пока суждено существовать этой маленькой Земле, не расписаны
наперед - и Оно не впадет от скуки в очередную летаргию, в которую было
Оно погружено до начала Творения.
 
 
   * * *
 
 
   Кто только ни смотрел решающую игру. Господствующее Божество - ну
нельзя сказать, со Своего места, потому что Оно всепроникающе и конкретной
точки в пространстве не занимает, но если Оно наблюдало не со Своего
места, то - со Своей точки зрения. Смотрел Левон с дешевого места за
воротами. Смотрел Денис дома по телевизору. По телевизору же смотрел
далеко в горах над родным аулом Муса Дзагараев.
   Муса большой человек, командир, у него в подчинении две сотни молодцов.
Но он не только раздает приказы, он любит пойти на дело самолично. И
отдохнуть потом любит в тишине, только с двумя охранниками. Пока не
началась священная война, Муса был поэтом. Несколько чеченских поэтов
стали великими воинами - потому что раньше они воплощали народный дух в
слове, а когда появилась возможность, стали воплощать тот же самый
несгибаемый народный дух прямым делом с оружием в руках.
   Муса как всякий чеченец на аланов смотрит свысока: они дешевле всех
продались русским, они в большинстве даже приняли русскую веру, они заняли
земли хотя и младших, но тоже вайнахов - ингушей, но все-таки они - с
Кавказа, а за чемпионство "Алании" болел в эти минуты весь Кавказ. И Муса
- тоже.
   У Мусы высоко в горах есть свое логово, недоступное для русских. Прийти
и разрушить аул в долине они могут, да и сделали уже дважды за два года,
но сюда высоко они никогда не посмеют сунуться. А с воздуха логово не
видно. Если только наведут ракету по радиолучу, когда говорит спутниковый
телефон - таким же трусливым способом проклятые неверные кяфиры подловили
Джохара. Здесь в уютном логове у Мусы своя тарелка - и для телефона, и
чтобы смотреть телевизор, включаясь от дизельного генератора. У Мусы вс„ -
первоклассное:
   и оружие, и электроника. После перемирия русские не пускают ракеты и
участь Джохара Мусе пока не грозит, но все равно по привычке он говорит по
телефону всегда очень коротко. А телевизор можно смотреть долго:
работающий телевизор русский воздушный шпион не засекает. Ну а вообще-то
на вс„ воля Аллаха. Аллах допустил погибнуть Джохару, значит Он рассудил,
что так будет полезнее для борьбы с неверными. Если Муса до сих пор жив,
значит Аллах считает, что Муса пока нужен здесь на Земле.
   Даже и отдыхая на футболе, Муса помнит о священной ненависти к подлым
русским. Слишком долго перебирать в памяти вины русских; и так ясно, что
они должны сгинуть, сначала с Кавказа, а потом и вообще с Земли, вот и
вс„. А сейчас для начала пусть чемпионами станут хотя и продавшиеся, но
все-таки кавказцы, все-таки немного свои. Ведь даже жалкие аланы в душе
мечтают о свободе. Свободу из-под русской неволи они когда-нибудь получат,
когда станет свободным весь Кавказ, но при новом кавказском порядке жалкие
аланы станут рабами настоящих мужчин - тех, кто никогда не смирялся, тех,
кто не отрекся от Аллаха. Но - позже, а пока пусть станут чемпионами,
пусть обойдут проклятых русских!
 
 
   * * *
 
 
   Народы похожи на большие футбольные команды. Если раздеть футболистов,
невозможно определить, к какой команде они принадлежат, но достаточно
одеть группу лиц в униформу, выпустить на поле - и станут биться, не жалея
костей. Ни собственных, ни, тем более, костей соперников. А перейдут в
другую команду - станут биться вместе с прежними недругами против прежних
лучших друзей по клубу.
   Так и люди вообще, даже если они формально не футболисты по
специальности: они от рождения просто люди, пока не оденутся в свои
воспоминания, предрассудки, обычаи, не заговорят на общем наречии - и вот
сплоченная группа, готовая воевать не на жизнь, а насмерть. Такой-то
бесконечный футбол получается.
   Но футболисты играют ради зрителей. А единственным отстраненным
зрителем бесконечного чемпионата народов остается Господствующее Божество.
Но Оно не болеет ни за одну из команд, Оно остается равнодушно к
патриотическим призывам любого национального изготовления. Зато Оно с
интересом наблюдает процесс игры сам по себе: то миры - то войны, то союзы
- то предательства. И умилительна та серьезность, с которой народы и
страны ведут бесконечные игры, та уверенность, что они чем-то отличаются
от других, что они - лучше других, что с ними и только с ними - Бог.
   Вот только бессильный у них получается Бог, который никак не может как
следует помочь своим "избранникам". Никогда бы Оно не согласилось на такую
жалкую роль: работать местным божком при каком-то народе и тягаться с
небесными коллегами, кто кого перетянет: Божественная Троица единого
Аллаха - или наоборот? А то еще вмешается Брахма...
 
 
   * * *
 
 
   Вадим не стоял - старался. Ушел от Жорика назад, Сенька Баконя хорошо
дал на ход, Вадим обошел на скорости двоих, увидел, что сбоку режет край
Жорик и ударил без подготовки - проверил вратаря.
   Мимо. Близко, но мимо. В метре над девяткой просвистел.
   Березень задергался в голу, закричал на своих беков:
   - Держите Волошу! Заснули?!
   Вадим мчал, уходя от Жорика, уже резал по косой в центр, мог при удаче
выйти чисто на ворота - но Жорик все-таки успел зацепить сзади, и Вадим
покатился по земле.
   Судья Спиридонов немедленно выдал Жорику горчичник.
   Можно было бы и выгнать сразу, но такой поступок поняли бы неправильно:
мол, старается за "Спартак", с первых минут оставил "Зенит" вдесятером. А
предупреждение - меньшее, что заслужил Гвахария.
   Но все равно на трибунах засвистели.
   - Судья куплен!
   - Чистый был подкат!
 
 
   * * *
 
 
   Что интересно в землянах: они имеют глаза, чтобы каждый мог видеть
по-своему одну и ту же реальность. Болельщики "Зенита" увидели правильный
подкат, фанаты "Спартака" - грубую подножку. И все искренни.
   Смотреть объективно способны немногие. И эти немногие неизбежно
становятся подозрительными чужаками. А все остальные видят только то, что
хотят видеть: "Наши всегда правы!"
   и "Наших бьют!" Потому и божки им нужны карманные, служебные, свои. А
Господствующее Божество, которое видит и судит беспристрастно, им
непонятно и чуждо. Такому Божеству люди не молятся, они умоляют божка,
который был бы им послушным слугой - вот хоть добывал бы победу в матче. И
все остальные желательные им победы.
 
 
   * * *
 
 
   Вадим катался по траве - переживал боль и одновременно отдыхал после
сжигавшего силы рывка.
   Отдохнул, поднялся, побежал.
   Он таранил снова и снова. Он еще ни разу не был чемпионом - потому
очень хотелось. И сборная маячила, и контракт если не в Италии, то хоть в
Австрии. А чувство шептало, что сегодня удастся, что Бог поможет.
   Старик Гребень, не чета Вадиму, был чемпионом восемь раз. Но и ему не
надоело. Быть чемпионом никогда не надоедает, потому что чемпионство -
бездомная бочка: едва выиграл, и нужно начинать сначала. Вчерашний - ты не
нужен никому, нужно все время быть чемпионом сейчас!
   Гребень и выдал пас-ватерпас. Вадим отрезал сразу двоих зенитчиков и
оказался прямо перед воротами. Вратарь ихний дернулся туда-сюда: в ноги
бросаться или стоять на линии?! И в результате потерял ворота. Вадим
ударил спокойно - потому что наверняка.
 
 
   * * *
 
 
   Иногда Божество улыбается, глядя на людские старания.
   Вот Оно и не удержалось, чуть-чуть подправило мяч, чтобы вместо верного
гола он угодил в штангу. Не потому, что захотело помочь "Зениту", а больше
- "Алании". Просто забавно наблюдать, как полная уверенность маленького
существа сменяется безграничным отчаянием.
   Один старается изо всех сил - и напрасно, вс„ у него выходит мимо. И в
футболе, и вообще в жизни. А другому вс„ даром в руки.
   Нет правды на Земле. И не нужно. Слишком скучно было бы, если б по
правде и по заслугам. И пусть думают что хотят о Божестве и
справедливости. Какое дело Ему до мнений смешных существ. Вот ведь и сами
люди не заботятся, что о них думают муравьи, например. Хотя понаблюдать
возню в муравейнике им иногда забавно.
   А ведь муравьи гораздо ближе к людям, чем люди - к Божеству. Муравьи и
люди - существа одного прядка, а с Господствующим Божеством им мериться
куда нахальнее, чем пылинке - с Солнцем.
   И все-таки... Сколько бы ни сравнивать людей с муравьями, но ведь и
ворошить муравейник - не самое почтенное занятие. Ну не то что бы Оно
стеснялось - стесняться Ему не перед кем, но все-таки немножко смешно вот
так подталкивать мяч в полете. Словно Оно - шаловливое дитя, а не
всемогущее Божество.
 
 
   * * *
 
 
   Вадим ударил спокойно - потому что наверняка.
   И мяч со звоном врезался в штангу.
   Глазам не верилось: врезался в штангу! Хотя Вадим бил наверняка, вовсе
не пытался попасть в самый угол. Наоборот, страховался. С трехметровой
близи лишь бы мимо вратаря попасть - тот и шевельнуться не успеет.
   После такой непрухи хочется упасть на газон - и не видеть ничего.
Никогда больше не играть - ни в мяч, ни даже в городки какие-нибудь.
   Он и упал. Потому что пришла мода на раскованность чувств. Кричи,
падай, колоти кулаками землю, собственную голову, спины и плечи соратников
и друзей - друзья и зрители простят и поймут. Не поймут чувств в себе. Да
и картинка телевизионная неинтересная, когда человек в себе.
   Упал, покатался по зеленому газону - но через минуту встал успокоенный
и затрусил играть дальше.
 
 
   * * *
 
 
   Не то что бы Оно стеснялось или стыдилось - но получилось неудачно. Вот
так же все Его вмешательства, все внезапные порывы совершить чудо
оборачиваются такой же неловкостью, таким же ребячеством.
   Во-первых, Оно испортило Себе удовольствие: собралось посмотреть, кто
кого переборет, чья страсть сильнее, а не убеждаться по мелкому поводу в
Своем могуществе. Что Оно доказало? Что самосвал сильнее любого силача?
Никому и не интересно смотреть борьбу силача с самосвалом.
   И так ведь во всем: все борения интересны тем, что исход их неясен. В
этом смысле вся Вселенная - словно огромный стадион. А станет Оно
вмешиваться со Своим всемогуществом, всякий интерес сразу пропадет. Все
равно что заглянуло бы Оно в казино и принялось бы останавливать шарик на
нужной цифре: скучнейшее занятие получилось бы - не лучше чем театр.
   Во-вторых, интересный момент - насчет стыда. Некого Ему стыдиться - и
это замечательно. Но как живут планетяне, которым приходится все время
считаться - с окружающими, с их разнообразными мнениями? Сделал - и думай,
как на тебя посмотрят, одобрят или не очень? Жуть! И никакой свободы.
   Ну пусть они там и толкаются, раз Оно попустило им расплодиться. Зато
тем полнее чувствует Оно Свою свободу - по контрасту.
 
 
   * * *
 
 
   Денис всегда болел за "Зенит" - с детства. И даже в такой игре, когда
победа ничего не меняет, все равно хотел, чтобы "Зенит" выиграл. Поэтому в
миг перед неотвратимым голом давление у него подскочило, адреналин
выплеснулся - а когда мяч врезался в штангу и отскочил, наступило
блаженное расслабление, которое и называется счастьем. И он даже успел
подумать, что это он - да-да, именно он! - своим страстным желанием
отклонил мяч в штангу. Потому что даны ему Богом особенные способности и
постепенно начинают проявляться.
   И надо ж было в этот самый момент заглянуть отцу!
   Игнатий Игнатьевич не понимает, как его сын, интеллигентный, стало
быть, мальчик, может смотреть футбол?! Не только интеллигентный, но теперь
уже и религиозный. Ведь футбол - во-первых, глупая плебейская игра, а
во-вторых, прямо-таки бесовское занятие, если посмотреть, какие низменный
страсти развязываются: толпы безумных "фанатов" готовы крушить улицы,
драться с приверженцами конкурирующих команд - ну прямо сатанинская секта,
а не людская компания!
   - Опять ты уставился в этот дурацкий убойник! Неужели больше нечем
заняться?!
   Так Игнатий Игнатьевич прозвал телевизор: "убойник времени".
   Людмила Васильевна футбол тоже не любит: неужели людям нечего делать,
что они так переживают из-за пустяков? Детское занятие взрослых мужчин. Но
когда муж начинает придираться к Денису, она промолчать не может. Дениса,
конечно, нужно воспитывать, но не так!
   - Ну что ты пристаешь к мальчику?! Можно и отдохнуть иногда. Не монах
же он все-таки.
   Смотрят ли монахи телевизор - интересный, между прочим, вопрос. В
настоящем монастыре Денис не бывал, но трудно вообразить монахов, чинно
сидящих перед телевизором. Даже не потому, что показывают соблазнительную
рекламу. Самый прибор плохо сочетается с костюмами, пошитыми по моде
первого тысячелетия.
   - Не монах, но и не дурак, надеюсь.
   - Вот уж кто бы судил! Если не в папу пошел, то и не дурак.
   Денис продолжал смотреть футбол. Пусть предки объясняются. Дорогую маму
не переговоришь, но иногда и папа не затихает сразу - если чувствует, что
очень уж обижен. Сейчас папа обижен - очень.
   - Дурак или нет - понятия относительные. Дурак может всех умников
передурачить. Один Бог знает, кто кого передурит или переумнит.
   Вот так скандалит папа - возражает вежливо и заумно. Но маму такой
стиль только раззадоривает:
   - Кто бы про Бога говорил - только не такой нехристь.
   Притворяешься крещенным, а сам умничаешь как бес. Блаженны
простодушные. Набираюсь только греха из-за тебя. И в кого такой бесовский
зануда уродился?!
   - Притвориться крещенным нельзя. Невозможно. Это таинство, и раз оно
совершено - значит совершено, я крещен, тут уж ты ничего изменить не
можешь. Можно не признавать правительство, но нельзя не признавать
крещения.
   - Ну-у, занудил. А все равно притворяешься. Потому что Богу от такого
верующего никакой радости.
   - Зато глядя на тебя Он не устает радоваться. Он просто счастлив!
   - Да, счастлив. потому что у меня чистая душа, и Он это видит. У тебя
черная, а у меня - чистая. Наичистейшая!
   Мама никогда не упускает случая охарактеризовать себя - совершенно
беспристрастно и объективно, как она уверяет.
   - Пусть бы об это сказали другие.
   - И говорят! Все мои друзья меня ценят. Все говорят:
   "Людочка - наша неподкупная совесть!" Вот как: совесть! Кто бы про тебя
такое сказал? А ты мое испытание, которое послал Господь. Значит, так
надо. Но надо чтобы и ты почувствовал, а не закрывал от света свою темную
душу! Потому что бес в тебе сидит и бес упрямится!
   Тут не вс„ сходилось: Господь послал испытание, но мама все равно
ропщет, вместо того, чтобы благодарить Господа, за то, что испытывает Он
ее всего лишь безвредным мужем, непьющим и не гулящим, а не тяжкой
болезнью, например, или нападением грабителей в подъезде... Но пусть эти
противоречия обсуждает папа - если сумеет вставить больше десяти слов.
   - Изгнание бесов - не твое амплуа. И разглядеть беса могут только
специалисты по экзорцизму, а не ты.
   Слово "экзорцизм" маму и доконало:
   - Пре-кра-ти-и! Прекрати, я говорю!! Я сейчас убью и меня оправдают!
Хватит издеваться!! Пре-кра-ти-и!!!
   Ну вот и совершилось в семье большое истерическое событие. Впрочем,
очередное.
   Игнатий Игнатьевич подумал, как бы хорошо остаться вдовцом, как легко и
приятно жилось бы без поминутного соседства с бешеной супругой. Он не
позволял себе даже мысленно слов "смерть", "умереть", "погибнуть" - лишь
обозначал желаемое состояние: "вдовец". И все-таки понимал всю греховность
такой мысли, с ужасом вспоминал, что Бог видит все мысли насквозь, от Него
не спрятать потаенные мечты - понимал, но не мог отделаться от прекрасного
видения: он наконец овдовел, они с Денисом живут вдвоем дружно по-мужски...
   Признаться в таких мечтах Игнатий Игнатьевич не сможет никому и
никогда, в том числе и на исповеди перед святым причастием, но запретить
себе мечтать он не может.
 
 
   * * *
 
 
   Наряду с футболом замечательный вид спорта - кухонный скандал. Равно
как и семейный. Правда, в отличие от футбола играется вне всяких правил.
   Людмила Васильевна при всей ее набожности склонна к вспышкам. Синапсы
не держат, в этом вс„ дело.
   Но муж с сыном не знают, что ее разрегулированность имеет причину
вполне даже извинительную. Да и какое им дело.
   Они же не врачи, а родственники.
   Кухонные, а пуще семейные баталии вызывают такие же крайние страсти,
как и мировая война, вот что удивительно.
   Если бы Оно тщательно регулировало шкалу чувств, то прежде всего Оно
ввело бы единицу измерения - ну скажем, одна истера. И сделало бы так,
чтобы накал чувств соответствовал важности события: мелкая семейная
перебранка по поводу неудачного слова - одна истера, явление домой в
дрезину пьяного мужа - пять истер, супружеская измена - десять истер,
смерть ребенка - пятьдесят истер, атомная война, всеобщая гибель - сто.
Сто - предел чувств, больше не бывает, дальше эмоциональный шок и смерть.
Но на практике люди редко удерживаются на промежуточных реакциях, по
ничтожным поводам Людмила Васильевна, например, сразу соскакивает с
синапсов на все сто истер, да и не она одна. Скорее, максимальная реакция
не исключение, а правило, люди равно соскакивают с синапсов по великим и
ничтожным поводам. И если случится действительно большое несчастье, люди
не смогут отреагировать сильнее, чем они чуть не каждый день срываются при
обыкновенном семейном скандале. В миллионах домов повседневно бушуют
страсти, достойные конца света. Когда потом какой-то из этих домов
разбомбят, или террористы вырежут половину близких, те немногие, у кого
сохранились остатки разума, вспомнят с недоумением: из-за чего мы каждый
день чуть не насмерть воевали в семье? Могли бы каждый день быть
счастливы, просто потому что есть теплый дом, потому что все родные живы и
даже здоровы, а мы изводили друг друга - стыдно вспомнить из-за каких
пустяков: не так помыли посуду или не туда пошли в гости. Впрочем,
большинство потом и не вспомнит.
 
 
   * * *
 
 
   Конечно, Романовский, тренер "Спартака", в перерыве рад был бы
наброситься на Волошина - возможно, с кулаками. Романовскому бы полегчало.
Но он не мог себе этого позволить.
   Вадим - чувствительный парень, его ругать - только портить.
   Поэтому Романовский сдержался и даже похлопал Вадима по плечу:
   - Ничего, еще забьешь сегодня. Работал, открывался, предлагал себя -
все нормально. А мимо гола один Господь Бог не бил.
   - Вот Его бы к нам в команду, Господа то-есть, - отозвался Гребнев.
   Но ребята были расстроены и на шутку не отозвались.
   А гол, сразу как вернулись доигрывать, залетел глупый.
   Гребень набрасывал верхом, у него мяч срезался и по дуге свернул к
воротам. Березень ловил легко, он уже крикнул:
   "Мой! Беру!" - но поскользнулся на ровном месте, а мяч опустился как на
парашютике. Аккуратно за линией.
   Называется - поймал пенку.
 
   * * *
 
 
   Приятно все-таки наблюдать сплетение стольких страстей вокруг надутого
шарика. Величайшие порывы души, человеческие подвиги и подлости ради
вожделенного гола.
   С таким же вожделением распаленные самцы на той же планетке жаждут
попасть в иные тесные пространства. Впрочем, охраняемые своими
обладательницами куда менее строго, чем охраняются вратарями футбольные
ворота.
 
 
   * * *
 
 
   Муса в досаде хлестанул плеткой по голенищу. Открыто легли, гады,
вывели "Спартак", задвинули "Аланию". Чего еще ждать от русских?! Ворон
ворону...
   Великие дела переплетаются с малыми. И сразу же после дурацкого этого
гола ожили в памяти старые истории, которые Муса слышал с детства: как еще
во времена Шамиля проклятые русские, чтобы выжить его народ с земли дедов
и прадедов, вырубали подчистую леса со склонов гор, оставляя после себя
лысые холмы, легко размываемые весенними потоками, так что из-за русских
варваров его прекрасную Родину прорезали множество уродливых оврагов - ран
земли.
   Все-таки он смотрел дальше, надеялся, вдруг "Зенит"
   все-таки забьет?! Питер - еще не совсем Москва.
 
 
   * * *
 
 
   Вот и не обмануло Вадима предчувствие: выиграли!
   И когда какой-то газетный писатель спросил громко при с