ростно палят друг в друга из непонятного оружия. Оно и дает те фиолето-
вые вспышки, которые и привлекли твое внимание.
   Подбитые тарелки не взрываются,  они  просто  исчезают  в  фиолетовых
вспышках. Битва идет уже достаточно долго, но количество противников  не
уменьшается.
   Ты не понимаешь, что же вызвало эту войну? И вдруг до  тебя  доходит:
это же ты вызвал тарелки! Они приняли твой сигнал, как зов о помощи, или
как приглашение к массовому контакту. Но, летя сюда, они не подозревали,
что на Землю уже заявили свои права другие инопланетяне, которые  наблю-
дают за нами и не допускают в свою зону никого лишнего.
   Невозможно разобраться, кто из них плохой, а кто хороший, но они  мо-
чат друг друга почем зря. Ты слышишь предсмертные вопли пилотов тарелок.
   - За свободу! - Кричат они в последней агонии. Но за чью свободу гиб-
нут те и другие?
   Осознание того, что именно ты послужил причиной этой бойни пронизыва-
ет тебя, как раскаленный штырь. Тебе становится страшно. Ведь кто бы  не
победил, тебе будет представлен счет за погибшие жизни!
   - Остановитесь! - Издаешь ты телепатический вопль. - Прекратите!
   Но тебя никто на слушает. Бой продолжается. Тарелки летают уже в зем-
ной атмосфере, со свистом рассекая воздух над твоей  головой.  Никто  не
хочет идти на компромисс. Война до победы!
   И тут ты слышишь еще один звук. Механический, скрежещущий.  Так  идут
танки по асфальту.
   Это наши войска заметили свистопляску инопланетян и разворачиваются в
боевые порядки! Небо прочерчивают лучи прожекторов противовоздушной обо-
роны. Летающие тарелки попадают в них, вспыхивают на мгновение серебрис-
тыми боками и уносятся прочь, стреляя фиолетовыми искрами.
   Грохот разносится отовсюду. Тебе кажется, что танки и ракетные  уста-
новки прут по парку прямо на тебя, ломая деревья и готовясь  к  массиро-
ванной стрельбе.
   Мимо тебя проходит мужик с овчаркой. Он не знает, что Земля уже обре-
чена. Гнев инопланетян сотрет с нее все живое.
   И вот наши начинают стрелять.
   Бух! Бух! Бух!
   Грохочет крупнокалиберная артиллерия.
   Вз-з-з! Вз-з-з! Вз-з-з!
   Устремляются в небо противовоздушные ракеты.
   Спаниель на поводке обнюхивает твои ноги. Поводок держит его хозяйка,
девушка лет двадцати. Ты с грустью провожаешь ее глазами. Ей ведь больше
не удастся поебстись, а сам ты на это не способен, даже мысленно.
   Ты встаешь и медленно плетешься домой по утренним  дворам,  удивляясь
тому, как военным удалось замаскировать огромное количество тяжелой тех-
ники. Дома ты разбираешь постель и ложишься  спать,  почти  уверенный  в
том, что больше не проснешься.

   ГЛЮКИЕ ВРАЧИ.

   Когда пишешь терку, главное не то, что выписываешь, а фамилия больно-
го. Впрочем, попадаются некоторые грамотеи,  которым  лень  заглянуть  в
толстого Машука. Вот они и пишут "Sol. Ehpedrini", стремая тем  самым  и
себя и драги.
   Да, чтобы получить этот самый Эх! Педрин!, надо постараться. Напишешь
"больной Иванов", и сразу понятно, что это поддельная терка.  И  фамилия
Хуеглотопер тоже не по-хорошему бросается в глаза, заставляя дибить  об-
ладателя этой фамилии, или его родственника, ибо сам Хуеглотопер не  со-
изволил прийти за своим лекарством.
   Дальше. Лучше всего писать хохлов. Иванько, Бегунько, Лещенко. У них,
блядей, не поймешь по фамилии, мужик это  или  баба.  А  значит,  стрему
меньше.
   Но иногда случаются накладки. Пишет некто фамилию больного -  Клочко.
Рука у него срывается и вместо Клочко получается Клочкед! Вот и  погоня-
ло.
   С торчками, вообще, частенько хохмы  происходят.  Напишет  кто-нибудь
так, для прикола: больной Эпхман. А терку берут и отоваривают! В следую-
щий раз наркоша совсем наглеет и появляется больной Перви'тин. А за Пер-
витина торчка и берут в менты. Не наглей!
   С врачами тоже на все так просто. К примеру, во врачиху Машину  Коле-
нику Ввеновну никто не поверит. Зато если на терке  стоит  печать  врача
Семаря-Здрахаря, ее почему-то берут.
   Неисповедимы терочные пути! Неисповедим Великий Джефой Путь!
   Или так иногда бывает, скажет кто-то: "На, вот, настоечку!" А второму
возьмись и приглючься: "Навотно Стоечко."  Кто  такой  Навотно  Стоечко?
Врач. Он эфедрин выписывает. Причем всем подряд. Да и сам не против  его
употребить.
   Прозвучит: "Скидай костюмчик." А получится Седайко Стюмчек.
   Правда, некоторые врачи бывают совершенно  глюкие,  непонятно  откуда
пришедшие. Вот Шантор Червиц. Как он появился? Загадка. Или Чевеид  Сна-
тайко. Тоже таинственная личность. Блим Кололей. При этом имени  проска-
кивают какие-то ассоциации, но что конкретно? Не понять.
   Но всех этих врачей объединяет одна страсть. Очень они любят  психос-
тимуляторы. И выписывать, и потреблять. Понравится  какому-нибудь  безы-
мянному торчку врач, вот он с ним и  сотрудничает.  Учится  его  подпись
ставить, отождествляется с ним. Так и выходит, был врач, стал торчок.
   А потом, по мере накопления подвигов, им звания присваивают.  "Почет-
ный астматик Советского Союза", "Заслуженный Астматик Советского Союза".
Или такие: "Дважды шировой, почетный больной города Москвы и его  калич-
ных, орденоносец трех степеней "Золотого Баяна", герой ширяльного  труда
Семарь-Здрахарь". После такого представления у торчков-пионеров  крышняк
слетает и они послушно бегут по драгам.
   А Семарь-Здрахарь сидит на своей хате и ждет: не привалит ли еще  ка-
кая глюка с именем?

   ЛАБОРАНТЫ.

   В тот год Седайко Стюмчек и Чевеид Снатайко устроились работать.  Они
долго выбирали себе должность по вкусу и наконец им  подвернулись  места
лаборантов.
   Институт был учебный, а кафедра химической. И торчекозники  надеялись
разжиться среди завалов реактивов чем-нибудь для них пользительным.
   Но, при детальном рассмотрении, никаких эфедринов, первитинов и фена-
минов среди химикатов не нашлось, за исключением уксуса и марганцовки. А
Седайко Стюмчек и Чевеид Снатайко были как раз заядлыми мулечниками, ибо
винта варить пока не умели.
   И потянулись занудные трудовые будни, которые каждый из них сдабривал
несколькими кубами мульки.
   Вот как это происходило.
   В те годы фабричный эфедрин был благополучно проширян  армией  марци-
фальщиков. Без вытерки его стало не достать, да и то лишь в  терочно-бо-
дяжных отделах каличных.
   И с утреца, до захода на работу, Седайко Стюмчек шел в пару ближайших
драг и заказывал 20 по 3. Это значило, что к обеду добросовестные  апте-
кари должны будут для него  забодяжить  двадцать  кубов  трехпроцентного
эфедрина.
   Достоинство мульки в том, что с нее практически не кумарит. Ее  нужно
было ширять сотнями кубов прежде чем торчок на мульке  мог  просечь  ка-
кие-то некайфы, типа дрожи в руках, слабости в ногах и  зацикленности  в
мозгах, которые отказывались работать в другую сторону, нежели добывание
эфедрина.
   Еще одним недостатком мульки было то, что она частенько выходила  пе-
рекисленной и палила веняки. Но ее подшкурное попадание  не  было  таким
болезненным, как у пришедшего ей на смену винта.
   Существовала еще народная мулечная игра в догонялки. Чем больше широ-
кезник мазался мулькой, тем больше ее было надо. И  догоняться  зачастую
приходилось каждый час. Это при мазовом раскладе. Впрочем,  если  запасы
кончались, можно было спокойно обойтись и без ширева. Некоторое время.
   Но Седайко Стюмчику и Чевеиду Снатайко этого не хотелось.
   Поставив тупым студакам лабу, они курили в сортире, предвкушая после-
обеденный поход по каличным. Хотя нет, вместообеденный, ибо какой  может
быть обед под мулькой?
   С трудом дождавшись перерыва, торчки срывались и  бежали  отоваривать
квитки на джеф. Вернувшись с добычей, они забирались в каптерку  Чевеида
Снатайко. Там были подходящие условия для варки марцифали.
   Вылив сорок кубов в бодяжный стаканчик, Чевеид Снатайко ставил его на
магнитную мешалку и устанавливал на ней температуру  в  сорок  цельсиев.
Дождавшись, когда на поверхности раствора появится стабильная воронка, в
него добавлялось расчетное количество одно-молярной уксусной кислоты.
   Седайко Стюмчек в это время отмерял на аналитических весах  необходи-
мое для реакции количество кристаллического перманганата калия  одновод-
ного. Засыпав и его, торчки некоторое время вдумчиво и пытливо наблюдали
за коричневением смеси, пока не наступала пора готовить фильтрующую  ус-
тановку.
   Они, конечно, за долгий мулечный стаж, научились  крутить  петухов  и
забивать метлы, но само наличие химической посуды  провоцировало  их  не
максимально полное ее использование.
   Вырезав фильтр-бумажку под размер воронки Бюхнера и смочив ее дистил-
лятом, они водружали это не колбу Бунзена, на носик которой уже был  на-
дет шланг, присоединенный к водоструйному насосу. К этому  моменту  мар-
ганцовка должна была полностью прореагировать и можно было получать  ши-
ряльную жидкость.
   Чтобы бодяга не попала в чистяк, они сперва  включали  водоструйку  и
лишь когда фильтр намертво присасывался к донышку воронки Бюхнера, нали-
вали в нее мульку.
   Сразу же в колбу начинал поступать раствор. Чевеид Снатайко и Седайко
Стюмчек заворожено следили сперва за струйкой, потом за каплями и,  лишь
когда бодяга в воронке была уже  совершенно  сухой,  прекращали  процесс
фильтрации.
   Готовую мульку переливали в термостойкую стакашку и, если было  время
и настроение, упаривали на той же магнитной мешалке раза в два, а  то  и
три. Если же настроения не было, мулькой заряжались десятикубовые  Ширя-
новские баяны.
   Мазаться в каптерке было стремновато, мог зайти кто-нибудь из препов.
Поэтому ширяльными местами были избраны чердак и сортир.
   Ублаготворившись, Седайко Стюмчек и Чевеид Снатайко шли работать. Они
доходчиво втолковывали безмозглым студакам основы химии  и  ждали  конца
рабочего дня.
   Приведя помещения в порядок для следующего дня, они опять встречались
и, вмазавшись остатками мульки, разбредались по драгам, пытаясь закинуть
в них терки для завтрашней ширки.
   Они проработали так около года, и ушли в один день, захватив с  собой
остатки марганцовокислого калия, магнитные мешалки и фильтровальные  ус-
тановки, так как очень уж сильно к ним привязались.

   ПРЫЩИ.

   Однажды Семарь-Здрахарь собрался сварить винта. А бензина не было,  и
как тягу он взял толуол.
   Винт получился клевый. Приход долгий, таска мягкая.  А  на  следующий
день вся спина и руки Семаря-Здрахаря покрылись большими красными прыща-
ми. Которые, к тому же, еще жутко чесались.
   Семарь-Здрахарь разодрал себе все руки и спину, куда смог дотянуться.
А потом он сварил винт на бензине и все прыщи пропали.
   Такая вот мистика.



   ПЕРВЫЙ КВАДРАТ.

   Меня зовут Клочкед. Но я пока этого не знаю.
   Сегодня произойдет одно событие, которое я сочту маловажным, но оно в
корне изменит всю мою жизнь. А пока что я сижу на лавочке,  в  окружении
длинноволосого пипла,  лениво  переругивающегося  матом  и  обсуждающего
проблемы найта и вписки. Вокруг бегают  крысы  странного  рыжего  цвета,
сквозь тополиную листву со  скрипом  продираются  лучи  послеполуденного
солнца, а я сижу, смоля "пегасину",  и  наблюдаю  за  окружающим  прост-
ранством и существами, его наполняющими.
   Внимание мое привлекают несколько хиппарей. Их  поведение  не  сильно
отличается от остальной массы, но... Эти отличия заставляют меня пригля-
деться.
   Трое менов и одна герла скучковались на скамейке и  занимаются  непо-
нятным процессом. Они стоят так, чтобы полностью загородить от посторон-
них предмет их деятельности.
   Тайна?..
   Интересно. Люблю тайны...
   Оглядевшись по сторонам я вдруг понимаю, что на них никто, кроме  ме-
ня, не смотрит. Наоборот, взоры всего пипла  ощупывают  всех  проходящих
мимо. Летний воздух наполняется запахом стрема.
   Ветерок доносит до меня резкий уксусный аромат. Я решаюсь и спрашиваю
у соседа:
   - Чего они там творят?
   - Эти-то... - Лениво зевает сосед, не забывая, скосив глаза,  оценить
меня на степень стремности. Тест мною пройден успешно:  фенечки,  хайер,
тусовка с пацификом, ксивник. Сосед еще раз позевывает и продолжает:
   - Мульку варят. Сейчас ширяться будут.
   - Мульку? Ширяться? - Несмотря на годичный стаж в системе  эти  слова
мне пока что известны не были.
   - Колоться. - Поясняет сосед. И внезапно добавляет со зверской ухмыл-
кой:
   - В вену!..
   Мы пару секунд таращимся друг на друга.
   - А мулька - это наркотик? - Нельзя  сказать,  что  мне  страшно,  но
встреча с живыми наркоманами...
   - Да, хуйня!.. Так, поебень и баловство.
   Мне становится намного спокойнее...
   - Менты только за это свинтить могут...
   За время беседы суета на скамейке наркоманов закончилась.  Они  взяли
тусовки и направились в кусты. В руке одного из хиппов я замечаю  сверк-
нувшую на солнце стекляшку. Шприц.
   Ветки загораживают происходящее, но сквозь листву мне удается разгля-
деть, как вся четверка садится на корточки и один из  парней  закатывает
рукав. Другой встает перед ним на колени, полностью загораживая мне  об-
зор. Через полминуты он сдвигается в сторону и мне видно, как  рука,  на
которой видна полоска крови, сгибается в локте. Ее обладатель выходит из
укрытия. Вид у него отрешенный. На лице проступают первые признаки  над-
вигающегося блаженства. Он шустрыми взглядами окидывает тусовку  и  нап-
равляется прямо ко мне.
   - Курить есть? - Его голос сух, словно он не замечает  ничего,  кроме
приведшей его ко мне цели.
   - На. - Я протягиваю ему пачку.
   - Спасибо. - Его голос ломается, как пересушенный лист. Звуки скребут
по небу и вываливаются изо рта странными угловатыми кусочками речи.
   Закрыв глаза он курит, затягиваясь  глубоко,  задерживая  дыхание  на
каждом вдохе табачного дыма. Краем глаза я наблюдаю за ним.
   Удивительно. Наркоман, а выглядит как обычный  человек.  Руки,  ноги,
даже голова есть. Непонятно...
   Я никогда не задумывался над тем, как же должен выглядеть потребитель
наркотиков. На карикатурах из журнала "Здоровье", они измождены до  пре-
дела, у них бешеные глаза, в руках - гигантские шприцы... А тут... Ниче-
го похожего.
   Вздохнув, он открывает глаза, чтобы увидеть остальных наркоманов, вы-
ходящих из-за кустов. Они возбужденно,  в  полголоса,  переговариваются,
продвигаясь к моей скамейке, и присоединяются к уколотому товарищу.
   - Не кислая? - Герла бухается рядом со мной и отбирает мой бычок.
   - Не... Хорошо пошло...
   - А то мне что-то веняк обожгло... - Девица глотает дым и растекается
по крашеным брусьям. По ее неумытой мордашке блуждает сладостная улыбка,
кажется еще немного и девичье тело закапает на растущую под скамьей тра-
ву.
   - Пойдем за еще одной банкой? - Томно, словно он  голубой,  вопрошает
делавший уколы.
   - В пизду. - Машет рукой герла. - Давай сначала оприходуемся...
   Некоторое время они сидят молча, погруженные в свои,  непонятные  для
непосвященных, мысли. Или это всего лишь видимость мыслительной  работы,
и они целиком отдались утонченному смакованию наркотических ощущений?
   Солнечный диск медленно заползает за крышу дома.
   А я сижу, окруженный наркоманами с отрешенными лицами и не знаю, "да"
или "нет".
   - Пошли в драгу. - Говорит третий, до сих пор молчавший  парень.  Они
встают и тут, неожиданно для самого себя я...
   - А можно, я с вами?
   Неужели это мои слова? Почему я их сказал? Неужели я решился попробо-
вать НАРКОТИК? Но я же не хочу этого, на самом-то деле! Или хочу, но бо-
юсь признаться в этом себе самому? Почему же я признаюсь в  этом  совер-
шенно незнакомому пиплу?
   - А ты торчишь?
   - Нет.
   Все, и я в том числе, удивленно переглядываются.
   - Тебе, наверное, надо объяснить кой чего... - Чешет жидкую бороденку
делавший уколы. - Тебя звать-то как?
   Я называюсь.
   - Погоняло есть?
   - Нет пока...
   - А я - Радедорм. Это, - Кивок в сторону первого уколотого,  -  Нефе-
дыч. Это, - Кивок в направлении второго парня, - Джеф. Герлица - Мулька.
Ну, пошли?..
   Мы поднялись. Уходя с тусовки, я оглянулся. Но никто  не  вскочил  со
своего места, никто не закричал:
   - Стой, куда же ты, мудила?!
   Все были заняты. Они сидели, пиздили и тусовались.
   Мы шли по кривым московским улочкам. Нефедыч, Джеф и Мулька  впереди,
а я с Радедормом чуть поодаль.
   - Ты сам этого хочешь? - В тоне  Радедорма  не  было  ничего  назида-
тельного, усталые слова нехотя извлекались из глотки, словно ему  каждый
день приходилось просвещать наркоманов-новичков.
   - Ну, да. Хотелось бы попробовать. - Непонятно зачем упорствовал я. -
Только...
   - Да ты говори, не стремайся...
   - Я слушал, что первую порцию бесплатно, а когда втянешься...
   - Пионер!.. - Заухмылялся Радедорм. - Ты начитался брошюрок  про  за-
падных торчков? Да? Так это там и с гариком.
   - Кто это, Гарик?
   - Героин. Он же диацетилморфин. На него подсесть как не  хуй  делать.
Это ж опиат.
   Мулька, она не такая...
   - Мулька? Это та герла?
   - Не-е!.. - Наркотический смех стал громче и раскатистее. - Ее  пого-
няло от мульки и пошло. Очень она ее любит.
   - А цена-то?
   - Шесть-восемь копеек.
   - И все?!
   - Все!
   Несколько минут я переваривал услышанное. Нет, тут  должен  быть  ка-
кой-нибудь подвох. Может сам укол дорого стоит? Но спросил я  совсем  не
это:
   - Но привыкнуть-то можно?
   - Если очень постараться, то можно все! Мулька,  это  такая  поебень,
которая не входит в обмен веществ. Ты тащишься и все. А отходняк  -  как
похмелье после стакана портвея.
   - Кайф-то какой?
   - М-м-м... Словами это не передать.
   - Ну, на что похоже?
   - Примерно, как кофе обпился... Только еще концентрированнее.
   Кофе? Портвейн? Вещи знакомые и приятные. Эти названия  убаюкивали  и
возбуждали одновременно. Видать есть что-то в этой мульке, не за  просто
хуй вся эта кодла ею балуется...
   - Кто в драгу пойдет?
   Джеф и компания стояли возле аптеки и поджидали нас. Мулька  поверну-
лась ко мне и ласково так, мяконько прощебетала:
   - Может ты?..
   - Точно! - Поддержал Радедорм, - Ты вида не стремного. Не  засветился
пока. Давай!
   На каком-то странном автопилоте я кивнул и пошел в аптеку.
   - Стой! Чего брать-то знаешь?
   - Мульку...
   - Ага. Этот джеф у нас мулькой зовется... - Хмыкнул Нефедыч и  я  по-
нял, что не хочу узнавать его ближе.
   - Идешь в хэндовый отдел, ручной, спрашиваешь: эфедрин есть? Тебе го-
ворят 2-х и 3-х процентный. Ты берешь два пузырька трехпроцентного.  Это
16 копеек. Понял? Прайсы есть?
   - Понял. Есть.
   В аптеке оказалось совсем не страшно. Мне без лишних слов выдали  три
пузырька. Один я заныкал, так, на всякий случай, а два  других  зажал  в
потеющей ладони и вынес в вечереющий город.
   - О, ништяк! - Обрадовались наркоманы.
   - Где забодяжим? - Полюбопытствовал Джеф.
   Радедорм заныкал пузырьки в тусовку и почесал бороду:
   - В парадняке.
   И повел дворами, точно зная конечный пункт маршрута. Им оказался ста-
ринный четырех- или пятиэтажный домина с черной лестницей. На ней-то  мы
и расположились.
   - У кого стрем-пакет? - Шепнул Радедорм.
   С каждым вздохом вокруг меня сгущалась атмосфера романтического дела-
ния чего-то противозаконного, но приятного, как ебля...
   Все делал только сам Радедорм. Он расстелил на ступеньке газету, изв-
лек пузырьки с оранжевыми этикетками, зубами сковырнул  с  них  жестяные
колпачки. Откупорил, положив серые резиновые пробочки  перед  каждым  из
пузырьков. Потом на свет появился еще одна аптечная склянка, из  которой
в выемки пробочек были насыпаны горки черно-красных кристаллов.
   - Что это? - Тихо, как мог, спросил я.
   - Марганцовка.
   В руке Радедорма появился небольшой шприц и мерзавчик. От бутылки во-
няло уксусом. Он-то и наполнил шприц до краев. Радедорм осторожно влил в
каждый из пузырьков эфедрина по половине шприца. Затем произошло  стран-
ное. Взяв пробочку с марганцовкой,  Радедорм  вывалил  ее  содержимое  в
эфедрин и ею же з