* * *
 
 
   Клава упорно ухаживала за Виталиком. Два дня прошло, а она так и не
понимала, слышит он что-нибудь или нет? Кормила и поила она его с ложки -
и он покорно открывал рот, как маленький.
   Спала она тут же рядом. и охранники спали тут же. Тут же они пытались и
курить, но Клава отрывочными словами, а пуще резкими жестами объяснила им,
что курить рядом с больным нельзя. И это оказалось очень полезным
объяснением.
   На третий день они привыкли к ней и невольно притупили бдительность.
Теперь они стали часто выходить на улицу - перекуривать вдвоем, потому что
курить в одиночестве почти так же скучно, как и пить. Курение - прежде
всего форма совместного мужского досуга. Клава нередко тоже перекуривала с
ними, потому что такое занятие сближает. Трудно подозревать того, с кем
выкурена не одна пачка сигарет.
   В перекуры она почти не разговаривала со стражами, но и молчание
сближало. А стражи даже радовались иногда перекурить без постороннего, и
занятые своими разговорами, конечно уж не прислушивались, что там говорит
пленнику русский доктор. Тем более, свой мужик - курили вместе.
   Оставшись в очередной раз без присмотра, Клава решилась и шепнула:
   - Виталик, ты меня слышишь?! Виталик!
   И безразличный его взгляд, кажется, сфокусировался.
   - Виталик!
   Он приподнял голову. посмотрел осознанно.
   - А?.. Что?.. Где я?!
   - Тихо. Ты в плену у чеченцев.
   - Гады! Как я попал?!
   - Тихо. Потом расскажу, потом.
   - А ты кто? Голос знакомый.
   - Я - Клава. Только молчи, не показывай, что знаешь меня. А то убьют
или сделают еще хуже.
   Виталик посмотрел вполне осмысленно и впервые ответил:
   - Да... Плен... Клава...
   Ну вот, начал соображать!
   - Поправляйся быстрей, тогда мы убежим. А пока - не подавай виду!
   - Да... Убежать... - согласился слабосильный больной.
   Положение осложнялось тем, что стражи были очень старательными
мусульманами - как и большинство истинных чеченских патриотов. И
следовательно - не пили. А то так бы удобно и традиционно: споить стражу!
 
 
   * * *
 
 
   Склонность этих мелких существ к одурению тоже непонятна
Господствующему Божеству. При том, что называют себя "разумными". Ведь это
так прекрасно: понимать и судить здраво - по способности. У
Господствующего Божества никаких иных возможностей нет - кроме как
воспринимать, понимать и мыслить - и Оно не утомляется даже вечным Своим
восприятием. Странно было бы, если бы Оно пожелало замутить Свои высокие
мысли и впало бы во временное одурение. Но Ему и не желается: не будет
ясной мысли, не будет и Его Самого! А ведь даже жрецы, провозглашающие
себя слугами Бога, не всегда чужды этой дури: бывали пьяные попы, топившие
младенцев при крещении. Интересно, что бы сказал самый пьяный попик, если
бы Оно создало мир спьяну?!
   Вот и выходит, что всеведением Оно обладает, но желания поскорей
одуреть Ему никак не понять. Можно только беспристрастно констатировать:
мелких планетян утомляет собственный разум. Абстракции их угнетают, вечные
вопросы вгоняют в тоску. Так не лучше ли им вовсе остаться без разума?
Взять да отменить всякую абстракцию, оставить как у прочих животных:
   поиск пищи и полового партнера?! Чтобы никаких запоев, никакой мировой
тоски!
   Господствующее Божество уже пристрастилось обсуждать интересные вопросы
между своими воображаемыми Ипостасями:
   - Очень просто, Дорогая, давай понизим в разуме всех планетян. Сразу
останется меньше жестокости, меньше пьянства. То-есть, пьянства совсем не
останется: скоты не пьют, только люди.
   - Все-таки жалко, Дорогой. Они так красиво ухаживают - это от разума.
   - От чувств.
   - От чувств - все половые животные. Глухари токуют, павлины танцуют. И
цапли. А разумные животные придумали песни, комплименты.
   - Ничего они не придумали. Птицы поют лучше. И брачные наряды у них
красивее, чем человеческие.
   - Ты очень строг к ним, Милый. Зачем же Ты тогда им потакал?
   - Я не потакал. Потакало прежнее Оно, пока было единое и неделимое.
Просто Оно не нашло более удобного способа распространять жизнь по
Вселенной: рано или поздно разумные существа начинают разлетаться со своей
планеты и разносить зародыши жизни. Бороться таким способом с энтропией. В
этом их предназначение. Вот Оно и терпело все прочие побочные продукты
разума.
   - А Ты теперь предлагаешь больше не терпеть?
   - Пожалуй, Мне немного надоели их злобность и склочность.
   - А кто же будет разносить зародыши жизни? И как Нам быть с энтропией?
   - Найдется кому разносить зародыши. Вон сколько живых планет кругом.
Даже и в их галактике есть достаточно приличные планетяне. Пусть они и
разносят. А эти разнесут зародыши злобы и зависти. Они и между собой
ужиться никак не могут - люди с людьми. А представь, Дорогая, что
произойдет, когда они встретятся с чужими планетянами! Они уже заранее
готовятся, называют "звездными войнами".
   - Интересно произойдет, если масштабная звездная война!
   - Как будто и без того мало Тебе интересных сцен во всей Нашей
Вселенной.
   - И до какой же степени Ты предлагаешь понизить их в разуме?
   - До степени шимпанзе. Смотри, какие милые животные.
   Достаточно разумные, умеют сшибать бананы палкой. Как мирно сразу
станет на Земле! Никаких больших войн - максимум, местный мордобой.
   - Они вымрут, если останутся голыми, разучившись делать одежду.
   - Не все. Те, кто в тропиках, останутся. А некоторые перезимуют в
пещерах. А понижать можно постепенно. Сначала выключить идеалы
национальности и религии, сократить языки до ста слов - и посмотреть, что
получится. Может, решим и оставить на этом уровне. А если они и из ста
слов навострятся выкраивать всякие декларации и манифесты, сократим еще
раз - до десяти: есть-пить-манго-дай-на-самец-самка-спатьбежать.
   - Все-таки, Милый, ты слишком строг к ним. Ведь попадаются очень
симпатичные экземпляры. И так забавно играют. А как же тогда футбол?
   - Да, с футболом получатся проблемы. Так что же, сохранять их как есть
ради одного футбола?! Ну, ста слов, положим, хватит и на футбол, а десяти,
пожалуй, нет.
   - Давай подождем, Милый. Ты Сам же меня приучил смотреть, и мне теперь
станет скучно без футбола.
   - Подождать у Нас всегда есть время. Вечности не убудет.
   Что еще было бы заманчиво в Божественных семейных дискуссиях -
размывание ответственности. Когда единое Господствующее Божество что-то
решает, Оно всю ответственность берет на Себя. И посоветоваться не с кем.
А тут - ни Он, ни Она толком не отвечают ни за что: обсудили, Он
предложил, Она согласилась, но тут же и Она предложила немножко другой
вариант, а Он взаимно согласился - так кто же в конце концов решил
окончательно?! А Никто! Оба Они вместе, но в случае чего, каждый
припомнит: не Я.
   А Оно всегда отвечает за Себя. И немножко утомилось от вечной
ответственности.
 
 
   * * *
 
 
   Денис уже привык: Божественные Супруги владеют Им, доказывая тем самым,
что Он - Сын Их возлюбленный. Вс„, что происходило с Ним, даже прежде,
когда Он еще не знал, Кто Он, происходило по Их воле и ради Его блага,
даже если иногда Он думал, что Ему не повезло. И припадки Его, которых он
стыдился и скрывал по возможности как позорную болезнь - разве не знак
избранности?! Действительно, припадки были у Мухаммеда, именно во время
припадков Пророк получал от Аллаха истины, записанные в Коране. А Мухаммед
как и Христос - достойные предшественники, можно сказать, коллеги. Кстати,
у Христа тоже были какие-то отключения, которые не названы в Евангелиях
припадками, вероятно, просто из чувства такта. И у многих других великих
людей - тоже.
   А то, что дома у Него не было мира, что воюют земные отец с матерью -
тоже знак, тоже в конце концов к лучшему:
   ведь если бы дома вс„ было убаюкивающе хорошо, не беспокоился бы Он, не
искал чего-то иного - ходил бы как все теперь в унылую церковь, думал бы,
что истина изрекается устами жалкого чинуши отца Леонтия. Но беспокойство,
неудовлетворенность толкнули Его к поискам, и тут же Родители Небесные
послали Ему под видом нищего этого славного Онисимова, который так хорошо
вс„ устроил.
   Вот пришло Ему в голову, что надо Ему выйти на улицу и учить народ.
Заодно обновить мамину накидку - очень удачный оказался фасон: с первого
взгляда видно, что не зачуханный школьник топает, а шествует Сын Божий.
Цвет хорош тоже: яркосиний насыщенный - но без дешевки. Пришло Ему в
голову идти, Он и объявил сразу:
   - Пошли! Пошли торгующих учить. Облачаться давайте.
   Христос когда-то изгнал торгующих из храма - и совершил большую ошибку.
Торгующих надо приводить к Богу, к Супругам то-есть, не брезговать душами,
пребывающими в корыстных заблуждениях.
   Нина с Натальей подали синюю накидку. Денис почувствовал на плечах
новенькую спецодежду Сына Божия - и с нею новую уверенность в торжестве
Своей миссии.
   Божественный особый костюм - правильно, а вот называется Сын Божий
слишком буднично: "Денис Мезенцев". Мезенцев - фамилия Его формального
земного отца, но что теперь Ему до этого человека? И Денисов вокруг -
легион. Побочные дети писателя Драгунского с его "Денискиными рассказами".
Половина родителей свихнулась в те годы. Настоящее имя ведь не Денис, а
Дионисий. Уже гораздо возвышеннее!
   Итак - Дионисий. Дальше должна звучать фамилия, или какой-то
общепринятый титул. Дионисий Новый... Дионисий Божественной Четы...
Дионисий Златокудрый - слишком длинно...
   Дионисий Златый! Вс„ хорошее в народном сознании - золотое:
   золотой век, золотое сердце. Но на старинный лад таинственнее: злато,
Златый!
   С ним пошли первозванные Нина с Натальей и Зоя увязалась. Дионисий
шествовал в центре в своем новом синем облачении, и чувствовал, как
осеняет Его главу золотой нимб.
   Златой.
   Дионисий шествовал в своем облачении, а ученицы были одеты как попало,
в обычные городские пальто. Надо будет и их приодеть - попроще чем
Учителя, но чтобы отличались в толпе.
   Дионисий двинулся в Апраксин двор, где торгуют всем и вся. На подходах
ему, не смущаясь невиданной здесь синей накидкой, несколько раз предложили
пониженными голосами дешевую водку. Ученицы обиделись:
   - Куда с водкой! Не видишь, святой идет! Светлый Отрок.
   - Видали мы таких святых - на рупь пачку!
   - Нет пророка в своем отечестве,- вздохнула первозванная Наталья.
   - Будет! - обнадежил Дионисий.
   Ему понравилось место на пересечении двух рядов, где палатки
расступались, образуя крошечную площадь.
   - Спирт есть, спирт не нужен? - опять ввернулся пониженный голос.
   Дионисий жестом запечатал уста учениц, не дал им устыдить недостойного
торгаша. Знакомый припадок накатил на Него, Он нырнул куда-то вглубь - и
вынырнул, пылающий и просветленный - Настал час слушать Последний Завет
Господень! - возгласил Он громко как только мог.
   У Него и мысли не закрадывалось, что могут не услышать, или насмеяться.
Не было в Нем расслабляющего сомнения, которое так часто разливается в
головах планетян коварным зеленым светом.
   - Слушайте Последний Завет! - подхватили первозванные.
   И наркоманка Зоя перекрыла визгливо:
   - Сладкий Отрок скажет истину!
   Все стоящие и проходящие мимо оборачивались - и на голос, и на фигуру
златокудрого пророка в синей крылатке. Подпольные спиртоноши на всякий
случай отступили.
   Дионисий не составлял заранее вводную проповедь. Он ведает истину - и
этого достаточно: слова придут сами. Божественные Супруги помогут
проложить путь к сердцам случайных слушателей.
   - Оставьте свои труды корыстные и служите Божественному порядку!
Божественная Любовь воплощается в любящих Супругах - Боге-Отце и
Богине-Матери. Их любовью держится мир.
   Не важно, что говорить, важно - как! Сколько энергии вложено в слово.
Талант - это темперамент. Всякий талант, а уж прежде всего - талант
пастыря людского.
   - Христос говорил: Бог - это любовь. А Я вам истинно говорю:
Божественные Супруги - в Своей любви создали этот мир. Им так повелела
взаимная любовь и взаимная совесть.
   Совесть всплыла внезапно. И тем более - истинно. Действительно, Они
внушили Дионисию это верное слово! Любовь не скрепляемая совестью приводит
к ссорам и оборачивается в конце концов ненавистью. По совести должны
относиться друг к другу даже самые близкие.
   - Спасутся те, в ком не засыпает совесть! Погибнут бессовестные, от
которых гибель людям и гибель миру!
   - Бог - это любовь и совесть! - эхом откликнулись первозванные.
   Не научились они еще произносить: "Боги-Супруги".
   Зоя вовсе промолчала: она за любовь. А примешается совесть - и вс„
испортит!
   - Вы слишком надеялись на любовь и терпение Господа-Отца и
Госпожи-Матери! Творили мерзости и думали, Божия любовь вс„ покроет! Но
хватит! Сосуд земной переполнен людскими мерзостями! Глухие к добру
погибнут наконец! И только совестливые спасутся! Боги-Супруги рассудят по
Своей высшей совести! Хороший человек угоден Небесным Супругам, а подонок
отвратительнее дохлой собаки. Вы привыкли ждать от Бога всепрощения, а Я
объявлю непрощение негодяям! Да, Я Спаситель, но Я Спаситель только
хороших людей!
   Дионисий не думал, сказано такое до Него - или не сказано! Не заботился
Он и об излишней связности - как там уравновешиваются любовь с угрозами
гибели всем бессовестным.
   Боги-Супруги владели Им, Сыном Их возлюбленным - и вкладывали в Него
необходимые слова.
 
 
   * * *
 
 
   А мальчик, Слава Себе, совсем не плох! Господствующее Божество
наблюдало его дебют с симпатией. Не худший сын у Него объявился - если
сравнивать со всеми прочими многочисленными самозванцами. И говорит резко,
не подражает известным образцам.
   Правда, и самозванцев можно понять: слишком уж безнадежное чувство:
существовать в обычном человеческом убожестве. Вот самые смелые и пытаются
вырваться из своей унылой среды.
   А Господствующему Божеству - Оно чуть было не подумало:
   повезло. Оно - есть, Оно пронизывает и пространство, и время. Только
такое существование и достойно, только такое существование можно принять
полностью и безоговорочно. Во всей Вселенной Оно единственное существует -
истинно.
   Хотя и Ему, если начать размышлять на опасную тему, непонятно, как это
- быть вечно без начала и конца? Откуда Оно Само появилось? Нет у Него
ответа на этот самый простой, самый первый вопрос. Очевидный факт - Оно
всегда было, есть и пребудет. Но факт этот не имеет объяснения.
   Ну и пусть пока резвятся энергичные самозванцы, которым достаточно
уверенности, что есть Бог, Который их усыновил, и не приходит им, к
счастью, в голову спросить: а откуда взялся этот самый ихний Бог?! Что бы
Оно ответило? Впрочем, кто они такие, чтобы спрашивать? Ничего бы Оно не
ответило. Даже и не подумало бы Оно расслышать столь бестактный вопрос.
   У Него теперь своя проблема: оставаться ли Ему единым и неделимым или
разделиться на две вечно влюбленных Одна в Другую Половины?!
 
 
   * * *
 
 
   Небольшая толпа сбилась вокруг необычного и такого красивого рыночного
оратора.
   Дионисий, ободренный вниманием, продолжал проповедь, варьируя вс„ ту же
простую и беспощадную мысль:
   - Боги-Супруги по своему подобию создали людские семьи.
   Все несчастные семьи несчастливы одинаково, потому что не взяли примера
с Божественных Супругов. Потому что забыли совесть. И тех, кто не имеет
собственной совести, будут казнить Они по праву мировой правды.
   Толпа тихо гомонила в паузах:
   - Правильно говорит... Совсем мальчик, а хорошему учит... Хорошенький
какой...
   Однако многим присутствующим вовсе не понравилось, что явился
проповедник, зовущий жить по совести. Они пока молчали, но постепенно
догадывались, что у них отнимают что-то очень нужное. У них всегда
оставалась в запасе надежда на доброго Бога, который вс„ простит - кроме
разве что богохульства, но богохульничать им никогда не было никакого
интереса: они пакостили здесь на Земле своим близким, конкурентам, а тем
более - недругам, лгали и предавали, твердо усвоив, что достаточно льстить
Богу, и вс„ будет хорошо, в своей безграничной любви Бог прощает грешников
даже еще охотнее, чем награждает скучных безгрешных праведников.
   Преступать совесть им бывало легко и привычно, поскольку всегда можно
поправить дело усердной молитвой и малой милостыней дежурным нищим. А этот
нахальный мальчишка вырядился в какую-то самодельную рясу и твердит, что
надо думать о какой-то совести!
   Но и те, которым не нравилась внезапная проповедь, не уходили совсем -
они и ждали возможного скандала, и испытывали томительную тягу к
недостижимому, но все-таки мечтаемому в глубине души идеалу.
   Прислонившись к ободранному дереву стоял сильно выпивший дед Дмитрич.
Дед давно жил по чердакам и подвалам, выгнанный из коммунальной комнатенки
собственным сыном. На чердаках жизнь лютая, в последнее время какие-то
мальчишки взяли моду убивать бродяг, тренируясь на них в смертельных
ударах. Бродяги насторожились, и дед теперь носил при себе днем и ночью
длинный нож - "пырку". Слова о каком-то новом поделенном Боге и совести с
трудом проникали в его помраченный мозг. Он слышал в них злые обвинения
ему, такому жалкому и подлому. Дед Дмитрич твердо знал до сих пор, что
милосердный Бог его понимает и прощает, что не он виноват в своей жалкости
и подлости, а жизнь случилась такая, поломанная с самого детства. Виноваты
все, кто пинал его семьдесят лет - начальство, жена, собутыльники, родные
дети. А он - не виноват. И вот пришел наглый мальчишка, чтобы отнять у
него милосердного Бога! Так что же гибнуть ему теперь из-за наглого
мальчишки?!
   Обида ударила в глупую голову деда Дмитрича так же сильно, как водка. С
криком:
   - Убью Иуду! - старик бросился на вещавшего синего дьявола, выхватив из
сапога свою любовно заточенную пырку.
   Дионисий не видел старика, Он подобно глухарю на току почти ничего не
видел и не слышал, завороженный Собственными прекрасными словами.
   Между диким стариком и мальчиком оставались какие-то сантиметры, когда
метнулась наперерез Зоя и заслонила красавчика. Она хотела оттолкнуть
психа руками, но, по слабости мозжечка, качнулась некстати - и
промахнулась, руки простерлись в воздух мимо разъяренного деда.
Опрокидываясь навзничь, она падала на Дионисия - и тело ее налипло на него
спереди как горячий щит. Не разбирающий ничего, ослепший от страха и
ярости дед всадил свой нож в нее. Потому что уже не остановить инерцию
удара.
   Его схватили тут же. Зоя лежала у ног Дионисия. Кровь почти не текла из
раны.
   - Праведница... Бог спас... - загомонила толпа снова.
   Схваченный дед Дмитрич ругался и плакал одновременно, а Зоя лежала, и
никто не решался дотронуться до нее в ожидании "скорой" и милиции. Нина с
Натальей плакали, потрясенные сомоотвержением и величием этой девушки, к
которой они, грешницы, относились свысока и даже с осуждением. А вот
спасла Учителя она, а они - не спасли. Нина думала запоздало, как хорошо
было бы ей умереть вот так, спасти душу и забыть боль по своей убиенной
Валечке - но не смогла она, не бросилась так же мгновенно под нож, как Зоя.
   Дионисий стоял не двигаясь над Зоей, распростертой у Его ног.
   - Вот праведница, - повторял Он.- вот святая душа.
   Потрясен избегнутой близкой опасностью Он нисколько не был. Так и
должно быть: Божественная Чета не могла не спасти Его.
   Милиционер прибежал первым - свой, апраксинский, приставленный
присматривать за рынком. Пощупал пульс опытной рукой, выпрямился и объявил
почти что с удовлетворением:
   - Вс„. Готова.
   Он хотя и слегка, но искренне пожалел неизвестную ему молодую, пусть и
явно порочную женщину. А удовлетворение невольно проскользнуло, потому что
самый факт убийства делал его роль здесь более значительной. А то шипят в
спину: "Шляются менты, делать им нечего". А вот есть чего! Убивают людей -
значит нужна милиция.
   - Первомученица совершилась! - объявил Дионисий.
   Милиционер уставился на него в недоумении:
   - Ты чего? В школу надо ходить, а не по рынкам ш