ьими   терминами,
профессиональными и вообще специфическими терминами при описании,  например,
собак или  лошадей -  у  Толстого,  Куприна,  Эртеля?  Ведь  современный наш
читатель в  большинстве своем не видел,  не знает этого,  а это кажется ему,
однако,  в  порядке  вещей.  Он  к  этому  привык.  Он  обязан  привыкнуть к
технической  терминологии  в   современном  романе,   ибо   нельзя  написать
современный  роман,   обходя  вопросы  техники,   в   наш   век  невиданного
технического развития. Без знания техники уже многое становится непонятным в
любом номере газеты,  выходящей в наши дни. К тому же писатель обращается не
только к  настоящему,  а и к будущему,  а в будущем его будет читать народ с
политехническим всеобщим средним образованием. Уже сейчас можно сказать, что
читатель,  не  знающий техники,  через  десять-двадцать лет  будет выглядеть
троглодитом.  Литература не может равняться на троглодитов! Другое дело, что
предметом литературы является не техника,  а человек.  Значит, надо писать о
человеке,  а  техника тогда  само  собой  приобретает такое же  естественное
звучание в  романе,  как  естественно звучала  старая  техника или  описания
природы,  или специфическая собачья и  лошадиная терминология в классическом
романе.


        "x x x"

     Панина у  Губанова по делам в связи с той борьбой,  которую она ведет с
Навурским (а возможно,  ее тоже увязать с  "прокурорскими" делами).  Тут они
выясняют,  что и  он и  она -  воспитанники детского дома.  Губанов говорит:
"Обратите внимание,  сколько встречается среди современных работников, среди
военных людей и вообще среди хороших людей разных профессий -  воспитанников
детских домов.  Своими детскими домами социалистическое общество за тридцать
пять  лет  своего  существования спасло от  гибели физической и  моральной и
сделало   полноценными  людьми,   работниками  миллионы  детей,   оставшихся
сиротами,  потерявших родителей своих  в  ту  мировую войну,  в  гражданскую
войну,   в   голодный  1921  год,   в  период  коллективизации,   в  Великую
Отечественную войну.  Ну,  кем бы  мы были с  вами,  если бы не наши детские
дома?  Нас  или не  было бы,  или были бы  мы  -  я,  скажем,  чернорабочим,
грузчиком,  например,  а может быть, вором, а вы всю жизнь проработали бы на
каких-нибудь  торфяных болотах  или  прислугой,  или...  нет,  даже  страшно
подумать,  не  только сказать...  И  мне так приятно смотреть на вас,  точно
землячку встретил.  Знаете  что?  Этой  работы  все  равно  никогда всей  не
переделать,  пойдемте-ка ко мне домой да выпьем с  вами за мой и ваш детский
дом, который заменил нам и мать и отца! Жена будет рада".


        "x x x"

     Либерализм   особенно   отвратителен   в   наши   дни,   ибо   означает
покровительство,  поблажку,  слюнявую доброту  по  отношению к  антинародным
силам.  На этом основании,  однако,  все бюрократы,  карьеристы,  стяжатели,
эгоисты,   обыватели  на  постах,  скрывающих  номенклатурой  данного  поста
антинародную  черствую  душу  человека,   сидящего  на  посту,   -   считают
"либерализмом"  всякое  проявление  человечности  по   отношению  к   людям,
совершившим ошибку,  так  или  иначе согрешившим,  попавшим в  ту  или  иную
общественную беду.


        "x x x"

     Мать Христины так и осталась деревенская,  все ее чувства,  мысли,  вся
жизнь  ее  осталась там,  она  только  и  говорит о  своей  "веске".  Лаврен
Борознов, муж ее, тоже любит послушать, - он уже давно оторвался от деревни,
он стал уже строителем по призванию,  никогда бы не был способен вернуться в
деревню,  -  но ему уже пятьдесят восемь лет,  близится старость, и рассказы
жены напоминают ему время,  когда он  был молодым.  А  Тина слушает мать,  а
вернее делает вид,  что слушает,  из  дочернего такта,  а  ей  все это стало
чуждым и далеким.  Ремесленное училище с практикой на заводе уже перевернуло
ее с четырнадцати-пятнадцати лет,  она стала заводская - и теперь, когда она
просто  домашняя хозяйка,  она  тоскует не  по  деревне,  а  по  заводу,  по
заводскому труду.


        "x x x"

     Коля  Красовский  так  же,   как  и  Христина,  медленно  формирующийся
характер;  кроме того, ей нравится, что он смоленский, сосед ее, его фамилия
и говор типичны для "смолян" и родственны белорусской душе Христины, они оба
- из "западных славян",  хотя и  не сознают этой подпочвы их робкой симпатии
друг к другу.


        "x x x"

     Размышления секретаря обкома о  душевной неподкупности и о компромиссах
допустимых и недопустимых.


        "x x x"

     Дружба в  труде самый высокий вид дружбы.  В  числе прочего это и самый
прочный и самый принципиальный и в то же время наиболее широкий вид дружбы -
в  ней  люди  ценят друг друга по  самому лучшему и  высокому друг в  друге,
поэтому  она  может  объединить  людей  самых  разных  по   характерам,   по
достоинствам и недостаткам;  ничто обывательское не может ее разрушить, если
объединяющий трудовой принцип не поколеблен.


        "x x x"

     Обывательский    предрассудок,     будто    женщины,    особенно    уже
сформировавшиеся женщины,  не  могут  так  же  прочно и  верно дружить между
собой,  как  мужчины (якобы из-за  более  или  менее осознанной или  скрытой
"конкуренции" между женщинами перед лицом мужчин). Это справедливо только по
отношению к  праздным женщинам.  Жизнь  дает  примеры  исключительной дружбы
между  трудовыми  женщинами,  женщинами,  объединенными общностью труда  или
общественного дела.


        "x x x"

     Современные плохие  писатели,  плохие прежде всего  именно в  моральном
отношении,  любят выводить в  сатирическом освещении типы своих собратьев по
перу,  любят выводить их людьми, оторванными от народа, пьяницами, красивыми
говорунами  без  правды  в  душе,  подхалимами  перед  людьми  вышестоящими,
халтурщиками и сребролюбцами.  Это первый признак, что у автора у самого нет
любви и уважения к своей профессии,  нет моральной основы в своей профессии,
а  есть  некоторое смутное  ощущение  собственной неполноценности и  фальши.
Изображая своих собратьев скверными и  маленькими,  они  надеются тем  самым
спастись от суда народа и возвыситься перед народом. Но народ не чернит [?],
не  знает скверных писателей,  он  видит в  писателе своего учителя и  часто
совесть свою,  он  знает,  что писатели -  это духовные руководители народа,
такие же,  как и его,  народа,  политические вожди,  и относится к профессии
писателя с любовью и уважением.
     Писатель,  который в своем произведении оплевывает писателя, это прежде
всего трус, боящийся народа своего.


        "x x x"

     Шубин не  хочет,  чтобы его из  начальников доменного цеха превратили в
директора комбината. Его разговор с Багдасаровым. "Я хотел бы учить молодежь
доменному делу".  -  "В профессора, что ли? В доктора наук?.. А кандидатский
минимум?.."  И  здесь развернуть вновь -  в  их  споре -  всю тему о  высшем
образовании,  о научно-исследовательской работе, о проектантах, о работниках
лабораторий заводских и т.д.  Багдасаров вынужден соглашаться. "Почему же вы
не  ставите этот  вопрос в  целом перед правительством,  разве это  не  ваша
обязанность? Поставите?" Багдасаров, подумав: "Нет, не поставлю". Объяснить,
почему Багдасарову действительно трудно ставить вопросы,  не имеющие прямого
и   непосредственного  отношения  к   выполнению  плана,   к  тем  прямым  и
непосредственным обязанностям,  которые возложены на министерство, тем более
что они выполняются далеко не так,  как надо.  Рассуждение о  том,  что наше
государство -  молодое государство,  где  формы  государственного управления
неизбежно  меняются  и  надо  вовремя  видеть,   где  и  что  бюрократически
"сложилось",  застыло  и  тормозит  рождение  нового  и  живого.  Багдасаров
понимает это,  но соразмеряет свои силы и сознательно отходит в сторону там,
где  это  прямо его  не  касается.  Он  чувствует,  что у  него "не найдется
времени" для  того,  чтобы весь  вопрос изучить и  поднять настолько,  чтобы
иметь успех в  правительстве.  И  в то же время понимает,  что все это может
иметь успех при всех условиях только после большой борьбы. И, зная "ресурсы"
свои,   не  берется  за  это.   И   это  -   слабое  место  Багдасарова  как
государственного  деятеля?   Беда  в   том,   что  рано  или  поздно  и  его
непосредственное дело упрется в эту проблему, как в тормоз.


        "x x x"

     Гамалей  -   мягкий,   добрый,  спокойный,  положительный  человек,  но
долговременная,  умеренная,  холостая  жизнь  приучила  его  к  экономности,
доходящей до скупости,  а кроме того, привила ему привычку к независимости в
домашнем обиходе,  и,  когда он,  наконец,  женился,  он живет в семье точно
отдельным хозяйством.


        "x x x"

     Даша назначила Балышеву встречу в райкоме утром,  в воскресенье,  когда
там  никого нет,  кроме  дежурной в  приемной,  -  больше им  негде было  бы
встретиться наедине.  И  в  этой приемной,  пока дежурная докладывала о нем,
Балышев испытывал волнение, сходное с волнением перед экзаменом. Он не видел
Дашу двадцать лет. Встретив ее на заводе, он был поражен ее женственностью в
расцвете сил,  ее новым душевным и  физическим обликом,  и  в нем проснулось
былое чувство любви.  Но сейчас это не было волнение любви.  В юности,  хотя
она не ответила ему на чувство его -  и в этом тогда была ее власть над ним,
- он все же был настолько более развитой и  сформировавшийся человек,  что в
чувствах  его  было  и  покровительство по  отношению  к  ней,  молчаливо ею
признаваемое. Может быть, она сразу и не ответила на его чувство, потому что
не  чувствовала себя ровней,  -  он  был  человеком другого душевного мира и
склада,  она не  во  всем понимала его,  немного опасалась,  кроме того,  ей
мешали самолюбие и гордость. В переписке, которая возникла между ними, когда
она вышла замуж, это самолюбие и гордость мешали ей показать, что теперь она
его понимает и  жалеет о том,  что не ответила на его чувство,  -  разве она
могла сама написать ему,  что  теперь...  роли переменились.  И  всякий раз,
получая письма ее,  будучи тоже женат,  он вновь и  вновь испытывал волнение
былой любви. Но это казалось уже прошлым. И в письмах его, очень человечных,
все  сильнее звучал этот оттенок доброго покровительства.  И  вот  теперь он
впервые понял, что же он потерял в жизни! Во всем ее облике была цельность и
чистота,  нравственная  высота  познавшей  жизнь  женщины  с  ее  долгом  по
отношению к  нелюбимому мужу,  со  всем,  что она выстрадала,  рожая от него
детей,  воспитывая их и  вкладывая в  них все самое лучшее,  что было в  ней
самой.  Новая духовная жизнь светилась в  глазах ее,  она  обрела эту  жизнь
через  образование,  через  большой  трудовой  и  общественный опыт,  давшие
природному ясному уму  ее  осмысленную цель существования.  Это не  была уже
девушка-работница,  ищущая  себя,  с  поразившими  его  тогда  особенностями
пробуждения ее индивидуальности.  Это была созревшая, цельная, умная женщина
в расцвете духовной и физической красоты.  Она предстала перед Балышевым как
бы на пьедестале,  теперь он стоял внизу. И вот он волновался теперь, примет
ли она его душою, не отвергнет ли вновь, не придется ли теперь, когда лучшая
часть жизни осталась позади,  вновь снискивать любви ее,  но  уже на  основе
неравенства, обернувшегося не в его пользу. А в общем черт его знает, почему
он  волновался,   все-таки  в  этом  было  что-то  и  от  обычного  волнения
влюбленного юноши, неуверенного в том, как будет принята любовь его, которую
нельзя скрыть...
     Когда  он  вошел,  она  встала из-за  своего стола  секретаря райкома и
быстро  пошла  навстречу ему  вдоль  залитого солнцем зеленого поля,  -  так
казалось ему,  -  на самом деле она шла навстречу ему вдоль стола заседаний,
покрытого зеленым сукном. Она смотрела на него, но он не видел ее лица, пока
она не остановилась перед ним. И как двадцать лет назад он увидел сверху, на
уровне своих плеч обращенные на  него умные,  твердые с  неуловимым оттенком
печали темно-серые глаза,  -  нет,  такими они были тогда,  а  теперь в  них
светились любовь,  робость, стыд... Она смотрела так на него одно мгновение,
потом быстро положила маленькие руки  свои на  его  широкие плечи и  припала
головой к его груди.
     И то волнение, которое не было волнением чувств, а волнением, вызванным
побочными движениями души,  мгновенно оставило его, - великий покой, который
снисходит на путника или пловца с немыслимым напряжением сил достигшего цели
своей,  сошел на  его  душу,  и  большое чувство человеческой благодарности,
нежности к Даше,  маленькой женщине,  так непосредственно после двадцати лет
разлуки отдавшей ему всю себя,  -  пронзило его...  Он обнял ее,  и  вся она
оказалась спрятанной в  его больших руках.  Он прижался щекой к  ее волосам.
Так они стояли,  не говоря ни слова.  Та,  другая жизнь, которую они прожили
отдельно друг  от  друга,  которую нельзя было  ни  переменить,  ни  прожить
сначала,  в  это  мгновение с  более отчетливой ясностью,  чем они знали это
давно,  встала перед ними,  как заблуждение,  случайность,  еще и до сих пор
определяющая выбор  жизненного пути  для  миллионов  и  миллионов  юношей  и
девушек.  В старину говорили: "Они созданы друг для друга", - пусть так! Да,
они были созданы друг для друга!  Они мучительно искали друг друга, они, как
сквозь дебри, пробирались друг к другу сквозь два десятилетия, исказившие их
жизнь.  И  вот они были теперь вместе,  и это и была та единственная правда,
какую только и  можно назвать любовью.  Они оба чувствовали это и  длили это
мгновение,  принесшее глубокий счастливый покой  их  душам,  они  длили его,
зная,  что вслед за этим счастливым мгновением в  их души вновь ворвется все
то,  что  не  дало  им  возможности жить  по  правде любви и  что  уже  было
непоправимо.


        "x x x"

     Кто из настоящих инженеров или передовых рабочих,  попав в другой город
или  район,  где  есть металлургическое производство,  не  зайдет в  гости к
приятелю и не попросит показать ему завода,  -  всегда интересно знать,  что
делается у других.
     Кто-то  из  инженеров  Большегорского  комбината,  приятель  Бессонова,
всегда заезжает к нему и смотрит,  что нового на заводе. Теперь уже Бессонов
патриот своего завода,  хотя был главным инженером Большегорска,  - говорит:
"у нас",  "у вас".  В  1954 году в Большегорском комбинате должен быть пущен
новый мартеновский цех,  но  из-за  того,  что  шагнула вперед прокатка,  не
хватает металла, покупают слитки у других.
     - Какие ты можешь продать нам слитки и сколько?
     - Об  этом дотолкуемся...  Да стоит ли мне вам продавать,  когда от вас
никогда,  ни  в  чем не дождешься помощи?  Просил помочь кадрами...  Это ты,
говорят, не пустил ко мне Гунна?
     - Да, Гунна, признаться, я задержал.
     - А почему Иванова не дали?
     - Иванов сам не захотел.
     - Неправда, он мне звонил, говорил, что согласен, но не пускают.
     - Значит, цену себе набивал.


        "x x x"

     Гамалей жене (примирительно,  -  она плохо стряпает, но очень ревнива к
стряпне своей):
     - Нет,  это ты добрый борщ сварила,  Маруся,  -  за время воссоединения
Украины с  Россией это  второй такой борщ:  первым наш Богдан угощал русских
послов, а вторым - ты угощаешь меня.


        "x x x"

     Из черновиков первых глав взять кое-что, не использованное там: о детях
Павлуши и отношениях между ними;  некоторые черты Красовского, Вассы, Тины и
особенно Мусы из сцены свадьбы,  а может быть,  и всю свадьбу; наметки того,
как сложилась "тройка" сталеваров;  новый взгляд Павлуши на  жену,  когда он
видит ее через смятенную, страдающую, не умеющую себя выразить душу ее (стр.
13 черновика);  характеристику Вассы (на обороте 15-й стр.); отношения между
Павлушей и  Маннуровым и  Красовским;  детали отношений между Вассой и Тиной
(на обороте стр.  36 и дальше на оборотах страниц), - как одеваются девушки,
в частности;  как Вассу оценивает Павлуша;  эгоизм Тины и большая душа Вассы
(все,  что на обороте 44-й стр.  особенно); отношения Павлуши, Тины, Вассы в
тот  период,  когда  Павлуша  ухаживает за  Тиной;  характеристика отношения
мужчин к Вассе (на обороте 47-й стр.).



        "ИЗ ЧЕРНОВИКОВ ПЕРВЫХ ГЛАВ"

     Ах,  каким  прекрасным вдруг  показалось ей  то  -  кажется  уже  такое
далекое,  далекое -  время до  замужества,  когда жизнь так  много сулила ей
всего,  всего. Да, как ее все любили в цеху, ее и Вассу Иванову, подругу еще
по ремесленному училищу, о них уже заговорили как об инициаторах движения за
продление жизни машин,  на Урале они были первыми, кто поднял это движение в
одно время с Ниной Назаровой*. Но она, Христина Борознова, вышла замуж и все
бросила ради мужа и семьи. Как все это получилось? Как она пошла на это? Она
все пыталась вспомнить,  как это началось, и она хорошо помнила, что Павлуша
очень хотел этого, но ведь ей тоже показалось таким увлекательным - наладить
их жизнь,  их дом,  ведь им так посчастливилось,  они сразу начали все,  как
самостоятельные люди,  никого не было на их плечах,  им никто не мешал.  Она
любила и теперь Павлушу до полного забвения себя,  она видела много таких же
молодых семейств вокруг и могла сравнивать,  и она просто знала, что Павлуша
- редкий муж, ей многие могли позавидовать, и завидовали. Она отдала ему всю
себя  беззаветно,  и  действительно,  три-четыре года  она  прожила,  как  в
счастливом сне,  хотя  было так  много тяжелого и  трудного:  она  с  трудом
рожала, и вторые ее роды были даже тяжелей первых, у них долгое время ничего
не получалось с  квартирой,  и  так трудно было им в  одной комнате.  Но она
как-то прожила три-четыре года, почти не замечая всего этого, вернее, тотчас
же  забывая все тяжелое из  того бесконечного наслаждения и  упоения жизнью,
которое  приносило ей  это  новое  положение жены  и  то  внезапное ощущение
свободы,  которое ей принесло это новое положение.  И  она могла считать это
свободой!  Какая же она была еще наивная!  Она так долго не замечала,  какое
значение  и  влияние  в  доме  все  больше  приобретала родня  Павлуши,  все
Кузнецовы,  ей казалось все это естественным. На всю страну гремели имена ее
сверстниц и  подруг,  с  которыми она познакомилась на стахановских слетах -
Нины Назаровой,  Руффины Рассомахиной,  Романовской,  - но она не замечала и
этого.
     ______________
     * В сорок шестом году не могло быть движения за сохранность машин. Надо
найти другой повод для соревнования, отвечающий тому времени.
     Нет,  они наметили это,  но Тина вышла замуж,  и  в  силу распадения их
дружеского союза распалось и это начинание. Тем обидней было Тине, когда это
подняли другие.

     И   вот  она  оказалась  ввергнутой  неизвестно  когда  и  как  в  этот
невыносимый конвейер таких обильных и  разных и  в то же время таких скучных
[?] и мучительно однообразных дел, и вдруг начала замечать и себя, и мужа, и
всех  окружающих,  но  прежде всего понимать свое  место среди всех  этих  и
близких и далеких людей вокруг нее. И вот она проснулась и поняла, что жизнь
ее безрадостна, что она, Тина, не только стоит на месте, она катится вниз.
     Разве можно было считать ее дружбу с Вассой,  если она,  Тина, оставила
подругу в тот самый момент, когда они взбулгачили весь ремонтный цех. Как ни
быстра на  подъем,  как ни  решительна была Васса,  сама она ничего не умела
продумать, все знали, что она, Тина, хотя я была тихой, но более вдумчивый и
упорный работник.  Она не умела говорить и всегда выпускала вперед Вассу, но
все  знали,  что  она  застрельщица  в  соревновании,  охватившем  все  цеха
комбината.


        "x x x"

     И вдруг она вспомнила,  с чего это началось,  как она "проснулась":  ее
"разбудила" Васса,  с которой она сама не заметила, как рассталась некоторое
время спустя после е