е освобождение испытал Дионисий:
освобождение от чисто интеллигентского поклонения художественным
авторитетам. Как мальчик, воспитанный в культурной семье, он с детства
научен был поклоняться Пушкину, когда его родители еще не пришли к Богу.
Но и придя к Богу, они не перестали поклоняться Пушкину и остальным
классикам - почившим и живущим. Родители чтили в разное время истово и
бескорыстно то Окуджаву, то Солженицына, то Венедикта Ерофеева, а также
Хэмингуэя, Маркеса и Пикассо. А Денис уже сам узнал в школе, что велики и
непогрешимы древние Битлы, а ныне полагается поклоняться ну хоть Майклу
Джексону, хоть многим другим современным и в особенности музыкальным богам.
   Так что с детства в Денисе всегда существовало пусть подспудное, но
неотвязное сознание, что существует племя гениев, к которому он. увы, не
принадлежит, и которому полагается пожизненно поклоняться.
   И вот - нечаянная свобода. Нет больше над Дионисием никакого Пушкина,
никакого Майкла Джексона - не существует гениев превыше Него Самого. Надо
было освободиться, чтобы понять, что этот вечный гнет давил непрерывно,
изматывая как несильная, но неотступная зубная боль. Впрочем, в такой
свободе живет всегда нормальный некультурный человек, для которого Пушкин
не выше хорошего повара, просто Денис раньше этого не подозревал. А
Дионисий - понял и оценил.
   Мавру, естественно, тоже перевезли на Моховую, и она принялась носиться
галопом по просторным комнатам.
   - Твари тоже, значит, там было тесно в коммуналке,- покачал Онисимов
блестящей лысой головой.
   Правда, с нею сразу возникли сложности: они стала гадить на чистых
паркетах новой квартиры. Видимо, она путала лакированные паркеты с гладкой
эмалированной плошкой, в которую гадила на старом месте.
   Онисимов, приняв стопку, хотел было выбросить нарушительницу чистоты,
но Дионисий не позволил:
   - Ничего, вон тут сколько вас - приберете. А если кто Маврой не
доволен, заставлю за нею языком вылизывать, понятно?
   Распоряжаться Он привык - и полюбил. И никто не смел Ему возразить.
   Чувствуя высокое покровительство, Мавра наглела, и тайком от Учителя
Онисимов ее выпускал - погулять. Он надеялся, что Мавра загуляется совсем,
но, нагулявшись, она приходила в новый дом, ничуть не жалея о старом, и
начинала орать под дверью своим дурным голосом, унаследованным от
сиамского дедушки. Приходилось ее почтительно впускать, боясь гнева
Учителя. Тем более, что Он, угадав тайные происки против своей фаворитки,
предупредил:
   - А если потеряется будто нечайно, выгоню всех. Прикажу охране по
лестнице за ноги тащить!
   И Онисимов понял: ведь и на самом деле - прикажет, не усомнится ни
минуты. Понял и стал смотреть на юного самодержца со страхом и почтением.
   Вечером зашел посидеть у камина Пустынцев, и как всегда спросил, не
ожидается ли новое покушение на него? Дионисий и сказал первое попавшееся,
сам не зная почему:
   - Взорвать тебя собираются в подъезде, но пока еще день не назначен.
Мину для тебя покупают.
   - Но сегодня еще не заложили?
   - Сегодня не заложили, иди спокойно.
   Спокойно после такого предупреждения трудно идти даже сегодня. Хотя
утешало, что Светлый Отрок вс„ видит, держит, так сказать, руку на пульсе.
   Мину для Пустынцева, на самом деле, никто еще не покупал, но вопросы к
нему в последние дни умножились. Первый кокаин, который Зина Заботкин
выписал за спиной Пустынцева, уже пришел вместе с бананами, и теперь
Пустынцев Зине только мешал. Да и долги отнюдь не уменьшились.
   Пустынцев засиделся в новой квартире Дионисия. Пылал камин, Наталья
подавала детское угощение: кофе с мороженным, куда Онисимов тихонько лил
коньяк. Дионисий как домашний мальчик еще не научился пить, а теперь и не
собирался. И вот Пустынцев покорно ел мороженное наравне с крутившимся тут
же мальчишкой, Мишей, кажется, его зовут. А коньяка ему Онисимов не
предлагал - сохранял над богатым и красивым спонсором хоть такое тайное
преимущество.
   Согревшись и повеселев, Онисимов прогулялся в глубину квартиры и
вернулся, неся на вытянутых руках гитару - так подносят ключи от
завоеванной крепости.
   - Вот, смотрите, нашел от старых хозяев. Кто играет?
   - Не зря я тебя Оркестром прозвал,- Дионисий снисходительно похлопал
Онисимова по спине.- Вот и инструмент отыскал.
   Пустынцев протянул руку:
   - Дай-ка попробую.
   Когда-то он поигрывал в компаниях, но в последнее время почему-то
перестал. Видно, компании изменились: с новыми друзьями, вернее,
компаньонами, они, если находилось время, катили в казино или клубы со
стриптизом, а не собирались по домам.
   Он долго и придирчиво настраивал инструмент, и все почтительно ждали.
Наконец аккорды зазвучали так, как ему хотелось, он задумчиво пробежался
по струнам и запел негромко:
   Капризная, упрямая, Вы сотканы из роз, Я старше вас, дитя мое, Стыжусь
своих я грез...
   Голос у него был негромкий, хрипловатый - как раз на эту комнату, не
больше. Но живой голос перед живым огнем звучал как никакой Козин с
пластинки.
   Пустынцев и сам себе нравился в эту минуту. Как будто отпали последние
угарные годы - с сумасшедшими деньгами, фантастическими рисками и дикими
страхами, как будто вернулась невинная юность.
   Мавра сидела в дальнем углу. Черная шерсть совершенно сливалась с
темной обивкой дивана, и только сверкали огромные зеленые глазища, когда
на них падали отсветы пламени от камина.
   А Пустынцев завел дальше:
   Мы странно встретились И странно разойдемся...
   Кажется, никто здесь не собирался расходиться, но вечная тоска о
разлуках всколыхнула все сердца.
   И вдаль идет усталый караван...
   Он и сам стал другим на эти минуты. Он снова был счастлив, снова был
бедным и двадцатилетним красавцем, в которого влюблен весь женский курс,
потому что учился он на почти чисто женском факультете пединститута.
Хорошие были времена!
   И Пустынцев закончил бодрее:
   И на цыганском факультете Образованье получил!
   Убрав блюдечки из-под мороженное, Наталья сказала, немного стыдясь
своего восторга перед всей этой цыганщиной, когда о душе полагается думать:
   - Учитель, я записала твои слова, когда ты учил в Апраксином дворе.
Правда, по памяти. Ты поправь, если я что перепутала.
   Пустынцев кивнул:
   - Правильно. Надо записывать, и будем публиковать. Раз есть Учитель,
должно быть и Учение.
   Только здесь он чувствовал себя в безопасности, чувствовал себя даже в
любви: забылось, что он дает деньги, казалось ему, что любят его просто
так, как любили когда-то в семье и в институте - за то, что он ласковый
сын и мировой парень.
   Дионисий блаженствовал. В таких хоромах Он никогда не жил. Такова сила
Его слова, что материализуется в огромную старую барскую квартиру. А что
Пустынцев так заворожил всех - так ведь Сережа пел для Него прежде всего,
и многие таланты еще придут сюда поклониться Ему. И мысль об издании
Учения Ему понравилась. Странно, что Он не додумался Сам.
   - Записывай и дальше, Натальюшка, записывай. Я продиктую. А потом Сам
просмотрю и поправлю, если что не так. Садись сейчас вот, и записывай.
   Знакомый припадок сам собой не наступал, но Дионисий понимал, что
припадок нужен, что Истины должны быть получены через Откровение, а самый
прямой способ соединиться напрямую с Божественной Четой - впасть в
припадок, отключить унылое обыденное сознание. Дионисий постарался - и Ему
показалось, припадок наступил, сознание хоть на несколько недолгих мигов,
но выключалось.
   Он сделал паузу, дождался, чтобы Наталья приготовилась.
   В живом огне, пылавшем в камине, словно бы оживали древние священные
предания. Дионисию показалось, Он вспомнил, как отдаленный предок Его
сидел у степного костра и напевал священную песню о первых земных богах. А
может, Он Сам сидел у того костра? Может, душа древнего пророка живет в
Нем. Наверное - живет!
   - Мир от первых времен состоит из двух начал - женского и мужского.
Вечно существует Бог-Отец и Богиня-Мать. Мир - это поле их любви и борьбы,
потому что Мужчина и Женщина обречены вечно любить Друг Друга и вечно
бороться Друг с Другом. Потому Бог - это Любовь и Борьба вместе. Нужно
быть слепым, чтобы не видеть этого. Те лжеучители, которые учат, что Бог -
только Любовь, обманывают доверчивых чад своих.
   Да, сначала было Слово, но Слово было от Нее к Нему, потому что, если
нет Двоих, если нет разговора, то зачем Слово и к кому Слово? Сначала было
Слово от Нее к Нему, и слово было:
   "Жизнь"! Она сказала: "Соединим Наши бессмертные и всемогущие Воли и
создадим Жизнь нам на радость!" Вот что сказала Она Ему до начала
творения. Потому что одна Ее воля - не всемогуща, и одна Его воля - не
всемогуща, а всемогущество получает Их совместная воля при полном слиянии.
   Тихо было в большой и полутемной комнате, и потрескивание дров в камине
только подчеркивало благоговейную тишину.
   Все чувствовали, что присутствуют при событии историческом, при событии
всемирном: Учитель впервые полно диктует Последний Завет!
   А глаза Мавры сверкали как глаза зверя в первобытной пещере.
   Дионисий глаголил о слиянии двух Божественных воль, но перед Его
мысленным взором не могло не рисоваться иное слияние - то, о котором он
мечтал так долго, и которое недавно осуществилось с мученицей Зоей. С
какой же силой и страстью должны были слиться две Божественные Ипостаси!
   - Слияние Их Божественных воль породило Вселенную. И долго пребывали
Они в полном согласии, дружно создавая звезды, собирая их в галактики,
подобно тому как пастух собирает овец в одно стадо. На планетах плодились
животные - и вс„ было хорошо. Спорить и Бороться Отец с Матерью начали с
тех пор, как создали людей, чтобы люди управляли своей планетой.
   Богиня-Мать возревновала, Ей показалось, что Ева, первая женщина,
получилась слишком красивой, и может слишком понравиться Богу-Отцу. И Она
научила Еву спорить с Адамом и обманывать его, чтобы Бог-Отец отвернулся
от Евы. Но Они ведь ничего не могли скрыть Друг от Друга, каждый из них
знал вс„ о своем Небесном Супруге, и когда Отец узнал и увидел, как Мать
подучивает Еву, Они в первый раз поссорились между Собой. Потому глубокий
таинственный смысл изгнания из рая не в том, что змий соблазнил Еву, и
она. будто бы, научила Адама ослушаться Господа - это не есть истина, и
ложны все учения и все церкви, которые учат этому; глубокий таинственный
смысл в том, что тогда впервые поссорились Бог-Отец и Богиня-Мать, и от Их
Небесной ссоры зло сошло на Землю.
   Пустынцев слушал Дионисия и думал, что только сейчас понимает, отчего
страдают люди. А больше думал о том, что не может пятнадцатилетний мальчик
Сам придумать такое, совершенно ясно, что Ему дается Откровение, дается
вот сейчас, в эти минуты на глазах умиленных учеников! Значит, он,
Пустынцев, поставил на правильного пророка, с таким пророком ему не грозят
опасности и гарантирован великий успех. и вложение денег в ХБС - выгодное
вложение, самое выгодное из тех, какие он до сих пор делал!
   Онисимов тоже слушал в полном удовлетворении. Ни во что всерьез он не
верил, слишком долго простоял он на паперти, а потому знал, как делаются
церковные дела, но мальчик ему попался способный и дело Онисимов основал
надежное! Да вон какие пошли доходы. А эта новая сказка, которую мальчишка
сейчас рассказывает, продастся отличным тиражом!
   Про Нину с Натальей нечего и говорить. Наталья трудилась - старательно
записывала за Учителем, Нина же тихо блаженствовала, счастливая, что
удостоилась приблизиться к истинному Сыну Божию.
   Скучал один маленький Миша, нетерпеливо ожидая, когда закончатся нужные
разговоры и дадут еще мороженного.
   - Но не только ссорятся Божественные Супруги. Часто Они пребывают в
Божественной Любви. И тогда совершаются на Земле благие дела, коих знаем
мы немало в истории и видим даже сейчас. Творят гениальные поэты и
художники, делаются великие изобретения, строятся величественные храмы. Но
когда начинают ссориться Божественные Супруги, тогда сотрясается Земля,
взрываются самолеты, развязываются войны, пылают пожары. Сосчитайте всех
жертв войн, бедствий, катастроф - и вы увидите, что ссорятся Они довольно
часто. Долго ли еще будут Они устраивать Небесные скандалы? Нет! Грядет
великий Небесный Развод, и тогда погибнет этот мир. А опомнившись после
Развода Они начнут созидать мир следующий. Наша задача:
   спастись при Небесном Разводе, перейти вместе с избранными из мира
нынешнего в мир следующий! И сделают это только те, кто познал Последний
Завет, кто поклонился Божественными Супругам, кто сказал, что любит и
почитает Их Обоих. ведь как бы ни ссорились Они, все равно Они продолжают
любить Друг Друга и возлюбят и наградят тех, кто славит Их Небесную
взаимную любовь и терпит их неизбежную взаимную борьбу!..
   Тишина и благоговение на Моховой.
   - Ну хватит,- сказал Дионисий другим голосом.- Устал.
   Принеси-ка мне, возлюбленная сестра Натальюшка, таз. Хочу ноги помыть.
   Он вспомнил первый и оказавшийся последним опыт с Зоей.
   И пятки Зоя так и не успела Ему почесать.
   Наталья немного растерялась: ведь есть хорошая ванная в квартире,
голубым кафелем отделанная. Но спорить с Учителем не решалась.
   Она принесла таз, Он протянул одну ногу, затем другую, она благоговейно
стянула носки и Он погрузил ступни в теплую воду, сидя прямо перед
камином. Тепло воды дополняло тепло от горящих поленьев.
   Все почтительно взирали на омовение ног Учителя. Одни больше, другие
меньше вспоминали параллельную сцену из Библии - и догадывались, что
Учитель моет ноги при всех не просто так, а символически.
   Нина немного завидовала, что не она удостоена чести омыть Учителю ноги.
Но гнала от себя зависть: приказы Учителя не обсуждают и не осуждают.
   Наталья вела себя скованно - не то что Зоя когда-то:
   ноги не мыла, пальцы не целовала - всего лишь сторожила таз.
   - Ну ладно, вытри и убери,- вздохнул Дионисий.
   Когда она склонилась, вытирая Ему ноги, Он смотрел сверху на ее
склоненную спину - и снова вспоминал Зою, вспоминал вс„, что проделал
единственный раз с Зоей - и воспоминание Его взволновало.
   Он поспешно отпустил присутствовавших, а Наталье приказал на пороге
спальни:
   - Придешь ко мне пятки почесать.
   - Миша у меня ведь здесь, - растерялась Наталья.- Я отвести хотела.
   - Мишу в гостиной положишь.
   Миша обрадовался: куда интереснее спать в гостях, да еще в такой
красивой комнате с камином, чем тащиться в надоевший дом.
   А Нина, нечаянно подслушав приказ, еще раз смиренно позавидовала.
 
 
   * * *
 
 
   Господствующее Божество много слышало сказок о сотворении мира и о
богах небесных. И потому Оно ничему не удивляется. Но выдумка очередного
самозванного Сына Божия забавна тем, что Оно Само ведь в последнее время
размышляло, не разделиться ли на Две Ипостаси, не отвлечься ли от
надоевшего уже созерцания чужих страстей, чтобы зажить Собственной личной
жизнью? И вдруг какой-то мальчишка фантазирует на ту же самую тему!
   Конечно, мальчишка просто вспоминает скандалы между собственными
родителями и переносит их семейные дрязги в свою новую мифологию. Но
трудно опровергнуть наивную, но упрямую истину: там где есть двое, уже нет
и не может быть полного единства, там при самой пылкой любви возникает
трещина, а значит, и борьба. Пусть мягкая - но все-таки борьба.
   Где двое - там граница между этими двоими, а граница и трещина, суть
разные слова для отражения одной и той же реальности. И нужна очень
большая решимость, чтобы проложить по единому и неделимому Господствующему
Божеству роковую, уже никогда не затянущуюся трещину. Очень большая
решимость или очень большая тоска.
 
 
   * * *
 
 
   Гаврюшу Кабакова все любят за добрую улыбку на широком лице. И за
мгновенную дружбу с любым новым знакомцем:
   - А ч„? Дернем по стопарю? Раз живем.
   И смотрит с таким удивлением, будто только что открыл эту нетленную
истину.
   Если не очень пьян, Гаврюша - главный помошник по всей деревне.
Электричество починить, мотоцикл или хитро устроенный телевизор - ему все
равно. Пальцы сами знают, что делать. И берет дешево. Охотнее - бутылками.
Деньгами - редко.
   А уж бабы его любят - за все мужские умения, за улыбку.
   За то что ворвется в круг, обнимет едва не всех разом, да как закричит:
   - Ух как люблю я вас, бабоньки! Говнюшечки вы мои!
   К нему ходят и за заступой. Если мужик переходит грань, и не то что
учит любя - это его неотъемлемое право, но бьет смертным боем, Гаврюша
приходит, берет сильной рукой, и говорит:
   - Ты, паря, того. А хули? Надо, бля, поаккуратней. Они же ужас нежные,
говнюшечки эти, их любить надоть.
   И домашний деспот терпит. Потому что Гаврюша подковы гнет и пятаки
ломает.
   Ходит он круглый год в одной телогрейке и в легких туфлях. И не
замечает архангельских холодов. За это, за то, что всех любит, а на одной
жениться не желает, вс„ чинит, а денег порядочных не берет, зовут его по
всей округе блаженным.
   И даже Господствующее Божество в Своем всеведении не видит в нем ни
одной тайной мысли. Что снаружи - то и внутри.
   Деньги Гаврюша зарабатывает раз в год, в бельковую страду. Среди
зверобоев Гаврюша - тоже первый человек. Бьет он зверя спокойно, как снопы
молотит. Машет тяжелой биткой - как цепом на току. На то и зверь, чтобы
человеку польза.
   Точно вмазывает биткой по мырке, по черному, значит, носу на белой
морде - не надо в сердце колоть как свинью, прямо наверху, в мырке этой
бельковая смерть. А что пищат эти детеныши - так ведь и комары пищат. Деды
били зверя, отцы били - и Гаврюша бьет. Рука точная, слава Богу.
   В церковь Гаврюша ходит редко по небрежению, но перед выходом на лед
ставит свечу обязательно - в предчувствии главного события года. И совсем
светло делается на душе.
   А впереди лед блестящий, солнце, битка налажена по ладони, как клюшка у
хоккеиста, удар в руке крепкий - хорошо.
   Уже третий год на промысел его провожает Олена.
   Олена устала ждать и позвала сама, забыв женский стыд:
   - Да женись ты на меня наконец, ирод! Чего тянешь?
   Только жилы все вымотал!
   - Женюсь! - захохотал Гаврюша.- Набью как этих мальков тыщу - сразу
женюсь. Богато заживем - во!
   - Не нужно мне твоей тыщи. Женись сейчас. Как вернешься, пост кончится
- и поженимся! Если любишь.
   - Люблю! - захохотал Гаврюша.
   И обнял.
   Как всех обнимает.
   Все-таки блаженный он. Старухи Олену остерегают:
   - Юрод он. Наплачешься с таким.
   Наплачется. Олена и сама знает. Да только другие скучные после Гаврюши.
Маленькие и злые. Только и заботятся о делах своих мелких. А Гаврюша - как
сильный огромный ребенок. И Бог его любит.
   Гаврюша прыгнул в кузов попутки, которая шла в Архангельск, где
сколачивалась их привычная артель. Олена перекрестила вслед и милого, и
отъезжающий грузовик. А в образе этого грязного грузовика оградила крестом
все машины, которые повезут ее Гаврюшу. Ведь дальше артель полетит
вертолетом. Страшно все-таки - высоко лететь.
   А Гаврюша ничего не боится. Мужик.
   Вернется с деньгами и подарками - и не выпустит его больше Олена,
сделается сама - замужняя баба.
 
 
   * * *
 
 
   Все существа бьются за жизнь, все кого-нибудь едят. И все-таки побоища,
устраиваемые людьми, Господствующему Божеству смотреть слегка надоело.
Противно, что разум обращен на убийство. Машины придумали - а другие
существа, они ведь сильней не стали. И ноги их, лапы, ласты не стали
быстрей, чтобы убегать от могучего механического человека. Когда-то артели
зверобоев пробирались между торосов, рисковали провалиться в промоины - и
не могли забить много: потому что не унести добычу.
   А теперь прилетают на вертолете. Набьют сколько хватает взгляда -
вертолетом и вывезут.
   Думают, им можно вс„. Крестятся и кланяются, думают, ихний Бог их
любить обязан. Как же - чада Божии. Крещенные.
   А Господствующее Божество тюленей любит немножко больше чем людей -
хотя вообще-то равнодушно Оно ко всем. Но все-таки тюлени симпатичнее,
пото