ого маршрута. А, собственно,  куда  это  я могла еще
вести в "родном Ленинграде" любимого человека, кроме как в свою конуру среди
еще  четырех  таких же  комнат  для семей граждан  великого города  в  нашей
квартире. Таких ленинградцев второго сорта две  трети его населения в  своих
коммуналках и общагах.
     Короче говоря, мы свернули  на мою Дровяную  и  оказались  в  этом аду,
который  я,  по  мнению  профессора  Антокольского,  должна считать  любимым
городом,  а,  по  не  менее уважаемому  и очень  императивному мнению такого
интеллигентного до поры до времени Андрея Сергеевича -- своей единственной и
любимой Родиной. За эти вот вечно закупоренные годами из-за смрада с помойки
двойные  рамы  я  должна  была при  случае  лечь  моим прекрасным  телом  на
подходящую,   с   точки  зрения   родной  партии   и  не  менее   обожаемого
правительства,  амбразуру,  чтобы  Казимировна  могла  меня  презирать   уже
посмертно...
     Судя по всему, однако, не только она. Эйфории Феликса хватило только до
нашего жуткого двора. Он, весь дрожа, обнимает  меня, целует и отстраняется.
"Прости меня, Таня, но туда я не пойду. Это выше моих сил! Думай обо мне что
хочешь, но я никогда не смогу еще раз пересечь этот двор!.."
     "А  чего  тут думать, Ильич,  - беру  я  себя  в руки.  --  Пообщались,
вспомнили  старую  яркую любовь и будет с  нас. Спасибо,  что хоть проводил.
Каждый может только то, что  может. Тебе тут  действительно не место." "Тебе
тоже, Таня! -- горячо заговорил он. - Забирай с собой свою маму и никогда не
входи сюда!"  "Какой же ты заботливый, любимый. Вот уж кому спасибо, так это
тебе!.. А  ты  бы у  нее  спросил.  Или хоть у меня,  предлагала ли  я  моей
единственной в этом мире родственнице такой  вариант. Уж так  работать как в
своем гастрономe, она бы смогла и во Владивостоке. Ей уже  лет пятнадцать не
нужен  ни  Эрмитаж,  ни  Дворцовая набережная,  ни  вообще  это  ваше  Петра
творенье.  Вот  эта достоевщина,  а не респектабельный Ленинград  профессора
Антокольского и референта Дашковского - и есть ее родина, с маленькой буквы.
До  свиданья, Ильич. До понедельника.  Привет жене и всем приличным людям на
званном ужине."
     Теперь была моя очередь стучать каблуками по нашему проклятому двору, а
его  -- смотреть  на меня издали, пока я на захлопнула за собой дверь нашего
подъезда с выцарапанным на ней лет десять назад коротким и емким словом...
     Когда я выглянула сквозь грязные стекла, Феликса в проезде уже не было.
     ***
     Мама  тревожно и близоруко щурилась на меня, одеваясь  у зеркала нашего
шкафа  -- идти на свою  постылую  опасную для  полуслепого  человека работу.
"Что-нибудь случилось, Танюшечка?  -- жалко  спросила она. -- Тебя обидели?"
"Что  ты, мама!  Наоборот,  пригласили в аспирантуру. Сам Антокольский  меня
принимал  в  директорском  кабинете, представляешь?"  "А что?  Почему  бы не
принимать? Ты инженер, талант, красивая женщина... А плакала  тогда чего?  Я
же  всегда вижу. И носик твой  для меня с детства  барометр. И глазки совсем
потемнели. Неужели Фельку твоего  встретила?" "Встретила, мамочка.  От  него
как от смерти не уйдешь!.." "И он тебя, конечно, снова предал?" "Он не может
меня уже  предать. Он  женатый, скоро ребеночек  родится. Проводил до самого
нашего  милого двора  и..." "Зайти побрезговал!..  Не для нас с тобой  такой
парень, Таня! Он совсем другой, пойми..." "Ладно, мама, - сменила я тему. --
К папе  нельзя в эти дни, что я  здесь?" "Можно,  -  расцвела  она.  --  Как
славно, деточка, что ты о нем спросила! Я все думаю, спросит  -- не спросит.
И про себя решила -- не спросит,  так и не надо!.. В воскресенье ему дали со
мной свидание." "С нами, мама! Я так рада!.."
     ***
     Но до воскресенья  еще надо было дожить  с этой пятницы... Мама ушла во
вторую смену. Я переоделась в домашнее, сделала уборку, вымыла окна у  нас в
комнате и на общей кухне под ворчание Тамары Леопольдовны. Но было  светло и
рано,  а  девать  себя решительно  некуда.  Тем  более,  что  опять  на меня
накатило...
     Мой Феликс ушел от меня  к своей  жене. Я  села на наш плюшевый диван и
охватила голову руками. Все поплыло перед глазами.
     -
     "Сестренка, нет страшного на свете. Все рано или поздно решается в этом
мире в ту или в другую сторону.  Иди и забери его! Увези сюда  к нам. Только
он тебя, ей-Богу, не стоит..."
     -
     "Это подло с твоей стороны, Смирнова, и не по-комсомольски! Впрочем,  я
лично от тебя и не ожидала ничего другого.  Иди  же! Иди, если у тебя нет ни
совести, ни самолюбия. Тебе же  сказали, что он любит свою жену все сильнее,
а после рождения ребенка вообще о тебе забудет. Иди, разрушай решившую стать
счастливой семью,  твори  зло,  потом раскаешься,  но  будет  поздно.  И  он
раскается и тебя же, стерва, водненавидит..."
     -
     "Танька, иди ты!.. Вот это  номер...  Даже не знаю,  что вам и сказать,
поросятам..."
     -
     "Так  у тебя вообще мужика не будет  в жизни! Плюнь, не сомневайся. Она
тебя, а ты ее. Я именно так Коленьку моего и получила. Иди прямо туда, Таня,
будь решительнее, за любимого мужика надо драться!"
     -
     "Я так в вас  разочарован, Татьяна  Алексеевна, прямо не нахожу слов...
Ведь разбить семью может только очень безнравственный  человек. Впрочем, это
не  мое  стариковское дело. И  на  наши  научные отношения  ваше  решение не
повлияет. Удачи вам, Феликс Ильич, на новом месте..."

     А  ноги сами  несут меня черт знает куда... Естественно, мне было не до
того, чтобы кого-то там охмурять и отбивать. Мне просто надо было немедленно
увидеть Феликса, все равно где и с кем...
     ***
     "Девушка, вам нехорошо?  Позвольте,  как же  можно сидеть  на  холодной
лестнице?  Нет-нет, никаких "я  сама". Феликс! Спустись,  пожалуйста, к нам.
Что  вы  там  все столпились?  Тут  какой-то  девушке  дурно  стало в  нашем
подъезде...  Надо помочь ей зайти к нам и вызвать скорую. Ну что  ты стоишь,
как  истукан, сынок?  Мне что ли ее поднимать  с моим ишиасом? Что вы все на
меня  уставились?..  Господи! Так это и  есть... Смирнова? Феликс!!  Ты хоть
скажи, Дина!"
     "Это и есть Таня Смирнова, папа!.. Неужели ты ее забыл? Она же ночевала
как-то  у  нас, ты же  с нее  глаз  на сводил утром, даже мама приревновала.
Теперь эта хищница пришла сюда за моим мужем! Элла мне все о ней рассказала.
Господи! Да прогоните же ее отсюда хоть кто-нибудь с ее фальшивым обмороком!
Я же врач, я проверила по состоянию зрачков. Это просто спектакль!"
     "Перестаньте, наконец преследовать моего  сына,  дрянь!  Неужели вам не
ясно, что  вы никогда, ни  при каких ваших грязных уловках не войдете  в мою
семью!  И  перестаньте нам тут  симулировать.  Вас тут все знают и никто вам
верит..."
     "Подождите, Соня. А вдруг... Вам  действительно  плохо, Таня?  Я совсем
сошла с ума от этой ревнивицы...  Да уйди  же ты  в  квартиру, Диночка!" "Не
уйду, мама, пока она не уйдет! Слышишь? Убирайся вон! Тварь, жалкое двуногое
животное! Блудливая кошка!"
     "Она не  кошка,  она -- развратная сука!"  "Элла, тебя  тут нехватало!"
"Семен Борисович, уж я-то ее лучше других знаю! Бездарная комедиантка!.."
     "Что у вас  тут происходит, а?" "Илья, ты  пьян! Ну-ка марш  обратно! Я
кому  сказала,  а?  Повторять  не буду!.."  "Отставить! Всем  --  смир-р-но!
Кру-гом. Кто  это тут сидит? Что?...  Таня!.. А мы тут как раз только что...
Ну-ка все вон отсюда во главе с  моим ублюдком! Стоит, вытаращился. Вырастил
я "мужчину"!"...
     ***
     Меня  поднимают сильные руки, прижимают мокрым холодным плащом  к белой
рубашке,  за  которой  прямо пылает  плотное тело отставного полковника.  Он
несет  меня не  вверх,  на растерзание  обиженных семей,  а вниз, под порывы
холодного  ветра с моросящим дождем. "Такси! -- оглушает  меня  прямо в  ухо
командирский  бас. --  В скорую..."  "Арнольдыч, милый, не  надо в скорую...
Домой,  пожалуйста... Только  там  мои  таблетки...  От  других  мне  только
хуже..." "Адрес, быстро, пока ты  в  сознании!.." "Дровяная восемь, квартира
один, первый этаж."
     "Ключ?  Где  у тебя ключ?" "Нет, не в сумочке... В кармане плаща... Нет
во внутреннем кармане! Осторожнее..." "Господи, какая женщина! Где таблетки?
Таня, не засыпай, пожалуйста..." "В чемоданчике...  Там кармашек... В желтой
коробочке, две сразу...  Вода в графине... свежая, я сегодня меняла... Какая
вкусная невская вода!.."
     ***
     "Да  не  бойся ты! Тебе  просто необходимо снять с  себя мокрое.  Иначе
продрогнешь и протудишься. Которая постель твоя? Так, вот вижу и грелочку...
А где чайник? Которая плита ваша?" "У окна... левые две комфорки."
     "Ну,  тебе  легче?  Чайку  горяченького  с  медом,  просто  необходимо.
Приподнемись-ка.   Вот  так.   Не  торопись,  он  горячий.   Сейчас  бы  вам
стопочку..."  "Н-н-несовместимость..."   "Понял.   Потом  помянем  эту  твою
болезнь.  Нет, ну какая же скотина этот Феля! Стоит! Его подругу поносят..."
"Что  вы,  Илья  Арнольдович...  Он  просто  растерялся.  Это   я  виновата,
приперлась... А ведь я не просто пришла, меня  Элла пригласила... И я хотела
всем объявить, что больше  на  Феликса не претендую. Честное словно, никаких
прочих намерений не  было. А тут приступ.  Уже  год как  не было... Простите
меня и спасибо вам большое. Вы -- человек..."
     "Я всегда вами восхищался, Танечка, - вдруг переходит он на официальный
тон. - И мне было так за вас обидно, что  вы  такого слизняка выбрали и  так
бездумно его полюбили. Танечка,  а вы не могли бы считать меня своим другом?
Просто  старшим  другом, а?" "Конечно,  Илья Арнольдович. Я  так и  считаю."
"Тогда давай на "ты" и по имени, идет?" "П-попробуем..." "Скажи мне: Илья, я
тебя  уважаю..." "Илья, а ты меня поил?" "Что?.. Ха-ха-ха!  Мы уже шутим! Мы
выздоравливаем." "Это  просто таблетки такие  замечательные,  Илья. И  ты  -
настоящий мужчина. И сюда  придти не побрезговал. А Феликс меня сегодня едва
до  двора проводил. Так обидно, знаешь..." "А мама где?" "На работе.  У  них
дежурный гастроном у Балтийского вокзала." "Скоро придет?" "Нет. Она до часу
работает."
     "Я тебе  тоже нравлюсь?" "Ты  очень симпатичный. Стоп, да ты же в одной
сорочке! И в совсем мокрой. Ты же у меня тоже простудиться можешь. А у нас с
мамой ничего нет мужского одеть... разве что  мой  свитер. Он растягивается.
Вон там на спинке той кровати." "Не надо. Мне с тобой только  жарко." "Илья,
ты  что!.." "Я бы  с тобой немедленно  уехал  на твой край  света... Я же не
такой и старый. Мне всего-то сорок семь. Я тебя никогда в  обиду не  дам..."
"А  как  же  Казимировна?" "Эта  зараза? Пусть удавится от  ревности...  Ну,
Танечка... Господи, какое у тебя тело... Какая  грудь..." "Илья, не балуй...
Грудь как грудь, я это давно и хорошо усвоила, но пока не для  тебя, понял?"
"Пока?  Значит,  я  могу  надеяться?..."  "Не  знаю...  А  пока  руки-то  не
распускай, полковник, слышишь? Сам  меня  самбо  учил.  Смотри -- нарвешься,
если разозлюсь." "Какие глаза,  Господи! Как тогда, когда ты вышла из нашего
дома... Таня, я  же не просто развлечься или  использвать  твою  слабость. Я
прошу твоей руки!" "Одурел, товарищ полковник?" "Я серьезно. Я уже  два года
тебя люблю.  Я  знаешь  как работать умею!  И  пенсия  у  меня, и  наградная
добавка... Я же не какой-нибудь гарнизонный полковник... я на Кубе, в Заливе
Свиней, Орден боевого красного  знамени заслужил. Я в Сирии..." "В Сирии? Ты
же еврей, Ильюша, как же ты врагов  своей нации на  своих назюкивал?" "Так я
же не израильский, а советский боевой офицер! Мне Родина доверила... Таня, я
же  не об  этом. Я  серьезно  о  нашем с тобой  будущем." "Я  подумаю, Илья,
спасибо. И тебе напишу." "Где у тебя бумага?.. Вот адрес моего боевого друга
в  Севастополе. Когда ты напишешь?"  "Пока не знаю... Для меня  это  слишком
неожиданно.  Да  подожди  ты!  Ну порода... А целоваться-то  ты  не  умеешь,
полковник. Вот так надо, сын твой  научил.  Ого!  Тебе  самому  мои таблетки
сейчас  понадобятся, нет?  Ты чего,  Илья?  Илья-а!  Нет,  совсем старикашку
ухайдакала Татьяна!  Стой,  выпей водички.  Ай, ты куда  это?  Ожил  на  мою
голову... Нет... нет... Ой, а я думала он  уже  дохлый... Ну и поворотики...
Ладно... Как есть... Неживая я что ли, в самом деле..."
     ***
     "Илья,  это звонят  нам,  три звонка..."  "Кого это черт несет?  Мама?"
"Нет. У мамы свой  ключ.  Лежи, я сама открою...  Феликс? Что ты тут забыл?"
"Как ты себя чувствуешь, Таня?" "Прекрасно, а что?" "Так это был... все-таки
спектакль?!" "А ты как думал?"  "Я думал ты...  порядочнее..."  "Да  ты что!
Напрасно ты  так думал,  Феля. Тебе же при мне подробно  объяснили, кто я на
самом деле... Гебрид блудливой  кошки с сукой, представляешь такого зверя? И
ты промолчал,  не  возражал. Именно такая, так?" "Хорошо.  Не будем о  нас с
тобой. Ты не знаешь, где  папа? Он  же ушел в одной  рубашке,  увез тебя  на
такси и домой не вернулся. Мы все больницы, все морги обзвонили..."
     "Делать вам нечего. Илья, а Илья! Одевайся. Тут твой сын пришел. Тебе в
туалет  не надо, Феликс?  Тогда  я зайду. А  моя комната вон та, если уже не
брезгуешь. Твой папа  там.  А тут, кстати,  скорее  всего, теперь твоя мама.
Скажи мне "ма-а-амочка", сынок. Не хочешь?"
     "Бред какой-то!.. Папа!" "Сюда иди, Феликс."
     "Ну  что? Успокоился? Тогда поезжай и привези  ему свитер там  какой  и
плащ. Не идти  же ему  домой  голым?" "А я никуда и  не  тороплюсь,  Таня, -
счастливо смеялся  полковник.  -  Дождусь  сейчас  твоей  мамы,  попрошу  ее
согласия на брак с тобой и прощай бесконечный проклятый кошмар моей семейной
жизни."
     "Старый  идиот. Но ты-то, Таня, ведь  разумная  девушка! Я все понимаю.
Ты,  по своему  обыкновению,  его разыграла,  а он-то всерьез тобой увлечен.
Смотри, с  огнем  играешь... Не  дай Бог  мама узнает о твоих  фокусах. Ты и
отдаленно не представляешь, на что она способна в гневе." "Ой! Она гневаться
на нас будет, если узнает, что ее бросили... Ильюша, ты слышал? Не боишься?"
"В гробу..." "Ты понял, сынуля?  Нам с папочкой  теперь все это до лампочки.
Пусть себе гневается. Надо было ей нам с тобой не мешать. Теперь поздно пить
"Боржоми", почки отсохли. Так  ей и  передай,  такой непредсказуемой. Я сама
еще и не такая непредсказуемая, как видишь."
     "Ты  все шутишь, а она действительно там с ума сходит." "Не  все же мне
из-за нее  с  ума  сходить.  То  ли еще  будет.  Узнает, на что я способна в
гневе." "Ладно. Мне  пока что надо что-нибудь для нее придумать, вернуться с
одеждой для предка и забрать его домой. Папа, я сейчас. Я быстро обернусь."
     "А ты не больно спеши, сыночек, -  сказала я в дверях.  -- Мы  еще  тут
кое-что обговорим с твоей бабушкой, то бишь с моей мамой о дальнейших планах
твоего папы с твоей новой, молодой и  красивой  мамочкой - Таней Дашковской,
понял? Фиг вы его теперь когда увидите. А пока гуляй, Вася."
     Ошеломленный Феликс,  без  конца  трогая  свои уши,  пересек  наш слабо
освещенный двор и сгинул в проезде на Дровяную улицу.
     ***
     Мама  вернулась,  как  всегда,  смертельно усталая.  Ей хотелось только
спать. Все, что  ей  лихорадочно излагал  незнакомый  симпатичный  отставной
полковник, она едва  воспринимала, без конца  закрывая глаза и неестественно
хихикая. Я строила ей  рожи из-за спины моего новоявленного пожилого жениха,
естественно, ни  на секунду  не воспринимая  всерьез происходящее.  Наконец,
ввалился Феликс, кинул в  ярости отцу сумку с одеждой, едва поздоровавшись с
моей сразу проснувшейся и ощетинившейся от его появления мамой.
     А вот это он зря. Она у меня закалена в квартирных дебошах и на хамство
всегда  торопится  ответить,  а нынешняя  фантасмогория  ее  наэлектризовала
все-таки  чрезвычайно...  Не  успел  он  и слова сказать, как  та  же  сумка
полетела  ему  в лицо. "А ну-ка кыш отсюда -- оба! Чтоб духу вашего  не было
около  моей дочери! -- высоким, каким-то  молодым и незнакомым голосом прямо
запела она. -- Девочке двадцать два,  а тут старый  козел  к  ней  свататься
надумал. А этот  тоже хорош -- сам не  смог, так  папашу подсылает! Еще  раз
сунетесь, я в вас вот этим утюгом запущу!.."
     На этом кончился первый день моей творческой командировки в столицу.
     ***
     В  субботу я проспала от  моих  таблеток до полудня, а когда  вышла  за
хлебом, то увидела у нашей  подворотни  озябшую фигуру пожилого человека под
зонтом.  Сначала я  приняла  его за  моего нового безумного влюбленного,  но
потом поняла, что дело еще хуже. Это был Семен  Борисович  Богун,  адвокат и
папа моей  счастливой соперницы.  Увидев  меня,  он  радостно потер  руки  и
просиял профессиональной улыбкой, словно я уже была его любимой клиенткой.
     "Мне надо с вами серьезно поговорить, Таня, - веско начал он  прекрасно
поставленным  голосом.  -- Тут  на  Измайловском  есть  уютнейшее  кафе.  Не
откажите посидеть там со  мной  полчасика. Я  совсем замерз в ожидании вас."
"Зайти не могли? -  почти  грубо  сказала я. --  Или  адреса  на знали?"  "Я
заходил. Ваша мама сказала, что  вы спите и даже не пригласила войти. Так  я
могу  надеяться  на беседу?"  "Отчего же нет? Со мной еще и не такие люди на
беседу напрашивались... Где тут ваше кафе?" "На углу." "А, это..."
     Кафе в полуподвале действительно очень уютное. И почти пусто. Мы заняли
столик у занавешенного коричневой  портьерой окна.  Благородный адвокат-отец
оскорбленной  дочери-врача, так  блестяще поставившей  мне вчера  диагноз  и
назначившей  лечение, взял меню  и вопросительно  посмотрел  на  меня, морща
высокий белый лоб в окружении курчавых седоватых волос. Он улыбнулся во весь
свой золотой рот и блеснул очками: "Вы неважно выглядите, Таня. Как вы  себя
чувствуете? У вас ведь действительно был тяжелый приступ, но наши женщины...
Я приношу вам извинения от всех нас. Что  вы будете  есть? Или -- и пить? На
Дальнем Востоке ведь..." "Пива и раков." "Ага. Девушка, нам, пожалуйста, две
бутылочки пивка, салатики  вот эти  и что-нибудь  горяченькое типа,  скажем,
гуляшика с пюре. Да, и кофе... Вам с молоком, Таня? Две чашечки черного кофе
и по эклерчику. У вас очень виноватый вид, Таня, и  я вас прекрасно понимаю.
Любовь не знает границ... Даже границ нравственности. Ваше появление в чужом
доме,  абстрагируясь   от  последующего  припадка,  который  вы,   возможно,
старательно...   демонстрировали...   нет-нет,   ни   в   коем   случае   не
симулировали... Так вот сама цель вашего провокационного появления..."
     "Вы кушайте, Семен Борисович, - холодно сказала я. -- А то вы уж что-то
слишком разволновались. Мне как-то даже не по  себе стало. А ну  как и вовсе
аппетита лишитесь. Или припадок начнете мне тут... демонстрировать. Так вот,
о моем появлении  в гостеприимном доме. В шутку ли, всерьез ли, от души  ли,
провокации  ли  ради,  но  я  была  в  присутствии  вашего  достойного  зятя
действительно приглашена на  ваш  междусобойчик  моей  бывшей  однокурсницей
Коганской Эллой. Вам  она знакома? Отлично. Поскольку мой  бывший любовник и
предполагаемый  жених  не возражал, то я,  от командировочной скуки,  решила
принять приглашение моих давних, еще по Севастополю, друзей Эллы Коганской и
Гены Богуна и прибыла на званный ужин в квартиру Коганских.  Так  что с моей
стороны ни провокации, ни самовольного вторжения не было. Случилось так, что
дверь мне открыла не ваша милейшая  и культурнейшая супруга,  а моя старая и
не  очень  ко  мне  расположенная  знакомая  Софья  Казимировна  Дашковская.
О-означенная гражданка на  только принялась меня оскорблять словесно,  но  и
пригрозила нанести мне телесные повреждения.  За ее  спиной вылупились такие
же  благожелательные рожи, а именно:  сама людоедка  Эллочка, сменившая, как
мне показалось, милость на гнев, поскольку она визжала нечто нецензурное, за
что ее  следует  привлечь  к  покаянию, мой старый друг  Гена, еще кто-то  и
еще...  Каждый выразился  в мой адр