уже
слишком стар для путешествий. Вы приедете навестить меня,  Николь?  Я  так
много хотел бы вам сказать. О многом хотелось  с  вами  поговорить,  но  в
последние дни у нас было столько спешки и столько волнений...
   - Я приеду и поживу у  вас,  как  только  возможно  будет  приехать,  -
сказала Николь. - И мы поговорим о Джоне.
   - Вам пора, мистер англичанин, - вмешался Диссен.
   Хоуард поцеловал девушку; на  минуту  она  припала  к  нему.  Потом  он
спустился в лодку, к детям.
   - Мы на этой лодке поедем в Америку? - спросил Пьер.
   Старик покачал головой.
   - Не на этой, - сказал он с  привычным  терпением.  -  Та  лодка  будет
больше.
   - Намного больше? - спросил Ронни. - В два раза?
   Фоке высвободил  трос  из  кольца  и  с  силой  оттолкнулся  веслом  от
пристани. Полоска темной воды, отделяющая их от  Франции,  стала  шире  на
ярд, потом на пять.  Хоуард  стоял  недвижно,  сраженный  скорбью,  тоской
расставания, горьким стариковским одиночеством.
   Он видел, девушка стоит с тремя немцами у края  воды  и  смотрит  вслед
удаляющейся лодке. А лодку подхватил отлив и повлекло течением. Фоке  стал
тянуть передний фал, и тяжелый коричневый парус медленно всполз на  мачту.
На мгновенье словно туман застлал Хоуарду глаза, и он  потерял  Николь  из
виду, потом опять увидел - вот она, все  так  же  неподвижно  стоит  возле
немцев. А потом всех окутала тьма, и он различал лишь мягкую линию  холмов
на фоне звездного неба.
   В глубокой печали он обернулся и стал смотреть вперед, в открытое море.
Но слезы слепили его, и он не различал выхода из гавани.
   - Можно, я буду править рулем, мистер Хоуард? - спросил Ронни.
   Он не ответил. Ронни опять спросил о том же.
   - Меня мутит, - пожаловалась Роза.
   Старик встряхнулся и с тяжелым сердцем  обратился  к  своим  неотложным
обязанностям. У детей нет ни теплой одежды, ни одеял, нечем уберечь их  от
холода в ночном море. Хоуард обменялся несколькими словами с Фоке и понял,
что тот совсем озадачен нежданной свободой;  выяснилось,  что  он  намерен
пойти через Ла-Манш прямиком на Фолмут. У него нет ни компаса,  ни  карты,
чтобы пройти морем около сотни миль, но  он  знает  дорогу,  сказал  Фоке.
Переход займет сутки, может быть, немного больше. У них не  было  с  собой
еды, только две бутылки красного вина да кувшин с водой.
   Они убрали с носа лодки парус и  освободили  место  для  детей.  Старик
прежде всего занялся Анной, удобно устроил ее в углу и  поручил  Розе.  Но
Розе на сей раз изменили материнские наклонности, слишком ей было худо.
   Спустя  несколько  минут  ее  затошнило,  и  она,  по  совету  старика,
перегнулась через борт. Когда вышли в открытое море, дети один  за  другим
последовали ее примеру; когда проходили мимо черных острых скал Ле Трепье,
на палубе поднялся отчаянный стон и плач, с таким же успехом можно было бы
запустить мотор. Несмотря на сильную  качку,  старик  не  чувствовал  себя
плохо. Из детей морской болезнью не страдал один только Пьер; он стоял  на
корме возле Фоке и задумчиво смотрел вперед, на полосу  лунного  света  на
воде.
   У Либентерского бакена повернули на север. Дети ненадолго притихли.
   - Вы уверены, что знаете, куда идти? - спросил Хоуард.
   Молодой француз кивнул. Поглядел на луну и на  смутные  очертания  суши
позади, и на Большую Медведицу, мерцавшую на севере. И протянул руку:
   - Вот курс. Вон там Фолмут. Утром запустим мотор, тогда дойдем  еще  до
вечера.
   На носу лодки снова раздался плач, и старик поспешил к детям. Еще через
час почти все они,  измученные,  лежали  в  беспокойном  забытьи;  Хоуарду
наконец удалось присесть  и  отдохнуть.  Он  посмотрел  назад.  Берег  уже
скрылся из виду; только смутная тень указывала, где там, позади,  осталась
Франция. С бесконечным  сожалением,  в  горькой  одинокой  печали  смотрел
Хоуард назад, в сторону Бретани. Всем сердцем он стремился туда, к Николь.
   Потом он стряхнул оцепенение. Они пока еще не дома; нельзя  поддаваться
слабости. Он беспокойно поднялся и посмотрел  вокруг.  С  юго-востока  дул
слабый, но упорный ночной бриз; они делали около четырех узлов.
   - Хорошо идем, - сказал Фоке. - Если этот  ветер  продержится,  пожалуй
что и мотор ни к чему.
   Он сидел на банке и  курил  дешевую  сигарету.  Потом  оглянулся  через
плечо.
   - Правее, - сказал он, не вставая. - Вот так. Хорошо. Так и держи,  все
время гляди на ту звезду.
   Только теперь старик  заметил  Пьера,  мальчуган  всей  своей  тяжестью
напирал на огромный румпель.
   - Разве такой малыш может управлять лодкой? - спросил Хоуард.
   Молодой рыбак сплюнул за борт.
   - Он учится. Он паренек толковый. А когда ведешь судно, морская болезнь
не пристанет. Пока дойдем до Англии, малыш будет настоящим рулевым.
   - Ты очень хорошо справляешься, - сказал  старик  Пьеру.  -  Откуда  ты
знаешь, каким курсом идти?
   В тусклом свете ущербной луны он  разглядел,  что  Пьер  смотрит  прямо
перед собой, и услышал ответ:
   - Фоке мне объяснил.  (Хоуард  напрягал  слух,  тонкий  голосишко  едва
различим был за плеском волн.) Он сказал править на эти четыре звезды, вон
там. - Пьер поднял маленькую руку и показал на ковш Большой  Медведицы.  -
Вот куда мы идем, мсье. Там дорога в Америку, под теми звездами.  Там  так
много  еды,  можно  даже  покормить  собаку  и  подружиться  с  ней.   Это
мадемуазель Николь мне сказала.
   Скоро он начал уставать; лодка стала отклоняться от Большой  Медведицы.
Фоке швырнул окурок в воду и вытащил  откуда-то  груду  мешковины.  Хоуард
взялся за румпель, а Фоке уложил сонного мальчика  на  палубе  у  их  ног.
Через некоторое время он и сам улегся на  голые  доски  и  поспал  час,  а
старик по звездам вел лодку.
   Всю ночь они не видели ни одного корабля. Быть может, суда и  проходили
поблизости, но без огней, и лодку никто не потревожил. Лишь около половины
пятого, при первых проблесках рассвета, с  запада,  вспарывая  воду  точно
ножом и оставляя за собой вспененную борозду, к  ним  помчался  сторожевой
катер.
   Он замедлил ход за четверть мили от них и превратился из серой  грозной
стрелы в помятую, ржавую посудину; выглядел он  все  же  грозно,  но  явно
побывал во  многих  переделках.  Молодой  человек  в  шерстяной  куртке  и
форменной фуражке окликнул с мостика в рупор:
   - Vous etes francais? [Вы французы? (фр.)]
   - Среди нас есть англичане, - закричал в ответ Хоуард.
   Молодой человек весело помахал рукой.
   - Доберетесь до Плимута?
   - Мы хотим идти на Фолмут. - Под завыванье винтов катера и  плеск  волн
не так-то просто было разговаривать.
   - Вам надо идти в Плимут. Плимут! Дойдете?
   Хоуард наскоро посовещался с Фоке, потом кивнул. Молодой  офицер  опять
махнул им и отступил от борта. Разом вспенилась вода за  кормой,  и  катер
помчался прочь по Ла-Маншу. Он оставил  за  собой  пенный  след,  и  лодка
заколыхалась на поднятой им волне.
   Изменили курс, взяли на два румба восточное, запустили мотор,  и  лодка
пошла со скоростью около шести  узлов.  Проснулись  дети  и  опять  начали
маяться морской болезнью.  Все  они  замерзли,  очень  устали  и  отчаянно
проголодались.
   Потом взошло солнце и стало теплее. Старик дал всем  понемногу  вина  с
водой.
   Все утро они тащились по сияющему под летним солнцем морю. Иногда  Фоке
спрашивал у Хоуарда, который час, смотрел на солнце и  выправлял  курс.  В
полдень впереди на севере показалась синеватая черточка - суша.
   Около трех часов к ним подошел траулер, с борта спросили, кто  они,  и,
пока лодку раскачивало рядом, объяснили, что надо идти к  высокому  берегу
Рейм-Хеда, видневшемуся на горизонте.
   Около половины шестого подошли  к  Рейм-Хеду.  Тут  с  ними  поравнялся
сторожевой катерок, который до войны был просто маленькой яхтой; лейтенант
добровольного резерва вновь опросил их.
   - Катуотер знаете? - крикнул он Хоуарду. - Где  стоят  летающие  лодки?
Правильно. Идите туда, в бухту на северной стороне. Там  высаживаются  все
беженцы, у рыбачьей пристани. Поняли? Ладно!
   Катерок повернул и  помчался  своей  дорогой.  Рыбачья  лодка  медленно
миновала Рейм-Хед, потом Коусэнд, потом волнорез и вошла в  надежные  воды
залива. Впереди, на холмах над гаванью, раскинулся Плимут, серый и  мирный
в  вечерних  солнечных  лучах.  Хоуард  тихонько   вздохнул.   Ему   вдруг
показалось, что во Франции он был счастливее, чем будет на родине.
   Лодку здесь почти не качало, и, глядя на военные корабли в заливе и  на
берег, дети немного оживились. Фоке по указаниям старика пробирался  между
военными  кораблями;  правее  Дрейк-Айленда  повернули  круто  к  ветру  и
спустили коричневый парус. Потом, только на  моторе,  подошли  к  рыбачьей
пристани.
   Перед ними у  пристани  уже  выстроились  вереницей  другие  лодки,  на
английский берег выходили беглецы из разных  стран,  кого  тут  только  не
было. Хоуард со своими подопечными провел на воде с четверть часа,  прежде
чем удалось подойти к трапу; а над ними кричали чайки, и невозмутимые люди
в синих фуфайках смотрели на них с причала, и девушки  в  нарядных  летних
платьях, запечатлевая происходящее, щелкали затворами фотоаппаратов.
   Наконец все  они  взобрались  по  ступеням  и  присоединились  к  толпе
беженцев на рыбном рынке. Хоуард был  все  в  том  же  наряде  бретонского
батрака, небритый и очень,  очень  усталый.  Дети,  голодные,  измученные,
жались к нему.
   Властная женщина  в  форме  Ж.Д.С.  [Женской  Добровольческой  службы],
стройная, подтянутая, подвела их к скамье.
   -  Asseyez-vous  la,   -   сказала   она,   очень   дурно   выговаривая
по-французски, - jusqu'on peut vous atteindre [посидите здесь,  пока  вами
смогут заняться (фр.)].
   Хоуард в изнеможении, почти в обмороке опустился на  скамью.  Раза  два
подходили женщины в форменной  одежде,  задавали  вопросы,  он  машинально
отвечал. Полчаса спустя молодая девушка принесла им  всем  по  чашке  чая,
который они приняли с благодарностью.
   Чай подбодрил старика, в нем пробудился интерес к окружающему. И тут он
услышал английскую речь; несомненно, говорила женщина образованная.
   - Вот эта группа, миссис Даусон. Семеро детей и двое мужчин.
   - Какой они национальности?
   - Это, видимо, смешанная группа. Есть одна довольно  приятная  девочка,
которая говорит по-немецки.
   - Бедный ребенок. Наверно, она австриячка.
   Другой голос произнес:
   - Среди этих детей есть англичане.
   Сочувственный возглас:
   - Да что вы! Но в каком они виде! Заметили вы,  в  каком  состоянии  их
несчастные головки? Дорогая моя, они же все вшивые... - Возмущенная пауза.
- И этот ужасный старик... Не понимаю, кто мог доверить ему детей.
   Старик чуть улыбнулся и закрыл глаза. Вот она, Англия, такая знакомая и
понятная. Вот он, покой.



12

   Упала последняя бомба, в последний раз протрещала  зенитка;  пожары  на
востоке угасали. Со всех концов города запели фанфары  -  отбой  воздушной
тревоги.
   Мы одеревенело поднялись с кресел. Я подошел к большому окну в  дальнем
углу комнаты, отдернул штору  и  распахнул  ставни.  На  ковер  со  звоном
посыпались стекла; прохладный ветер дохнул нам в лицо  и  принес  горький,
едкий запах гари.
   Внизу на улице усталые люди в плащах,  резиновых  сапогах  и  в  касках
работали небольшим электрическим насосом. Что-то  звякало,  будто  звенели
хрустальные подвески тысячи люстр: это в домах напротив люди переходили из
комнаты в комнату, распахивали разбитые окна, и осколки стекла сыпались из
рам на тротуар.
   Над Лондоном разливался холодный серый свет. Моросил дождь.
   Я отвернулся от окна.
   - И вы отправили детей в Америку? - спросил я.
   - Да, конечно, - сказал  старик.  -  Они  поехали  все  вместе.  Я  дал
радиограмму родителям Кэвено, предложил отослать Шейлу и  Ронни,  а  Тенуа
попросил меня отослать Розу. Я уговорился с одной знакомой женщиной, и она
отвезла их в Бухту.
   - И Анну тоже?
   Он кивнул.
   - Да, и Анна тоже поехала.
   Мы направились к дверям.
   - На этой неделе я получил письмо из Уайтфоллс, от ее дяди, - продолжал
старик. - Он пишет, что телеграфировал брату в Германию, надо думать,  тут
все улажено.
   - Вашу дочь, должно быть, несколько ошеломил приезд такой  компании,  -
заметил я.
   Старик засмеялся.
   - Ну, не знаю.  Я  запросил  телеграммой,  примет  ли  она  их,  и  она
ответила,  что  примет.   Ничего,   она   справится.   Костелло,   видимо,
переделывает для них дом. Устраивает бассейн для плавания и  новый  причал
для их лодок. Я думаю, им там будет очень хорошо.
   В тусклом свете раннего утра мы спустились по лестнице  и  в  вестибюле
расстались. Хоуард на  несколько  шагов  меня  опередил  -  я  задержался,
спросил ночного швейцара, насколько  пострадало  здание  клуба.  На  крышу
попала зажигалка, сказал он, но молодой Эрнест затоптал ее и погасил. И не
действуют ни газ, ни водопровод, но электричество от налета не пострадало.
   - Я провел ночь в курительной,  разговаривал  с  мистером  Хоуардом,  -
сказал я, зевая.
   Швейцар кивнул.
   - Я заглядывал туда раза два и видел, что вы с ним сидели. Я еще сказал
управляющему, вот, говорю, хорошо, что он там не один. Я смотрю, очень  он
постарел за последнее время.
   - Да, наверно, - сказал я.
   - Месяца два назад он уезжал отдыхать, - сказал швейцар. -  Но  что-то,
похоже, не пошел ему на пользу этот отдых.
   Я вышел на улицу, и осколки стекла захрустели у меня под ногами.