хозяина
Твистера выпить с нами чашечку превосходного кофе.
     - Ну, тогда, приятель, я полагаю, скажу "спасибо".
     - В таком случае вас от всей души приглашают. Присаживайтесь, Боб Боец.
     -  Что?  -  человек  вздрогнул.  И  тут  с  ним произошла  удивительная
метаморфоза.  Мрачные глаза просветлели,  лицо  разгладилось, а  сжатые губы
вдруг раздвинулись в приветливой улыбке.
     Он растроганно посмотрел на сэра Мармадьюка.
     - Храни тебя Господь, друг мой, - голос его слегка дрогнул, - ты согрел
мое  сердце, вот что  ты сделал. Никто  не  называл меня  так уже десять или
пятнадцать лет. Разрешите мне пожать вашу руку!
     Сэр  Мармадьюк  вскочил и  крепко пожал протянутую руку. Ева переводила
удивленный взгляд с одного на другого.
     -  Поразительно, что вы  узнали меня, приятель!  Поразительно, что Боба
вообще можно узнать после стольких лет! Храни вас Господь!
     - Ева-Энн, - сэр Мармадьюк повернулся к девушке,  - позволь представить
тебе Боба Бойца, одного из самых храбрых и сильных людей, которые когда-либо
выходили на ринг.
     - В самом деле? - спросила она с улыбкой. - Но что такое ринг?
     - Мэм, - объяснил старый боец, - ваш муж имеет в виду борьбу, мэм. Ринг
- это борьба.
     - А, так вы солдат?
     - Храни вас Господь, мэм, нет! Я был кулачным бойцом, дрался за деньги.
     - О! - вскрикнула Ева.
     -  Я  провел  сорок  шесть боев и только  четыре  раза проиграл:  Джиму
Бэлчеру, Бобу Грегсону, Джеку Барти и Нэту Беллу.
     С этими словами Боб отложил ружье, опустился на  траву и, прислонившись
широкой спиной к дереву, дружелюбно взглянул сначала  на девушку,  затем  на
сэра Мармадьюка, после чего хлопнул себя по колену.
     -  Храни  Господь  всех  нас!  - воскликнул  он.  -  Меня  нечасто  так
встречают. В  наши дни  люди  редко  вспоминают о Бобе Бойце. А  если  это и
случается, то обычно я стараюсь их не слушать. Дело в том,  что я женат! Моя
Марта  все еще  женщина  в полном соку, несмотря  на шестерых детей и тяжкие
труды, но у нее есть один небольшой недостаток - она методистка, что большая
редкость в этих краях. Так  вот, Марта не переносит даже простого упоминания
о ринге.  Бедняжка  так  чтит  Господа,  что  даже  сейчас не  помягчела  по
отношению к  рингу, а  что уж говорить о том дне, когда  она впервые увидела
меня. Я выиграл тогда бой у Сноба и кровь так и хлестала у меня из ран.
     - Из-за Марты вы и оставили ринг?
     -  Да,  все  из-за  нее.  Видите ли,  Марта была  удивительно  красивой
девушкой, хотя  и  методисткой,  а я  влюбился  по  уши,  впрочем,  и сейчас
влюблен. А когда парень влюбляется, всякая охота  перечить тут же вылетает у
него из головы.  Поэтому, чтобы сделать приятное  Марте,  - (тут он  глубоко
вздохнул), - я оставил ринг и, - (еще один тяжкий вздох), - женился. А после
женитьбы стал таким тихим и кротким, вы и не поверите. И все же удивительно,
что вы узнали меня. Вы видели мои выступления?
     - Неоднократно, Боб.
     - Когда же?
     - Я стоял у самого ринга, когда вы победили Скроггинса.
     - Так давно! Вы, должно быть, были тогда совсем молоды, приятель.
     -  Да,  Боб. К тому же я на самом деле несколько старше, чем выгляжу, -
сэр   Мармадьюк   искоса  взглянул   на  Еву-Энн.  -  И  еще  мне   довелось
присутствовать при вашей победе над Донелли, чемпионом Ирландии.
     - Неужели?  Храни  вас Господь, и немало  же денежек перетекло из одних
рук в другие в тот денек! Тогда я дрался  за сэра  Мармадьюка Вэйн-Темперли,
о,  это  был  добрый  и   могущественный  хозяин  -  настоящий  спортсмен  и
первоклассный боец. Он сокрушил и почти убил Бака Моубрея в Павильоне Принца
в  Брайтелмстоне. Я стоял рядом  с его высочеством  и видел все! "Ей-богу, -
сказал мне тогда его высочество, - Мармадьюк убьет Бака, разними же их, Боб,
разними!" Что я и  сделал,  а его  высочество  вручил  мне десять фунтов. На
черепушке у меня раздулась шишка размером с доброе яблоко, а Бак Моубрей так
и захлебывался в крови, бровь у него была рассечена, нос разбит. Им, конечно
же, следовало бы драться на пистолетах.
     - Бровь... рассечена, а... а нос... - Ева осеклась, побледнев.
     - Да,  мэм. Мой господин сэр Мармадьюк оставил мистеру Моубрею отметину
на всю жизнь. Ей-богу, тогда в Брайтелмстоне творились жуткие вещи. Все были
молоды  и горячи, и слава  Богу,  мэм,  что вы этого не  видели, беззаботные
сорви-головы, завзятые спортсмены. Я помню, как сэр Мар...
     - Расскажите нам  о  своих успехах, Боб, - перебил его  сэр  Мармадьюк,
бросив косой взгляд на девушку.
     - Нет, нет, друг! - воскликнула девушка. - Пожалуйста, расскажи о своем
господине, этом сэре... Мармадьюке.
     - С удовольствием, мэм. Ведь  это именно он вызволил меня  из конюшни и
отправил тренироваться, благослови  его Господь! Хотя тогда его звали просто
мистер Мармадьюк, и с того времени прошло уже двадцать лет. Как он был тогда
молод, весел и добр! Он смеялся надо всем и надо всеми, он был бесшабашен до
безрассудства, а деньгами как сорил! Моды, карты, скачки и все такое.
     - Так он был игроком?
     - Игроком, мэм? Храни вас Господь,  конечно! Тысячу гиней мог просадить
за раз! О, это был настоящий джентльмен, уверяю вас. Он с равной готовностью
пил  и  дрался  с  любым,  кто  понимал толк  в  добром  эле и  умел  махать
кулаками...
     - Все  ясно, обычный  молодой балбес! - вздохнул сэр  Мармадьюк, вперив
взгляд в безоблачное небо. - Хватит о нем, Боб.
     - Друг, - медленно сказал Боец, - мне нравится ваш взгляд. Ваша  речь и
ваши манеры превосходны, но мне совсем не нравится ваше последнее замечание,
совершенно не нравится! Вы сказали "балбес"?
     - Да, Боб, балбес.
     - Так  вот, приятель, я работал  на этого джентльмена, я ел  хлеб этого
джентльмена, я был привязан всем сердцем к этому джентльмену. Поэтому теперь
я осмеливаюсь просить вас, очень  кротко и смиренно, но и настоятельно в  то
же время, взять назад "балбеса".
     - Хорошо, Боб. А теперь расскажите нам о  том времени, когда вы дрались
с Джоном Барти.
     -  О, не надо! - Ева подлила кофе Бойцу.  - Умоляю тебя, расскажи лучше
об этом безумном джентльмене... Так он дрался на дуэли?
     - И не раз, мэм.
     - Так он был дуэлянт?
     - Дуэлянт,  мэм... Храни вас Господь, конечно же! Я помню, он частенько
наведывался  во Францию  и  там  стрелялся  на  дуэлях,  так  поступали  все
настоящие  спортсмены.  Потому-то  Бак Моубрей  и удрал, сначала смотался из
Лондона, а потом и из Англии.
     - А твой джентльмен последовал за ним?
     - Конечно, мэм. Он отправился разыскивать этого Моубрея по всему свету.
Потому-то мне и пришлось оставить у него  службу. Сэр Мармадьюк отказался от
дома,  друзей, славы  и отправился на  поиски  Бака  Моубрея. Величественный
особняк остался без своего хозяина, не говоря уж о...
     - Боб, - воскликнул сэр Мармадьюк, - ваш кофе стынет!
     -  Что  с  того  приятель,  так  всегда  происходит,  когда  я  начинаю
вспоминать о прежних временах...
     - Добрый мой друг, - сказала Ева с мягкой настойчивостью, - наверное ты
собирался рассказать о "дамах"...
     - Это так, мэм. Поскольку мой хозяин был молод, красив и богат, женщины
так и стремились охомутать бедного молодого джентльмена!
     - Воистину бедный джентльмен! - вздохнула Ева-Энн.
     - Старая герцогиня Кэмберхерст то и дело норовила стать леди Мармадьюк,
и  однажды  ей  почти  удалось! Герцогине,  хоть и отличалась она  небольшим
росточком, решительности и энергии было не занимать.
     -  Так значит бедному молодому джентльмену удалось  избежать  женитьбы,
друг мой?
     - Ну,  я не  знаю,  мэм. Я никогда не слышал,  чтобы  какая-нибудь дама
сумела окрутить его, но теперь-то я уже вовсе ничего о нем не знаю.
     - Интересно, а где он теперь?
     -  Последнее, что я слышал, так это то,  что сэр  Мармадьюк вернулся  в
Лондон, но новости этой уж три года минуло. Благослови его Господь, но, быть
может, бедного моего хозяина и в живых-то нет.
     - Вот как? - Ева потянула Твистера за ухо.
     - А какие были времена! - скорбно вздохнул Боб Боец.  - Он и я, мэм. Мы
любили трудности, все нам было нипочем!  Ночевали  в лесу,  не брезговали  и
канавами,  брали  штурмом  высоченные стены. И  всякий  раз  у меня  не было
никакой уверенности, что я не вернусь домой с трупом на руках, такой  он был
отчаянный.  Но в те времена  Господь любил нас. А взгляните на меня теперь -
похоронен заживо, не с кем даже перекинуться парой  слов о  старых временах.
Каждое воскресенье я хожу в церковь, да еще в методистскую! О, Господи!
     - И все же вид у вас скорее счастливый, Боб.
     Боец резко поднял голову и в упор взглянул на сэра Мармадьюка.
     - Эй,  приятель, - задумчиво  протянул  он, - вы не  всегда бродили  по
дорогам, и даже наверняка пустились в путь совсем недавно. Что-то в вас есть
такое, отчего на память приходят прежние удивительные времена.
     - Упоминание о  времени, - улыбнулся сэр Мармадьюк, - свидетельствует о
том, что нам пора "собираться".
     - Поступайте, как знаете, приятель. Вам нет нужды спешить. Ей-богу,  вы
можете оставаться  здесь столько, сколько пожелаете. Мне, однако,  уже пора:
Марта, поди, заждалась, так что я лучше пойду.
     С этими словами Боб Боец нехотя поднялся, подхватил ружье  одной рукой,
а другую протянул сэру Мармадьюку.
     - Друг, - сказал он, - беседа с вами придала  мне сил. Вы еще  молоды и
многого не знаете, но я был бы рад поболтать с вами  еще разок,  ибо  что-то
меня в вас притягивает. Может быть, ваш голос.
     - Но я больше молчал, Боб, - рассмеялся сэр Мармадьюк.
     -  Ну, тогда,  быть  может, блеск  в  ваших глазах. Но глядя  на вас, я
вспоминаю ушедшие дни. Ах, что это  было за  чудесное  время! До  свидания и
удачи вам.  А вам, мэм, здоровья и счастья. И если  вашим первенцем окажется
мальчик, то пусть он будет похож на своего отца!
     Боец  свистнул Твистеру,  закинул  ружье  за плечо и зашагал прочь. Ева
осталась сидеть  с пылающими щеками и склоненной головой. Что касается  сэра
Мармадьюка,  то  он  несколько поспешно  отвернулся и отправился  на  поиски
Горация.

        "Глава XVIII,"
     в которой есть нечто ослиное

     -  Боюсь, все  это  развалится! -  сказала Ева, с сомнением  взирая  на
объемистую поклажу, нестройной башней возвышавшуюся на спине Горация.
     - Надеюсь, что нет, дитя мое, - сэр Мармадьюк устало отер пот со лба. -
Подпруга  затянута  хорошо.  - Он хмуро  взглянул  на  сломанный ноготь. - И
ремень тоже.
     - Да, Джон, но ремень должен проходить под грудью. Я точно знаю.
     - Этот  ремень, Ева-Энн, подогнан самым великолепнейшим образом как раз
там, где назначено тому самой природой! Обладай наш Гораций даром речи, что,
слава Господу, не так, он бы не преминул признать этот факт.
     При этих  словах Гораций повернул свою терпеливую  голову и,  продолжая
неторопливо жевать, со знанием  дела осмотрел вышеупомянутый ремень и смешно
дернул ухом.
     - Ей-богу! - воскликнул сэр Мармадьюк. - Мы, похоже, стали обладателями
поистине необыкновенного животного!
     Тут Гораций  тряхнул  головой  и попятился.  Вьючное седло с  корзинами
обреченно заскользило  вниз.  Освободившись от утомительного  груза, Гораций
продолжил безмятежно щипать траву.
     - Чтоб тебя! - выругался сэр Мармадьюк.
     Он был сбит с толку и разозлен, но услышав, как весело хохочет Ева, сам
не удержался и рассмеялся, хотя в смехе его и прозвучала некоторая горечь.
     Когда  же они  вдвоем снова  взнуздали  терпеливейшее  из животных, сэр
Мармадьюк взял в руку инструмент с острым наконечником, именуемый  почему-то
"почесывателем",  и  собрался  было  отправиться  в  путь,  но  вдруг  резко
остановился.  Его  глаза  были  устремлены под ноги,  а  лицо  вдруг  обрело
необыкновенную задумчивость.
     - Что случилось, Джон? Что тебя встревожило?
     - Ты, Ева-Энн.
     - Но чем? - с беспокойством спросила девушка.
     - Мое дорогое дитя, - очень  серьезно ответил сэр Мармадьюк, - боюсь, я
плохой друг.
     - Неправда, Джон!
     - Я хочу сказать, что будучи значительно старше тебя, я должен защищать
тебя  и, что  еще  важнее,  должен  заботиться о твоей  судьбе. Ты согласна,
Ева-Энн?
     - Да, Джон, но...
     -  Тогда,  как твой  друг, я настоятельно умоляю тебя вернуться  домой.
Теперь ничто не  мешает  этому,  а  идти  в Лондон без особой необходимости,
рассчитывая  лишь  на  туманные перспективы разыскать сестру  -  это  чистое
безумие.
     - Возможно, - спокойно ответила девушка.
     - Определенно,  это так! Наконец ты поняла, что, по счастью, тебе ничто
не угрожает, все подозрения отведены от...
     - На тебя! Твоя трость с золотым набалдашником, Джон!
     - Значит, твое беспокойное  путешествие становится совершенно  излишним
и, будучи рациональным существом, ты послушаешься моего совета  и намедленно
вернешься домой.
     - Домой, Джон?
     - Ну да, конечно,  домой. - Он  взглянул на часы, - Сейчас тридцать три
минуты девятого. Четыре-пять часов быстрой ходьбы...
     - Я надоела тебе, Джон? Ты хочешь избавиться от меня?
     - Не в этом дело, - ответил он несколько разраженно.
     - Прости  меня,  Джон,  но мне кажется,  именно  в  этом,  -  мягко, но
настойчиво возразила девушка. - Так что ответь,  я  действительно так быстро
наскучила тебе?
     - Ничего подобного,  - ответил сэр Мармадьюк  еще  более раздраженно. -
Такое предположение столь же нелепо, сколь и несправедливо.
     - О! - только и сумела выговорить девушка.
     -  Я отказался от  собственных желаний,  чтобы  служить  тебе наилучшим
образом, дитя мое. я пытаюсь заглушить свои чувства...
     - О! - снова сказал девушка.
     -  А  поскольку  я и  в самом  деле  твой  верный  друг, то умоляю тебя
вернуться под уютный и безопасный кров отчего дома. Дитя мое, я советую тебе
это ради твоего же блага!
     - Но, Джон, - промолвила Ева-Энн, устремив взгляд  в солнечную  даль, -
все, что ты сейчас сказал - это самый настоящий здравый смысл.
     Сэр Мармадьюк прищурился и искоса взглянул на нее.
     - К тому же мы в Аркадии, не так ли, Джон?
     -  Ева-Энн,  -  начал  он, как-то  странно  растягивая  слова,  - прошу
заметить, что я говорю совершенно серьезно!
     - Я тоже! - выпалила Ева.
     -  Броситься в пучину  Лондона  без  денег и  друзей  -  это  форменное
безумие!
     -  Но ты ведь тоже направляешься в Лондон, - все так же кротко заметила
девушка, снова посмотрев вдаль, - так что я не буду там одна.
     И вновь сэр Мармадьюк на мгновение лишился дара речи.
     - Но послушай, Ева-Энн, подумай о долгой и трудной дороге...
     - Я подумала! - она улыбнулась.
     -  Подумай  о  многочисленный  трудностях  предстоящего  путешествия, о
неприятностях, которые оно несет с собой.  Хрупкому созданию  следует знать,
что такое усталость. Представь себе все, что...
     - Я уже это  сделала,  Джон. Поэтому благодарю Господа,  что  он создал
меня  не  хрупкой и  изнеженной  барышней, а сильной  и  умелой  деревенской
девушкой. Так что идем! Пожалуйста, давай продолжим наш путь.
     - Тогда благослови меня Господь! - воскликнул сэр Мармадьюк.
     - Аминь! - спокойно  откликнулась Ева-Энн.  - Я молю  Господа, чтобы он
благословил  нас  обоих,  и  привел  целыми  и  невредимыми  к  цели  нашего
путешествия! Джон, ты не жалеешь, что  я  остаюсь с тобой? Скажи  же, что не
жалеешь.
     -  Ох, дитя  мое.  -  Голос  его  дрогнул.  -  Ева-Энн, неужели  ты  не
догадываешься сама?
     Он  порывисто  наклонился  к  ней,  но  затем  взял  себя  в   руки  и,
отвернувшись, подхватил поводья Горация.
     - Само небо требует, чтобы  я  был достоин  твоего доверия, дитя мое. -
Сэр Мармадьюк уже взял себя в руки.
     И они продолжили свой путь.

        "Глава XIX,"
     посвященная ведьмам и прочей нечисти

     Они  брели тенистыми лесными дорожками и безлюдными  луговыми тропками,
пока дорога,  взобравшись по  зеленому склону,  не  затерялась  на  открытой
пустоши,  где  в  лицо им задул легкий  ветерок, напоенный ароматом ежевики.
Путники остановились, чтобы свериться с компасом и сориентироваться.
     Перед ними расстилалась бескрайняя вересковая пустошь, кое-где поросшая
диким кустами шиповника  и ежевики.  Изредка попадались  чахлые,  кривоватые
деревца. Ева поежилась - зрелище и впрямь было довольно безрадостное.
     - Какое неуютное место! - заметила девушка, беспокойно осматриваясь.
     - Да, шиповник нам попортит крови.
     - Может, пойдем другой дорогой, Джон?
     - Но наш путь лежит на северо-запад и...
     - О, Джон, - прошептала она испуганно, - вон там в кустах сидит человек
и наблюдает за нами.
     Сэр Мармадьюк быстро вскинул голову  и заметил, как в густом кустарнике
мелькнула и скрылась потрепанная шляпа.
     - Ты заметил, Джон?
     - Наверное, такой же путник, как и мы, дитя мое.
     - Но тогда почему он прячетсяЭ
     - Подержи-ка Горация, а я пойду взгляну.
     С  этими   словами  сэр  Мармадьюк  быстрым  шагом  устремился  вперед,
внимательно вглядываясь в колючие заросли, но сумел  заметить лишь всю ту же
потрепанную  шляпу,  быстро скрывшуюся за  кустами  шиповника. Сэр Мармадьюк
нахмурился  и  ускорил  шаг. Вскоре  ему  удалось  разглядеть  пригнувшегося
человека, бежавшего, несмотря на неудобную позу, очень быстро. Сэр Мармадьюк
остановился и сделал знак Еве-Энн. Девушка поспешила к нему, и по дороге это
легконогое грациозное создание умудрилось ни разу не зацепиться за колючки.
     - Ты разглядел его, Джон?
     - Да. Обычный человек небольшого роста.
     - Он не с Боу-стрит? Ты уверен, Джон?
     - Совершенно уверен, так что  не беспокойся, дитя мое. - Но, заметив  в
глазах  девушки  ужас,  он  принялся  беззаботно  болтать  об  "удивительном
городе", до сих пор вызывавшем живой  интерес  Евы-Энн. -  Лондон, дитя мое,
стоит  с незапамятных времен. Под  его мостовыми  покоятся  останки  прежних
Лондонов - бриттского, датского, саксонского, норманнского, эпоха  за эпохой
и...
     - Так  ты  не уверен, что это не переодетый полицейский с  Боу-стрит? -
внезапно прервала она его рассказ.
     - О, Господи, - начал он, но тут же замолчал.
     Где-то  совсем   рядом   раздался  голос,   до   крайности  хриплый   и
неблагозвучный. Путники ступили под сень крошечной рощицы чахлых деревьев, и
здесь,   под  искривленным  стволом  наши  герои   обнаружили   маленькую  и
чрезвычайно грязную палатку. Рядом сидела старая, сморщенная карга, такая же
оборванная,   грязная  и  ветхая,   как  ее  жилище.  Джентльмен  и  девушка
остановились,  а  старуха снова  что  хрипло прокаркала и поманила их кривым
костлявым пальцем.
     -  Ух ты!-  Отталкивающая  усмешка  еще больше  обезобразила  ее  лицо,
пронзительный  взгляд  сверкнул  из-под   седых  космов.  -  Экий  блестящий
джентльмен и  какая  хорошенькая леди.  Ну-ну!  Глаза  старой  Салли все еще
зорки, они видят  даже сквозь кирпичную стену, так что, господа хорошие, вам
следует быть со старой Салли подобрее и полюбезнее.
     Она  залилась хриплым  смехом, покачала  головой и принялась посасывать
короткую глиняную трубку.
     Сэр Мармадьюк,  облокотившись  о  почесыватель,  с  огромным  интересом
наблюдал за ужимками древней сивиллы.
     - Что вам угодно, почтенная? - спросил он.
     -  Пенни!- проскрипела старуха, не вынимая трубки изо  рта.  - Подарите
старой  Салли один пенни! Подарите двухпенсовик, пожертвуйте гроут*,  киньте
мне  таннер,  дайте  мне,  дайте  шиллинг,  мой   красавчик,  мой  достойный
джентльмен!
     - А почему вы называете меня джентльменом? - осведомился сэр Мармадьюк,
шаря в кармане своего просторного сюртука.
     - Потому  что  старая Салли  видит куда дальше собственного носа! Такой
благородный  джентльмен  путешествует пешком  по пыльным дорогам,  да еще  в
сопровождении  прелестной  юной  леди!  Куда  путь  держишь,  милашка?  Куда
направляешься, моя птич