
какая против нее плетется интрига. Но мистер Брок оказался  более  догадлив;
тем более что ему не раз  уже  случалось  встречать  в  окрестностях  города
раззолоченную карету, запряженную парой сытых белых лошадей, а рядом  с  ней
капитана, лихо гарцующего на своем вороном жеребце; видал он также,  как  по
лестнице  Собрания,  опираясь  на  руку  капитана,  спускалась  вперевалочку
пухлая, белобрысая молодая особа. Все эти  обстоятельства  наводили  мистера
Брока  на  некоторые  размышления.  А  однажды  граф,  будучи   в   отменном
расположении духа, хлопнул его по плечу  и  сказал,  что  намерен  в  скором
времени купить себе полк, и тогда - черт побери! - найдется  и  для  капрала
более подходящая должность. Быть может, именно памятуя это обещание,  мистер
Брок ничего не говорил Кэтрин; быть может, он так бы ей ничего и не  сказал;
и тогда эта повесть, быть может, вовсе не была бы написана, не  случись  тут
одно маленькое происшествие.
     - На что вам этот старый пьянчуга капрал, что вечно околачивается  тут?
- спросил как-то мистер Трипнет у графа во время приятной беседы за бутылкой
вина, происходившей в доме последнего.
     - Кто? Старичина Брок? - переспросил капитан. -  Да  от  этого  старого
плута куда больше проку, чем от многих порядочных людей. В драке он отважен,
как лев, в кознях хитер, как лисица,  за  десять  миль  учует  нетерпеливого
кредитора и сквозь семь каменных стен разглядит хорошенькую  женщину.  Готов
рекомендовать его любому джентльмену, нуждающемуся в услугах  прохвоста.  Я,
видите ли, собираюсь остепениться, и мне он больше не нужен.
     - А красотка мисс Кэт?
     - К дьяволу красотку мисс Кэт! Пусть убирается на все четыре стороны.
     - А малец?
     - Разве мало у вас, в Англии, приютов? Если дворянину заботиться самому
обо всех прижитых им детях, как же тогда существовать? Нет, слуга  покорный!
Это и Крезу не по карману.
     - Ваша правда, - сказал мистер Триппет. - Тут ничего  не  возразишь;  а
женатому человеку уже не подобает водиться  с  людьми  простого  звания,  от
которых может быть прок для холостого.
     - Разумеется; я и перестану с ними водиться, как только  очаровательная
мисс Дриппинг станет моей. Что до Кэт,  так,  если  она  вам  нравится,  Том
Триппет, можете взять ее себе; а капрал пусть остается  в  наследство  тому,
кто займет мое место в полку Каттса, - у меня ведь теперь будет  собственный
полк, это точно, и мне там вовсе ли к  чему  такой  старый  сводник,  вор  и
пропойца, как этот краснорожий Брок. Черт побери! Он просто срамит  воинский
мундир. Я часто думаю:  не  пора  ли  вовсе  уволить  из  армии  эту  старую
развалину.
     Хоть   подобная   аттестация   вполне   соответствовала   природным   и
благоприобретенным свойствам мистера Брока, она едва ли была уместна в устах
графа Густава Адольфа Максимилиана, которому эти свойства не  раз  оказывали
услугу и который, верно, не стал бы отзываться о них столь пренебрежительно,
знай он, что дверь столовой была в  это  время  отворена  и  что  доблестный
капрал, проходивший по коридору, слышал каждое слово своего командира. Мы не
станем, подобно другим сочинителям, расписывать,  как  при  этом  у  мистера
Брока сверкали глаза и раздувались ноздри, как бурно вздымалась его грудь, а
рука, сама собой потянувшаяся к  шпаге,  нервно  теребила  ее  медный  эфес.
Мистер Кин, доведись ему  играть  роль  злодея,  обманутого  и  взбешенного,
подобно капралу Броку, не преминул бы произвести все эти  эволюции;  но  сам
капрал ничего такого делать не стал, а  попросту  на  цыпочках  удалился  от
двери. "Ах так, ты решил меня вышвырнуть из армии, - прошептал он pianissimo
{Очень тихо (итал.).}, - и  тут  же  добавил  con  espressione:  {С  большим
выражением (итал.).} - Ну погоди же, ты мне поплатишься за это".
     А опыт показывает, что в обстоятельствах, сходных  с  описанными,  люди
обычно держат свое слово.

ГЛАВА III,
     в коей герой опоен зельем, а также уделено много внимания светскому
     обществу

     Когда капрал, спешно ретировавшийся после подслушанного  им  разговора,
вновь явился в дом капитана, чтобы засвидетельствовать  свое  почтение  мисс
Кэтрин, он застал последнюю в наилучшем расположении духа.  Она  рассказала,
что граф лишь недавно  ушел  от  нее  вместе  со  своим  приятелем  мистером
Триппетом; что он пообещал купить ей двенадцать ярдов  тех  кружев,  которые
так ей нравились, да еще прибавить столько же на накидку для ребенка; что он
провел с нею час, а то  и  больше,  за  пуншем  собственного  приготовления.
Мистер Триппет также разделял их компанию.
     - Очень любезный джентльмен, - сказала она, - только не  слишком  умен,
и, как видно, был под хмельком.
     - Нечего сказать, под хмельком! - воскликнул капрал. - Да  он  до  того
пьян, что едва на ногах стоит. Я сейчас видел  его  вместе  с  капитаном  на
рыночной площади; они разговаривали с Нэн Фантейл, и Триппет все лез  к  ней
целоваться, а она в наказанье стащила у него с головы парик.
     - И поделом негоднику! - сказала мисс Кэт.  -  Пусть  не  унижается  до
разговоров с какой-то там Нэн Фантейл. Поверите ли, капрал, всего  лишь  час
назад мистер Триппет клялся, что сроду не видывал глаз, подобных моим, и что
готов перерезать капитану глотку из-за меня. Нэн Фантейл - тоже еще!
     -  Нэн  честная  девушка,   мисс   Кэтрин,   и   пользовалась   большим
расположением капитана, пока кое-кто не перешел ей дорогу. Никто  не  вправе
сказать дурное слово о Нэн - никто.
     - Никто, кажется, и не  говорит,  -  обиженно  возразила  мисс  Кэт.  -
Нахалка, дрянь и уродина! Не понимаю, что могут находить в ней мужчины.
     - Девица она разбитная, это точно; мужчинам с ней весело, вот и...
     - Вот и - что? Уж не хотите ли вы сказать, что мой Макс и сейчас к  ней
неравнодушен? - спросила Кэт, гневно сдвинув брови.
     - О нет, что вы! К ней - нет... то есть...
     - К ней - нет? - взвизгнула мисс Холл. - А к кому же в таком случае?
     - Что за вздор! К вам, разумеется, голубушка, к кому ж еще. А  впрочем,
мне-то какое дело? - И капрал принялся насвистывать, словно  в  знак  своего
нежелания продолжать разговор. Но не так-то просто было отделаться  от  мисс
Кэт  -  она  пристала  к  нему  с  расспросами,  и  капрал,  сперва   упорно
уклонявшийся от объяснений, наконец сказал:
     - Ладно, Кэтрин, раз уж я, старый дурак, проболтался - так тому и быть.
Я молчал, потому что капитан  всегда  был  моим  лучшим  другом,  но  больше
молчать но могу - вот разрази меня бог, не могу! Уж очень бессовестно  он  с
вами поступает; он вас обманывает, Кэтрин; он подлец, мисс Холл,  вот,  если
хотите знать.
     Кэтрин стала упрашивать его, чтобы он открыл ей все, что  знает,  и  он
продолжал:
     - Он хочет от вас избавиться; вы ему надоели,  вот  он  и  привел  сюда
этого болвана Триппета, которому вы  приглянулись.  У  него  недостает  духу
выгнать вас вон по-человечески, хоть он и не стесняется  обходиться  с  вами
по-скотски. Но я вам расскажу, что он задумал. Через месяц он  отправится  в
Ковентри по вербовочным делам, верней, так он вам скажет. А на  самом  деле,
мисс Холл, он поедет по брачным делам; а вас оставит без  единого  фартинга,
чтобы вы не могли прокормиться. Верьте мне,  таков  его  план.  Через  месяц
нужда и голод заставят вас стать любовницей Тома Триппета; а его честь в это
время женится на мисс Дриппинг из Лондона и на ее двадцати тысячах фунтов, и
купит себе полк, и добьется, чтобы старого Брока вовсе уволили из  армии,  -
добавил капрал себе под нос. Впрочем, он мог бы произнести это  и  в  полный
голос,  ибо  несчастная  рухнула  наземь  в  самом  настоящем,  непритворном
обмороке.
     - Но ведь надо же было ей сказать, - пробурчал мистер Брок,  уложив  ее
на диван и сбрызнув водой, за которой успел сбегать. - Фу ты, черт! До  чего
ж она хороша.

                                   * * *

     Когда мисс Кэтрин пришла в себя, Брок заговорил  с  нею  ласково,  даже
почти сочувственно. А что касается самой  бедняжки,  то  дело  обошлось  без
истерик и нервических содроганий, каковые обыкновенно следуют за обмороком у
особ более высокого  звания.  Она  потребовала  от  капрала  подробностей  и
выслушала их с полным спокойствием, не плакала, не вздыхала, не испускала ни
горестных стонов, ни воплей ярости, но когда он, прощаясь,  спросил  ее  без
обиняков: "Так что же вы намерены делать, мисс Кэтрин? - она промолчала,  но
так взглянула на него, что  он,  затворив  за  собой  дверь,  воскликнул:  -
Клянусь небом, у красотки недоброе на уме! Не желал бы я быть тем Олоферном,
что ляжет рядом с такой Юдифью,  -  нет,  слуга  покорный!"  -  и  удалился,
погруженный в глубокое раздумье.
     Вечером, когда капитан воротился домой, она не промолвила ни  слова,  а
когда он стал бранить ее за надутый вид, сослалась  на  нездоровье,  сказав,
что у нее невыносимо болит голова; и Густав  Адольф,  удовлетворившись  этим
объяснением, оставил ее в покое.
     Утром он почти не взглянул на нее: торопился на охоту.
     В отличие от героинь трагедий и романов, Кэтрин не зналась ни  с  какой
таинственной ведуньей, которая могла бы снабдить ее ядом; поэтому она просто
обошла нескольких аптекарей, жалуясь на невыносимую зубную боль, и  в  конце
концов  набрала  такое  количество  настойки  опия,  которое  показалось  ей
достаточным для задуманного ею дела.
     Домой она пришла почти  веселая.  Мистер  Брок  похвалил  ее  за  столь
благоприятную перемену в  расположении  духа;  а  капитана,  вернувшегося  с
охоты, она встретила так приветливо, что он ей дозволил отужинать  вместе  с
ним и его друзьями - раз уж она перестала дуться, - только пусть не вздумает
начинать сначала. Ужин не заставил себя ждать; а потом, когда со стола  была
убрана посуда,  джентльмены  уселись  за  пунш,  который  мисс  Кэтрин  сама
приготовляла им своими нежными ручками.
     Не стоит пересказывать, какие при этом велись беседы, или подсчитывать,
сколько раз на стол ставилась новая чаша пунша  взамен  опустевшей,  или  же
распространяться о поведении  мистера  Триппета,  который,  когда  на  столе
появились карты, отказался принять участие в игре,  предпочтя  сидеть  возле
мисс Кэтрин и любезничать с нею напропалую. Обо  всем  этом  можно  было  бы
рассказать подробно, на рассказ, хоть и вполне достоверный, едва ли вышел бы
приятным. Куда там! Хоть еще только начата третья глава нашей  повести,  нам
уже довольно опротивели и действующие лица, и  те  приключения,  которые  им
суждены. Но что  поделаешь!  Публику  интересуют  одни  лишь  висельники,  а
бедному сочинителю нужно как-то существовать; и если он не  хочет  погрешить
ни перед публикой, ни перед самим собой, для этого есть один только  способ:
изображать негодяев такими, каковы они на самом деле.  Пусть  это  будут  не
романтические, изящные, велеречивые хищники, а откровенные  мерзавцы;  пусть
они пьянствуют, распутничают, воруют, лгут, словом, живут  жизнью  настоящих
мерзавцев, которые не цитируют Платона, как Юджин Арам; не поют поэтичнейшие
в мире баллады, как веселый Дик Терпин; не разглагольствуют с утра до ночи о
to calon {Прекрасном (греч.).}, как лицемер и ханжа Мальтраверс, о  ком  все
мы читали с умиленьем и сочувствием; и не умирают  в  ореоле  новообретенной
святости, как  бедняжка  мисс  Нэнси  в  "Оливере  Твисте".  Да,  милостивая
государыня, нельзя, чтоб вы и ваши дочери восхищались подобными личностями и
сострадали им, будь то в жизни или  в  литературе;  глубочайшее  отвращение,
гнев, презрение - вот те чувства, которые должна вызывать в вас  эта  порода
людей. Талантливым сочинителям, вроде тех, кого мы только  что  приводили  в
пример, не должно наделять персонажей, принадлежащих к этой породе,  чертами
привлекательными и симпатичными, тем потворствуя прихотям своего воображения
и давая пищу - чудовищную пищу! - нездоровым  наклонностям  вашего.  Что  же
лично до нас, то мы просим  наших  молодых  читательниц:  сдерживайте  себя,
чтобы ни одна слезинка не пролилась над героями или героинями этой  повести,
ибо все они низкие люди, все до единого, и поступки их низки. Сберегите свое
сострадание для тех,  кто  его  достоин,  и  не  тратьте  его  в  Олд-Бейли,
расчувствовавшись при виде кишащего там сброда.
     Благоволите, следственно, поверить нам на слово,  что  беседы,  которые
велись за чашей пунша, приготовленного  мисс  Кэтрин,  были  именно  таковы,
каких  можно  ожидать  в  доме,  где  хозяин  -  лихой  драгунский  капитан,
сорвиголова и распутник, гости большею частью ему под стать, а хозяйка  была
служанкой  в  деревенском  трактире,  пока  не   удостоилась   чести   стать
капитанской любовницей. Все пили, все пьянели, у всех  развязывались  языки,
и, право же, за целый вечер нельзя  было  услыхать  там  ни  одного  путного
слова. Мистер Брок тоже присутствовал, наполовину как слуга, наполовину  как
участник пирушки. Мистер Томас Триппет напропалую любезничал с Кэтрин, а  ее
господин и повелитель в это время сражался с другими джентльменами в  кости.
Но  странное  дело  -  фортуна  словно  бы  отвернулась  от  капитана.  Зато
уорикширскому сквайру,